Текст книги "Ренегат (СИ)"

Автор книги: Хардли Хавелок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Так вы не разговариваете? – удивляюсь я.

– Иногда перекинемся парой слов. Но он всегда готов помочь. У меня стол поломался, но Люк починил за пять минут, а в благодарность ничего не взял. Это меня удивляет больше всего. – Кая натужно морщит лоб. – Просто в очередной раз напомнил, что я ему должна. Знаешь, что я тебе еще скажу?

Кая, интригуя, выдерживает мучительную паузу, а я затаиваю прерывистое дыхание в пространном преддверии важных сведений.

– Люк – сорвиголова. Самый настоящий. К тому же, его все здесь боятся. Но, присмотревшись, можно увидеть, что он хороший. Но мало кто об этом догадывается.

В Котле Люк часто дрался, умудрялся встревать во все уличные потасовки и перебранки, но ко мне он относился так, как относятся к хрупкой и дорогой вещице.

– И почему его все боятся? – спрашиваю я.

– Наверно стоит начать с самого начала. – оживляется Кая. – У тебя ведь есть пару минут?

Полупустую столовку покидают одни и входят другие. За столом «желтых» сидит еще пару человек. По белым волосам узнаю Люка, ведь он смешался с другими, надев черную куртку.

– Да, найдутся. – отвечаю я.

– Тогда слушай. Люк, я и Фрэнк… Ты же помнишь Фрэнка?

Я вспоминаю палатку возле Администрации и Фрэнка, держащего передо мной сканер. Он поворачивает голову, и на его шее появляется черный паук.

– У него татуировка на шее.

– Верно, – кивает Кая. – Мы все из Пауков. Так называют тех, кто выбрал черный флаг. В тот год Пауков было слишком много и нас поделили на группы. Я и Люк оказались в группе А. Я впервые его увидела, когда он сидел на кровати, уставившись в одну точку, он был расстроен. Но после отбора, на первом испытании, – это была Клетка…

– Клетка? – недоумеваю я.

– Вам позже Люк расскажет. – Наверно, поняв, что наша беседа затянется, Кая забрасывает в себя пару ложек каши. – Так вот, Клетка – это всегда бои без правил. В клетке дерутся двое, пока один не потеряет сознание. Люк так избил Фрэнка, что тот едва не умер. Фрэнка собирали едва ли не по костям. Но это было тогда, теперь правила немного изменились. Никто не ожидал, что победит Люк. Его отрывали от Фрэнка. Просто Люк был в тот день не только расстроен, но и зол. С тех пор его боятся. Было еще пару испытаний, но они не так важны.

– И Люк их все прошел. – дополняю я.

– Ну да. Не знаю, откуда у него брались силы… Это были самые жестокие испытания за последние годы.

– И после них Люк изменился? – спрашиваю я. Кая явно не понимает, о чем конкретно я спрашиваю. – Ты говоришь, что он замкнут… ни с кем не говорит.

– Нет, – мотает головой она. – Он такой с первого дня.

– А татуировки? Откуда они у него?

– Эти бессмысленные рисунки? – задушевно смеется Кая. – Один он сделал после осмотра. Первым у него появился прямоугольник с тремя горизонтальными линиями на запястье левой руки. – уточняет она. – Ты видела?

– Нет, – подумав, отвечаю я. – А что он означает?

Я видела книгу на тыльной стороне левой ладони. Странно даже: в Богеме нет книг, и никогда не было. А еще странные надписи, непонятные знаки и разные картинки, которые трудно осмыслить.

– Да кто его знает! Я же говорю – бессмысленные рисунки. Может они и вправду что-то означают, но это известно только Люку.

– А ты не спрашивала его?

– Нет. Мне это не нужно. Ну… ладно, признаюсь. Раньше мне было интересно. Я много раз интересовалась, но ответ был один: «Ничего». Думаю, он хотел сказать, что это для меня они бессмысленны, а для него таят важный смысл. А почему бы тебе самой у него не спросить?

В загадочных больших карих глазах Каи, как будто отразился весь наполняющий столовую свет. Я вдруг представляю, как подхожу к Люку, указываю на одни из рисунков и спрашиваю: «Что это такое, и что оно означает?». Да нет, бред какой-то! Так я никогда не сделаю, а сам он никогда не расскажет. Собственно, зачем ему это делать? Он меня бросил. И меня это совершенно не касается. Меня куда больше интересует, где он научился ездить на байке.

– Слушай, – неуверенно произношу я.

– Да? – Кая делит горсть каши на четыре части.

– Где он научился так ездить?

– Нигде, сам. – просто отвечает Кая. – Пол года по ночам тренировался. У него здорово получается.

– Да, – соглашаюсь я. Но тут меня постигает мысль: где он взял двухколесную машину. Аарон Селестайн точно бы не одолжила. – Но, где он взял?..

– Собрал, – обрывает меня Кая. – Без чьей-либо помощи. Представляешь?

Люк не ограничивал себя только времяпрепровождением на площади, он делал столы, стулья, тумбочки и даже кровати с отцом. А иногда сам выполнял высокооплачиваемые заказы. Благодаря Люку я спала на удобной кровати, а не на стреляющем отслужившими пружинами диване. Его с головой захватывали подобные увлекательные занятия. Иногда он брался за все и сразу, что ему нравилось делать. Он самостоятельно научился вкусно готовить.

– Говорили, – шепотом додает Кая, – что однажды Люк ходил к изгоям. Хотя это строго запрещено. Даже Нору нельзя покидать. Наказывается – сама знаешь чем.

– Что он там делал?

– Понятия не имею. Это было всего один раз.

Мне тревожно. Почему Люк наведывался к отрешенным обществом и властью вольноотпущенным? Почему он рисковал жизнью, покинув Нору? У меня накапливаются горы важных, требующих разгадки вопросов… И до чего мне жалко, что я никогда не получу на них дельные ответы.

Кая макает хлеб с хрустящей корочкой в абрикосовое варенье и запивает чаем. Сжимая свои костлявые пальцы левой руки, чувствуя, как пульсирует рана под влажной повязкой. Наверно, действие болеутоляющего заканчивается. Вцепившись острыми клыками в руку, больная собака едва не оторвала часть кожи. Врачи, конечно, обработали место укуса, но впереди тренировка… Рука будет нестерпимо болеть. Вот бы сейчас немного того лекарства, которым вчера Кая обработала посиневшую царапину.

– Я не поблагодарила тебя за то, что ты вчера мне помогла.

– Не беспокойся. – отмахивается девушка.

– Нет, это важно. – возражаю я. – Меня могли… – я затихаю, вспомнив стоявшую на коленях девочку с плохим зрением. Наверно мне не стоит делиться тем, что я видела, как, не мигнув и глазом, в нее выстрелил Фрэнк.

– Это была не моя идея. – Кая бросает на меня замысловатый взгляд. – Мазь тоже не моя.

– Но она у тебя еще есть? – Меня куда больше интересует мазь, чем человек, попросивший Каю обследовать меня перед Осмотром.

– Ага, – качает головой Кая. – Она тебе нужна?

– Немного.

Через плечо Каи замечаю, как небольшими группами удаляются те, кто закончил с завтраком, и так же небольшими группами входят новые, незнакомые мне лица (должно быть здешние рабочие); а к нашему столику приближается Люк. Я волнуюсь: сейчас он выругает меня за то, что я не ушла из столовой.

– Придешь ко мне, когда освободишься. – ни о чем не подозревая, продолжает Кая. – Где я живу, ты знаешь.

– Хорошо, – говорю я.

Люк садится возле Каи и, не проявляя малейшего интереса, рассматривает мой овальный полупустой поднос. Чувствуя себя провинившейся, будто совершила тяжкое непоправимое преступление, прячу трясущиеся руки под стол.

– В чем дело? – осведомляется он, во внезапно повисшей, натянутой тишине.

Кая, положив вилку, и промокнув сальные губы бумажной салфеткой, признается:

– Ни в чем, мы говорили о тебе.

Я заметно тушуюсь, так же быстро, как алеет небо на закате, но не от здорового стеснения, наводняющего меня в этот неловкий момент, а от жгучей стыдобы. Ну, зачем?! Ну, зачем Кая меня выдала? Могла бы и смолчать, пропустив его короткий вопрос мимо ушей, как пустой, неважный звук, или, в конце концов, солгать. Уголки губ Люка, дернувшись, сгибаются в едва заметную улыбку; белые пряди обесцвеченных волос толстыми нитями спадают на лоб.

– И как много ты рассказала? – пресловуто обращается Люк к Кае.

– Только то, что знаю.

Люк испытующе вперивается в меня, будто проверяет, насколько хватит моего небезграничного терпения. Полыхая, я ощетиниваюсь:

– Было не очень интересно, если тебя это утешит. Мне пора.

– Ты куда-то торопишься? – удивляется Кая.

– Тринадцать надо готовиться к тренировке. – напоминает Люк.

Озадаченная Кая вопросительно смотрит на спокойного Люка, потом на меня. Она хмурится (наверно о чем-то думает), и через следующее мгновение заливается почти кликушеским смешком.

– Ну конечно! Харпер… – выдает она в минутной голомне необузданных чувств. – А я-то думаю: почему ты так интересуешься. Нет, я подозревала… А ты тоже хорош! – поворачивается она к Люку. – Все во сне когда-то бормотал: «Харпер, останься!», «Харпер, подожди!», «Харпер, вернись!». Едва не плакал! – хохочет Кая.

– Тринадцать, идти. – сухо произносит Люк. Похоже, ему не нравится, что нас разоблачили.

Оставив поднос на специальной ленте, устремляюсь к выходу, на встречу новому потоку незнакомых людей. В связи с тем, что у меня осталось еще немного свободного времени, комнату отдыха, изо всех сил пытаясь выбросить из головы слова Каи, из которых неожиданной, ошеломляющей новостью выяснялось, что Люк думал обо мне, и, судя по его бурной реакции, он, возможно, все еще любит меня. Но мне стыдно перед ним, будто я о нем гнусно сплетничала.

Оказавшись на пол пути, меня догоняет Люк. Он касается моей руки чуть выше локтя, не слишком легко, чтобы ненароком не отпустить, но и не слишком тесно. Как мне кажется, это тоже о чем-то должно говорить.

– Узнала все, что хотела? – с ноткой легкой иронии в голосе спрашивает Люк.

– Хочешь поведать больше? – Мы останавливаемся. – Можно не сейчас, если ты устал или не готов делиться горестными или радостными переживаниями. Но я бы с удовольствием послушала. – вежливо улыбаюсь я. – Подумай об этом. Но, если тебе и вправду на меня плевать и нас ничего больше не связывает, пожалуй, я пойду.

– Харпер, послушай…

– Люк, – перебиваю я его, – у нас слишком мало времени, чтобы коротать его поодиночке, жалеть о несделанном и притворяться, что нас никто и ничто не волнует. Эта непоправимая ошибка, которою мы, так или иначе, совершаем. И ты никогда не умел безукоризненно прикидываться, ты не такой. Это у тебя плохо получается.

– Я учту. – безразлично молвит Люк. – Сегодня прибыл Касейбиан Кроу. Возможно, что он захочет с тобой встретиться. – серьезно добавляет он. – Подготовься к встрече.

Я отказываюсь верить в услышанное:

– Откуда ты знаешь? И с чего бы это ему со мной встречаться?

– Ты сама прекрасно знаешь.

– Но…

– Не опаздывай на тренировку.

Касейбиан Кроу – президент Богема, он покидает Помону в особых случаях. Но, я не могла стать единоличной причиной его прибытия в Департамент-2. Для Кроу я мелкая добыча, ничего не значу. После похорон отца, сразу же на второй день, к нам в дом явился мэр, он был глубоко взволновал и рассеян. Вместе с ним предстала Аарон Селестайн и доставляющий поручение легат из Помоны. Они принесли не подписанный приказ о моей казни и непродолжительное видео – обращение Кроу. Он высказывал соболезнования по поводу утраты; Кроу был резок и меня пугал. И сейчас меня тоже лихорадит от одной крохотной мысли, что придется с ним встретиться. О чем мы будем говорить? Точно не о том нравится ли мне в Норе.

В пол девятого начинается долгожданная тренировка. Огромный зал для учений набит всякой всячиной: беговые дорожки с сенсорными панелями, движущиеся мишени для стрельбы, симулятор фигуры для рукопашного боя, разные виды лезвий для метания, а к потолку подвешены круглые лампы. Пол зала сплошь покрыт ковром из неизвестного мне материала, на ощупь он прочный и пружинистый.

Все одиннадцать, составляющих Семью «желтых», человек выстроились в одну шеренгу, согласно порядочному номеру. Я стою возле Джереми, напротив – Люк с Фрэнком. Тот с открытым презрением подолгу изучает каждого из нас, держа клешни за спиной.

– Подготовка делиться на два вида: физический и психологический. – начинает Фрэнк. – Сегодня вы приступите к первой тренировке. Она покажет на, что вы способны и насколько сильны. После мы будем работать с той вашей частью, которую вы не видите, и о которой, вполне возможно, некоторые не подозревают. За вашу успеваемость вы не будете получать никаких оценок, но, навыки, которыми вы овладеете, вам пригодятся в дальнейших испытаниях. – предсказывает Фрэнк. Я перестаю его слушать и рассматриваю татуировки Люка. Сколько времени требуется, чтобы их нарисовать? И наверняка это больно. Мне никогда не расшифровать картинки и знаки на его теле.

– В течении трех дней вы будете заниматься здесь, после чего вы пройдете одно из главных испытаний – Клетка. О Клетке вы узнаете от своего тренера сегодня или завтра вечером. – продолжает Фрэнк, самодовольно ухмыляясь. – После Клетки вас ждет еще одно испытание, но о нем позже… Пускай оно станет для вас большой неожиданностью.

Закончив болтать, и запугав нас, Фрэнк удаляется из зала. Основную суть, даже отвлекаясь, я уловила: тренировка покажет на, что мы способны и насколько сильны, это обычная проверка наших способностей, и в дальнейшем проузнанные наши силовые возможности обратят, я в этом не сомневаюсь, против нас.

Едва дверь за Фрэнком закрывается, Люк дает нам десять минут на разогрев. Все разбиваются на группы и о чем-то оживленно трепещут, раздается веселая хохотня. Я ищу место, где бы присесть и в спокойствии провести свободные минуты. Но подходит Люк. Неужели он образумился?

– Можно тебя? – спрашивает он.

– Конечно.

Стиснув руки в кулаки, следую за Люком. Даже держась на расстоянии, примерно, в два шага, чувствую его сладкий запах. Было бы здорово хоть разочек обнять его, чисто по-дружески, или завернуться в его теплую куртку, когда он только ее снял, о большем я мечтать не смею.

В хорошо осветленной длинной комнате, куда мы заворачиваем, стены украшены самым разным оружием. Естественно оно предназначено исключительно для тренировок и не стреляет огнестрельными пулями. Настоящее я все-таки отличу от подделки. Охотники так часто без приглашения заваливались к нам в дом, что я запомнила почти все разновидности винтовок. В самом углу комнаты подвешен охотничий лук с железными модернизированными стрелами. Бросающиеся в глаза своим металлическим блеском стрелы, полагаю, не совсем обычные: на остром кончике встроен лазер, чтобы попадать точно в намеченную цель.

Люк останавливается передо мной. На нем черная футболка с V-образным вырезом, открываемом часть надписи исполненной в зеркальном отражении.

– Если я тебя все еще хорошо знаю, – спокойно говорит Люк, – и память меня не подводит, я советую тебе не выкладываться по-полной. Это может лихо для тебе обернуться.

– Я догадалась, что это проверка.

– Не показывай всех своих возможностей. За нами наблюдают.

– Буду иметь в виду.

– Но и не промазывай часто. Изредка… Думаю, они подозревают, что ты кое-что умеешь.

Я киваю, понимая, что промазать будет не легко. Стрелять я точно умею. С двухсотметрового расстояния без малейшей осечки попадаю точно в глаз мелкого зверя.

– Хорошо. – говорю я.

– Хочешь что-нибудь еще сказать?

Я отрываю взгляд от пола. Он явно хочет что-то от меня услышать, но что? Может, глупое объяснение, – которое прозвучит весьма не вовремя, – почему я не попрощалась с ним в день его отъезда? Я опоздала, прибежала к платформе слишком поздно, поступив действительно по предательски, мне все еще неприятно…

– Как ты живешь? Как себя чувствуешь?

– Неплохо. – едва заметно улыбается он. – Спасибо, что спросила.

Налетевшее молчание отягощает.

– Емм… – лихорадочно соображаю я, чтобы еще спросить. Что меня интересует, прежде всего?

– Это все? – торопит меня Люк.

– Пожалуй… – развожу я руками. Какую же глупость я совершила! Упустила замечательную возможность поговорить по душам, а другой может и не выпасть. – Я могу идти? – Люк молча смотрит на меня. – Ладно, где дверь я знаю…

Испорченный мною разговор окончен, и я ухожу.

Глава 5. Вольноотпущенные

Уставшая, облаченная в невзрачный костюм, Аарон Селестайн, стоя за прозрачной стеклянной перегородкой, уничижительно лицезреет на меня, будто порывается заглянуть в мои беспорядочные крамольные мысли, которые, почему-то, возникают яркими влекущими вспышками и, от которых я никак не могу отгородиться. Она кончиком указательного пальца касается звуконепроницаемой загородки и, прежде чем стекло превращается в зеркало, замечаю развернутое к тренировочному залу кресло и чью-то болтающуюся ногу: черная штанина и ботинок. Люк прав: за тренировкой наблюдают, и возможно, что в той уединенной комнате находится Кроу.

Расположившись в дальнем углу, рассматриваю высокие потолки, и сектора, на которые поделен зал, – это три застекленные пустые комнатушки. Возможно, – размышляю я, – окруженная этими подвальными застенками, когда-то так же, как и я, скрестив ноги и зажав между острых коленок ладони, сидела Касс. Интересно, скучала ли она по мне хоть какую-то долю секунды? Вряд ли так сильно, как я, но мне бы хотелось знать, что мы попрощались не навсегда, а лишь переживаем временные затруднения, вскоре мы встретимся, и все наладится.

Утекает минут пять и скучнейшее ожидание прерывает своевременное появление Люка и деловитым тоном, который в его исполнении звучит немного неправдоподобно, ведь он всегда был мягким, добродушным человеком, он приказывает разобрать винтовки. И начинается стрельба. С видом на редкость неуклюжего беспомощного новичка, который впервые держит оружие, стараюсь почаще промазывать, хотя справляюсь довольно неплохо. Ружейная пальба сменивается швырянием ножей. Годы тренировок дают о себе знать: в лесу не осталось ни одного дерева, в которого я бы не метнула нож. Конечно, на стволах нет четко обозначенных мишеней, как у этих целей, но все же я близка к центру.

На стрельбу и беспорядочное кидание лезвий уходит почти два напряженных часа, после чего мы приступаем к запоздалому разогреву мышц. Люк, подойдя к одному из отгороженных сквозистой ширмой отделений, нажимает на разрисованное перепутанными и бесконечными линиями стекло, и внутри появляется одиннадцать прозрачных безликих человеческих фигур. И я чувствую себя абсолютно по-дурацки, повторяя движения, которые показывают призрачные манекены.

Немного передохнув, работаем на группу мышц рук и живота. После приступаем к беговой дорожке, предварительно надев браслеты, измеряющие пульс. После десяти минут бега с дистанции первой сходит Одиннадцать, после нее Пять. Последней сдаюсь я, а за мной, саркастично ухмыльнувшись, будто победил в негласном соревновании, останавливается Люк. Кажется, он совсем не устал, чего не скажу о себе, я совершенно выдохлась. Как только дорожка выключается и, опустившись в пол, сравнивается с ковром, я плюхаюсь на пол и жадно хватаю ртом воздух. Странно, но в лесу бегать куда легче, возможно потому, что там земля под ногами и небо над головой.

После короткого перерыва Люк, не взирая на то, что некоторые от изнеможения просто-напросто распластались на упругом настиле не в силах двигаться, велит группе выстроиться и подводит неутешительные итоги тренировки исходя из того, что увидел. Но, все же, выделяет некоторых ребят отличившихся незаурядной сноровкой (меня, конечно, не упоминает).

– Вы отлично поработали, – говорит Люк. – Но… я хочу увидеть ваши реальные возможности.

– Что? Что это значит? – задыхаясь, спрашивает Ева. – Мы выложились на все сто процентов.

– Нет. – почти равнодушно отрицает Люк. – Что ж… Один вызвалась добровольцем.

– Что? Нет! Я не вызывалась добровольцем! – никак не угомонится Ева.

– Сюда! – приказывает Люк. Один смиренно умолкает, и, свив руки на груди, шагает вперед. – Тринадцать!

Услышав свой номер, ровняюсь с покрасневшей от внутреннего негодования Один. Нехорошие подозрения ядовитыми пылевыми облаками всплывают в уме, вытисняя друг друга. Что задумал Люк? Для чего он вызвал меня и уморенную Еву? Хочет устроить показательное состязание, выясняя, кто лучше усвоил учения? Но, вполне возможно, что я напрасно злюсь на него, и, скорее всего, эту проверку запланировали давным-давно. Резко вскинув руку, Люк дает понять, чтобы мы следовали за ним.

Я едва передвигаюсь: мышцы после бега еще пульсируют. Мы приближаемся к застекленным комнатам.

– Это несправедливо, – жалуется Один, шипя.

– Один и Тринадцать. – снова подзывает Люк, отодвигая часть разграфленного линиями стекла. – Два и Двенадцать готовятся.

В недоумении переглядываюсь с Евой – она волнуется не меньше меня.

– Один… – Люк терпеливо ждет, пока Ева, которая багровеет еще обильнее, хоть малость отшагнет. – Тринадцать.

Неспешно тянусь к обнесенному пространству и захожу внутрь. Внешне сохраняю каменную невозмутимость, как будто со мной все в порядке и я нисколько не боюсь того, что может произойти. Опустив побелевшие, как мел, руки, Ева забилась в дальний угол; ее усталое, выражающее истошный крик о невысказанном страхе, лицо сияет в ярком, слепящем освещении.

Люк закрывает комнату, наверно для того, чтобы никто не убежал. В голове порывистым леденящим дуновением сквозит мнение: до чего же все это абсурдно – принуждать драться только, чтобы проверить чьи-то силы.

Люк на мгновение бросает взгляд на зеркало под самым потолком. Я уверена, что он, прекрасно зная, кто находится по ту сторону отражающей зал перегородки, дает мне знак, чтобы я не переусердствовала над Евой в предстоящей схватке.

– Начали! – командует Люк.

У Один напуганный вид точно такой же, как у кролика, которого нагнал злой голодный хищник. Девушка изучает продолговатую комнату, как будто ищет нечто важное, что поспособствует ей уйти от рукопашного боя. Проходит пару секунд и Один нападает. Она приближается, как грациозная кошка на охоте. Тихо и осторожно.

В частых школьных драках, в которые меня то и дело нагло втягивали, я усвоила две простые вещи: боль проходит и забывается, и нужно вовремя увернуться от удара. Однажды мне дали в нос – кровотечение длилось почти час, а все потому, что я несвоевременно уклонилась.

Один замахивается, но я, пригнувшись, машинально, что есть мощи, огреваю ее в живот. Девушка, обхватив себя, сгибается пополам. Через некоторое время, выпрямившись, Ева снова нападает. Я умышленно пропускаю удар в лицо, чтобы молча донести: она может противостоять. Коснувшись носа, смотрю на пальцы – крови нет. Я отвечаю тем же: даю две хороших увесистых затрещины. Ева нагибается и засевает пол насыщенными багровыми каплями.

Иногда мы с Лиамом, когда совсем заскучаем, устраивали небольшие состязания, чтобы развлечься. Пускались наперегонки, как обезбашенная беззаботная мелюзга, или, как шустрые сорванцы, кто первым заберется на скалу (скалы были высоченные), часто карабкались на деревья за плодами. Так, что, думаю, сила в руках есть.

Как только перепачканная правая рука Один повисает в воздухе, я поднимаю левую, принимая защитную позицию, примерно ту, которую показывал безликий прозрачный человек. От размашистого удара, который я наношу рефлекторно, притомившаяся Ева, как отпиленное полено, грохается на пол.

– Все, – говорит она. – Все. Я больше не могу.

Откровенно недовольный предсказуемым скорым завершением осовелого боя, Люк открывает стеклянную дверь. Возможно, я его в который раз разочаровала или он ожидал большего… Но Один попросту поддалась, поэтому я ее одолела, не затратив много труда.

Я выхожу первой, рассматривая покраснения на тыльной стороне ладони и разминая пальцы. Ева покидает комнату, запрокинув голову и прикрывая испачканное кровью лицо. Люк разрешает Один уйти, чтобы умыться.

Два и Двенадцать вступают в поединок. Они более энергичные и безжалостные, залихватски разделываются друг с другом и, нанося сокрушительные удары, продолжают стоять на ногах, и притворяться, что удивительно, будто им нравится колотиться. Они дерутся так, как будто победить – дело чести. Когда Джереми выдыхается, Уилл трижды мощно лупит его в лицо – и Двенадцать растягивается на полу в крайнем замешательстве.

Люк завершает бой. Джереми не скрывает разочарования, он откровенно недоволен собой. Уилл, словно ничего не произошло, помогает сопернику подняться, они хлопают друг друга по плечу, как старые добрые друзья.

Дальше наступает черёд Три и Одиннадцать. Вместо того, чтобы смотреть на их вялую, как обезвоженное растение, стычку, мое внимание безраздельно прикноплено к только что появившемуся в дверях раздосадованному и карминному, как губная помада Селестайн, Фрэнку. Он позвал Люка к себе, и что-то тихо ему наказывает, при этом иногда злобного покашивается на меня. От его многозначительного взгляда у меня мурашки по спине ползают, и знобит, как от сильной простуды.

Подозрительное перешептывание Фрэнка и Люка заканчивается, и тот подходит к стеклянным дверям комнаты. Три побеждает, а Одиннадцать корежится от боли, перекатываясь с боку на бок.

– Два и Тринадцать. – говорит Люк, он заметно напряжен.

Ребята из Семьи ужасаются его внеочередному распоряжению больше меня. Фрэнка, как выясняется, прислали с конкретным указанием.

– Да это же безумие! – с кислой рожицей, будто ему в нос лезет неприятный запах, возмущается Джереми.

– Это приказ. – отрезает Люк.

Уилл настолько беспощадно и свирепо избивал Двенадцать, что мне становится не по себе от одной мысли, как вусмерть Два отмолотит меня. Наверно, от меня останется лишь мокрое место. Уилл хрустит пальцами, прорабатывая руки, а я кукожусь от страха, как боязливый еж, хотя парень с длинными кудряшками и сияющими карими глазами совсем не походит на безжалостного соперника.

Последний раз, перед тем как заново войти за стекленной одно половинчатый створ, оглядываюсь на Люка, который не находит себе места. Возможно, он никогда бы не допустил, чтобы я дралась с Уиллом или с любым другим парнем, просто сейчас у него нет выбора, поэтому ему неспокойно. И в случаи, если бы он не отдал приказ, он нарвался бы на серьезные неприятности, из которых потом, как из вязкой трясины, невозможно будет выбраться.

Я отхожу от Два как можно дальше. И все, о чем думаю – это не дать себя загнать в угол. Когда это произойдет, бой для меня плохо закончится: по меньшей мере, синяками и полнейшим беспамятством.

Люк закрывает дверь.

Два, не дожидаясь приказа, нападает – я вовремя убегаю. Он снова и снова подходит, а я отдаляюсь. Собравшись с духом, приближаюсь и ударяю, но наверняка он этого не почувствовал, даже виду не подал. Два его мощных толчка приходятся мне в лицо и в живот. Меня сковывает боль, но всего на минуту. Я злюсь, в первую очередь, на себя: как я могла это допустить! Еще пару хорошеньких тумаков – и я буду ползать на четвереньках и победа Уилла, как и мое поражение, будет не за горами.

Я наскакиваю, хотя и не очень неожиданно. Наношу три – как мне кажется – сокрушительных удара подряд. Два шатается, но удерживается. Все происходит быстро, нет времени передохнуть, но у меня полно энергии, и я мотаюсь по комнате, не позволяя себя заново ударить. Во рту чувствуется металлический привкус крови, но я не придаю этому особой важности. Я должна продержаться как можно дольше, не взирая на незначительные затруднения.

Два нешуточно взбешен. Наверно, ему надоело туда-сюда бегать за мной. Отступив, незаметно как я оказываюсь возле стены. Уилл, замахнувшись, врезается взбитым кулаком в твердую поверхность, и оскаливается. Согнув ногу, бью Два коленом в живот. Уилл сгибается вдвое и я, вцепившись за его волосы, раздрабливаю коленкой его нос. Затем отхожу, давая себе возможность отдышаться. Любопытные, но искаженные лица увлеченных наблюдающих, отвлекают меня своей сострадательной ужимкой, и, пропустив пару массивных тумаков в живот и в левую щеку, безвольно валюсь на пол.

Наверно, настоящая боль возгорается лишь тогда, когда рассеиваются остальные, приглушавшие ее чувства; когда перестаешь бороться и понимаешь это; когда открываешься ей, и она захлестывает тебя, потому что ты не в силах ее подавить.

Острая резь – все, что я сейчас чувствую, на чем сосредоточена. Мне кажется, что мир вокруг не настоящий, поддельный, и, что он исчезает, как обманчивое видение. Яркий свет, вспыхнув, тускнеет, где-то далеко утихающим и размытым эхом звучит сдавленный голос Люка. Свинцовые веки смыкаются.

Открываю глаза и обнаруживаю, что я лежу посреди безлюдного и тихого тренировочного зала, опрокинувшись на спину. Надо мной склонился призадумавшийся Люк; он даже не сразу замечает, что я очнулась. Одной рукой он бережно придерживает мою голову, будто она вот-вот отвалится, а другой держит перепачканный кровью платок. Я подвожусь, но Люк, как заботливый и прилежный наставник, советует, чтобы я еще недолго полежала, – это пойдет только на пользу. Я не против, ведь я здорово устала за время тренировки и хоть мне трудно признаваться себе, но мне бесконечно нравится, что Люк наконец-то более внимателен ко мне.

– Все ушли. – тихо говорит он. Я смотрю на отгораживающее черную пустошь стекло под потолком. – Они тоже. – Люк откладывает испачканный платок и, взяв чистый, осторожно прикладывает к моему носу, который, вероятно, закровоточил. – Им не понравилось, как ты дралась.

– Почему? – недоумеваю я.

– Они ожидали, что ты сдашься на первой минуте. – искренне улыбается Люк. – Как себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Тебе нужно умыться. Давай попробуем встать.

Обхватываю шею Люка. В момент, когда наши взгляды встречаются, а губы едва не смыкаются в томном жадном поцелуе, я невольно робею, а дух перехватывает. Теплое, глубокое дыхание Люка пробегает по моей щеке, и, когда он держит меня в крепких заботливых объятиях, я хочу вплотную прижаться к его жилистому телу, и, чтобы он никогда меня не отпускал.

Мы устремляемся в коридор, и заходим в дверь напротив, в туалетную комнату, выдержанную в черно-белых тонах: темная плитка на полу и стенах и пять белых раковин для умывания.

Ужаснувшись своему уставшему отображению, возникшему в продолговатом зеркале, включаю воду, тщательно мою руки и, набрав полные ладони прозрачной жидкости, окунаю в нее лицо. Кожу приятно пощипывает, и я значительно приободряюсь. Багровые ручьи, сколько бы я не умывалась, стекают по белоснежных стенках умывальника. Люк дает мне крахмальные полотенца, и я утираюсь. Немного изошедший, он сидит возле последней раковины.

– Я помогу. – любезно говорит он, спрыгивая.

– Не стоит. – отвечаю я, но не сопротивляюсь его дружеской помощи. Отобрав у меня пропитанное водой и кровью полотенце, Люк берет пару чистых и прикладывает их к моему носу.

– Ты недооцениваешь себя. – улыбается он, осторожно касаясь моего затылка. – Всегда. Во всем. Это опасно. Ты способна на больше.

– Ты уверен?

– Да. – уверенно отвечает Люк. – И еще… Иногда ты совсем беспомощная. Меня это беспокоит.

– Неужели? – серьезным тоном спрашиваю я. – Ты говорил, что…