Текст книги "Ренегат (СИ)"

Автор книги: Хардли Хавелок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Ты нужна людям в Котле. – повторяет он.

– Нет, это глупость и… я не справлюсь.

– Справишься. – уверяет он. – Ты сильная, у тебя все получится.

– Я понятия не имею, что мне делать. – Крепко обнимаю Люка. – Не бросай меня.

– Я рядом. И для начала нам нужно отдохнуть. Ты еще полностью не восстановилась, а завтра у тебя начинается второй этап суггестии. – Меня передергивает от волнения. Второй этап? И это после того, что произошло с Один? А если подобное произойдет со мной? У меня нет желания уснуть настолько глубоко, что потом невозможно проснуться. – Все хорошо, Харпер. – успокаивает меня Люк. – У тебя все получится. И ты не изменишься, внушение никоим образом на тебя не повлияет.

– Да? – Я умоляюще смотрю на него, он должен подтвердить сказанное.

– Тебя ничто и никто не изменит. – улыбается Люк. – Слушай меня. Мы недолго отдохнем, а завтра я расскажу тебе больше. Договорились?

– Ладно.

– Вот и славно. – Люк целует меня в лоб, и я ухожу в ванную. Горячий душ расслабляет, после чищу зубы и молниеносно возвращаюсь в постель.

Непоследовательные мысли закрутились в настоящем беспорядке. Меня, безусловно, радует, что за Дугой есть жизнь, и мир не уничтожен Великой войной, но мы по-прежнему узники Богема и, возможно, нам никогда не выбраться из этой тюрьмы. У меня не раз возникало подмывающее чувство убежать, но я всегда говорила себе, что у меня будет еще куча возможностей это сделать. И теперь, когда у меня нет и шанса, я думаю, что нужно было совершать побег раньше, без лишних раздумий и сомнений. И из этого выходит: даже самую безумную идею нужно воплощать в тот самый момент, когда она пришла, иначе, отложив ее на потом, мы навсегда с нею расстанемся.

Долгожданные бунты в Котле… Как же трудно в это поверить! Трудно вообразить мятеж, даже самый маленький. Мне мерещится, что он может все изменить. Но кто мог поднять восстание? Ума не приложу, кто бы мог провернуть подобное. Но и не хочу, чтобы Марлоу ошибался, и все оказалось его пьяным вымыслом. Может, я и не доверяю ему, но я верю Люку. Он врать не станет.

Вернувшись из ванной, Люк убавляет яркий свет и забирается под одеяло. Прикасается ко мне холодной рукой, я вздрагиваю, а он смеется.

– Это не смешно. – возмущаюсь я, сдерживая дурацкую улыбку.

– И как ты выжила, всего боишься.

– Случайно. – отвечаю я.

– Глупость.

Обхватив меня рукой, Люк подвигается еще ближе и замолкает. Ощущая его ровное теплое дыхание у себя на щеке, никак не могу отделаться от вопроса, который не оставляет меня с того самого момента, как я проснулась. От одного неосторожного помышления, что Люк раздевал меня и мыл, хочу провалиться сквозь землю. И это уже во второй раз. На Охоте некогда было беспокоиться о внешнем виде. Я убегала от горящей смолы, спала на земле, лазила по болоту, испачкалась кровью лабораторной твари, и, в конце концов, упала в грязь. Здешние работники или врачи вряд ли бы меня отмывали. Возможно, они снабдили Люка лекарствами и все.

Поворачиваюсь к нему – его губы оказываются возле моих. Похоже, что он не спал.

– Что хочешь? – шепчет Люк.

– Спросить.

– Спрашивай.

– Ну… – Моя решимость вмиг исчезает, не получается и слова выдавить.

– Не тяни.

– Сколько я спала? – Я захожу издалека.

– Четыре дня. Я давал тебе снотворное, чтобы ты лучше перенесла лечение.

– Значит, я в таком хорошем состоянии, потому что кто-то обо мне заботился?

– Угу.

– Ты меня видел, да? – Я не решалась произнести главное слово. Надеюсь, что он поймет, о чем я толкую.

– Когда-нибудь это бы произошло.

– Мне стыдно, извини. И мне жаль, что тебе пришлось это делать.

– А мне нет. – отрезает Люк и переворачивается на спину. Приподнимаюсь, осознавая весь ужас того, что сказала.

– Прости, Люк. Ну, Люк! Я имела в виду другое. – безуспешно оправдываюсь я.

– Спи, Маверик.

– Ну, прости. Я смолола глупость, не подумав.

И когда он стал таким ранимым!

– Иногда ты просто невыносима, Маверик. – изрекает он, заключив меня в заботливые объятия.

– Просыпайся, Маверик. – командует Люк. – Еще немного и мы опоздаем.

Он знает, что я уже давно не сплю. Всю ночь меня преследовали бредовые кошмары и я, обливаясь холодным потом, вырывалась из-под их непосильного гнета.

– Еще пару минут. – выпрашиваю я, уповая, что Люк таки разрешит еще немного полежать. По нему заметно, что он тоже не выспался. – Пожалуйста! Я буду прилежной девочкой.

– Нет, – решительно отвечает Люк, улыбаюсь от уха до уха. – Я долго ждать не буду.

– Какой ты приставучий! Ладно. – соглашаюсь я.

Он уже одет: черные штаны, футболка и такого же цвета куртка. В последний раз он надевал ее, когда я проходила первый этап суггестии. Сегодня второй и относительно благоприятного исхода не стоит ожидать. В целом, ожидание – это пустая трата времени и, в конечном счете, еще и полнейшее разочарование, ибо надежды не оправдались.

Люк приглаживает мои волосы, наверно я слишком много ворочалась во сне, и они стали походить на безобразно свитое птичье гнездо. Ласково обняв его, будто в последний раз, убегаю в ванную, затем одеваюсь. Люк заплетает мои волосы в колосок, после чего мы спускаемся в столовую.

В Норе непривычно тихо и пусто. Вместо десятков у Шара стоят всего два человека и один, по виду невероятно угрюмый, – у входа в столовую. Мы, я и Люк, не смотря на огромное количество свободных мест, садимся за тот же столик, что прежде, друг напротив друга. Ковыряя ложкой недурно пахнущую кашу, считаю, как много мест занято. Из почти пяти сотен ребят осталось около сорока. Семь из них – Пауки.

И это странно. Пауки были со мной на Охоте. Их семеро, значит, Охоту должны были остановить семь раз? Насколько я помню, одно из правил гласило: тот, кто доберется до Скалы – остановит испытание. А они ушли далеко вперед. Ни в коем случае не отрицаю, что мест для проведения последнего тестирования было несколько, но, моя память еще ни разу меня не подвела. Пауки проходили испытание со мной. Следовательно, их подобрали, как и меня. По каким-то, возможно, чрезвычайно важным причинам их вытянули из когтистых лап смерти. Но что это за причины? Почему именно они?

– Это все, кто остался? – тихо осведомляюсь я, слегка нагибаясь над столом.

– А ты хотела больше? – отвечает Люк вопросом на вопрос.

Я не из тех людей кто живет иллюзиями. Может я и вправду смелее некоторых, потому что живу реальностью, какой бы ужасной она не была? Вчера, засыпая, я пыталась угадать, скольких ребят увижу за завтраком. Но действительность разнесла в прах все мои преувеличенные ожидания. Я здорово ошибалась, думая, что выживших будет немного больше.

– А в прошлый год сколько выжило? – Люк смотрит на меня с жалостью. И это означает одно: еще меньше, чем в этот. – А в твой год?

– Немного больше. – осторожно произносит он.

Разделяю груду каши на четыре маленькие порции, и отделяю друг от друга. Люк наблюдает за тем, что и как я делаю. Еще немного и его терпение лопнет, как натянутая до предела веревка.

– Почему меня забрали? – Я понижаю дрожащий голос до шепота. – Я не дошла до Скалы.

– Никто не дошел. – отвечает Люк так, будто давно ожидал услышать это замечание. – Произошло то, что никто не предугадал.

Наверно, он имеет в виду выродков, подремонтированных в лабораториях детей. Вопреки изуродованным лицам и конечностям, покрытой язвами и струпьями кожей, на вид им было не больше двенадцати лет, только тому, что напал на меня – четырнадцать, может, пятнадцать.

– Должна же быть весомая причина, по которой меня не бросили, правда?

– Да, но… Ешь, Харпер. – торопит меня Люк, и напоминает: – Впереди трудный день.

Напряженный вид Люка не дает мне покоя даже до того момента, когда я сажусь в кожаное кресло. В комнате, где проводят обязательное внушение, как всегда прохладно и светло. Я здорово волнуюсь и дрожу от страха, предполагая, что самое худшее еще ждет меня впереди.

Люк кладет мои руки на подлокотники.

– Все, что ты увидишь – это ассоциации на то, что компьютер загружает в твой мозг. – напоминает он. – Помни, что ты пребываешь в суггесторном сне. И ты не станешь другой, не бойся. Ты – это ты, и тебя ничто не изменит и никто не переделает.

– Надеюсь. – вздыхаю я тяжело.

– Какой бы умной эта программа не была. Она может подстраиваться под тебя, найти самое сокровенное в твоей памяти. Но ты не верь ей. Никому не верь. Поняла?

Я усердно киваю.

– И если увидишь меня, – продолжает Люк, застегивая ленты (в прошлый раз они защелкивались сами). – Не верь мне, ясно? Ни одному моему слову. Будь умницей, Харпер. – печально улыбаясь, предупреждает он. – За нами наблюдают.

– Постараюсь.

– Я тебя не оставлю.

Люк отходит к парящему в воздухе монитору. Не проронив ни звука лишь бросив жалостливый взгляд, Кая дает мне ярко-синюю ампулу. Как же нестерпимо хочется, чтобы после суггестии я, проснувшись, осталась сама собой.

Лежу внутри белоснежной комнаты. Поначалу от слишком яркого света болят глаза, но они быстро адаптируются. Я всего лишь сплю. – отчаянно убеждаю себя. Я пребываю в штучном сне. Это место всего лишь создано моим подсознанием. Здесь может быть что угодно и кто угодно, поэтому нужно проявить чрезвычайную осторожность. В прошлый раз я оказалась в огромном ящике, без выхода, а на одной из стен плавало лицо Селестайн. Разрушив стены, я выбралась из сна. Надеюсь, в этот раз мне тоже так посчастливится.

Поднимаюсь, и после короткого раздумья, нерешительно ступаю вправо. Шаг, второй, третий… Иду довольно долго, но не натыкаюсь ни на одну стену, ни на малейшую преграду. Неужели я в ловушке? Здесь нет ничего, что можно разбить или разрушить и через что проскочить, чтобы проснуться. Люк сказал, что программа Эксперимент умная. Но может ли она кардинально подстраиваться под меня, исправлять собственные ошибки и не позволить мне в этот раз пробудиться? Мне достоверно не известно, но, с опасением предполагаю, что все возможно. По-прежнему иду, но залитое ослепительной белизной пространство, кажется, бескрайним.

В воздухе появляется металлическая крышка, делящаяся на четыре ровные части и с характерным грохотом открывающаяся по часовой стрелке. Через образовавшийся проход входит Аарон Селестайн, одетая в яркое синее платье до колена и туфли на высоком устойчивом каблуке. Гигантский диск за ее спиной закрывается, и исчезает.

В этот раз Аарон Селестайн кажется более правдоподобной. Не помнила бы я, что только что уснула, я бы подумала, что это реальность.

– Рада приветствовать тебя в Информационном поле. – говорит Селестайн. Ее губы сгибаются в едва заметное правдоподобие улыбки.

Смотрю на Селестайн с явным недоверием, полагая, что именно это белое пространство она называет Информационным полем.

– Так называется эта комната. – Селестайн смыкает руки.

– Она нескончаемая. – возражаю я. – Нескончаемое пространство не может называться комнатой.

– Нескончаемое? – удивляется Селестайн. – Безграничное? Нет. – мотает она головой, саркастично ужимаясь. – Это всего лишь комната. Ее безграничность – иллюзия. Я была снаружи, смотрела, как ты ходишь кругами.

Я удивляюсь: кругами? Я ведь лишь однажды повернула направо и шла не сворачивая.

– Комната белая. – Селестайн медленно приближается. – Стены белые и никаких острых углов. Ведь такое возможно, и… Может быть, что мы стоим на потолку.

Смотрю на свои ботинки, и чувствую, будто что-то давит на горло. Так у меня бывало в детстве, когда я, зацепившись ногами за ветку, висела вниз головой. То, я стою на потолку или на полу? Но стоять на потолку не возможно, в реальности. А мы ведь в моем суггесторном сне.

– Стоять на потолку невозможно. – произношу я.

– Во сне все возможно. – Аарон Селестайн останавливается напротив. – Но мы не на потолку, правда? Значит, это не сон.

Не спускаю взгляда с Селестайн. Ей нельзя верить. Нет, она ошибается, мы в суггесторном сне. Несколько минут тому я проглотила капсулу и уснула.

– Нет, – говорю я, – я сплю. Это место создано моим подсознанием, на основе того, что в меня внедряют.

– Ты ошибаешься! Ты постоянно ошибаешься! Кая дала тебе ампулу со снотворным, ты уснула, тебя перенесли сюда, и спустя три часа ты проснулась.

– Это неправда. – отрезаю я, ведь я всегда присматриваюсь к ампулам, и внутри этой тоже был сгусток.

– Тогда, как ты объяснишь это? – Аарон Селестайн щелкает пальцами. Ослепительно яркий свет вмиг меркнет, и я оглядываюсь: меня окружают белоснежные стены, имеющие два продолговатых окна, и из комнаты есть выход – круглая металлическая дверь. – Это всего лишь большое помещение. Ты ходила кругами, не замечая этого.

Я отрицательно мотаю головой. Аарон Селестайн меня обманывает. Я в суггесторном сне, и это мне снится. Люк, в который раз оказался прав: Эксперимент подстраивается под каждого, кто проходит внушение и способен здорово запутать.

– Я шла прямо. – вырывается у меня.

– Ты свернула направо. Я наблюдала за тобой через окошко. – упорно ведет свою линию Селестайн, указывая через какое именно. – Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Аарон Селестайн направляется к грохочущей двери, а я неотрывно смотрю ей вслед. Идти за ней? Но куда? Что Селестайн планирует мне показать?

– Пошли, Маверик. Ты же хочешь знать, где ты на самом деле, и, где сейчас находится Люк?

Я содрогаюсь. Что произошло с Люком? Почему Селестайн говорит о нем в надменно блаженном и победном тоне?

– Что вы с ним сделали? – рассерженно спрашиваю я.

– Увидишь. – с немалым наслаждением произносит она.

Хоть бы Люк был жив. Я все отдам за то, чтобы он был жив.

Иду за Аарон Селестайн. Дверь перед ней делится на четыре куска и открывается, отворяя путь в комнату для суггесторного внушения. Не помню, что бы здесь был дверной проем. У стола, за прозрачным монитором компьютера, стоит Кая и она мрачнее грозовой тучи. Заметив меня, она прискорбно улыбается. А кресло, в котором я крепко уснула несколько минут назад, пустует.

Мы, я и Селестайн, выходим в безлюдный коридор. Ее каблуки громко и равномерно, как часы, стучат по стеклянному покрытию, которое подсвечено белым. Мы пропускаем двое железных дверей, и заходим в третье. В крохотной конуре сгустилось плохое освещение, и кроме стола и двух стульев ничего нет. Одно занимает Люк: он немного прибодряется, заметив меня.

– Я оставлю вас. – говорит Селестайн, скрываясь из виду.

Не до конца понимаю, что мне нужно сделать и почему Люк пребывает здесь. Сажусь напротив него и кладу руки на стол. Мое внимание привлекает застекленная непроницаемая стена. Вероятнее всего, Аарон Селестайн наблюдает за нами и, конечно же, слышит каждую выговоренную букву.

– Почему ты здесь? – задаю я вопрос Люку.

– Ты знаешь ответ. – поразмышляв, отзывается он.

– Нет. – Я закрываю лицо руками, и глубоко вдыхаю. – Что происходит? Я ничего не понимаю.

Люк накреняется над столом.

– Они проводят очередную Зачистку. – шепчет он. – Они думают, что им угрожает опасность. Вредители… Вредители начинают войну, они вооружились. Вечно сидящие в тени бунтари начали действовать, и теперь опасны. Они их боятся.

– Но ты не имеешь ни малейшего отношения к вредителям. – произношу я, коснувшись руки Люка. – Тебя не должно быть здесь.

– Если бы не имел, думаешь, они бы меня задержали? Я опасный. Вредители опасные.

Я отклоняюсь. Неужели Люка арестовали за недоказанную связь с бунтовщиками в Котле? Не может этого быть! Признав его виновным, его тут же расстреляют. Я боялась этого всю жизнь.

– Они развернули Зачистку, чтобы подавить восстание. – продолжает Люк. – Они убьют всех. Ты же знаешь, что власть всегда избавляется от тех, кто ей неугоден. Бесшумно или громко. Правительство убивает всех, кто стоит на его пути и мешает проворачивать гнусные дела. И мы не можем этого игнорировать, притворяться, что этого нет.

– Не смогут! – отрезаю я. – Они не решатся уничтожить всех! Они этого не сделают.

– Харпер, у них сильная армия. Я видел технику, беспилотных истребителей. В Котле не смогут, не победят, у них нет такого же по мощи оружия. У них, если сравнивать, нет ничего.

– Мы не можем говорить об этом здесь, понимаешь?

Люк соглашается.

– А что, если эта наша последняя встреча? Я должен сказать тебе главное.

Внутри меня будто что-то обрывается. Последняя встреча… Звучит ужасно. Нет, Люк не умрет. Я не позволю этому случиться.

– Прошлое не имеет никого значения, когда у нас может быть будущее. Я веду к одному: чтобы спасти жизни мятежников, нужно их остановить.

В этом Люк прав. Он жил в Норе два года и, думаю, знает многое. Нельзя отрицать и того, что армия Богема оснащена смертоносной техникой и современным оружием. Наверно, бунтарям не выжить, когда их прикажут убить. И под неотвратимую угрозу и мщение со стороны правительства попадут их семьи. Падет слишком много людей и прольется немало крови.

– Как мы им поможем? – допрашиваю я. – Что мне делать?

– Убедить, чтобы они сдались. – отвечает Люк. – Если власть отправит в Котел солдат или истребителей все погибнут, понимаешь? Все. А те, кто уцелеет, не будут получать продуктов, а будут работать даром. Просто за то, что вышли на улицу. А что ждет их детей? Голод? Смерть? Они ни в чем не виноваты. Остановить бунт – единственный выход.

– Я не смогу!

– Сможешь! – утверждает Люк, и наклоняется еще ближе. – Я помогу тебе. – шепчет он. – Они послушаются. Тебя специально отправят в Котел. Я тебя не оставлю.

Позади отворяется дверь, и Аарон Селестайн властно оповещает:

– Это последняя ваша встреча. Скоро Люк умрет, а ты, Маверик, – Селестайн задерживает дыхание, – немного позже. Пока что ты мне нужна.

Смотря на Люка, поднимаюсь. Он спокоен, но в его глазах отчетливо читается боль. Я не хочу его отпускать, и никогда не хотела. Но я вынуждена это сделать, потому что от нас уже мало что зависит.

– Все будет хорошо. – с трудом выговаривает Люк. – Иди.

– Я вернусь за тобой. – бормочу я в ответ.

– Не смей! – в пол голоса запрещает он. – Я сам тебя найду. Подумай о том, что я тебе сказал. Ладно? Иди, Харпер.

Шагаю к выходу. И чувствую себя так, будто предаю Люка: я могу остаться с ним, но оставляю его. Я несправедлива по отношению к нему, ведь он делал для меня все, что в его силах, а я даже не имею благоговейной возможности его поддержать.

В коридоре я остаюсь один на один с Селестайн. Как всегда она пренебрежительно смотрит на меня, вызывая досаду и привычное озлобление.

– Вы позволили нам встретиться, чтобы Люк убедил меня остановить восстание в Котле? – выпаливаю я, раздраженно.

– Ты когда-нибудь замечала, насколько милосердна власть? Нет? Теперь ты это знаешь.

Понимаю, к чему она клонит: мне позволили встретиться с Люком, он переубедил меня и теперь люди останутся в живых (если я действительно смогу повлиять на них). И спасенные бунтарей – полностью заслуга правительства.

– Видишь, скольких я помиловала? Ты должна благодарить меня.

Селестайн не стоит верить, она лживая и алчная и это неискоренимо. И я ненавижу ее: отдав приказ, она убила моего отца и Люк следующий.

– Ты пройдешь суггестию, – угрожает Селестайн, – или они все к вечеру умрут.

– Вы отпустите Люка. – ставлю я условие в свою очередь. Хотя мне не верится, что Селестайн согласится. Размышляя, она поджимает обескровленные губы.

– Начнем прямо сейчас. – изрекает она.

Мы возвращаемся в слегка преобразовавшуюся комнату для суггестии. Аарон Селестайн идет впереди и иногда оглядывается, убеждаясь, что я следую за ней, и никуда не удрала.

Через пару секунд опять сажусь в кресло, Кая застегает эластичные ремни, при этом ее изящные руки безудержно дрожат. Наверно, ее не на шутку устрашил внезапный арест Люка. Девушка, соблюдая строгое молчание, дает мне синюю капсулу. Я, кладя ее на язык, откидываюсь на вогнутую спинку сидения.

Я снова оказываюсь в белом помещении. И на короткий миг мне кажется, что я никуда не уходила, и не разговаривала с Люком.

– Мятежники опасны. – произносит знакомый голос.

Я поворачиваюсь и обнаруживаю Касс. Она такая же улыбчивая, как я ее запомнила, и у нее все такая же свежая и сияющая кожа, светло-пшеничные распущенные волосы заложены за ухо, а белоснежный костюм идеально подчеркивает ее хрупкую фигуру.

– Мятежники опасны. Они кровожадные убийцы, вредители. – сухо изрекает Касс, приближаясь.

– Касс? – приятно удивляюсь я. – Касс!

Я так рада ее видеть. Пускай это суггесторный сон, но я соскучилась за ней. Иду навстречу сестре, но ее равнодушный вид пугает, и я останавливаюсь. Ее большие светло-карие глаза совершенно пусты и вряд ли она что-то чувствует.

– Мятежники опасны. – повторяет она равнодушно.

– Нет, Касс. – роняю я, продолжая рассматривать ее слабо двигающиеся губы.

Неожиданно мы оказываемся на площади в Котле. Сильный ветер ерошит волосы стоящей рядом сестренки, а небо мрачно серое. На площади собрались десяток любопытных зевак и два, стоящих на коленах, пленника, а за их спинами – по одному вооруженному человеку.

– Отец тебе ничего не говорил, он никому не говорил о том, что он делал на самом деле. – молвит она, поворачиваясь в сторону пленников. – Он был вредителем. Убивал тех, кто не разделял его взглядов. Убивал за то, что они не поддерживали его.

– Нет! – отрицаю я. – Отец никогда…

Звучит выстрел, и я умолкаю. Пленник, сидящий перед отцом, падает.

– Ты, – продолжает Касс, – знаешь правду. Это твое подсознание. Эксперимент не может создавать то, чего не было. Он отыскивает в твоем уме то, что ты забыла, и показывает тебе это, напоминает.

Касс врет. Ее ни одного дня не было на площади, она не сидела рядом с отцом и не видела того, что происходило. Бешено сержусь на Касс. Пускай мы и пребываем в моем подсознании, и она стоит передо мной лишь потому, что Эксперимент отыскал ее в глубинах моего разума, но она не должна мне лгать.

Картинка смещается. Мы снова находимся в белой комнате. Но мы не одни, появилась Аарон Селестайн, которая впритык смотрит на меня и говорит:

– По всей стране мы собирали раненых и убитых вредителями. Число жертв повергло нас в шок. Тысячи! Тысячи ни в чем невинных жизней… Они не поддержали восстание и за это поплатились собственной драгоценной жизнью.

– Такие, как наш отец, зверски убивали людей. Никого не жалели. – нажимает на каждое слово Касс.

Убеждаю себя не слушать и не верить ей. Мы в моем подсознании, она цинично очерняет. Она ничего не знает. Бунтари, которых они оскверняют, никогда бы никого не казнили, потому что они борются против несправедливых расстрелов и против беззакония.

– Поняв, что ситуация усугубляется, мы не остались в стороне. Мы начали действовать. – утверждает Аарон Селестайн. – Очистка – все, что у нас оставалось. Мы остановили вредителей.

– Поэтому они расстреляли отца. – говорит Касс. – Он был опасен. Не владел собой. Он издевался над людьми. Его должны были остановить. Я говорю это, Харпер, потому, что ты это отлично понимаешь.

Я в замешательстве. Не понимаю: верить Касс или нет. Что со мной происходит?

– Чтобы предотвратить дальнейшее развитие насилия со стороны вредителей мы создали армию. – монотонно тараторит Селестайн. – Охотники отлавливают вредителей, Охранники – гаранты порядка на всей территории страны.

В моей голове появляется довольно реалистическая картинка: я стою у входа одного из департаментов; главные ворота открыты; несколько сотен людей, создавших живой коридор, затаились в ожидании. Появляются большие машины, набитые людьми в форме и с оружием, присутствующие взрываются криками, выражая радость и счастье.

– Основная масса войск распределилась по всему государству. – объясняет Селестайн. – Население приветствовало их с невероятным воодушевлением, ибо наконец-то люди получили свободу.

Глубоко вдохнув, Аарон Селестайн обходит меня и продолжает:

– Они не только противостояли угнетателям жившего там народа, но и представляли собой объединителей и миротворцев. Несмотря на импульсивный отпор вредителей, они помогли создать общество, которому мы хранили верность, которым сейчас духовно едины.

– Пойми. – Я слышу свой собственный голос, и, повернувшись, вижу точною копию себя. – Недопустимые провокации… усиленная травля… и запугивание наших соотечественников вредителями… – говорит Тринадцать, – Мы должны решить эту проблему раз и навсегда.

Рассматриваю точную копию себя. У нее достоверно такой же вид, как и у меня: зеленые глаза, темные волосы заплетены в колосок, даже голос.

– Чтобы защитить государство от дальнейших угроз, мы должны сплотиться и противостоять.

– Ложь! – снова звучит мой голос. Еще одна моя точная копия приближается к нам. Тринадцать номер 2.

Две точные копии стоят по обе стороны меня.

– Мы же знаем, что это неправда. – молвит Тринадцать номер 2. – Они заставляют нас поверить в то, чего нет. Вспомни нашего отца. Он не был опасным. Он был скромным, задумчивым, молчаливым, веселым и грустным, иногда рассеянным, но не опасным. Они хотят подменить его добрый образ в твоей памяти! – Она указывает на Тринадцать номер 1.

– Примитивная ложь! – отвечает копия номер 1. – Она хочет, чтобы мы верили ей. Но вспомни, это отец учил нас стрелять. Нет, мы не научились этому самостоятельно! Это он говорил нам, что власть опасна. Все время он то и делал, что всех ругал, потому что боялся всего, что ему не нравилось. Все время он говорил о подрыве какой-то системы. Он хотел все разрушать.

Абсолютно ничего не понимаю. Почему Эксперимент изменился? Раньше суггестором была только Аарон Селестайн. Возможно, Эксперимент не так уж и прост относительно моих общих предположений? Может эта система куда умнее? Подбирает специальный ключ к каждому подопытному, чтобы как можно глубже внедрить информацию. Ведь все происходит, когда мы спим, когда выключается сознание и подсознание становится более доступным. После пробуждения, мы как полагающееся думаем, что это был всего лишь безобидный сон. Естественно, некоторые доли загруженной информации забываются, но кусочки не потерявшихся данных накапливаются. И волей неволей мы в них верим. Думаем, что это является правдой. Наверно, именно об этом предупреждал меня Люк.

Но что происходит сейчас? Две идентичные копии меня оспаривают друг друга. Если одна из них является порождением Эксперимента, то откуда взялась вторая? Неужели ее создало мое подсознание, чтобы помочь мне отбить информационную атаку. Или я ошибаюсь?

– Пропаганда стала мощным оружием воздействия на умы. – самоуверенно утверждает Тринадцать номер 2. – Они умело создают образ врага. Затем разжигают и поддерживают чувство ненависти к вымышленному противнику. Они хотят, чтобы мы стали беспрецедентно жестокими и бесчеловечными воинами. Они превращают нас в убийц. Вот почему мы не должны им верить!

Натужно морщу лоб, и касаюсь висков – голова раскалывается от боли.

– Они обе не правы. – встревает Касс, сжимая мои руки в своих ледяных ладонях. – Только я. Только я знаю правду! Ты можешь думать, что мы изверги, искажающие умы и реальность. Но, нет. Мы всего лишь боремся за чистоту умов! Помогаем вам мыслить шире. Эксперимент помогает освободить нас и направить на верный путь. Эксперимент показывает кто мы такие, кто нас окружает, кому можно доверять. Эксперимент – это то, в чем мы нуждались. А мы всегда нуждались в помощи, чтобы разобраться во всем. Мы не могли этого сделать самостоятельно, но нам помогают.

– Мы не настолько доверчивые, чтобы поверь, что Эксперимент – это хорошо! – выдает Тринадцать номер 2. – Так или иначе, это все ложь. Вранье – все, что мы видим и слышим. Нас нагло программируют, чтобы мы верили в то, чего в действительности нет. Благодаря эффективному внушению нами манипулируют, и мы не можем позволить себе стать их марионетками.

Касс сжимает мои руки еще крепче.

Где-то, в глубине ума, закрадывается мысли, что Тринадцать номер 2 права. Иначе я бы ее не создала. Ее основная обязанность защитить меня от Эксперимента.

Касс сжимает мои руки так крепко, что они начинают болеть. Ни одна мышца на ее безупречном лице не дрогнула за все время. Касс походит на обездвиженную восковую фигуру с пустыми стеклянными глазами.

Пробую выдернуть руки. Снова и снова.

Вокруг появляется множество моих копий. Целая армия. Их так много, что невозможно сосчитать. И они взяли меня в плотное, нескончаемое оцепление.

Прилагая немалые усилия, я все же вырываюсь, и отталкиваю Касс. Как только она наклоняется, чтобы упасть, ее тело расщепляется на тысячи кусочков, разлетающихся по воздуху, точно как дым, и исчезают.

Срываюсь с места и бегу. Бежать, собственно, нет куда. Не знаю почему, но я надеюсь прорваться. Но, едва миную первый ряд «солдатов» Эксперимента, как они хватают меня в цепкий обхват. Снова пытаюсь выскользнуть из их сильных рук, но у меня ничего не получается. Закрываю глаза, и неистово желаю проснуться. Мне нужно, необходимо очнуться! И вдруг появляется дивное ощущение легкости, будто я нахожусь в свободном падении.

Аарон Селестайн говорит:

– Под единым флагом, в одно государство, мы объединили несколько племен, коммун и назвали их Департаментами.

Открываю глаза и осознаю, что я и Аарон Селестайн стоим в пустом вагоне поезда. Ни окон, ни дверей он не имеет. Железные стены поезда движутся с неописуемой скоростью, создавая легкий ветерок.

Аарон Селестайн одета в темно-красное платье, на губах алая помада, волосы уложены за уши.

Флаг Богема черного цвета, на фоне которого вращаются два охваченных огнем кольца: одно кольцо означает прошлое, второе – будущее.

Аарон Селестайн продолжает:

– Тогда нация одолела всех противников этой великой идеи. Несчетные потери в борьбе, вскоре, олицетворяли триумф. Мы не сдались перед соблазном отступить.

Внимательно наблюдаю за уже равнодушной физиономией Селестайн.

– После того, как внутренние враги были уничтожены и подавлены, внешние – попытались вмешаться в дела страны.

Окружение меняется и затуманивается. Густой дым окутывает все, создавая невозможность смотреть дальше, чем на два-три метра. Вокруг мечутся вооруженные люди, безостановочно стреляя. Я будто попала на поле битвы настоящей войны. Высоко в небе пролетает самолет. Вскоре, раздается взрыв и куски вырванной травы и гальки сырого грунта разлетаются в радиусе десятка метров. На меня дождем сыпется грязь.

Воины бегут в хаотичном порядке, усиленно паля из оснащенных винтовок.

Некоторые люди защищены пуленепробивными жилетами и касками, другие просто в порванной и испачканной форме.

Над головой мелькает что-то похожее на небольшие сувенирные мешки. Как только они падают, сразу же взрываются. Взрывы похожи на вспышки огня, потом разлетается цветной порох, и серая занавесь дыма окрашивается.

Химический порошок оседает на открытые части тела и одежду, разъедая ее, и обжигая. Боль нестерпимая. Кожа покрывается выделяющими непонятную слизь язвами, а одежда превращается в густую жидкость, и отекает тянущимися каплями. Дышать невозможно – попадая в дыхательные пути, химикаты обжигают сильнее пламени.