Текст книги "Последний бой майора Петтигрю"

Автор книги: Хелен Саймонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

– Мой отец был ученым, – сказала она. – После раздела Индии он стал преподавать прикладную математику. Мама рассказывала, что при переезде ей было позволено взять с собой два котелка и фотографию родителей. Все ящики были забиты книгами. Моему отцу было очень важно прочесть все.

– Все?

– Да. Художественная литература, философские и научные труды – конечно, это весьма романтическая миссия, но ему удалось прочесть поразительное количество книг.

– Я стараюсь читать по книге в неделю, – сказал майор. Он гордился своей небольшой библиотекой, в основном состоящей из книг в кожаных переплетах, купленных во время поездок в Лондон у немногих достойных книготорговцев, кто еще работал на Чаринг-Кросс-роуд. – Но, надо признаться, сейчас я в основном перечитываю давних любимцев – Киплинга, Джонсона; никто не сравнится с великими.

– Не могу поверить, что вы любите Сэмюэла Джонсона, майор, – сказала она со смехом. – Он совсем не следил за гигиеной и ужасно грубил бедному Босвеллу.

– Увы, гениальность и личная гигиена зачастую находятся в обратной зависимости, – сказал майор. – Мы бы многое утратили, если бы в погоне за общественными приличиями порастеряли гениев.

– Ну, они бы хоть иногда мылись, – сказала она. – Вы правы, конечно, но я считаю, что неважно, что человек читает – каких авторов любит, какие темы, – главное, чтобы он что-нибудь читал. Необязательно даже иметь собственные книги.

Она с печальным видом погладила библиотечную обертку книги.

– Но что же с библиотекой вашего отца? – спросил майор.

– Ее больше нет. Когда он умер, мои дядья приехали из Пакистана, чтобы разобраться с делами. Как-то раз я вернулась из школы и увидела, что мама с одной из тетушек протирают пустые полки. Дядя их продал чуть ли не на вес. В воздухе стоял запах дыма, а когда я подбежала к окну…

Она умолкла и медленно вдохнула.

Воспоминания, подумал майор, напоминают фотографии на надгробиях – краски не меркнут, сколько бы грязи и песка их ни покрывало. Достаточно лишь немного потереть, и вот они уже снова сияют.

Она вскинула голову.

– Не могу передать вам, какое чувство меня охватило – мне было так стыдно видеть, как в саду сжигают книги. Я умоляла мать остановить их, но она только склонила голову и продолжила оттирать полки.

Миссис Али остановилась и повернулась к морю. Грязная пена волн ползла по темному ребристому песку – время отлива. Майор вдохнул острый аромат водорослей и подумал, не погладить ли ее по плечу.

– Мне так жаль, – сказал он.

– Не могу поверить, что рассказала вам все это, – сказала она и повернулась к нему, вытирая глаза. – Прошу прощения. Я становлюсь глупой старухой.

– Моя дорогая миссис Али, вас никак нельзя назвать старухой, – сказал он. – Для вас наступила пора цветения, пора зрелой женственности.

Сказано чересчур помпезно, но он надеялся, что она зардеется от удовольствия. Она, однако, расхохоталась.

– Да, майор, я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь настолько льстиво описывал морщины и жировые отложения, присущие пожилым дамам. Мне пятьдесят восемь лет, и, боюсь, для меня пора цветения уже позади. Теперь остается только надеяться, что, увянув, я стану букетом из сухоцветов.

– Что ж, я старше вас на десять лет, – сказал он. – Видимо, меня уже следует считать окаменелостью.

Она снова рассмеялась, и майор понял, что главная его задача – смешить миссис Али. Они шли по набережной мимо лотков с мороженым и билетных киосков, и с каждым шагом его тревоги словно меркли и съеживались. Сегодня ему хотелось вальсировать.

Они вошли в городской сад, начинавшийся с большой клумбы желтых хризантем, а потом расходившийся двумя расширяющими дорожками, узкий треугольник между которыми был поделен на зоны и уровни. На лужайке стоял павильон для оркестра. Пустые шезлонги хлопали на ветру холстиной. Недавно городской совет предпринял третью или четвертую попытку расставить повсюду пальмы в цементных ящиках. Среди членов совета существовало непоколебимое убеждение, что пальмы превратят город в средиземноморский рай и привлекут сюда туристов более высокого класса. Деревья быстро умирали. Путешественники в дешевых футболках по-прежнему заглядывали сюда на денек, расхаживали повсюду и норовили перекричать чаек. В дальнем конце парка, на круглой лужайке, выходящей к морю, пинал мяч худенький темнокожий мальчик лет четырех-пяти. Он возился с мячом неохотно, будто по принуждению. Когда он пнул мяч, тот ударился о бронзовую табличку с надписью «ИГРЫ С МЯЧОМ ЗАПРЕЩЕНЫ» и подскочил к майору. Майор попытался игриво отбить мяч, но промахнулся, и мяч ударился о декоративный валун и закатился в куст гортензий.

– Эй, здесь нельзя играть в футбол! – раздался голос из маленького зеленого киоска с изогнутой медной крышей и ставнями. Там продавали чай и выпечку.

– Прошу прощения, – сказал майор и помахал руками, пытаясь включить в поле действия своего жеста и серолицую пухлую леди за стойкой, и мальчика, который смотрел на куст гортензий так, как будто это была непроницаемая черная дыра. Майор подошел к кустам и принялся искать взглядом красный отблеск мяча.

– Что это за парк, если шестилетка не может поиграть здесь в мяч? – спросил кто-то резко.

Майор поднял взгляд и увидел молодую женщину, очевидно индийского происхождения, но одетую в универсальный костюм всех молодых и разочарованных: на ней была мятая парка цвета нефти, полосатые лосины и тяжелые сапоги. Короткие вихры нимбом стояли вокруг головы, как будто она только что вылезла из постели, а хорошенькое личико было искажено яростью.

– Цветов не останется, если дети будут тут носиться со своими мячами, – заявила продавщица. – Не знаю, как принято там, откуда вы приехали, но мы здесь стараемся соблюдать порядок.

– Что вы сказали? – переспросила девушка, и майор услышал в ее голосе металлический северный акцент, который у него ассоциировался с Марджори. – Что вы сказали?

– Ничего я не сказала, – ответила продавщица. – Не надо на меня бросаться, не я устанавливаю правила.

Майор вытащил из кустов грязный мяч и передал его мальчику.

– Спасибо, – ответил тот. – Меня зовут Джордж. Я не очень люблю футбол.

– Я тоже, – сказал майор. – Единственный вид спорта, за которым я слежу, – это крикет.

– Блошки тоже спорт, – сказал Джордж с серьезным видом. – Но мама сказала, что я растеряю в парке все фишки.

– Кстати, ни разу не видел в парке знак «Игра в блошки запрещена», – заметил майор. – Может, стоит попробовать.

Он выпрямился, и девушка подбежала к ним.

– Джордж, Джордж! Я же сто раз тебе говорила: нельзя беседовать с незнакомыми людьми, – сказала она голосом, который выдавал в ней мать, а не старшую сестру, как сначала решил майор.

– Я прошу прощения, – сказал он. – Это моя вина. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз играл в футбол.

– Нечего этой старой корове соваться в чужие дела, – заявила девушка. – Думает, что на ней полицейская форма, а не передник.

Это было сказано с таким расчетом, чтобы продавщица все слышала.

– Очень неудачно вышло, – сказал майор как можно более уклончиво. И подумал, что лучше им с миссис Али поискать другое кафе. Продавщица смотрела на них в упор.

– Часто приходится сталкиваться с невежеством, – тихо сказала миссис Али, строго глядя на девушку. – Мы должны стараться не замечать его, тогда оно и вправду не будет иметь значения.

Майор приготовился услышать оскорбительный ответ, но, к его удивлению, девушка слегка улыбнулась.

– Моя мама всегда так говорит, – сказала она тихо.

– Никто не слушает матерей, – сказала миссис Али с улыбкой. – Пока собственные дети не появятся.

– Пора идти, Джордж. Мы опоздаем к чаю, – сказала девушка сыну. – Попрощайся с этими милыми людьми.

– Меня зовут Джордж, до свиданья, – сообщил мальчик миссис Али.

– Меня зовут миссис Али, приятно познакомиться, – ответила она.

Девушка вздрогнула и более пристально посмотрела на миссис Али. С мгновение она колебалась, как будто хотела что-то сказать, но затем словно решила не вступать в беседу. Она схватила Джорджа за руку и быстро зашагала к выходу из парка.

– Какая порывистая юная дама, – заметил майор. Миссис Али вздохнула.

– Такое желание отстаивать собственную позицию, конечно, похвально, но, боюсь, приносит множество неудобств в повседневной жизни.

Продавщица по-прежнему бормотала что-то про людей, которые считают, что нынче тут все принадлежит им. Майор выпрямился и заговорил самым внушительным своим голосом – таким голосом он наводил порядок в комнате, полной мальчишек.

– Это настоящие кружки или мои глаза подводят меня? – спросил он, указывая тростью на ряд тяжелых глиняных чашек и большой коричневый чайник.

– У меня нет пластиковых стаканчиков, – ответила продавщица, чуть смягчившись. – Чай в них на вкус словно политура.

– Как вы правы, – сказал майор. – Два чая, пожалуйста.

– Лимонный кекс совсем свежий, – сообщила продавщица, разливая по кружкам чай, и, прежде чем майор успел кивнуть, она уже отрезала два куска.

Они пили чай, сидя за металлическим столиком под сенью огромной гортензии, цветы которой уже порыжели. Они молчали, и миссис Али спокойно ела кекс, а не клевала по крошке, как это принято у женщин. Майор смотрел на море и испытывал удовлетворение, о котором уже успел позабыть. Джин с тоником в гольф-клубе с Алексом и остальными не давал того ощущения покоя, какое овладело им сейчас. Его поразила мысль, что зачастую даже в окружении друзей он чувствовал себя одиноким. Он вздохнул, и миссис Али, приняв это за намек, взглянула на него.

– Простите, я не спросила, как у вас дела, – сказала она. – Наверное, нелегко было говорить с поверенным?

– Это надо было сделать, – сказал он. – Но все вечно так запутанно. Люди не всегда оставляют четкие указания, и душеприказчикам приходится во всем разбираться.

– Ах, душеприказчикам.

Сухое звучание этого слова пробудило в мозгу майора образ: серые люди суетятся в разоренных комнатах в поисках спичек.

– К счастью, я являюсь душеприказчиком своего брата, – сказал он. – Но он не оставил указаний по паре вопросов. Боюсь, что понадобятся переговоры, чтобы все устроить.

– Как хорошо, что у него такой честный душеприказчик, – сказала она.

– Это очень любезно с вашей стороны, – ответил он, стараясь не ерзать на месте от внезапно нахлынувшего приступа вины. – Я постараюсь быть максимально объективным.

– Но вам нужно действовать быстро, – продолжала она. – Прежде чем вы сделаете опись вещей, серебро исчезнет, скатерти переместятся на другие столы, а маленький медный единорог с его стола, дешевка для всех, кроме вас, окажется в чьем-нибудь кармане, и никто не поймет о чем речь, когда вы начнете расспрашивать, где что.

– Вряд ли моя золовка унизится… – его вдруг охватила паника. – Я имею в виду ценные предметы. Вряд ли она будет что-нибудь продавать.

– И все понимают, что произошло, но никто об этом больше не говорит, и в семье возникают новые тайны, невидимые, но раздражающие, словно песок в туфлях.

– Должен быть какой-то закон на этот счет, – сказал майор.

Миссис Али, на несколько мгновений погрузившаяся в свои мысли, снова взглянула на него.

– Разумеется, закон есть, – сказала она. – Но мы же уже говорили с вами о том, как порой давит на тебя семья. Это самое старое из правил, и оно незыблемо.

Майор кивнул, хотя понятия не имел, о чем она. Миссис Али вертела в руках пустую кружку и почти неслышно постукивала ей о стол. Ему показалось, что она помрачнела, но, возможно, дело было в том, что на небо вернулись облака.

– Похоже, мы уже насладились лучшей частью этого дня, – сказал он, смахивая крошки с коленей. – Не пора ли нам возвращаться?

Обратно они шли в напряженном молчании, как будто перед этим слишком глубоко заглянули в личное пространство друг друга. Майору хотелось спросить мнения миссис Али о ситуации с ружьями, поскольку он был уверен, что она с ним согласится, но ее торопливая походка говорила о том, что она по-прежнему погружена в собственные мысли. Он не собирался дальше расспрашивать ее о семье. Между ними и так уже возникла неловкая близость, словно их прибило друг к другу в толпе. Это была одна из причин, по которой он избегал женщин с тех пор, как умерла Нэнси. Без невидимой защиты супружества самый банальный разговор с женщиной мог внезапно превратиться в трясину жеманных намеков и неверно истолкованных фраз. Майор предпочитал избегать ситуаций, в которых мог выглядеть нелепо.

Сегодня, однако, его обычная осторожность вступила в конфликт с неожиданным безрассудством. Пока они шли, в его мозгу неотступно крутилась одна и та же фраза: «Скажите, не собираетесь ли вы на следующей неделе в город?», но он не мог заставить себя произнести ее вслух. Они подошли к маленькому голубому автомобилю, миссис Али открыла дверцу, и майор ощутил внезапную печаль. Он вновь восхитился ее ровными бровями и блестящими волосами, наполовину скрытыми шарфом. Почувствовав его взгляд, она выпрямилась. Она была невысокой, и ее подбородок уже не был виден из-за крыши автомобиля.

– Майор, – сказала она, – могу ли я обсудить с вами Киплинга, когда дочитаю книгу?

С неба посыпались крупные капли, и порыв холодного ветра закрутил вокруг его ног пыль и мусор. Печаль исчезла, и он подумал, что сегодня все же отличный день.

– Моя дорогая миссис Али, буду счастлив, – сказал он. – Я в вашем полном распоряжении.

Глава 6

Гольф-клуб стоял на обращенной к морю стороне Южной Гряды[4]4
  Южная Гряда – одно из четырех отложений мела в Южной Англии.


[Закрыть], на низком мысу, оканчивающемся поросшими травой дюнами. Порой внезапные порывы ветра свирепо швыряли пригоршни песка прямо в лицо. Тринадцатая лунка прославилась благодаря Леди Юнис, крупной ромнийской овце, которая съедала всю траву в пределах досягаемости своей ржавой цепи. Посетителям, особенно американцам, объясняли, что шарики овечьего навоза на поле для гольфа – это своего рода национальная традиция. В ящике поблизости хранился ржавый совок для уборки, там же можно было вымыть мячи. Некоторые новички, бывало, жаловались на Юнис; они опасались, что в эпоху элитных курортов для гольфа и корпоративных матчей из-за нее клуб будет выглядеть слишком убого. Майор был на стороне защитников Юнис и полагал, что взгляды новичков свидетельствуют лишь о том, что комитет клуба отбирает новых членов без былой тщательности. Кроме того, ему нравилось упоминать о том, что Юнис «не портит экологии».

Утреннее солнце и ароматы моря и травы взбодрили майора, и, уводя Юнис от южной кромки поля, где лежал его шар, он украдкой потрепал ее по боку. Алек косил траву своей клюшкой. Его лысина сверкала на солнце. Майор терпеливо ждал; закинув на плечо короткую клюшку, он любовался изогнутой линией гавани: мили песка и бесконечное пространство воды, залитой серебром пасмурного дня.

– Чертова трава. Весь изрежешься, – сказал побагровевший Алек и затопал, чтобы стряхнуть комья грязи, прилипшие к ботинкам.

– Берегись, старина, женский комитет охраны природы не дремлет, – заметил майор.

– Чертовы бабы! Чертовы дюны! – выпалил Алек и затопал еще сильнее. – Не совались бы, куда не просят.

В последнее время дамы активно выступали за более ответственное обращение с полем для гольфа. На досках объявлений то и дело возникали отпечатанные на компьютере объявления, призывавшие членов клуба беречь дюны и не разорять птичьи гнезда. Альма принадлежала к числу самых ярых агитаторов, и гольф-клуб поручил Алеку возглавить группу по охране природы. Похоже, бедняга угодил между молотом и наковальней.

– Как Альма? – спросил майор.

– Жить не дает, – ответил Алек. Теперь он уже стоял на четвереньках. – То природа, то этот чертов бал. Она меня в гроб вгонит.

– Ах да, наш ежегодный бал, – улыбнулся майор и тут же подумал, что надо быть добрее. – А какую тему выбрали в этом году?

Майора не переставало раздражать, что некогда изысканный бал, где подавали стейки и играл хороший оркестр, превратили в костюмированные вечера, темы которых становились все изощреннее.

– Ну, к окончательному решению они пока не пришли, – ответил Алек. Сдавшись, он выпрямился и стал отряхивать колени.

– Сложно будет переплюнуть «Последний день Помпеи».

– Не напоминай. Мне по-прежнему по ночам снится, будто я застрял в костюме гладиатора.

Альма заказала костюмы по телефону, их доставили из Лондона, и бедному Алеку пришлось весь вечер проходить в слишком тесном для него металлическом шлеме. Под конец шея у него совсем опухла. Для себя Альма выбрала костюм Леди Тайны, который оказался по-куртизански прозрачной тогой с аляповатым рисунком. Поспешно добавленные лиловая водолазка и велосипедные шорты помогли мало.

Карнавальные костюмы и открытый до полуночи бар приводили к поразительному раскрепощению. Вечера, где по традиции шутили, говорили комплименты и изредка позволяли себе фривольные жесты, превращались в настоящие оргии. Старый мистер Перси как-то раз так напился, что отбросил свою трость и рухнул на стеклянную дверь, гоняясь по террасе за визжащей женщиной. Хью Уэтстоун поскандалил с женой, и оба ушли с бала с новыми спутниками. Даже отец Кристофер в кожаных сандалиях и рясе из дерюги, выпив лишнего, уселся в кресло и принялся разглядывать трещину в стене, так что в конце вечера Дейзи пришлось силой вести его к такси. Следующая воскресная проповедь призывала прихожан к аскезе и была произнесена хриплым шепотом. Все это было совершенно недостойно старого гольф-клуба, и майор подумывал написать возмущенное послание. Мысленно он уже сочинил несколько серьезных, но едких писем.

– Хорошо было бы в этом году вернуться к обычным танцам, – сказал он. – Надоело надевать костюм и без конца отвечать на вопросы, кого я сегодня изображаю.

– Они встречаются сегодня утром, чтобы решить все окончательно, – сказал Алек. – Когда закончим, можешь заглянуть к ним и внести свое предложение.

– Вряд ли, – в ужасе сказал майор. – Может, ты сам намекнешь Альме?

Алек фыркнул, вытащил мяч из кармана и кинул его за плечо.

– У тебя штраф в один удар, то есть получается плюс четыре к пару[5]5
  Пар – предполагаемое количество ударов, которое требуется, чтобы загнать мяч в лунку.


[Закрыть], так? – спросил майор, записывая цифры в книжечку в кожаной обложке, которую хранил в нагрудном кармане пиджака для гольфа. Пока что он был на пять ударов впереди.

– Может, победитель поговорит с моей женой? – ухмыльнулся Алек.

Майор аж вздрогнул. Он отложил записную книжечку и примерился к мячу. Удар был слишком быстрым и чересчур низким, но мяч задел распускающийся одуванчик и все же нырнул в лунку.

– Неплохо, – сказал Алек.

На шестнадцатой лунке, которая находилась на пустыре рядом с заполненным водой карьером, Алек спросил, как у него дела.

– Жизнь продолжается, – сообщил он спине Алека. Тот сосредоточенно примерялся к мячу. – Бывают хорошие дни, бывают похуже.

Алек сделал сильный удар, и мяч улетел вдаль – почти в нужную сторону.

– Ну, хорошо, что тебе лучше, – сказал Алек. – Похороны – жуткая штука.

– Спасибо, – ответил майор и принялся устанавливать свой мяч на подставке. – А ты как?

– Внучке, Анжелике, уже лучше. Ногу удалось спасти.

Последовала пауза, во время которой майор примерился и сделал удар. Мяч приземлился невдалеке, на границе основной зоны.

– Жуткая штука эти больницы, – сказал майор.

– Да уж, – сказал Алек.

Они взяли сумки и пошли к косогору.

Когда они прошли восемнадцатую лунку и добрались до здания клуба, большие часы над террасой показывали 11.45. Алек устроил целое представление, сверяя свои наручные часы с большими.

– Как раз пора выпить и подкрепиться, – сказал он, как говорил каждую неделю, вне зависимости от того, во сколько они заканчивали. Как-то раз они заявились в бар в одиннадцать утра. Майор не стремился повторить этот результат. Ланч подавали только с полудня, и в тот день они с Алеком успели выпить по несколько порций, что в сочетании с бокалом вина к куриным фрикаделькам в сливочном соусе привело к несварению.

Оставив тележки в пристройке, они направились в гриль-бар. Когда они проходили мимо веранды, где раньше располагался женский бар (до того как в гриль-бар стали пускать женщин), раздался стук и пронзительный женский голос крикнул:

– Эй, Алек, идите к нам!

Альма поднялась им навстречу из-за круглого стола и яростно помахала мужу. Дейзи Грин повелительно их поманила, а остальные женщины холодно посмотрели в их сторону.

– Может, сбежим? – прошептал Алек и помахал жене, не переставая шагать в сторону гриля.

– Боюсь, мы окружены, – сказал майор и шагнул к стеклянной двери. – Не бойся. Я тебя прикрою.

– Может, сделаем вид, что нам срочно потребовалось отправиться по нужде?

– Ради всего святого, дружище, это всего лишь твоя жена. Выше нос.

– Если я еще выше подниму нос, у меня сведет шею, – сказал Алек. – Но пусть будет по-твоему. Сразимся с врагом.

– Нам нужно мужское мнение, – заявила Дейзи Грин. – Вы со всеми знакомы?

Она показала на женщин за столом. Среди них была пара незнакомых лиц, но они, казалось, слишком боялись Дейзи, чтобы потребовать представления.

– Это надолго? – спросил Алек.

– Мы должны определиться с темой вечера сегодня, – сказала Дейзи, – но не можем выбрать между двумя идеями. Хотя у моей, скажем так, больше приверженцев, надо обсудить все возможности.

– Поэтому мы хотим, чтобы вы выбрали, что вам больше нравится, – сказала Грейс.

– Да, мы хотим услышать ваше мнение, – сказала Дейзи и нахмурилась. Грейс покраснела. – В подтверждение нашим аргументам.

– Мы как раз говорили о том же, – вмешался майор. – Обсуждали, как было бы чудесно вернуться к старому доброму балу. Я имею в виду смокинги, шампанское и тому подобные вещи.

– Что-то в духе Ноэля Кауарда[6]6
  Ноэль Кауард (1899–1973) – популярный в Англии драматург. В своих пьесах часто изображал представителей высших слоев.


[Закрыть]? – спросила одна из незнакомок, молодая рыжеволосая женщина с густым макияжем, не скрывавшим, однако, веснушек.

Майор гадал, не существует ли негласного правила, согласно которому молодым женщинам, чтобы быть допущенными в комитет Дейзи, следует носить уродливые панамы и в целом выглядеть как можно старше.

– Мы сейчас не обсуждаем тему Ноэля Кауарда, – отрезала Дейзи.

– Смокинг – это не тема, – сказал майор. – Это форма одежды хорошо воспитанных людей.

В комнате повисла мертвая тишина. Молодая женщина в уродливой шляпе так широко распахнула рот, что майор увидел дырку в одном из ее коренных зубов. Грейс закашлялась, прикрывая рот платком. Майор подозревал, что она смеется. Дейзи притворялась, что сверяется с какими-то записями в блокноте, но при этом так вцепилась в край стола, что ее костяшки побелели.

– Он имеет в виду…

Алек умолк, не в силах придумать достаточно дипломатичного объяснения.

– Следует ли понимать, что вы не одобряете наших стараний, майор? – тихо спросила Дейзи.

– Нет, конечно, – вмешался Алек. – Слушайте, дамы, нам лучше в это не лезть. Главное, чтобы бар был открыт, и мы будем довольны, так ведь, Петтигрю?

Майор почувствовал, как его толкнули в бок – Алек подавал сигналы к отступлению. Майор отодвинулся и посмотрел на Дейзи.

– Я хотел сказать, миссис Грин, что хотя тема предыдущего года была весьма необыкновенной…

– Да-да, необыкновенно интересной, – встрял Алек.

– …не всем гостям удалось остаться в рамках приличия – безусловно, вопреки вашим ожиданиям.

– Комитет здесь ни при чем, – сказала Альма.

– Разумеется, – кивнул майор. – Однако было весьма печально видеть дам вашего положения, вынужденных наблюдать бесчинства, неизбежные на всякой костюмированной вечеринке.

– Вы совершенно правы, майор, – сказала Дейзи. – В самом деле, я думаю, что майор очень своевременно высказал свои соображения и нам следует пересмотреть свои темы.

– Благодарю вас, – ответил майор.

– Я уверена, что только одна из наших тем подразумевает приличные наряды и достойное поведение. Таким образом, мы можем вычеркнуть «Флэпперов и гангстеров»[7]7
  В 20-х годах XX века флэпперами называли эмансипированных девушек, которые коротко стриглись, ярко красились и носили платья чуть ниже колен. Кроме того, флэпперы отличались необычайной свободой взглядов – именно они стали свободно встречаться с мужчинами наедине и позволять им куда больше, чем было принято у поколения их родителей.


[Закрыть] и «Пастораль».

– Но ведь «Пастораль» безупречна, – вмешалась Альма. – Деревенские танцы – это ужасно весело…

– Мужчины в килтах и прогулки по вересковым пустошам? – переспросила Дейзи. – В самом деле, Альма, ты меня поражаешь.

– Можем погулять по вересковым пустошам и дома, если желаешь, – подмигнул Алек жене.

– Заткнись, – выпалила она. На щеках у нее вспыхнули красные пятна, слезы казались неизбежными.

– И у нас остается «Вечер при дворе Моголов» – самая изысканная тема, – подытожила Дейзи.

– Мне казалось, что тема называлась «Могольские пляски»? – спросила панама.

– Рабочее название, – ответила Дейзи. – «Вечер при дворе» задаст подобающий тон. Надо поблагодарить майора за его предложение.

Дамы зааплодировали, и майору, потерявшему дар речи и осознавшему, что возражать бессмысленно, пришлось кивнуть в ответ.

– Майор – индиец, так что он вам много чего может посоветовать, – заявил Алек и хлопнул его по спине.

Это была старая шутка, затертая от долгого употребления – она была в ходу, еще когда майор был лопоухим мальчишкой, страдавшим в новой для него обстановке.

– Вы действительно индиец? – поинтересовалась панама.

– Алек шутит, – выдавил майор. – Мой отец служил в Индии, и я родился в Лахоре.

– Но не найти никого англичанистее наших Петтигрю, – заявил Алек.

– Не осталось ли у вас каких-нибудь вещей с того времени? – спросила Дейзи. – Какие-нибудь ковры, корзины – что-нибудь, что могло бы послужить декорациями?

– Шкуры львов, – предложила панама.

– Увы, нет, – ответил майор.

– Надо поговорить с миссис Али, хозяйкой магазина, – сказала Альма. – Может быть, она смогла бы обеспечить индийскую еду или посоветовать, где можно недорого купить что-нибудь индийское – например, статую с кучей рук.

– Вы имеете в виду Шиву, – сказал майор. – Одного из верховных богов в индуизме.

– Да, точно.

– Боюсь, миссис Али мусульманка, как и Моголы, и ее оскорбит подобная просьба, – сказал он, пытаясь скрыть раздражение. Не стоило давать этим дамам повод заподозрить его в интересе к миссис Али.

– Что ж, не следует оскорблять единственную знакомую нам индианку, – сказала Дейзи. – Я надеялась, что она найдет нам каких-нибудь барменов подходящей наружности.

– Как насчет заклинателей змей? – вмешалась панама.

– Я немного знакома с миссис Али, – сказала Грейс. Все повернулись в ее сторону, и она принялась теребить платок, смущенная этим неожиданным вниманием. – Меня интересует местная история, и она любезно показала мне старые учетные книги из магазина. У нее есть записи до 1820 года.

– Как интересно, – сказала Альма, закатив глаза.

– Может быть, я поговорю с миссис Али? Возможно, майор мог бы помочь мне сформулировать нашу просьбу, чтобы не обидеть ее?

– Да я… да я не мастер формулировок, – сказал майор. – К тому же я считаю, что не стоит беспокоить миссис Али.

– Чушь, – отрезала сияющая Дейзи. – Отличная идея. Мы должны все записать. Грейс, а вы с майором посидите и подумайте, как обратиться к миссис Али.

– Если мы вам больше не нужны, нас ждут в баре, – сказал Алек.

– Теперь о цветах, – продолжила Дейзи, отпуская их взмахом. – Я думаю, это будут пальмы и, может быть, бугенвилеи?

– Попробуйте найти бугенвилеи в ноябре, – фыркнула панама, и майор с Алеком ускользнули.

– Ставлю пять фунтов, что они ее с грязью смешают, – сказал майор.

– Племянница лорда Дагенхэма, – сказал Алек. – Она, кажется, живет сейчас в его особняке и занимается всем подряд. Дейзи в ярости, так что поберегись. Она на всех срывается.

– Меня нисколько не страшит Дейзи Грин, – соврал майор.

– Тогда выпьем, – заявил Алек. – Полагаю, следует выбрать джин с тоником.

Гриль-бар представлял из себя зал в эдвардианском стиле с высокими потолками. Из застекленных дверей открывался вид на террасу, восемнадцатую лунку и море за ними. За дверями в восточной части зала находилась пристройка со сценой, которую использовали во время многолюдных мероприятий – таких, как ежегодный бал. Стена за длинной ореховой стойкой была увешана портретами бывших председателей клуба, под портретами тесными рядами стояли бутылки. Портрет королевы (дурная репродукция в дешевой рамке) висел точно над группкой ликеров кислотных цветов, к которым никто никогда не прикасался. Майор усматривал в этом некий намек на измену короне.

Обстановка состояла из жмущихся друг к другу потертых и продавленных кожаных кресел и нескольких столов у окон – зарезервировать их можно было только через бармена Тома. Это помогало предотвратить монополию дам, которые в противном случае заказывали бы места по телефону и оккупировали бы их. Вместо этого заканчивавшие игру первыми заглядывали к Тому, который откладывал тряпку или вылезал из погреба, чтобы занести имена в амбарную книгу. Многие члены клуба стремились попасть в число избранных счастливцев, чьи имена Том записывал лично. Майор к ним больше не принадлежал. Со времен эпизода с куриными фрикадельками он предпочитал перехватить бутерброд у барной стойки или усесться в кресла вдалеке от столов. Это спасало их с Алеком не только от комковатого соуса и жиденького крема, но и от мрачного обаяния официанток, вечно пребывающих в состоянии с трудом сдерживаемого бешенства. Многие из них явно страдали из-за болезни, приводящей к появлению многочисленных дыр на лице: майор не сразу догадался, что правила клуба запрещают его работницам носить украшения и эти дыры были всего лишь следами от вынутых сережек.

– Доброе утро, джентльмены. Как обычно? – спросил Том, уже ставя стакан рядом с зеленой бутылкой джина.

– Мне двойную порцию, – ответил Алек, картинно вытирая лоб носовым платком. – Господи, едва ноги унесли.

– А мне половину, пожалуйста, – сказал майор.

Оба они заказали сэндвичи с сыром и ветчиной. Алек попросил принести ему салат и кусок рулета с джемом, который подавали только по пятницам и чрезвычайно быстро разбирали.

Алек твердо верил, что придерживается здорового образа жизни. На обед он всегда заказывал салат, хотя неизменно ограничивался тем, что съедал декоративную помидорку. Он упорно настаивал, что употребляет алкоголь исключительно во время принятия пищи. Как-то раз майор застал его в незнакомом пабе – в тот момент в роли пищи выступали свиные шкварки и маринованные яйца.

Едва они устроились на высоких стульях, когда в бар вошли четверо, все еще смеясь после какого-то происшествия на поле. Майор узнал отца Кристофера, Хью Уэтстоуна и – с удивлением – лорда Дагенхэма, который крайне редко посещал клуб и играл в гольф настолько плохо, что порой некоторые игроки все же нарушали этикет. Сопровождал их незнакомец, чьи широкие плечи и неуместно розовая тенниска выдавали в нем американца. Двое американцев за две недели – признак начинающейся эпидемии, подумал майор.

– Шоу, майор, как поживаете? – Дагенхэм хлопнул Алека по спине, после чего сочувственно сжал плечо майора. – Соболезную вашей потере, майор. Чертовски жаль терять такого человека, как ваш брат.