Текст книги "Ренегат (СИ)"

Автор книги: Хардли Хавелок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава 11. Сезон охоты объявляется открытым!

– Просыпайся, Маверик. – ласково бормочет Люк мне на ухо, наклонившись так низко, что уперся в левый висок носом. – Вставай, сколько можно спать!

– Что случилось? – сонно ворчу я, когда он, навалившись, стискивает меня в объятиях.

– Идем на обед. – продолжает бурчать он. – Собственно, мне все ровно, но для тебя это важно.

– Я не хочу. – отказываюсь я, подсунув руку под голову. Не верится, но мой язык уменьшился до нормального размера, и я снова могу членораздельно говорить. – Люк, я честно никуда не хочу идти.

– Мне жутко нравится, как ты произносишь мое имя, а делаешь ты это очень редко.

– Это неправда. – слабо возражаю я. – Хорошо, я постараюсь называть тебя по имени почаще. А теперь можно я еще поваляюсь?

Надеясь, что Люк даст мне еще пару минут отлежаться, тяну одеяло к подбородку. Но он садится на край кровати и нагло стягивает его с меня.

– Маверик, что за дела? – сердится он. – Вставай уже!

– Не отступишь?

– Нет.

– Какой ты назойливый! – тушуюсь я от раздражения. – Ладно, – и вынуждено соглашаюсь. – Сейчас.

Несмотря на ощутимую усталость в руках, каменную тяжесть в животе, и острое нежелание просыпаться, сажусь. Вчерашний вечер был необычайно ужасным, но выбросить воспоминания из памяти нелегко. Громила Хонор, кровавый поединок, завершающая нотка от Фрэнка – роковой выстрел в Трикса, я выхожу из клетки, теряю сознание, затем вижу Люка, хлопочущего надо мной, обрабатывая побои. По запомнившимся болезненным ощущениям, мое лицо превратилось в нечто кровавое и, думаю, пока раны заживут, пройдет не менее трех недель и останутся шрамы. Но вдруг осознаю, что я улыбаюсь и мне совершенно не больно.

Щепетильно ощупываю свое лицо и не верю ощущениям, ибо мне кажется, что кожа мягкая и ровная, нет рубцов и ран, а отеки бесследно исчезли.

– Все отлично зажило. – молвит Люк.

– Правда?

Люк, подтверждая, кивает.

– Я предупреждал, что будешь, как новая.

С благодарностью обнимаю его. Люк смеется, но едва я отдаляюсь, он омрачается.

– Я не думала, что так быстро. Спасибо. Что бы я без тебя делала!

– Если бы не я – тебя бы здесь не было. – грустно роняет он.

– Не выдумывай! Это мой сознательный выбор. Тем более, когда-то это все закончится, и мы вернемся к настоящей жизни. А разве жизнь не испытание? Да и еще похуже этих будет. Но ты же не станешь корить себя за то, что мы вообще живем, правда?

– Но ты не должна проходить тестирование. – неумолимо стоит он на своем. – Сегодня начнется последняя проверка, и ты увидишь, что я не зря сожалею.

– Что-то серьезное? – спрашиваю я, готовясь к самому худшему.

– Охота. – глухо отвечает он.

В памяти сразу всплывает разговор с Каей. Я четко вижу ее покрытые уродливыми, тщательно скрываемыми рубцами руки и шею. Она упоминала о кипящем озере и сколоченную арену над ним, с которой свалилась в обжигающую воду, а Люк ее вытащил. Скоро состоится еще одно бессмысленное испытание, где погибнут невинные люди. А ведь жизнь – это не безделушка, с которой можно поиграться, сломать и выбросить, но многие об этом забывают.

Наверно, проверки будут продолжаться до тех пор, пока не умрут все. Может в этом весь смысл? Нас попросту истребляют, и Охота будет обычным отловом с неисчислимым количеством жертв?

– Зачем еще охота? – протестую я во весь голос. – Для чего? Вчера погибло столько народу…

Знаю, Люк к их гибели не причастен, и я зря вымещаю на нем накопленную злость, но я не могу остановиться. Меня изнутри разрывает лютая тоскливая злоба – погибают ни в чем невинные ребята, а я бессильна и слабая, чтобы что-то изменить и остановить.

Некоторые чувства невозможно сдержать, даже сохраняя их под давлением. Они неизбежно вырвутся наружу, потоком обжигающей лавы.

– Сколько у нас времени? – осведомляюсь я, боясь услышать ответ.

– До вечера. – медлит Люк.

– Так мало? – изумляюсь я. Всего лишь пять часов… У нас осталось только пять часов! А не продолжительная, размеренная счастливая жизнь, как мы того хотели. – Не отходи от меня ни на шаг, мы должны провести их вместе.

Люк улыбается, а у меня слезы наворачиваются на глаза. Наделав полным-полно роковых глупостей, теперь я сожалею практически обо всем. Но все можно, если не вернуть, то исправить. Я должна наконец-то признаться Люку, что пришла с ним попрощаться в день его отъезда и видела его на площади, он стоял совсем близко. Возможно, признание – все, чем я могу отблагодарить его за бесконечное терпение, верность, за его безвозмездную заботу и защиту. Но, понимая весь ужас происходящего, не могу выдавить ни слова, будто язык проглотила. Люк обнимает меня и целует в макушку.

Невольно приливающие мысли об Охоте вызывают во мне необоримые приступы страха. Я не должна ему поддаваться, ведь вся наша жизнь – испытание. И, чтобы продвинуться, как можно дальше, нужно бороться. Нет, я не могу сдаться в самом начале. Я не могу сдаться вообще! Люк выжил, я постараюсь ответить ему тем же.

– Ты справишься. Ты сильная. – утверждает он. – Я уже говорил тебе это, помнишь?

– Я – не ты, Люк. – противоречу я, поникнув.

– Ты расправилась с Триксом и способна не большее. Ты всего лишь недооцениваешь себя!

– Откуда тебе знать, что я могу?

– Маверик, – произносит Люк тихо, но убедительно, – я видел. И ты научила меня бороться.

– Что за бред ты несешь, Люк? – недоумеваю я. – Как я могла тебя чему-то научить? А главное, когда?

– Когда мы нарушали законы, выходили на площадь и, когда ты ругала меня за то, что я хотел сбежать.

– Надо было убегать с тобой, и тогда бы мы не торчали здесь, ожидая тестов, как подопытные кролики! И плевать, если за Дугой никого и ничего нет, мы бы выжили! Разве мы не это здесь делаем? Выживаем, даже времени перевести дух нет. – подвожу я итог зашедшего в тупик разговора. – Извини, мне нужно умыться.

Приняв теплый душ, наряжаюсь в приготовленную Люком одежду. А затем, сидя в тягостном безмолвии, он заплетает мои волосы в колосок, и мы спускаемся в полупустую столовую, где за нашим столом – кроме меня и Люка – разместились еще три знакомых человека: Луи, Мередиан и Эббигейл, изборожденное глубокими царапинами насыщено-синее некогда прелестное лицо которой опухло до пугающей неузнаваемости.

За соседними столами каждое второе место – пустое. Это означает, что вчера умерло более двухсот ребят. На миг ощущаю опустошающую и неопровержимую уверенность в том, что они никогда больше не займут свои места; для них проверки бесповоротно закончились, как и их короткая жизнь.

Меня распирает от неукротимого гнева. Как можно убивать так много людей одним махом? Почему это затянувшееся кошмарное, безжалостное уничтожение никто не остановит?! С каждым новым испытанием павших становится все больше и больше. Сколько тогда человек останется после Охоты? Пятьдесят? Двадцать? Или десять? Я напрочь отказываюсь верить в то, что проверки созданы с благим намерением. Нет, власть уничтожает голодные рты и миролюбивый народ с определенными намерениями, жаль, что они пока что мне неизвестны. Но я обязательно выясню, в чем состоит злой, кровавый умысел, если выживу, конечно.

Отбыв короткий напряженный обед, мы возвращаемся в теплое, уютное жилище Люка, где чувствую себя почти как дома. Он всячески пытается меня подбодрить, хоть настроение у меня еще, куда ни шло, вопреки неожиданно напавшей нервной трясучке. Мы дурачимся, как безбашенная мелкота, и на недолгий период я вовсе забываю, что ждет меня впереди. У нас даже выпадает три великолепных момента, когда можно смачно и жарко поцеловаться, Люк ведет себя весьма странно, точно бессовестный негодяй, отворачиваясь, когда я пытаюсь чмокнуть его в нежные губы.

– Ну, пожалуйста! – жалостливо хныкаю я, взобравшись на него. – Иначе закусаю.

– Попробуй! – смеется он, перекатываясь на меня.

– Осторожно, – прошу его я, потирая заболевшее место возле сердца, – ты мне кое-что прижал. Со мной что-то не так? Почему ты не хочешь?..

– Ты прекрасна и я тебя люблю, очень-очень. – говорит Люк серьезно. – Но нам нужно еще повременить. Прости, раз огорчаю тебя. И тебе будет весомый повод вернуться с проверки.

– Что, если?..

– Нет, Харпер! Я запрещаю тебе думать о грустном. Устреми взгляд к новым свершениям и к счастливому будущему.

– Оно у нас будет?

– Несомненно. Я тебе обещаю.

Вечер подкрадывается незаметно. Все, кто остался в живых после боев в клетке, скапливаются в Норе, точно как реки втекают в море. Аарон Селестайн, прибывшая в подземное обиталище в сопровождении верных и неотвязных спутников, вот-вот объявит о начале последнего испытания. Я, сосредоточившись, внимательно их слушаю.

Первым берет слово Форд. Он басит недолго, в основном о предстоящем тесте, как о самом важном и решительном этапе подготовок. Он указывает, что настоящие борцы и защитники страны должны пройти все уровни подготовки и лишь после считаться полноправными заступниками.

Я не понимаю, в какой момент борьба за жизнь стала подготовкой!

После Форда говорит Аарон Селестайн:

– Менее недели вы находитесь в Департаменте-2. Вы прошли через три основных испытания, позволившие нам выделить сильнейших и достойных пойти дальше. А мы проверили ваши главные качества. Наша система тестирования выстроена так, что мы до составляющих вычислили ваш уровень развития. Это означает, что мы узнали ваши сильные стороны – ваши способности. Благодаря хлопотливо разработанной нами, самой точной системы тестирования, сейчас вы стоите здесь, передо мной. И я бесспорно рада видеть знакомые, счастливые лица. – Зрители беззаветно хлопают. – Хочется сказать несколько слов об этой системе. – изрекает Аарон Селестайн, ухмыльнувшись. Ее голос будто заполняет всю Нору. – С ее помощью мы закладываем прочные основы мироустройства. Она, как утвержденная обязательной, позволяет и позволит в будущем пройти человечеству через бурные события и уберечь наш мир от масштабных потрясений и разрушений. Система тестирования выделяет сильных, то есть равных друг другу. Мы больше не соперничаем, не вступаем в борьбу, выясняя, кто кого поборет, потому что мы уже прошли этот уровень. Мы все равные, достойные. Система доказала свою эффективность, а ее результаты всегда соответствуют действительности.

Аарон Селестайн вещает ровно, не допуская малейших запинок. Стоя на третьем этаже, смотрю на ее вцепившиеся в поручни побелевшие руки.

– Ранее возникающие разногласия по отношению к гуманности испытаний, и программе «Сегрегация» в целом, являются безосновательными. – продолжает Селестайн. – Никогда и не предполагалось, что все сойдутся в единомыслии. Все, что делается согласно программе «Сегрегация» – законно. – Выражение лица Селестайн меняется: она натянуто улыбается, будто увидела что-то неприятное, но свою неприязнь она всячески пытается скрыть. – Я прошла через все испытания, и как видите, успешно. Я не сомневаюсь в их неправильности. Они основаны на естественном отборе, где право на жизнь получает сильнейший. А это означает, что испытания являются единственно правильными. Не будет этих программ – мир захлестнет хаос, он погрузнет в безумстве и в неразберихе, в борьбе и в смертоносных войнах. Каждый с помощью оружия будет доказывать, что он сильный. В таком мире не будет места совместной работе, демократии, миру, равенству и свободе. В таком мире не будет ни человека, ни народа, ни государства! – восклицает Селестайн, после чего присутствующие аплодируют. Вскоре восторженная публика утихает, и Селестайн продолжает: – С их помощью мы утверждаем равенство, стабильность и железную волю к миру. Отсутствие программ в старом мире привело его к трагическим последствиям – к деградации, а не к прогрессу, к которому они якобы стремились. Мы же исправляем их ошибки. И мы ни за что их не повторим.

Люк заворожено смотрит на дно Норы, при этом его дыхание замедлилось. Что такого важного он высматривает? Меня же удивляет реакция зрителей: они бурно и хвалебно реагируют почти, что на каждое изречение Селестайн.

– Жизнь старого мира была полностью разрушена. – частит Селестайн после недолгой паузы. – Вместо торжества демократии они получили продолжительный всплеск насилия и нищеты, а права человека ни во что не ставились. Смерть – их плата за самоуверенность в исключительности; за то, что они не приняли программы, которые могли бы их спасти. Отыскав и объединив самых сильных; направив их потенциал и умы в едином правильном русле, они могли бы избежать войн, соперничества и постигшего их краха. Понимая это, мы не можем лицемерно и безответственно выступать против работы программ и их дальнейшего применения. Ради нашего светлого и мирного будущего завтра, вы пройдете последнее испытание. Это будет трудное и самое продолжительное состязание за жизнь. Должна сказать, что пройдут его только необыкновенно сильные и выносливые. И только вам решать, кем вы являетесь. Разве не так?

Нора снова взрывается рукоплесканиями.

Лица некоторых ребят расплываются в блаженстве. Мне кажется, что они действительно искренне поддерживают Селестайн. А некоторые и вовсе поддакивают ей. Ведь в самом-то деле, программа «Сегрегация» – ужасная вещь, созданная кем-то, чтобы отнимать невинные жизни. Но, видимо, это уже мало кого волнует. Возможно, их взгляды и убеждения круто изменились после суггестии. А, возможно, они об этом никогда не задумывались.

Аплодисменты не стихают. И Аарон Селестайн поднимает обе руки, мол, достаточно.

– Что ж, этот долгожданный момент настал. – замысловато усмехается она. – Сезон охоты объявляется открытым!

Аарон Селестайн отходит от края замкнутого балкона и, перекинувшись несколькими фразами с Фордом и Фрэнком, удаляется. Ее провожают похвальными возгласами.

Никак не вникну: началу последнего теста ребята радуются по своей воле или подчиняются тому, что им внушили? Они что, не понимают, что через несколько часов, в лучшем случаи через несколько дней, большинство из них умрут? И я не исключение. Осознание близкой смерти приводит меня в немой ужас.

– Пошли. – говорит Люк.

Спустившись на дно Норы, направляемся в комнату отдыха. Люк, собрав Луи, Мередиан и Эббигейл, сообщает, будто тот, кто первым доберется до Скалы – остановит Охоту, то есть наше основное задание состоится в том, чтобы добраться до завершающей точки, именуемой Скалой.

– Но для этого вам нужно выжить в первые часы. – настоятельно рекомендует он. – И добыть оружие. Это сделать будет не просто, но оно спасет вам жизнь.

– Пока кто-то не остановит? – с опозданием переспрашивает Мередиан. – А если никто не дойдет до этой Скалы, что тогда? Нас просто перебьют?

– Тогда Охота не закончится, пока не умрет последний. – сдержано отвечает Люк, а девушка пунцуется бледнотой.

Дав еще пару важнейших советов, Люк уходит.

Переодеваюсь в стандартную форму, выданную специально для последнего испытания. Темные штаны и футболка сшиты из тонкой ткани, ботинки на толстой мягкой подошве и куртка с капюшоном. Застегнув молнию и дополнительные лямки, ловлю на себе укоряющий взгляд Эббигейл. Догадываясь, что Четыре с несвойственной ей завистью и заплывшими глазами рассматривает мое исцелившееся за ночь лицо, я отворачиваюсь. Сажусь на кровать и собираюсь духом. В голове то и дело вертится, как волчок, голос Селестайн и инструкции Люка: добыть оружие и как можно скорее добраться до Скалы. Надеюсь, что тестирование не затянется надолго.

Вернувшись, Люк в неизвестном направлении уводит сначала Луи, потом Мередиан, а за ней Эббигейл. Но прежде, чем сопроводить меня, он садится напротив, берет мои руки в свои, и, всматриваясь в меня так, что мне становится крайне неловко, произносит:

– Если ты не вернешься, я сочту это за предательство. А предательства я тебе не прощу.

Я иронично усмехаюсь. Естественно он шутит, ведь я не вернусь – не прощать будет некого.

– Я серьезно. – настаивает Люк. – Ты не можешь не вернуться, у нас намечена еще куча непреложных к выполнению, невероятных дел, а воплотить их в реальность мы сможем только вместе.

– И когда ты успел набросать план нашей совместной жизни? – удивляюсь я.

– У меня было достаточно свободного времени.

– Понимаешь, от меня мало что зависит. Я тебе ничего не обещаю.

– Но ты постараешься?

– Не знаю.

– Ради меня. – с горечью улыбается Люк. – Знаю, ты проходишь испытания – в этом моя вина, но ты не имеешь права сдаться.

– Сколько можно, Люк! – возмущаюсь я. Безусловно, я много раз задумывалась над тем, почему мы не убежали, а ведь мы могли, имея сотни возможностей. Но я не виню его за то, что прохожу свирепые проверки, по той прозаической подоплехе, что мы живем не в то время, и находимся не в том месте, как хотелось бы. Это же проще простого!

– Мы не можем убежать и бросить тех, кому мы нужны. – на той же меланхоличной ноте продолжает Люк. – Ты ведь меня ни за что, не бросишь, когда я в тебе буду особенно нуждаться?

Смотрю на него во все глаза, не понимая, о ком он говорит.

– Никогда, но кому мы нужны? – уточняю я, но он молчит, как попавший в плен партизан. Я подозреваю, что затевается нечто весьма неладное. – Что происходит?

– Узнаешь, когда вернешься.

– Нет, скажи! Это важно, да?

– Доложу, когда вернешься. – повторяет он.

Совершенные мною многочисленные попытки расспросить на, что намекает Люк, проваливаются с треском. Но я продолжаю, наивно полагая, что он расколется, упрямствовать, и, когда мы идем сначала в Нору, а затем сворачиваем к лифту, я упираюсь, как самонадеянный осел, лишь бы он договорил начатое.

На бесшумном подъемнике движемся практически неощутимо, но перед тем как выйти в освещенный прикрепленными к каменным стенам длинными лампами мрачным подземный сводчатый коридор, где затхнулся сырой воздух, Люк сжимает меня за руку, и ведет меня в самый конец тоннеля. Остановившись напротив едва отличимой от стены двери, он поворачивается и теплыми ладонями касается моего лица.

– Я буду тебя ждать, Харпер Маверик. – молвит Люк, приставляя свой лоб к моему.

– Всегда?

– Всегда.

Через силу улыбаюсь. За три недели до отъезда Люк нашептывал мне, что будет меня ждать. Я спросила его: «Как долго?», – он ответил: «Всегда». Я посмеялась, невзначай бросив, что он забудет меня на второй же день. Он обиделся и не говорил со мной три мучительных часа. Тогда, я еще не знала, через что он пройдет, чтобы в этот момент обнять меня. Кажется мне, что настоящая любовь не умирает, даже под тяготой длительного расставания.

Раздается три продолжительных сигнала, яркий свет ламп мигает, чередуясь с красным, и массивная дверь напротив с грохотом раздвигается, впуская внутрь прохладный вечерний воздух с удушливым запахом гари. Я еще раз обнимаю Люка так крепко, как только могу и отступаю, не сводя с него взгляд. Я счастлива, что он у меня есть и мне, кроме него, больше никого не надо.

Выхожу в гудящую темноту, рассекаемую лучами зажженных прожекторов, установленных высоко в небе. Ставни закрываются.

– Маверик, беги и не оглядывайся. – напоследок подсказывает Люк. – Слышишь? Ни за что не останавливайся!

Поворачиваюсь и прозреваю, ведь к превеликой неожиданности, нахожусь между двух высоких стен, а в конце длинного прохода, будто пляшет огонь. Но толком ничего разглядеть не удается. Для небольшого костра, слишком большое пятно и языки пламени вздымаются чересчур высоко. Густые тучи едкого дыма, темным полотном густо затягивая звездное небо, поднимаются в высь. Слышно потрескивание горящих веток и наводящее страх подозрительное бульканье.

Сквозь мрак и чудовищное химическое зловоние пробивается свет фонарей, которые установлены на высоченной стене. И это наводит меня на смелое, почти что фантастическое, предположение: я за Дугой? Вот, наконец-то я оказалась на «другой стороне». Я уже почти забыла то трепетное ощущение легкости и свободы, которое испытывала, покидая Богем. Вот бы ощутить их снова! Но не тут-то было, я цепенею от страха. Что мне делать? Люк приказал бежать. Но зачем и куда? А еще он посоветовал добыть оружие? Но где?

Раздается громкий, глухой, вибрирующий и одновременно глубокий удар барабана, через три секунды – второй. Звук расходится волной и, будто невидимой колышущейся пленкой накрывает собою весь департамент. Проходит еще три секунды, снова разносится удар, а бухающее сердце обрывается в такт.

Бетонное покрытие под ногами по всей длине коридора раскалывается пополам, образуя глубокий желоб. Происходит кое-что непонятное: широкая канава наполняется густой черной жидкостью, которая воспламеняется у подножия Дуги. Пламя вздымается выше стен, и неестественно знойное дуновение обжигает кожу. Нужно бежать, иначе от меня останется горсть пепла и то, вряд ли. С усилиями поднимаю ногу, отрывая подошвы обуви от липкой субстанции черного цвета.

Еле-еле двигаюсь с места. Кажется, я залипну в этой клейкой смрадной жиже и сгорю заживо. Шаг, второй… Из-за очередного прокачивающегося удара барабана внутренности обрываются. Подозреваю, что барабанит неспроста, вполне возможно, таким образом отсчитывают время к переломному моменту, или вроде того. Незначительно ускоряюсь, но незнающий пощады огонь нагоняет меня – еще немного и поглотит.

Липкая жижа позади вспыхивает с новой силой. Чтобы не потерять ни одной драгоценной секунды, что есть мочи бегу, не оборачиваясь.

До конца коридора остается около половины дистанции. Воздух изрядно накаляется. Удар – и последовавший за ним пронзительный крик заставляет меня содрогнуться. Должно быть, здесь полным-полно подобных кошмарных проходов, и кто-то уже попал в безжалостные объятия пламени, оказавшегося намного проворнее своей жертвы. Снова долетает ужасающий вопль, исток которого находится значительно дальше.

На секунду представляю, как кто-то сгорает заживо и какую адскую боль при этом испытывает. А потом замечаю, что я двигаюсь быстрее, чем прежне, ибо страх подгоняет.

Удары барабана учащаются.

По мере приближения к концу коридора открывается вид на огромную долину, где на ровной песочной поверхности, между немногочисленных высоких деревьев, горит около десятка больших костров и еще столько же маленьких, а в самом центре стоит здоровенный камень. Но Скалой, о которой говорил Люк, его не назовешь.

Дробь снова учащается. Видимо, время заканчивается. Мне гораздо легче передвигаться, словно смоль стала водянистее. Немного поднажав, мне сложно притормозить у круто обрывающегося края – проход заканчивается крутым обрывом, высота которого составляет, примерно, метров двадцать. Прыгать чересчур опасно. Оглянувшись, осознаю: на принятие решения, как поступать, у меня имеется не больше десяти секунд.

Выдвигаясь немного вперед, и справа вижу испуганную Эббигейл, смотрящую на меня так, будто я должна подсказать, что ей делать дальше. Но в этом и заключается банальная заковырка – я сама не знаю. Однозначно и безотлагательно необходимо прыгать, ибо смоль из желоба струится вниз тонким ручьем, но считанные минуты внизу образуется большая лужа, загорится, и тогда мы попадем прямо в нее – и нам не спастись. Поэтому раздумывать – больше нет времени.

Взглянув на Эббигейл, отталкиваюсь и прыгаю. Еще немного сомнений – и меня бы сожрал огонь.

Невидимый поток зноя подхватывает меня и мне кажется, что я лечу, как мыльный пузырь. Но в следующий миг я падаю на твердую, усыпанную острыми камнями, поверхность и кубарем стремительно кочусь вниз. Безуспешно пытаюсь ухватиться за, торчащий из земли толстой прожилкой, корень, но из-за острой боли почти не чувствую избитых в кровь рук и не могу сжать пальцы.

Перестав катиться, секунды три лежу неподвижно – первые ощущения более чем ужасные, будто я снова в клетке и меня избили. Разлеживаться подолгу некогда, ведь опасность не миновала. Еле-еле подвожусь – жутко болит правая рука. Прорабатываю пятерню – колющая боль только усиливается. Ко всему мне только закрытого перелома или трещины не хватало.

Из многочисленных коридоров выпрыгивают ребята, некоторые охвачены огнем, и напоминают живые факелы. Воняет жареным мясом, наверняка, человеческим – желудок выкручивает, а горло подпирает желчная тошнота. Эббигейл приземляется подле меня, и, поднявшись, осторожными движениями стряхивает прилипшую к одежде грязь – у нее порвана коленка правой штанины и рукав куртки. Четыре обнадежено смотрит на меня и что-то невероятно тихо, так что ничего не разобрать, говорит.

С дурным предчувствием прислушиваюсь к учащающейся барабанной дроби удары – она резко стихает. Тишина наступает такая, что я слышу участившееся глубокое буханье своего сердца. Отсчет времени окончен, а непонятное бульканье, словно кипит вода, усиливается. Поток горящей смолы из одного из желобов обрушивается и хоронит под собой парня из «красных» – он яростно вопит от боли.

Отходя, смотрю на свою канаву, из которой недавно пришлось спасаться. Надо мной повисает черная лавина густой жижи. Дыхание перехватывает. Беги! – приказываю я себе мысленно. – Беги!

Незаметно для себя оказываюсь на безопасном расстоянии от места, где я стояла миг тому – именно туда обрушивается поток дымящейся смоли. На меня попадает несколько прожигающих костюм и плавящих кожу капель. Мне больно, словно я притронулась к раскаленному железу. Но, если бы я не ушла, то меня бы полностью захлестнуло и прожгло до костей. Да и от костей ничего бы не осталось. Я еще легко отделалась.

Держась за больную руку, стремглав мчусь к центру долины. Сзади звучат душераздирающие крики и мольбы о спасении.

Меня обгоняют перепуганные, не сознающие себя от ужаса, ребята. Спешу за ними. Необходимо как можно быстрее покинуть широченную впадину, напоминающую глубокую чашу и наполняющуюся кипящей жижицей. И тут-то до меня доходит: долина – это огромный сосуд, который, вероятнее всего, заполнится смолью до краев.

– Стой! Остановись! – слышу я дрожащий голос Эббигейл. – Пожалуйста, Харпер!

Оборачиваюсь. У девушки, которая держится за правую ногу, и, чтобы продвинуться дальше, переставляет ее руками, заплаканное лицо.

– Помоги мне, пожалуйста. – плачет Четыре. – Пожалуйста!

Кипящая смоль растекается, утолщающимся слоем устилая поверхность. И эта же черная жидкость подтекает к ногам Эббигейл.

Я достоверно знаю, как помочь Эббигейл. Но у меня закрадываются предательские сомнения, смогу ли я это сделать. Скорее всего, у Четыре перелом ноги, а у меня ушибленная рука и я не могу ею даже подсобить. Мы не сможем уйти далеко. Но я должна сделать хоть что-то, а не стоять, как прикопанная! Ибо я единственная осталась позади. Почему я все еще не бегу к Четыре? Мне ничего не мешает, но мне проблематично сдвинуться с места – ноги, будто не слушаются. Со мной определенно что-то не так… Ступни Эббигейл скрываются в обжигающей субстанции – Четыре с неимоверными усилиями ступает вперед, чтобы приблизиться ко мне.

– Пожалуйста… Пожалуйста, Харпер, помоги! Умоляю тебя! Помоги! – в безнадежности рыдает девушка.

Ее крики меня опустошают. Впервые слышу, чтобы кто-то настолько яростно кричал.

Мчусь к Эббигейл. Нас разделяют примерно десять метров, но уже поздно, я слишком долго колебалась. Смоль подбирается ко мне, окружает костер слева и воспламеняется. Огонь распространяется по всей черной поверхности и поднимается по одежде Четыре. Эббигейл застряла в безысходности, в ловушке, из которой, к сожалению, невозможно сбежать. Она, как островок в просторном море, окружена зловонной жижей и к попавшей в смертельный капкан девушке не подступить.

– Нет!!! – Яростно крича, Эббигейл пытается потушить загоревшуюся на себе одежду. – НЕТ!!!

С горечью понимаю весь ужас сложившейся ситуации. Что же я наделала?! Через меня в страшных муках погибает добрейший человек, проявивший ко мне каплю внимания. Не могу больше ее слушать, сердце от щемящей боли разрывается. Четыре не спасти. – убеждаю я себя, подавляя упреки пробудившейся совести. Но это по моей вине ее больше никогда не увидят сестренки и родители, и она никогда не познает простого человеческого счастья, заключающего в житейских мелочах. Если бы я не раздумывала, а просто бросилась к ней – мы хотя бы попытались выкрутиться из развившейся западни.

Не смотря на острые колики в поврежденной руке, закрываю уши и шагаю к центру долины. Притормаживаю и снова двигаюсь, а через, приблизительно, метров десять оборачиваюсь и вижу: обгорелое тело Эббигейл подламывается и утопает в пылающей жиже. Я не сдерживаю слез.

Как я могла бросить Четыре? Бедная Эббигейл… Она не должна была закончить свою жизнь здесь и именно так. Для смерти есть время и место, но оно не здесь. Нет. Это самое ужасное место из всех. Дома Эббигейл ждет родня, по которым она скучала, и хотела, как можно раньше к ним вернуться. Но я предала ее, не вытащила ее из опасности.

Никогда прежде я не бросила бы человека попавшего в беду. Что со мной случилось? Почему я позволила умереть Четыре? Неужели моя нерешительность действовать – это коварные последствие суггестии? Эббигейл больше нет и ее не вернуть, и я ненавижу себя за это, презираю. Если каждое сомнение оставляет памятный кровоточащий шрам на сердце, тогда мое изрезано вдоль и поперек. Я не знаю, что я за человек и человек ли я вообще, после этого. От сумбурных мыслей меня лихорадит, к тому же я продрогла до костей.

Смоли прибивает непомерно быстро и много. Уцелевшие ребята ушли довольно далеко и, полагаю, мне тоже нужно поспешить, чтобы их догнать.

Прибавляю шагу. Возле стоящего камня в центре долины собралась немалая толпа. Звучит ругань, кто-то дважды стреляет, и рассерженная ватага смешивается – ребята затевают драку. Наверное, возле камня было ружье. Я могла бы за него побороться, но не с больной рукой.

Обхожу два небольших костра и спешу к постепенно густеющим деревьям, растущим на откосе. То бегу, то иду, как позволяют силы. Парень и девушка из Пауков (я запомнила их еще с Клетки), обгоняют меня, а за ними поспешают еще человек двадцать. Они благоразумно оставили тех, кто продолжает спорить за оружие.

Едва девушка из Пауков продвигается по рыхлому склону дальше всех остальных, как что-то громко взрывается и ее откидывает с такой мощью, что она падает в пяти шагах от меня. Ее одежда изодрана, а тело покрылось глубокими рваными ранами и осколками. Дерево, возле которого она проходила мимо в момент взрыва, вырвалось с корнями, будто гигантский силач выдернул его из почвы. Я уверена в том, что она наткнулась на ловушку.

Два с половиной года я ходила за Дугу, и не угодила ни в одну. Конечно, дело было в ясную пору суток, а не настолько темной ночью, как эта. Но, думаю, я смогу обнаружить даже хорошо замаскированную ловушку и отключить ее.

Разносится еще один взрыв и напротив, спускаясь в долину, мчится десяток испуганных ребят. Но, заметив образовавшееся кипящее озеро смоли, они, в растерянности, останавливаются. Я догадываюсь, о чем они, озадачено переглядываясь, размышляют: идти по утыканному смертоносными капканами и силками склону или свариться заживо? По-моему, выбор очевиден.