Текст книги "Ренегат (СИ)"

Автор книги: Хардли Хавелок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Я помню. – прерывает меня он, меняя полотенца; они намного чище предыдущих. Похоже, что кровотечение останавливается. – Но… я волнуюсь за тебя.

Вспомнив детали вчерашнего разговора, в ходе которого Люк меня бросил, я говорю:

– Правда? Я в этом сомневаюсь.

– Ты не знаешь всего, и не можешь меня осуждать. Но то, что я говорю сейчас – это правда.

– Извини, но… я попробую в нее поверить. Ты изменился. Мне сложно… Ты действительно изменился, Люк. – обращаюсь я к парню, рассматривая его обесцвеченные волосы и изучая затейливые татуировки на руках.

– Тебя пугает мой внешний вид, Маверик? – с незначительным разочарованием в голосе спрашивает Люк. – Я понимаю, таким я тебе не нравлюсь…

– Нет. – Я решительно возражаю на его однобокое предположение. – Просто… когда ты спрашивал… Помнишь? Я не нашла, что ответь не потому, что ты мне не понравился, а потому, что я не ожидала увидеть тебя таким. Ты сбил меня с толку…

– Но ты свыклась? – Люк обнадежено смотрит на меня.

– Да, – уверенно отвечаю я.

– Вот и славно. – улыбается он.

Вытерев последние следы крови, Люк изучающе впивается в меня взглядом. Мое учащенно застучавшее сердце, как всегда, сжимается, а в груди жарит. Возможно, в этот неловкий момент, мы думаем о разном, но я, положив руку на его плечо, тянусь, чтобы прикоснуться к его сладким губам своими.

В последний момент остепеняюсь: а вдруг Люк этого не хочет? Он ведь не поцеловал меня минут десять тому, когда предстала идеальная возможность и плевать на неуместную салфетку, прижатую к моим ноздрям. Лучше подожду, когда он осмелится сделать это первым.

– Хочешь меня о чем-то спросить? О чем угодно… – вполголоса спрашиваю я, словно боюсь разрушить наши по-прежнему сомнительные и хрупкие отношения.

Люк нахмуривается.

– Ты думала, что я умер?

– Нет. – Я самоотверженно мотаю головой, стараясь быть убедительной, а в этот самый момент вспоминаю разговор с Хемствордом, на площади: тогда, всего на миг, я подумала, что Люк давно умер. Один раз – это, ведь, всего ничего. Это не считается, или все-таки считается?

– Лгать – не хорошо, Маверик! – разочаровано и горько ухмыляется Люк. – Не говори, что я ошибаюсь. Я вижу: ты врешь.

– Я могла уйти далеко отсюда, – шепчу я, – но я здесь, Люк. Разве этого мало?

– Не знаю, Маверик… Мне нужно подумать, и… – Люк выбрасывает обагренные полотенца. – Мне нужно идти.

На душе делается пустынно: Люк никогда не простит мне того, что я не попрощалась с ним, а уж тем более того, что я позволила себе подумать, будто он умер.

– Отдыхай, Харпер. – Люк, подойдя к двери, останавливается: – Завтра у тебя важный день. Тебе нужны силы.

Еще раз умывшись, возвращаюсь в комнату отдыха. Укушенная рука снова беспокоит, но к Каи пойду лишь, приняв душ и сменив одежду.

По пути к спальне, никак не могу отделаться от чувства, будто все так или иначе вокруг меня рушится, движется к верному краху, и как бы я не пыталась удержать все целым и невредимым, все, в конце концов, разрушается окончательно. Не было бы меня – все было бы иначе. Я бы не знала Люка и не доставила бы ему столько хлопот и страданий; если бы я не сказала отцу, что его молчание и спокойное времяпрепровождение на площади с табличкой в руках – полная бессмыслица, он бы не действовал более оживленно, и, возможно, остался бы жив. Я причиняю чересчур много боли тем, кто любит меня, и кого люблю я. Люк – единственный, кто у меня остался и он страдает. Вряд ли он когда-нибудь простит меня.

Выйдя из ванной, вижу – две койки заняты. На самой первой, свернувшись в клубочек, лежит Ева: с тренировки она ушла не только избитой, но и в дурном расположении духа. Надеясь, что Один не спит и больше не злится на меня. Тихо, чтобы не вспугнуть, подхожу к ней и, сев рядом, касаюсь ее укутанных одеялом ног. У Евы опух нос, словно его ужалила пчела, и она старательно прячет его, прикрывшись.

– Хочешь поговорить? – спрашиваю я.

– Нам нет о чем говорить. – сердито бормочет Один. – Сначала ты меня спасаешь, потом оказывается, что ты неплохо дерешься и… стреляешь тоже лучше меня. Чувствую себя… – умолкает Ева, и всхлипывает. – Не могу подобрать слова, которое в точности опишет мое состояние.

– Мне немного везет. – чувствуя себя виноватой, оправдываюсь я, и понимаю до чего смехотворно звучит моя отговорка. – Ты отступила в момент, когда следовало бы нападать.

– Я струсила. – вытирает слезы она. – Правда, я испугалась нового удара. Я испугалась… Мне стыдно…

– Это нормально.

– Нет, – восклицает Один. – Мои дни сочтены. – Она поднимается и садится. Волосы Евы сплелись в беспорядке. Обхватив колени, она, задыхаясь, продолжает: – Выживают самые сильные. Я не из этих, я не из сильных. Самая слабая…

Понятия не имею, чем утешить Один.

– Жалкая козявка! – бубнит девушка, нарекая на себя.

Я подавляю, застрявший комом в горле, смешок.

– Будет полным-полно возможностей показать все, что ты умеешь и на что способна. – говорю я. – Поверь мне, это начало. Мы выясним твои сильные стороны, и ты научишься их применять.

– Думаешь? – Ева приободряется. – Думаешь, у меня есть сильные стороны? Ты в это веришь?

Я киваю:

– Я это вижу.

Один, вытер заплаканное лицо, расплывается в довольной улыбке. На пороге сумрачной комнаты появляется Джереми. Увидев его, Ева в восторге замирает, а, соскочив с кровати, мчится к нему. Негромко переговариваясь, парочка выходит в коридор.

Некоторое время я еще сижу на твердой койке Один. Резкая перемена настроения Евы меня почему-то беспокоит мало, но ее имеющая глубокое начало уверенность в том, что она слабая и вскоре умрет, меня действительно озадачивает. Снова перед глазами возникает бедная девушка, у которой выяснили плохое зрение, – она не казалась хилой, но ее убили из-за несущественного отклонения. Я, почему-то, боюсь даже представить подобный исход жизни Один.

Укус, в который раз напоминает о себе: рана пульсирует под влажной повязкой. Визит к Каи за мазью больше нельзя откладывать. Надев пиджак и поправив колосок, тороплюсь в полупустую Нору. В Шаре вспыхивает огонь, ярко-красные языки которого прорываются сквозь ромбовидные щели прочной сетки, а возле круглой, установленной на приземистой квадратной подставке, конструкции стоят три человека, – два парня и девушка, – они оживленно разговаривают.

Пересекаю круглое дно Норы, и, заметив Аарон Селестайн в сопровождении Форда, задерживаюсь в зыбкой мгле крутой лестницы, тесно прижавшись к стене, за которой они меня не увидят. Они направляются из стационара к лифту. Селестайн опустила задумчивый взгляд в пол, она в не себя от волнения, а Форд беспрерывно что-то объясняет.

Не знаю для чего, но я хочу услышать, о чем они говорят. Хоть немного… Знакомые властный и грубый голоса, а также стук каблуков Селестайн и тяжелый топот ее спутника приближаются, и я более-менее отчетливо слышу их загадочную беседу.

– …солдаты готовы. Мы начинаем зачистку. – предупреждает Форд.

– К обеду успеете? – безмятежно спрашивает Селестайн.

– За четверть часа зачистим. Солдат у нас более, чем достаточно.

– После того, как разберетесь с этими… Как их?

– С изгоями. – подсказывает Форд.

– Мерзкое слово… доложите мне. В подробностях: сколько человек, как и куда.

– Конечно.

– Начинайте через тридцать минут.

Дверь лифта открывается со звуком, и вскоре он захлопывается. Я перевариваю то, что услышала: неужели они собираются расправиться с вольноотпущенными? Но почему? Вольноотпущенные никогда не мешали, и не несли в себе угрозы, они просто существуют и всего-то. Они – общество в обществе. От изгоев не жди бед и восстаний, разве что болезней… В Котле изгои – распространители и носители самых разных – передаваемых всевозможными путями, недолговременных и неизлечимых – хворей. Но это в Котле…

Я обязана увидеть то, что будет происходить с вольноотпущенными. Может, мне удастся кого-то предупредить или спасти. А сейчас мне необходимо навестить Каю.

Обернувшись, на площадке между первым и вторым этажами вижу Люка. Он в черной кофте без рукавов и без молнии и в черных штанах. Я растерянно пялюсь на него: он подсматривал, как я подслушивала?.. И слышал ли он то, что слышала я?

– Что ты здесь делаешь? – интересуюсь я, нервничая.

– А ты? – роняет он.

– Я к Каи. Не знаешь, она у себя?

– Нет. – Люк останавливается в трех ступеньках от меня.

– Тебе не холодно?

– Нет, не холодно.

– Ладно… Я пойду, можно? Проверю… Руку надо перевязать…

– На обед не опаздывай.

Глубоко вдохнув и взяв верх над расшатавшимися нервами, обещаю Люку, что приду вовремя. Убедившись, что он ушел, пулей выбегаю на второй этаж, нахожу знакомые двери и стучусь. Вскоре появляется сонная Кая.

– Да?

– Мне нужна мазь… – напоминаю я.

– Ах, да… Из головы вылетело, извини. – Кая открывает дверь пошире. – Заходи. У меня немного беспорядок. – предупреждает она.

В тесной комнате приглушенный свет, уютно, тепло, пахнет хлебом, а кровать расстелена.

Кая выходит из ванной с баночкой в руке.

– Только здесь. Я не могу одолжить все.

– Хорошо. – соглашаюсь я на ее условие.

– Мазь не моя. Я не могу ею распоряжаться. – оправдывается она.

– Я поняла. Спасибо.

Сев за небольшой круглый кухонный столик, развязываю бинт. Сняв перевязку, обнаруживаю, что кожа вокруг укуса темно-синего цвета, точно как была вокруг рваной царапины, которою нанес напавший на меня выродок. Легкими движениями наношу мазь, и посиневшая кожа, к огромному удивлению, полностью выздоравливает на глазах, а разверстую скверную рану затягивает. Любопытно, кто ей дал это настолько эффективное лекарство?

– Откуда у тебя эта мазь? – осведомляюсь я, но ответа не получаю. Кая забралась в кровать и, наверно, глубоко уснула.

Закрыв баночку с целебным снадобьем, выбрасываю повязку в мусорное ведро, и тихонько пробираюсь к выходу. Бесшумно покидаю скромную каморку уснувшей Каи и подхожу к перилам: внизу, вокруг Шара, столпилось полно народа – незамеченной из Норы мне не выбраться, а лифт не самый лучший и безопасный вариант. К тому же датчик движения в руке… Но я пойду к вольноотпущенным, и я получу еще одно неопровержимое доказательство того, что власть избавляется от людей без основательных причин. Тогда, у меня будет еще одна причина ненавидеть Аарон Селестайн и Кроу.

Для начала следует выяснить, как уйти из Норы. Мне известны всего два входа: лифт и через комнату с матрасами. Что ж, вариант первый отпал сам собой. Стремглав бегу по лестнице на третий этаж, миную пять дверей, и, свернув в проход, оказываюсь в помещении с черными матрасами. Приблизившись к отверстию в потолке, слышу вырастающий бурный шум: похоже, что в Норе разгорается неслыханный беспорядок. Но, чтобы посмотреть, почему поднялся внезапный страшный свои многоголосием гвалт, возвращаться я не стану. Подпрыгиваю и цепляюсь за бетонный выступ. Через минуту оказываюсь за стеклянным, возвышающимся на уходящей в глубину трехуровневую яму, зданием, возле ряда необъятных опорных столбов, подпирающих мост.

По яркому голубоватому небу, как воздушные серебристые корабли, плывут три больших светлых облака. За одним из них вот-вот грезит спрятаться палящее солнце. Под ногами бетонное покрытие, которое тонким слоем усыплено мелкими камешками песка.

В связи с катастрофической нехваткой времени пересиживать некогда; а из-за жучка в руке, в любой момент меня могут задержать. Надо двигаться. Но куда именно? В каком направлении? Окрест громоздятся высоченные, однотипные стеклянные башни, среди которых легко заблудиться. И как выяснить, где находится территория изгоев?

Притаившись за углом, наблюдаю, как одна за другой уезжают почти три десятка машин с переливчато-черной чешуйчатой, как у змеи кожа, обшивкой и на внушительных размеров широких колесах. Подобные автомобили, вмещающие от четырех до восьми человек, показывали по экранах, восхваляя их безграничные возможности, но в Котле они никогда не ездили. Думаю, мне надо двигаться в том направлении, куда направились они.

Мчусь, сначала под мостом, а потом сворачиваю направо. Через минуты три пересекаю небольшую круглую площадь, за которой виднеются низкие, приземистые и унылые хибары, издалека выглядящие как поляна облезлых плотно выстроившихся почерневших грибов опятов. Меньше сотни метров – и я войду в запутанные темные очереди убогих лачуг вольноотпущенных.

Позади, – как и впереди, – никого. Но это не значит, что меня никто не засечет. В Котле полно камер видеонаблюдения, на них можно наткнуться в самых неожиданных местах. Так неужели в Департаменте-2 их нет? Уверена, в Норе эти круглые подвешенные, как идеальной округлой формы воробьиное гнездо под кровлей, штуки тоже обнаружатся, надо лишь повнимательнее присмотреться.

Приближаясь к первой ободранной халупке, слышу отдаленные женские крики и безутешный плач. Вскоре надрывные возгласы в одночасье исчезают, словно по командному щелчку пальцев. Ухабистые стены последующих опасно скособочившихся домиков выглядят так, будто их давно не чинили: глубокие выбоины, облупленная штукатурка; некоторые потрескались и осыпаются.

Не останавливаюсь. К удивлению никого не встречаю, ни одного живого человека. На земле валяется множество вещей из одежды, столовые приборы и детские игрушки: деревянная свинья, плюшевые светло-голубой кот и серая собачка, еще одна темно-коричневая собачка с белыми пятнами и вырванным изумрудно-зеленым глазом.

Прямо передо мной оказывается тупик, поэтому снова сворачиваю и оказываюсь на рынке, тоже опустевшем. По обе стороны прохода ломятся от изобилия долгие лавы с фруктами и овощами (и они выглядят вполне съедобными, не то, что на рынке в Котле: подгнившие продукты или зловонное гнилье, которое поскорее нужно выбросить). Миную незапертую бакалею, на ее дощатой ступеньке желтеет лимон, а над самой лавкой еще имеется одно помещение с маленьким квадратным окном, которое затворили ставнями. Подхожу к распахнутому галантерейному магазину – внутри никого. Будто все в один момент растворились.

Остановившись перед десятком рассыпанных зеленобоких яблок, замечаю, как мне кажется, Люка: черная одежда, кофта с капюшоном и без рукавов… Между нами расстояние не больше ста метров. Он буравит меня уничтожающим взглядом, затем скрывается в смежном переулке. Чувствую, что скоро получу хорошую взбучку и строго нагоняя, ведь я без спроса покинула Нору.

Доносятся испуганный женский голос – совсем другой, не тот, что слышала прежде – и последовавшие за вскриком три хлопка. Этот звук мне ни с чем не спутать: сработали винтовки с глушителями.

Иду к месту, откуда раздались выстрелы. Сердце стучит, и я готовлюсь к самому ужасному. Приникнув у подножья полуразваленной хижины, присматриваюсь к лежащему посреди улицы обездвиженному телу светловолосой женщины. Над ней склонились трое вооруженных солдат в черных костюмах. Двое берут хрупкую женщину за тонкие, точно спички, руки и ноги и забрасывают в машину полную трупов. Я вздрагиваю, когда за борт вываливается маленькая детская ручонка.

Задыхаясь от пущего страха, вприсядку отступаю. Громкий и сердитый голос Форда долетает до меня серповидным метательным орудием из-за лавки самодельных мелочей справа:

– Прочесать все здесь! Найти всех, кто спрятался, и прикончить на месте!

Самое время уносить ноги. Я сомневаюсь – какой дорогой? Возвращаться тем путем, которым пришла? Не думаю, что это хорошая идея: я забрела в самую глубь изгойских трущоб. Нужно решить, куда идти, ведь времени в обрез: я уже слышу приближающиеся шаги, и скрежет разбитого стекла, по которому потоптался кто-то тяжеловесный. Может, мне лучше поспешить вперед, за Люком? Предполагаю, он не случайно здесь оказался. Ему одному прекрасно известно, насколько я своевольная, и плевать на возможные опасности и наказания. И не стоит откидать, как хлам, тот факт, что он смотрел, как я подслушивала разговор Аарон Селестайн и Форда. Естественно, не отыскав меня в Норе, он опрометью сообразил, куда я подалась.

Улепетываю в направлении, куда ушел Люк. Но его нигде нет, ни на одной развилине. Судя по поднявшейся суматохе и неразборчивым возгласам, меня заметили и пустились вдогонку. Ныряю за дурно пахнущую пивнушку, а потом за сарай. Выхожу на очередную узкую пустынную улицу и оглядываюсь по сторонам – никого. Гневные крики приближаются, начинается стрельба. Что есть сил, мчусь по еще одной безлюдной улочке, и выбегаю к мосту: похоже, что я сделала полукруг. Остается всего лишь дойти до Норы, что я и делаю, умерено торопливым шагом. И, запрыгнув в бездонный мусорный бак, приземляюсь на черные матрасы.

Сердце учащенно бьется, а внутренности от взбудораженных чувств – сжимаются. Поднявшись, стряхиваю одежду от пыли, в которой выкачалась, как хлебец в варенье, и спускаюсь на дно затихнувшей Норы. Когда я покидала ее, поднялся шум, но сейчас тихо, как в пучине глубокого водоема. Три принявших серьезный вид человека перегораживают вход в столовую. Чтобы не вызвать ненужных подозрений, притворяюсь более-менее спокойной и спешу в комнату отдыха.

Все койки пусты. Я падаю на свою и, поджав трясущиеся ноги, вспоминаю прокатившиеся внезапным нашествием ужасы поселения уже мертвых изгоев. Как много погибло? И почему? Почему стали избавляться от беспечных вольноотпущенных? Они не должны были умирать – мы все заслуживаем достойной жизни, мы должны сами распоряжаться ею, и никто не вправе ее отнимать.

Дрожа, я лишаюсь мыслей: они растворяются, а то и сливаются воедино, становясь гремучей смесью одежд, человеческих личин, непостижимых образов, видоискаженных форм, обобщенных безжизненных подобий и звенящих, громоподобных, жалостливых голосов.

Во вязком мутном омуте сна появляются знакомые шаги. Резко выкинувшись из кошмара, едва не падаю с кровати: она со скрежетом сдвигается с места от сильного толчка. Еще один – койка снова отъезжает. Вцепившись за железные края, приподнимаюсь.

– Поднимайся! – приказывает Люк, ударяя ногой, и я снова едва ли не опрокидываюсь на пол.

– Что ты делаешь? Прекрати! – ору я, опомнившись от добротной встряски.

– Обед по расписанию, Маверик! – Люк до крайности зол. Никогда прежде я не видела его таким разъяренным. – Без тебя никто за стол не сядет, Маверик! – Люк нажимает на мою фамилию. Он всегда так делает, чтобы подчеркнуть глубину своих чувств (в данном случае злость). А делает он это потому, что знает, что я это знаю.

– Иду! – бормочу я, спуская ноги и приглаживая вздыбленные волосы.

Люк стоит, как вкопанный.

– Мне долго ждать? – нетерпеливо интересуется он.

Как же мне не нравится язвительный тон Люка: будто я должна почувствовать себя виновной за все промахи человечества. Предполагаю, дело заключается вовсе не в обеде. Я испепеляюще смотрю на Люка, и не успеваю разинуть рот, как в меня летит белая пластиковая баночка. Поймав ее, снимаю крышку – внутри одна белая таблетка.

– Что это?

– Анальгетик, – отвечает он.

После точных ударов Два у меня и вправду болит живот, надеюсь, обезболивающее мне поможет. Проглотив таблетку, замечаю, что в меня летит что-то черное и прямоугольное, как уменьшенный метеор. Поймав неизвестный предмет, узнаю щетку для чистки обуви из ванной комнаты, и перевожу иступленный взгляд на свои покрытые толстым слоем пороха башмаки. Одежду я отчистила, а вот про ботинки совсем забыла. Нора всегда убрана, и загрязниться здесь невозможно. Увидев бы мою обувь в таком неопрятном состоянии, многие бы озадачились и насторожились.

– Не заставляй всех ждать. – бросает Люк, уходя. Я провожаю его счастливой глуповатой улыбкой, потому что он вопреки своим противоречивым словам меня не бросил. Люк все еще со мной, на моей стороне и в который раз спас мою шкуру. Но, как бы я не старалась, я не достойна его. И никогда не буду достойной.

Поставив на место кровать, и приведя себя в порядок, спускаюсь в столовую.

В моем желудке образовалась всепоглощающая бездна, и набить его вкусной едой не самая плохая идея. Тем более это не та отвратительная стряпня, которой кормят тружеников на заводе, а настоящее лакомство. Когда я, заскучав, ходила к отцу на работу, чтобы повидаться с ним, дважды попадала на обед. Мне хватало две ложки каши, которая пахла как горящая резина, чтобы потом воротило весь день.

Взяв изобилующий вкуснятиной поднос, сажусь напротив Евы. Оказывается, никто меня не ждал, а Один расправляется с десертом.

– Где ты была? – лопается девушка от невыплеснутого нетерпения, поднося чашку ко рту. – Люк тебя обыскался. Он не в себя был!

– Я спала. – отвечаю я.

– А, ясно-ясно. – кивает Один. – Знаешь, здесь такое происходило. – шепчет она, нагибаясь над столом. – Нора кишела солдатами. Говорят, что система накрылась.

– То есть? – изумляюсь я. Новость Евы для меня приятная и обнадеживающая неожиданность.

– Датчики под кожей… – Девушка поднимает правую руку, – Не светились! А это значит, что они отключились. Они не работали.

Я прячу руки под стол и закатываю рукав: мой жучек по-прежнему мигает.

– Расслабься, – продолжает Ева, – они все исправили. Мы уже точно не потеряемся. Когда все починили, солдаты ушли. – Ева, убедившись, что нас не подслушивает, продолжает: – Ты бы видела, как скисла Селестайн. Она едва не умерла от ярости, узнав, что система накрылась. – Ева морщится, как гусеница, и меняет голос. – Она все орала: «Как?», «Кто это сделал?», «Это невозможно!». У нее даже волосы дыбом встали. От чудовищного потрясения, наверно.

Я иронично усмехаюсь: хотела бы я увидеть Селестайн в таком шоковом состоянии. Уверена, что она здорово перепугалась, ведь овечки могли бы убежать от волка, и волк потерял бы свою власть.

– Наверно, – соглашаюсь я.

– Мне кажется, что не только датчики отключились, но и с камерами что-то неладное стало. – признается Один с разлившимся по лицу подлинным восторгом.

– Почему ты так думаешь?

– Я слышала, как Селестайн орала: «А с камерами-то что?», – заканчивает Один.

В приподнятом настроении берусь за еду, но прежде чем побаловаться себя парой сочных котлет, перевариваю то, что сказала Ева. Датчики отключились именно в тот момент, когда очищали Департамента-2 от плохо кончивших отверженцев. Но где кроется между этими несостыкующимися событиями причинная связь? Датчики не обязательно отключать, чтобы кого-то убить. И камеры… Если только кого-то спасти…

Сосредотачиваюсь на идеально круглых свиных котлетах, а рядом с ними картофельное пюре, грибной суп, свежий хлеб с хрустящей корочкой и большая чашка горячего шоколада с запахом жареных орехов. Шоколад производят исключительно в Помоне.

Я сознательно затягивая с обедом. Когда все уходят, а за столом остаемся только я и Люк, подвигаюсь ближе к нему. Сидя друг напротив друга, мы иногда переглядываемся. Люк, в отличие от меня, нисколько не смущается. Я всего несколько раз кушала в его присутствии. Он пощипывал меня за щеки, толкуя, что я невозможно забавная, когда кушаю.

Допивая шоколад, осознаю, что моя левая рука лежит на столе напротив правой руки Люка так, что средние пальцы едва ощутимо соприкасаются. В этот щекотливый миг он отодвигается. Думаю, настало время от души поблагодарить его за мазь.

– Изменился, да? – вполголоса выпаливаю я.

– Только ты, Маверик, можешь поступать глупо и безрассудно, думая, что это что-то тебе даст и что-то изменит! – бросает Люк.

– Не твое дело!

– Меня это тоже касается!

– Каким боком?

– Непосредственным. Мы еще об этом поговорим. – Схватив поднос, Люк уходит.

Наблюдая, как Люк швыряет поднос на ленту, а потом покидает столовую, я закипаю от злости. «Мы еще об этом поговорим…» Будто ему не нравится то, что я делаю. Люк всегда противился того, что я совалась за Дугу, мол, опасно. Да, опасно, как выяснилось, но я всего лишь гонялась за надеждой, которая подогревала, как огонь казанок с водой, во мне стремление к свободе. А он этого не понимал… Можно подумать, что я его беспокою. Волновала бы – поддержал.

Наверняка найдутся разумные оправдания и его опрометчивым поступкам, хотя вряд ли они были спонтанными. Раньше сознательный и больно рассудительный Люк все обдумывал, вплоть до мелочей и занимался тем, что было ему выгодно. Не думаю, что в этом плане он действительно изменился. Начинаю подозревать, что он дал мне щетку для обуви, потому что это в его интересах. Люк определенно преследует какую-то важную цель. Конечно, ему меня не перехитрить, но мне никогда его не разгадать. Но я обязательно выясню, что это за несусветно вожделенную задачу он себе обозначил.

Чтобы отвлечься от назойливых мыслей о Люке, иду в зал для тренировок. Сначала безостановочно стреляю, пока пули не заканчиваются, а потом бросаю лезвия в деревянные цели. И меня даже не раздражает, что некоторые ножи просто-напросто бумерангом отскакивают от доски, а единицы застревают так, что вынуть невозможно.

Утихомирившись, возвращаюсь в комнату отдыха. Принимаю душ, надев чистую одежду, грязную отправляю в стирку. А, забравшись на кровать, расчесываю волосы и заплетаю колосок. Руки после незапланированной тренировки жутко болят.

– Я помогу. – говорит Эббигейл, подходя.

– Ну, – вздыхаю я. – У тебя гораздо лучше получается.

Я поворачиваюсь к Четыре спиной. Она распутывает мои волосы и снова их расчесывает.

– У меня две сестренки. – признается Эббигейл с добротой и трепетом в голосе.

– Вот оно что.

– Да, я им постоянно волосы плету. – объясняет девушка. – Жду не дождусь, когда снова их увижу. Я ужасно за ними соскучилась. Они тоже будут рады меня видеть.

– Конечно.

– Ты давно так заплетаешь? – интересуется Четыре.

– Почти четыре года.

Первым волосы мне стал заплетать вездесущий Люк, когда ему надоело в них запутываться.

Справившись с колоском, Эббигейл садится напротив. Она упала духом – наверно, из-за посетивших ее трогательных воспоминаний о сестренках.

– Здесь непривычно. – говорит она, рассматривая стены, потолок и кровати. – Не уютно.

– Есть немного. – соглашаюсь я.

– Но мы здесь не надолго осели, ведь так? Надеюсь, скоро мы вернемся домой. Мы пройдем программы, и нас вернут обратно. – Четыре смотрит на свои тонкие узловатые пальцы и овальные ногти. – Извини, не хотела на тебя все сваливать.

– Не волнуйся, – сразу же успокаиваю я. – Все нормально.

– Я знаю, кто ты. Я тебя не боюсь. Совсем. Сначала я думала, что ты опасная, ведь так говорят, но ты ведешь себя… мирно, и… Захочешь поговорить – я буду рада.

– Я учту. – Я улыбаюсь: мне еще никто не предлагал ничего подобного. – Спасибо.

– Пора. – Эббигейл подводится.

Странно, до ужина остается меньше пяти минут, а Люк еще не появлялся, чтобы погромыхать по шкафчикам. Наверно, надулся как мышь на крупу, и решил больше не появляться.

Шагая по темному коридору, вспоминаю вчерашний отвратительный – из-за гнусной выходки Трикса – ужин. Надеюсь, сегодня не встречусь с этим напыщенным круглым остолопом с замашками петуха, или, разминувшись, обойду его тридцатой дорогой.

В столовой я с неподдельным ужасом замечаю, что Люка нет, и серьезно беспокоюсь: он вроде бы появляется за столом первым и ждет всю группу. Похоже, что я наломала дров. Неужели он отсутствует, потому что я напала на него за обедом? Или его наказали из-за меня? И зачем я пошла к изгоям?! Люк прав: я не думаю о последствиях, которые не самым лучшим образом отражаются на самых близких мне людях. Только бы с ним все было хорошо!

Раз Люка нет, я располагаюсь на его месте, очень даже удобном. Чувствую себя так, будто заняла чей-то трон, поэтому, словив на себе пару озадаченных и вопросительных взглядов, смело приступаю к рыбе с зеленым картофельным пюре, затем отправляю в желудок пару печеночных блинчиков. Подняв голову, замечаю напротив Эббигейл.

– Я думаю, что тебе… – умолкает она с виноватым видом.

Она поглядывает на кого-то позади меня. Медленно поворачиваюсь, и, поперхнувшись, созерцаю Люка. Несмотря на то, что все здесь носят черную одежду, Люк надел белую футболку, а на плечи накинул кожаную багрово-красную куртку. Он ставит свой поднос рядом с моим, и говорит:

– Найди другое место.

Подвигаюсь ближе к Два, и Люк садится рядом. Он впритык теснит мою ногу своей, а у меня предательски дрожат руки, все мышцы тела напрягаются, дыхание спирает и обдает жаром. Люк надавливает все сильнее, хотя мне нет куда отодвигаться, но его, похоже, это нисколько не беспокоит, напротив, даже радует. Ко всему от Люка веет безупречным чистым, заводящим воображение, ароматом, сладкие ноты, которого навевают умиротворенность, пустошь тихой гавани, а резкие – скалистые пейзаж огненной земли, вулканы, извергающие расплавленную лаву, окрашенное в огненно-красный цвет небо, за которыми дальше только безбрежный океан.

– Извини, – шепчу я, переборов оцепенение.

Люк перекладывает мне свой кусок творожной запеканки с персиками, я легонько задеваю его локтем, мол, не надо. Но он бросает на меня укоризненный взгляд, на который я не огрызаюсь.

Эббигейл, ковыряя вилкой остатки десерта, ошарашено и с любопытством пятится то на меня, то на Люка. Мне следовало бы объясниться перед ней за свой, будто нездоровый, накаленный облик, но не знаю надо ли вообще что-то говорить. Пожалуй, не стоит: меня нисколько не утешает перспектива разоблачения заросших сорняками наших – моих с Люком – былых отношений.

Как бы быстро я не ела, все ровно за столом остаемся только я и Люк. Меня все еще нервно трясет, будто от кошмара. И пока мы не начали спорить о созданном по его воле, полностью обескураживающем инценденте, удираю из столовой. В коридоре все же оборачиваюсь: Люк остался совсем один. Зачем я ушла?! Задержалась бы, подождала бы…

В последнем разговоре перед отъездом Люк сказал мне, что мы не можем вернуться в прошлое и исправить свои ошибки. Мы можем лишь оглянуться на пройденный путь, сделать выводы. Ведь наша жизнь – это тернистое, опасное путешествие в один конец. И наше задание – добраться к завершающей точке. Вместе.

С мучительными угрызениями совести двигаю в комнату отдыха. Может вернуться? Примоститься возле Люка, и, как ни в чем не бывало, загомонить о том и о сем? Я, ведь, на самом деле, не хотела его оставлять.

Бесшумно подкравшись сзади, на меня наваливается Ева.

– В чем дело? Ты отсела. Я заволновалась: что же такого могло произойти, чтобы ты меня бросила? – щебечет задорно она, забрасывая руку мне на плечи. – Ты обеспокоена. Все в порядке?

– Устала.

– А по-моему ты влюбилась. – поддергивает меня Один.

– Ты за мной шпионила?

– Нет, – еще шире улыбается Ева. – Ты сама мне только что об этом сказала.

– Ничего я не говорила. – отрицаю я.

– Но и не опровергла.

– Мы здесь по другой причине. – напоминаю я.

– Одно другому не мешает. – спешит вставить Один. – Расслабься, я никому не скажу.