Текст книги "Ренегат (СИ)"

Автор книги: Хардли Хавелок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 2. Поезд-беглец

Вечером, накануне своей смерти, отец зашел в мою с Касс комнату. Дрова хрустели в печке, а на пол падали длинные тени. Я, ни о чем не подозревая, сидела на кровати, закончив расчесывать влажные волосы. Отец сел рядом. Я помню на нем была серая рубашка и черные старые штаны. Он внимательно посмотрел на меня. Я видела: отец был чем-то озадачен. Небрежно улыбнувшись, он сказал, что любит меня, и протянул руку. На его длинных худощавых пальцах лежало что-то круглое. Я присмотрелась.

– Безделушка, – поспешно оправдался отец, – ничего особенного.

В его голосе слышались грусть и сожаление. Он еще никогда не говорил настолько тихо и боязно. Думаю, тогда ему было стыдно: ему всегда хотелось дать мне чего-то большего, чем кусок металла.

Я взяла подарок, который оказался темным, холодным и немного тяжелым. В полумраке подарок было не рассмотреть, поэтому я провела по поверхности пальцем: она была неровной. Я почувствовала в двух кругах три изогнутые линии, составлявшие треугольник, но они не касались друг друга. Я не понимала, почему именно треугольник и означает ли он что-то.

И сейчас не понимаю. Сижу у окна и верчу кулон. Наверно, глупо искать смысл там, где его изначально не было.

Я успела на поезд. Заскочила в последний момент, двери чуть не прищемили мне руку.

Сидя в мягком кресле, даже не чувствую, что поезд, предназначенный для доставки детей в Департамент-2, движется. Должно быть, он уже приблизился к вратам, открывающимся несколько раз в год: когда вывозят металл и в торжественный День Сбора. После того, как поезд заедет на территорию Департамент-8, врата снова закроют. Но я этого не увижу. Стекло окна снаружи обтянуто тонкой, но непроглядной пленкой. Через нее совершенно ничего не видно и даже не проникает солнечный свет. В вагоне светит пять лампочек, поэтому светло, как средь белого дня.

По экранах часто представляют поезда, мчащиеся так быстро, что перехватывает дыхание. Если этот поезд один из них, то спустя пару часов, мы прибудем в Департамент-2.

В вагоне, кроме меня, находятся еще шесть человек. Их голоса и лица мне не знакомы.

По левую сторону прохода, в трех рядах от меня, сидит темноволосая девушка. Она повернута ко мне лицом, и все время смотрит на меня. Я ловлю ее взгляд – она отворачивает голову и притворяется, что глядит в заслоненное окно. А потом снова косится на меня. Девушка нерешительно поднимается, и вдруг лампочки гаснут – в вагоне резко темнеет.

Устроившись поудобнее, я снова думаю об отце, и о матери. Где она? Что с ней? Я так ее и не нашла. Она исчезла, ее арестовали – это несправедливо. Она не заслужила такой жизни. Никто не заслужил. Когда безжизненное тело отца привезли домой, и бросили на полу в гостиной, я, склонившись над ним, не могла поверить, что это правда: он умер. Я сидела рядом с ним весь вечер, отчаянно ждала того момента, когда он проснется. Но отец продолжал спать. Пустыми, не видящими глазами мама хладнокровно наблюдала за мной, но ее лицо стало бледным, почти таким, как небо перед рассветом. Я хотела узнать, о чем она думает и чувствует ли что-то, потому что она и слова не уронила до самых похорон. Лишь когда окоченелое тело отца в гробу опускали в землю, по ее щеке сбежала сиротливая слеза. Мама быстренько ее смахнула, и, сжав так сильно руки в кулаки, что пальцы побелели, спрятала их за спину.

После стольких лет я все еще скучаю по отцу. Кажется, я буду скучать по нему всегда. Он научил меня охотиться на сусликов и крыс на поле рядом с нашим домом, их там много водилось. Так я продержалась весь этот год. С восьми лет отец брал меня с собой на работу, на завод, где я и встретила Люка. Я не помню, как мы познакомились. Может быть, мы знали друг друга всю жизнь?

Папа научил меня смелости не только в мыслях, но и в действиях. Два года каждый вечер мы выходили на площадь. Держа листы бумаги (их где-то доставал отец) с разными провокационными надписями, мы грелись у костра. Люк приносил дрова и садился рядом. Почему-то отец, смотря на нас, или довольно улыбался, или от души хохотал. В голове все еще отдаленным эхом звучит отцовский жизнерадостный смех. Мне так хочется, чтобы он увидел, какой я выросла и насколько безвольно и смиренно я предаю его идеалы. Он бунтовал против программ и против убийств. Наверняка, он хотел, чтобы я продолжала его маленькое дело. Но сейчас я сижу в поезде, который доставит меня в Департамент-2, и в дальнейшем я пройду программы. Думаю, что надо мной жестко поработают и у меня больше никогда не возникнет желания возмущаться.

Отец выступал против жесткого контроля и камер, против стен, вооруженных солдат на улицах и пятничных обысков. Возможно, подобное происходит не только в Котле, и давление имеет более широкие масштабы, на всей территории Богема. Отец считал недопустимым правонарушением напор, оказывающий Охотниками и Сеймом, над мирными гражданами. Открыто призывал к восстанию, но его никто не поддержал. Все напуганы и усмирены. И теперь, по всей видимости, я перейду на сторону врагов. Они вынудят меня это сделать, независимо от того хочу я этого или нет. Они так делают со всеми.

Склонив голову к стенке, закрываю глаза…

Мне зябко, ветер сечет в лицо. Я стою на площади вокруг много людей, меня никто не замечает. Пасмурный день. Смотрю на смеющихся ребят, вернее на одного из них. Светлые короткие волосы, милая улыбка… Раздается тревожный сигнал. На миг отвожу взгляд, и, повернувшись, замечаю, что Люка нет. Я знаю, куда он ушел. Пытаюсь идти туда же, но ноги будто приросли. Не могу двигаться. Звучит еще один сигнал – поезд вот-вот отойдет, и мы больше никогда не увидимся. Эта мысль повергает меня в ужас, и я размыкаю веки. В вагоне опять светло.

Я совсем не заметила, как уснула. Ладони мокрые от пота и лоб тоже. Этот сон преследует меня каждую ночь. Могла бы повернуть время вспять – я бы ни за что не опоздала и проводила бы Люка к поезду. Я так хочу увидеть, каким он стал, повзрослев, но вряд ли он захочет встретиться со мной. Два года могут изменить человека до неузнаваемости. Надеюсь, что он остался прежним: немного молчаливым, улыбчивым, понимающим, а еще ему нравилось обниматься. Только Люку я могла доверить свои мысли, зная, что все останется между нами.

Из раздумий меня вырывает бурный смех нескольких человек позади, я ловлю себя на том, что я расплылась в идиотской улыбке. Поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что происходит позади: трое парней, сидящих в четырех рядах от меня, злорадно подтрунивают над парнем слева от них. Тот съежился в углу и дрожит. Наверно, это из-за внешнего вида – парень нарядился в мешковатую одежду.

Я снова смотрю перед собой, глубоко вдыхаю. Поскорее бы выйти и не слышать дурацких насмешек. Парни позади что-то бормочут друг другу, – до меня долетает всего пару слов, – и они снова заливаются диким гоготом. Краем глаза замечаю, что сидящая напротив девушка поднимается и идет ко мне.

– Привет, – говорит она. – Можно сесть?

Я смотрю на ее серое платье, затем на худощавое лицо, тонкий нос и карие глаза. Не дожидаясь моего согласия, незнакомка садится напротив. Мне бы больше хотелось, чтобы напротив сел Лиам, но в вагоне два выхода и оба ведут наружу. Возможности перейти в другой вагон – нет.

– Ева Финч. – девушка протягивает мне руку. – Из Департамента-3.

Мне совсем не хочется с кем-то заводить дружбу и вообще беседовать, но я жму ее руку и отвечаю:

– Харпер. Из Девятого.

– Я заметила. – смеется она. Пару секунд Ева рассматривает мою одежду, затем ее взгляд ползет по моему лицу, спускается по шее и останавливается на подвеске. – Что это у тебя?

– Да так, ничего особенного. – отмахиваюсь я. – Подарок отца.

– Ясно. – вздыхает Ева и отворачивает голову к окну. – Наверно, мы уже скоро приедем. – умолкает она, а через пару секунд задумчиво говорит: – Мне кажется, что стекло толстое из-за того, что по нему пустили ток. Ну, на случай если кто-то вздумает сбежать.

Ева ткнет указательным пальцем в стекло, и по нему сразу же прокачивается кольцо волны, как на воде, когда бросишь камешек. Ева одергивает руку.

– Ай, – лицо девушки искажается. Вытянув губы в дудочку, она дует на палец, а потом с жизнерадостной улыбкой добавляет: – Я же говорила.

Ева симпатичная и забавная. Усмехнувшись, я говорю:

– Меры предосторожности.

– Ага, сбежишь тут. Словно в консервной банке едем.

Мне хочется сказать, что все: стекло под напряжением, запертые наглухо двери, – делается для того, чтобы мы даже не пытались бежать и, чтобы мыслей подобных не возникало. Но я молчу. Мало ли, может быть, что вагон набит камерами видео наблюдения, или Еву подослали, или меня могут услышать ребята позади, но вряд ли, потому что им нет до меня никакого дела – они по-прежнему безжалостно глумятся над парнем.

Наконец-то Ева перестает дуть на обожженный палец и кладет руки на колена:

– Скорее меры безопасности. Выпрыгнешь из поезда – и тебя размажет по нему же. На такой скорости шансы выжить сводятся к нулю.

– Возможно. – пожимаю я плечами.

Ева жмурит глаза и наклоняется ко мне:

– Я бы не рисковала.

Некоторое время мы сидим молча, а смех ребят становится более громким и злорадным. Через пару секунд слышу рыдания, и поворачиваю голову, чтобы посмотреть, кто не удержался: юноша в мешковатой одежде забился в угол, обхватив себя руками. Крепкий парень, что сидит с противоположной стороны, называет его соплей и предлагает ему вернуться обратно под мамину юбку. Другие подстрекают и хохотят. Хорошо, что я редко плачу, даже когда очень хочется разрыдаться, не могу и слезинки выдавить. Надо мной часто подшучивали, и я сразу же лезла в драку. Иногда плохо вспоминали об отце и нагло оскверняли его, называя вредителем, я тоже в сторонке не оставалась. Отец не был жесток, напротив, он был дружелюбным и общительным, просто никто не знал его так хорошо, как я. Сейчас, я тоже хочу вступиться за парня, но вмешаюсь – ему станет еще хуже.

– Они придурки. – объясняет Ева. – Мы учились вместе. Не обращай на них внимания.

Сощурившись, Ева смотрит на меня, а потом на насмешников.

– Самый большой – это Хонор Трикс. – шепчет девушка. – Его все боялись. С ним лучше не связываться: когда он злится, то становится неадекватным. Однажды он проломил череп одному мальчику кулаком.

Не смотря на сказанное, я вижу, что Еве тоже не нравится происходящее. Стервятники нашли самого слабого – и теперь слабому конец. Парень, всхлипывая, продолжает рыдать. По всей видимости, он из Департамента-6. Только там носят одежду, шитую из мешковины.

Невольно я привстаю, Ева хватает меня за руку, чуть выше запястья.

– Что ты делаешь? – спрашивает она. – Он в два раза выше тебя и сильнее раз в десять. Ты ничем не поможешь.

Запуганный парень поднимается (заметно, что он сомневается и волнуется), и убегает в другой конец вагона.

– Вы все умрете! – заявляет парень обидчикам, со скоростью пули проносясь мимо меня. Ева провожает его озадаченным взглядом.

– Странный какой-то. – подчеркивает она.

Негодуя, один из трех парней встает. Передо мной вырастает разгневанный, мускулистый парень со светлыми короткими волосами и приплюснутым носом. Возможно, это и есть Хонор Трикс. Он сжимает руки в кулаки, предупреждая, что лучше уйти с пути. Такими кулачищами не то, что череп проломишь, а дерево сшибешь.

– Ты куда, убогий? – бросает он нагло. – К мамочке захотелось?

Парень, забившись в угол, съежился и закрыл отекшее лицо руками.

Хонор Трикс, стиснув губы и раздув ноздри, шагает по проходу. Для худощавого, невысокого парня, к которому направляется Трикс, все может закончиться плачевно. Друзья Хонора, ожидая драки, внимательно наблюдают за ним.

– Спокойно, – говорю я, перегородив путь Триксу.

– Отвали! – с отвращением бросает Трикс и толкает меня. Устояв, я толкаю его в ответ, приложив всю силу. Хонор отклоняется, возможно, от неожиданности, и падает на одного из своих дружков.

Трикс поднимается. И судя по его виду, он в дикой ярости и готов меня размазать по салону тонким слоем, что потом не отскребешь; или сломать руку или ногу, или свернуть шею, так быстро, что я моргнуть не успею. Дрожа от страха, глубоко вдыхаю. Внутри все переворачивается.

Раздается непродолжительный гудок. Он звучит настолько громко, что, заткнув уши, все ровно вызывает неприятные болезненные ощущения.

Снова наступает тишина. Трикс, кажется, остыл, но злобно бросает мне:

– Еще раз пересечемся – голову оторву. – Подняв руку, указывает на парня в углу. – Поздравляю, убогий, сегодня тебе удалось выжить. Но не надейся, что завтра тебя что-то спасет.

Трикс садится. Его друзья разочарованы. Ева дергает меня за рукав, и я сажусь.

– Это было круто. – улыбается соседка, едва не хлопая в ладоши. Девушка задумывается и спрашивает: – Как, говоришь, тебя зовут?

– Харпер. – отвечаю я.

Ева сдвигает брови.

– Подожди… Харпер… Неужели? Нет, – мотает она головой. – Не может быть! Маверик? – как можно тише и нерешительно осведомляется она.

Вероятно, Ева боится произносить мою фамилию вслух.

Следующие пол часа мы безмолствуем. Трижды Ева начинает что-то говорить и умолкает, поднимается и снова садится, нервно перебирает пальцы и судорожно сглатывает слюну. Я задремала и снова оказалась на площади Котла…

Я открываю глаза. Толкая, Ева оповещает меня, что мы уже приехали.

– Все уже вышли.

Мы бросаемся к двери. Перед нами раскрывается вид на стеклянное здание. Сначала лежит ровная поверхность, а потом она загибается кверху. Появившись из неоткуда, электронный голос приказывает нам покинуть вагон. Я выхожу, Ева – за мной. Двери всех вагонов одновременно захлопываются.

Через три вагона стоят два человека в черных костюмах. Боясь провалится, – хотя по обе стороны полно народа, – неуверенно ступаю по непроглядному, темному стеклу. Отбивающийся от поверхности солнечный ослепляет. Протиснувшись, выхожу вперед, затем осматриваюсь по сторонам, пытаясь найти Лиама, но его по близости нет. Платформа и здание кажутся нескончаемыми.

Раздается мужской голос:

– Новоприбывшие, мы рады приветствовать вас в Департаменте-2. Прежде, чем вы обретете новый дом и семью, вы должны выйти на Хребет и взять флажок. Цвет выбираете на свой вкус и риск.

– Семью? – удивляется Ева, стоя справа от меня.

Взглянув на верхушку подъема, вижу колчаны с разноцветными флажками. С этого расстояния они кажутся совсем крохотными.

– Каждый цвет обозначает группу. Это и будет ваша Семья. Вас встретит куратор, который осведомит вас о правилах и распорядке. Куратор – бесспорный авторитет, его указания безоговорочно выполняются. – объясняет голос. – Взяв флаг, вы не сможете вернуться, а так же перейти в другую Семью – переход из Семьи в Семью запрещен. Советую хорошо подумать. Задание таково: перебраться через Хребет и спустится в Нору.

Двое парней впереди поднимают и опускают руку.

По их мановению прибывшие двигаются вперед. Стекло скользкое, поэтому многие дошедшие до середины, скользят вниз. Хорошо, что я обула ботинки: резиновая подошва не скользит, и я безмятежно ступаю по стеклянной поверхности. Прохожу мимо людей в форме – у одного из них пистолет. Сразу же отворачиваюсь: не хватало еще мне напороться не неприятности в первый день. Согнувшись, касаюсь раскаленного стекла – кожа зудит. В нескольких метрах от Хребта, смотрю вниз, многие остались далеко позади и лишь несколько человек на одном уровне со мной. Ева здорово отстает, усердно пытаясь устоять. Мне бы следовало помочь ей, но я поднимаюсь по склону.

Выбравшись на Хребет, смотрю, что другая сторона здания наклонена под более крутым углом. Внизу – огромные мусорные ящики, дна не видно.

Из вершины здания открывается красивейший вид на высокие, обшитые черным стеклом, сооружения. Департамент-2 выдается таким огромным, что даже Стен и Дуги не видно. Насладившись живописным обзором, рассматриваю флажки в колчане: все цвета радуги и черный с белым. Без сомнений выбираю свой любимый – желтый.

Несколько человек, застыв на Хребте, пятятся вниз, не решаясь спускаться. Немного помедлив, сажусь на перелом и отталкиваюсь. Стекло с этой стороны не такое обжигающее, как с противоположной. Почти внизу, переворачиваюсь на живот и ногами вперед падаю в мусорный бак. Рассекаю воздух и приземляюсь на покрытые пылью твердые черные матрасы.

Открываю глаза, и созерцаю на бетонном потолке длинную трещину, похожую на молнию. Ко мне доносится крик, я откатываюсь, и рядом падает Ева, держащая желтый флажок. Мы смотрим друг на друга, пока она смеется.

– Не плохо, да? Я бы повторила. – Ева прислушивается. – Ты это слышишь?

Сосредоточившись, улавливаю восхищенные крики и веселье в Норе. Топаю к дверному проему. С каждым шагом приближаюсь к одобрительным возгласам и реву мотора. Выхожу на замкнутый, как кольцо, балкон, две противоположные стороны которого соединяет мост. Неспешно подойдя к краю, слегка перегибаюсь через перила: вниз уходят еще два этажа, посередине имеется круглая большая площадка, полностью заполнена людьми в черном, а каменные стены украшены горящими факелами. Люди окружили большой шар из сетки, в котором кто-то разъезжает на мотоцикле (лицо наездника спрятано под шлемом). Он движется так быстро, что когда колеса касаются самого верха шара, двухколесная машина старой сборки, не валится вниз. Публика в восторге.

– Это потрясающе. – восхищается Ева, подойдя. – Как он это делает?

– Понятия не имею.

На дне Норы стоят флаги по цвету тождественны тем, что дали на выбор. Подозреваю, что не просто так их там разместили.

Я намеренно задеваю Еву и отхожу, чтобы найти лестницу. Плетусь вдоль бетонной стены и натыкаюсь на нужный проем. Шагаю на первую ступеньку, слышу:

– Эй, ты куда? – догоняет меня Ева.

– Нас ждут внизу. – Я размахиваю флажком.

– Откуда ты знаешь?

– Не знаю. – томно улыбаюсь я.

Спускаясь по крутой лестнице, миную целующеюся пару. В Департаменте-9 никто на людях не целовался и не проявлял нежностей. Видимо, здесь это считается нормальным и на подобное не обращают внимания.

Ступив на дно ямы, попадаю в ревущую, разогретую толпу. Осторожно, стараясь никого не толкнуть, пробираюсь к флагу желтого цвета.

Возле каждого флага, ожидая подопечных, неподвижно стоят кураторы. Наставников сразу можно отличить по внешнему виду и сосредоточенному взгляду. Ко мне подходит Ева, продолжая восхищаться трюками наездника. Вскоре к нам присоединяются еще несколько человек. Наибольшее количество собирается у флагов черного и красного цветов.

Вскоре происходит что-то невероятное – стенки шара открываются, как бутон цветка. Парень выезжает на площадь ямы, пока зеваки отступают на два-три шага, он делает полукруг и останавливается напротив меня и Евы. Парень в черной футболке с обрезанными рукавами, в темных штанах и наспех надетых ботинках, не спешит снимать шлем. В полумраке я замечаю татуировки на его руках. Повернув голову, смотрю на застывшие в восхищении физиономии. Мельком насчитываю: «желтых» собралось чуть более десятка.

Шар закрывается, и внутри вспыхивает пламя.

Парень глушит мотор и, отойдя от мотоцикла, снимает шлем. Толпа хором произносит его имя.

– Люк! Люк! Люк!

В позапрошлый год Люк уехал, как выясняется сюда же. Он внезапно исчез с площади, и я не успела с ним попрощаться. Прибежав на платформу, я всего-то увидела хвост поезда.

Люк и я были хорошими друзьями. Но когда умер отец, я винила его за то, что все время проводила с ним (даже ночевала у него), и мы поссорились. Неделю не разговаривали, а потом еще целый год. Но Люк всегда был поблизости, куда бы я не шла. Он словно следил за мной. Я жутко хотела с ним поговорить, но безумно стыдилась за то, что обвинила его в смерти папы, хотя сделала это ненамеренно, случайно вырвалось. Ко всему я стала ходить за Дугу и времени, хоть и на единственного друга, не осталось. Через год после ссоры Люк серьезно заболел. Я испугалась, что он может умереть. Я лечила его, и мы снова встречались. Но до отъезда оставалось менее трех месяцев.

Еще тогда у Люка были темно-русые волосы, а сейчас на лоб спадают белые пасма. Он обесцветил волосы? Под левым глазом появился едва заметный шрам. И Люк довольно окреп.

По спине слово армия мурашек пробегает, руки дрожат, чувствую, как щеки заливаются краской, а нос, будто кто-то пощипывает. Когда я хочу плакать, у меня всегда пощипывает нос.

Не могу поверить в то, что вижу: многочисленные затейливые татуировки и небрежный внешний вид… Да, я узнаю этого парня, хоть он разительно изменился. Я страстно хотела увидеть Люка, но прежнего, каким я его запомнила. Со всех сил пытаюсь не смотреть на него, но у меня это плохо получается. Я горю от желания провалится сквозь землю, чтобы больше никогда с ним не сталкиваться.

Я, покраснев, как доспелый помидор, убегаю. Прячусь за темноволосым парнем среднего роста.

После того, как Люк уехал, ко мне пришел его отец. Передав мне одежду сына, Хемстворд глубоко потряс меня признанием, что его сын ждал меня до-последнего, стоя у двери, пока они не закрылись. В тот пасмурный день, с самого утра я угрюмо бродила по лесу вместе с Лиамом. Мы чисто случайно нашли волка, угодившего в одну из ловушек. И чуть сама не угодила в одну из них, задумавшись о Люке. О том, что он уедет и не вернется. Зная о наказании, Люк не хотел уезжать. И накануне рокового Дня Сбора мы опять сильно поругались: я настойчиво убеждала его ехать, ведь это единственный верный способ выжить. Через мгновение мы снова встретимся, но не как близкие друзья, а как незнакомцы.

– …двенадцать, – считает Люк, давая каждому номерки, – тринадцать.

Он останавливается напротив меня. Я пытливо вглядываюсь в его голубые глаза, на тонкий ровный нос и тонкие губы. С трудом сглатываю образовавшийся в горле комок. Люк повторяет:

– Тринадцать.

Он закрывает наполнившиеся печалью глаза, поджимает бескровные губы, глубоко вдыхает и возвращается к флагу.

Почему именно он куратор Семьи «желтых»? А ведь вокруг столько людей! Догадываюсь, что нам придется довольно часто видеться, возможно, общаться. И это по-настоящему чудовищная пытка. Я едва дышу и вот-вот потеряю сознание. Удача никогда не была на моей стороне, и сегодня пик моего невезения.

– Вы все получили свои номера. – говорит Люк. – Мне плевать кто вы, откуда и как вас звали. Меня зовут Люк. Я ваш куратор. И мои приказы не обсуждаются.

Люк долго зачитывает нам более двадцати правил поведения и проживания в Норе. Затем осведомляет о распорядке. Большую часть времени отведено для тренировок и испытаний, но подробности мы узнаем завтра. После Люк произносит:

– Следуйте за мной.

Я неторопливо тащусь позади группы. Изучающе осматриваюсь вокруг, и краем уха слышу, о чем говорит Люк. Миновав огромную Столовую, затем гардеробную где, согласно словам наставника, нам вскоре выдадут одежду, идем по длиннющему темному коридору, поднимаемся по узкой пологой неосвещенной лестнице и заходим в просторную комнату. Двадцать кроватей выстроены в два ряда. Над проходом висит десяток ламп, их яркий свет отражается в натертом до блеска полу. По правую сторону у входа размещены прономерованные железные шкафчики, а по левую – дверь в ванную комнату.

– Кровать выбираете на свое усмотрение. – разрешает Люк. – Все остальное под номерами. Через пятнадцать минут за вами придут. Через час ужин, где столовая – вы видели. Пока, что есть время взять одежду, белье и все, что вам понадобится. Набор стандартный.

Мне страшно и тошно. Люк моментами испытующе поглядывает на меня. В его строгом укоризненном взгляде полно злобы, и мне кажется, что он готов меня безжалостно уничтожить, лишь бы избавиться от моего назойливого присутствия. Видимо, отец Люка был прав на счет того, что я причинила его сыну много страданий. Наверное, Люк действительно ждал меня в день отъезда. И не простил мне того, что я, как он думает, не пришла его проводить.

Я тупо пятюсь в одну точку на стене, и сжимаю руки в кулаки. Дыхание сперло. Может мне объясниться? Люк уходит, многозначительно задев меня плечом.

Все расходятся, занимая понравившееся койки. Немного поколебавшись, шаркаю по проходу. Бросившись за Люком, что бы я ему сказала? Нечто вроде: прости, я тогда не знала, где платформа? Походит на весьма неправдоподобную ложь. И слишком поздно оправдываться. Люк меня ненавидит: так толкнул, что в плече что-то хрустнуло.

Опускаюсь, наверно, на самую неудобную, твердую и противно скрипучую кровать. А когда ложусь, передо мной разворачивается замечательный вид на стену – в комнате нет ни одного окна.

У меня остается минут десять свободного времени, чтобы спуститься и взять одежду. Я поднимаюсь и вдруг замечаю спешащую ко мне Каю, одетую в тот же костюм, что с утра, только волосы связаны в высокий хвост.

– Пошли со мной. – шепчет Кая, остановившись у моей кровати. Десяток пар любопытных глаз уставились на нас.

– Куда? – озадачено интересуюсь я.

– Потом объясню.

Бегу за Каей к выходу. Спустившись в темный коридор, стремительно несемся в опустевшую Нору. Пересекаем дно. Резво скрываемся в спасительном полумраке бетонной лестницы, и дверь лифта открывается. Из него высыпается человек десять, облаченных в белоснежные костюмы и халаты, в руках у каждого небольшой чемоданчик. Вместе с ними выходит Аарон Селестайн, уставшая, но внушающая строгость. Я останавливаюсь, чтобы рассмотреть ее получше, но Кая с нетерпения хватает меня за руку.

– Нет времени. – тревожно напоминает девушка.

Поднявшись на второй этаж, сворачиваем налево. Минуем двое дверей и заходим в третье. Кая запирает уютную комнате, где по левую сторону стоит, застеленная клетчатым покрывалом, кровать, по правую – небольшая кухня и обеденный столик, а на полу лежит старый, потертый ковер.

– Садись. – предлагает Кая.

Я опускаюсь на мягкие подушки старого обшарпанного дивана.

– Кожа лица у тебя чистая, – удалившись в ванную, выкрикивает Кая. Шум воды заглушает ее голос. – Укусы, шрамы, порезы есть?

Я пересчитываю в уме пять шрамов, заработанных за Дугой в течении последних двух лет, и вспоминаю о сегодняшней царапине.

– Да, – отвечаю я. – Почему ты спрашиваешь?

Надевая тонкие резиновые перчатки, Кая выходит из ванной.

– Мне нужно их осмотреть.

– Осмотреть? – удивленно переспрашиваю я.

– У нас не больше трех минут. Показывай.

Уставившись на Каю, я понимаю, что мне нужно снимать штаны и рубашку. Неторопливо поднимаюсь.

– За нами никто не подсматривает. – мальчишески улыбается девушка.

– Ладно.

Расстегаю штаны и показываю великолепно зажившие крохотные шрамы на правом колене и бедре. Кая постановляет, что они старые и к ним не придерутся. Затем снимаю рубашку. Тонкие порезы на спине и животе тоже давно затянулись, но остались маленькие приметные рубцы. Кая просит снять повязку на руке. Я открываю царапину, и у нее отпадает челюсть.

Царапина меня не беспокоила, и я напрочь о ней забыла. Лишь чувствовала легкий зуд, которому не придавала ему особого значения. А зря. Вокруг царапины кожа стала темно-синяя.

Кая убегает в ванную и возвращается с маленькой баночкой со снадобьем, затем наносит его на рану. Я чувствую легкое пощипывание. Кая заканчивает с мазью, и заново перевязывает руку.

– Одевайся. – приказывает она, снимая перчатки.

Застегаю пуговицы, поспешно заправляю рубашку в штаны и мчусь за Каей к выходу. Мы спускаемся по лестнице.

– Опоздали. – вздыхает девушка.

– Куда?

– Сейчас у вас осмотр. Его проводят люди в белых халатах…

– Так вот почему ты меня осматривала. – вырывается у меня. – Что они ищут?

– Они отбирают «чистых», – неторопливо отвечает девушка. – То есть с хорошей кожей, здоровьем, без серьезных повреждений и… Это часть программы.

– Ясно, – вздыхаю я. – А что будет с теми у кого?..

– Тебе лучше не знать. – перебивает Кая. – Но мазь заживит рану. Она быстродействующая.

Я слышала о быстро заживляющих лекарствах, но никогда их не видела. Поэтому мне трудно поверить Каи. Чтобы за пять минут зажила царапина? Не думаю, что это возможно.

– Нам нужно придумать, как оправдать тебя. – размышляет Кая вслух.

Брови Каи сдвигаются, а руки сплетаются на груди. У нее хорошая одежда, качественная. Наверно, такую всем выдают.

– Мне нужно взять одежду. – говорю я.

– Ладно. – без раздумий выдает Кая. – Но ты сразу же иди в комнату отдыха.

Мчусь в гардеробную. Из двадцати работников, один оказывается свободным. Он выдают шесть пакетов трех видов одежды. А еще пакет с нижним и постельным бельем, четыре пары качественной обуви – для тренировки и повседневные. Ботинки намного лучше тех, что с трудом можно достать в Департаменте-9.

Прижимая пакеты к себе, выхожу в коридор и наталкиваюсь на разгневанного Люка.

– Где ты ходишь? – негодует он.

– Ты сказал, чтобы мы взяли одежду. – отвечаю я, не решаясь посмотреть на него.

– Но не сейчас. Пошли.

– Мне нужно отнести…

Но не успеваю я договорить, как Люк меня перебивает:

– У меня будут неприятности, если ты задержишься.

– Ладно.

Мы выходим в Нору, и сворачиваем в один из сводчатых проходов. Под ногами стеклянной пол с бледно-голубой подсветкой. И в тусклом свете рассматриваю кожаную черного цвета куртку Люка, она не такая, как у Каи или Фрэнка. У Люка всегда была хорошая одежда. И где только он ее берет?

– Куда мы идем?

– В стационар на осмотр. – сухо отвечает Люк.

– Что со мной будут делать?

– Осмотрят, – еще сильнее раздражается Люк. – Может, хватит вопросов?

Мне совсем не нравится его неприязненный тон, и как по-дурацки заправлены штаны в ботинки, и татуировки. А волосы… У меня один вопрос: зачем? Я хватаю Люка за руку – и мы останавливаемся.

– Что ты с собой сделал?! – почти утвердительно спрашиваю я.

– А что? – с вызовом бросает он.

– Посмотри, в кого ты превратился, каким стал… Зачем? Почему?

– Не нравится, да? – Наши взгляды встречаются. Мои щеки снова горят. Я наговорила слишком много. Поправляя воротник моей, но когда-то принадлежащей ему, рубашки, Люк разочаровано улыбается. – Тебе дальше, по коридору.

Люк сует руки в карманы куртки и уходит.

Я не верю ни одному его слову. Я упрямо отказываюсь верить. Нет! Люк бы не сказал мне ничего подобного. Но прошло два года… Неужели это так долго и я ему больше не нужна? Неужели то, что было между нами – вранье? И почему я не сбежала? Почему не осталась за Дугой? Хотела увидеть Люка… Бесчисленное количество раз представляла нашу теплую, грядущую встречу. И вот что получилось из этого долгожданного свидания. А я могла бы быть где-то далеко, в одном из тех прекрасных и удивительных мест, о которых захватывающе рассказывал отец. Зачем только сюда приехала!

Хватая ртом воздух, шагаю по коридору. Впереди белая дверь открывается и выходит Двенадцать – парень, за которым я пряталась. По его лицу разлилась бледнота. Двенадцать проходит мимо меня. И тут дверь слева отворяется – двое в белоснежных костюмах выводят заплаканную и ослабевшую девушку.