Текст книги "Немецкий детектив"

Автор книги: Ханс Кирст

Соавторы: Вернер Тельке,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

– Он что, хотел на тебя нажать?

– Ни в коем случае. Он только продемонстрировал свои возможности. Хотел любой ценой попасть в нашу редакцию. Он очень нас ценил, особенно меня и тебя. А я, естественно, не хотел упускать такого ценного сотрудника.

– Только теперь он погиб. И меня это убивает. Где же был его пресловутый нюх, если он не заметил, что дело запахло керосином? Как это могло случиться, что он прямо на улице дал раздавить себя в лепешку?

– Перестань, пожалуйста, мне и так нехорошо, – устало остановил его Вардайнер. – Как вспомню, так с сердцем плохо.

– Тебе бы, Петер, хоть немного отдохнуть. И вообще разрядка нужна.

– Ты прав, но не могу, пока все это не останется позади!

– Нет, тебе явно нужно переключиться! – заботливо настаивал Гольднер. – Не хочешь расслабиться? Ингеборг тебя ждет, она мне говорила, а моя квартира всегда в твоем распоряжении.

– Да, Ингеборг, – нерешительно протянул Вардайнер, словно сам вслушиваясь в свои слова. – Конечно, она ужасно милая… И с ней было прекрасно. Но продолжать я не хочу.

– Ты хочешь сказать, что уже не можешь?

– Не в этом дело. – Вардайнер говорил тихо, словно убеждая сам себя. – Но вот Сузанна… Какая бы ни была она жена, в эти тяжелые дни она со мной… Я это знаю и не хочу ее потерять.

– Тогда тебе лучше сказать все Ингеборг прямо. Поговори, она девушка умная. Ключ для нее я оставил у портье, наверное, она уже ждет.

* * *

Поверенный в делах Шлоссер сказал во время частного визита к генеральному прокурору доктору Гляйхеру:

– Уверяю, я не стал бы вас беспокоить, не знай о вашей самоотверженной борьбе с нарушениями законности. И на этом весьма настаивали мои клиенты, господа Тириш и Шмельц. Дело не терпит отлагательства.

И доктор Шлоссер предложил доктору Гляйхеру фотокопии оттисков полос завтрашнего номера «Мюнхенских вечерних вестей». На первой – статья Вардайнера, на второй – некролог Хорстману, на третьей – статья с документальной информацией, дополнявшей первую. К ним адвокат присовокупил заявление хозяев «Мюнхенского утреннего курьера», что по закону они являются владельцами использованных материалов. И, наконец, свое собственное обращение к генеральному прокурору, в котором требовал принять меры, чтобы до окончательного решения вопроса о принадлежности спорных документов использование их нынешним владельцам было запрещено.

Тщательно проштудировав документы, Гляйхер заметил:

– Да, выглядит неважно. Уже даже сам образ действий. Провокационный удар, который противоречит самим основам корректного поведения и совершенно чужд всем принципам, на которых основано наше свободное демократическое общество. Но с другой стороны, есть некоторое несоответствие… Вы представили мне страницы газеты, которая еще не вышла. Кто гарантирует мне, что статьи выйдут в свет именно в этом виде? И еще, коллега, требование принять меры против использования материалов, принадлежность которых еще предстоит установить суду, в первую очередь касается лица, против которого материал направлен, то есть Шрейфогеля. Вы имеете полномочия действовать и от его имени?

– К сожалению, нет, – признал Шлоссер, несколько выведенный из себя юридической педантичностью Гляйхера. – Но, полагаю…

– Ну ладно, попробуем немножко на них поднажать. – Прокурор потянулся к телефону. – Думаю, кое-чего мы добиться сумеем.

Решительно набрав номер «Мюнхенских вечерних вестей», он велел соединить себя с руководством. Поскольку Бургхаузен был в отъезде, а Вардайнер «вышел по служебным делам», Гляйхеру пришлось удовольствоваться заместителем шеф-редактора Замхабером.

– Герр Замхабер, я случайно узнал, что в вашей газете должен появиться некролог Хайнцу Хорстману. И он содержит несколько, по-моему мнению, недопустимых формулировок, особенно в отношении возможных причин его гибели. Я вас предупреждаю, что следствие продолжается и результатов пока что нет. Вашу статью в этих обстоятельствах можно расценивать как вмешательство в деятельность правоохранительных органов.

– Герр прокурор, некролог Хорстману, хотя вы с ним успели ознакомиться, пока что не отредактирован. Мы благодарим вас за звонок, и уверяю вас, что его окончательная редакция будет полностью выверена, чтобы исключить положения, допускающие неверные толкования. Нет ли у вас еще каких-нибудь претензий?

Шлоссер мрачно взглянул на Гляйхера.

– Видно, ничего тут больше не сделать!

– Все это мне очень не нравится, – сердито ответил Гляйхер. – Такое впечатление, что кто-то испытывает терпение наших правоохранительных органов. Я поручу одному из наших лучших работников, прокурору Штайнеру, заняться этим делом. На него можно положиться. К счастью, именно сегодня он дежурит.

* * *

Карл Гольднер чуть позже, но, к сожалению, уже слишком поздно, в беседе со своим новым приятелем фон Готой рассказал:

– Петер Вардайнер мне симпатизировал о самого начала. Мы с Зоммером были, пожалуй, самыми популярными и одними из самых высокооплачиваемых журналистов в Мюнхене. Вардайнер мне говаривал: «Ты-то еще можешь жить как угодно и с кем угодно. Не представляешь, как я тебе завидую. Я со всеми своими миллионами при всем желании этого позволить не могу».

Отчасти это было правдой, но он все же преувеличивал. Ведь и я не живу так просто и беззаботно, как некоторые думают. Знали бы они, к примеру, сколько времени и нервов я потратил, чтобы избавиться наконец от своей последней приятельницы.

Вардайнер вообще жил иллюзиями. Например, вечно мечтал о простом и естественном сексе. Верил, что существует мир чистой и бескорыстной любви, где женщины отдаются мужчинам только из радости и удовольствия. И был несколько наивен, что свой возвышенный идеал искал среди продавщиц, официанток и прочей прислуги.

Я помог ему найти одну девушку, которая соответствовала его представлениям. Понятия не имел, какие из этого возникнут проблемы. У меня просто фантазии не хватило. Верьте мне, дружище, эти нежные и с виду неопытные юные дамы могут усложнить жизнь до того, что и жить не захочется.

* * *

Из донесения о наблюдении за парой Вардайнер – Ингеборг Файнер:

«Объект наблюдения: здание редакции «Мюнхенских вечерних вестей».

Место, откуда велось наблюдение: французский винный подвальчик напротив редакции.

Время наблюдения: 16.00–24.00.

Отслеживаемая особа – Ингеборг Файнер, чья личность подтверждена по имевшемуся фотоснимку, – покинула здание редакции в 17.05. В 18.05 за ней последовал Петер Вардайнер, чья личность тоже была подтверждена. Оба направились пешком в дом на Унгерштрассе, где находились в квартире, расположенной в мансарде четвертого этажа.

Хозяин квартиры – Карл Гольднер.

Донесение составила ассистент Ханнелора Дрейер и передала инспектору Фельдеру».

* * *

– Ты меня не любишь, – хорошо поставленным голосом пожаловался Александр Бендер. – Но тогда зачем ты пришла?

Лежа на постели, Сузанна задумчиво смотрела на него.

– Я сама не знаю, почему здесь. Видимо, мне нужно разобраться в себе, понять, что со мной происходит.

– Ну спасибо! Значит, я тебе подопытный кролик!

Бендер, знаменитый, захваленный критиками и обожаемый публикой артист, был возмущен. Его самомнение дало серьезную трещину, когда он понял, что Сузанна не принимает его всерьез.

– Я тебя чем-то обидел? – не отставал он. – Слушай, мужчины вроде меня на улице не валяются. Что тебе, собственно, надо?

– Человека, который преодолеет свой эгоизм и будет просто нежен со мной, – прошептала она. – Человека, который даст мне утешение, забытье и искупление. Пусть даже на миг.

– Это фантазии, годные для девицы-подростка, – поморщился Бендер.

– Но ведь должен же быть на свете такой, – настаивала Сузанна. – Я ищу его всю жизнь.

– И никогда не найдешь, во всяком случае это не твой муж. Вся эта идеальная любовь – так, пустой звук.

– Ты уверен? – Она села, лицо озарила нежная улыбка. – А если я уже встретила когда-то мужчину, который мог мне дать все это?

Говорила она об Анатоле Шмельце.

* * *

Из воспоминаний об Анатоле Шмельце пятидесятых годов

1. Аннабелла Шурланд, супруга издателя художественной литературы Зигфрида Самуэля Шурланда из Франк-фурта-на-Майне:

– …Мне так повезло провести вместе с ним отпуск в окрестностях Берхтесгадена. Он был очаровательным партнером, сердечным другом, настоящим рыцарем, внимательным, но ненавязчивым. И полным заразительного оптимизма. Его жизнелюбие поражало. Он был так поэтичен! Нет, то лето с Анатолем было незабываемым. Но, тогда же записала в дневнике, слишком коротким.

2. Фелиция Вайснер, редактор «Мюнхенского утреннего курьера»:

– Однажды я удостоилась чести с ним переспать. И навсегда зареклась. Не потому, что он оказался несостоятелен, а в основном потому, что он жутко уделал мне простыни. Пришлось тут же менять все белье. А у меня в то время было его всего два комплекта, на большее в его заведении я заработать не могла. А потом стало еще хуже. И этот сукин сын вел себя так, словно ничего не случилось! Увидев меня, начинал: «Как я рад тебя видеть, Фелиция!» или «Замечательно, что мы встретились! Надо бы нам поговорить!» И так без конца. А поскольку я не собиралась больше спать с ним, постарался отравить мне жизнь: тайком натравливал на меня моего начальника, чтобы тот придирался.

3. Доктор медицины Марианна Ольмюллер:

– …И его руки, его нежные, ласковые руки, которые так умели ласкать, которые словно открывали неслыханную прелесть и обнимали обожающим жестом…

Это было нечто большее, чем простое мужское желание. Кстати, в то время у Анатоля с потенцией уже было неважно. Я-то знаю, я врач.

* * *

– Ну и что, герр Вольрих, вы подумали над моими вопросами? – спросил комиссар Циммерман.

Вальдемар Вольрих, принимавший Циммермана в своем кабинете, выглядел крайне нервозно.

– Поймите, я сейчас очень занят. В любую минуту я жду звонка от генерального прокурора доктора Гляйхера, если вам это имя о чем-то говорит. Кроме того, сегодня вечером на балу будет министр экономики, и я отвечаю за его встречу. Не могли бы мы встретиться завтра?

– Разумеется, – сдержанно подтвердил Циммерман. – На допросе в полицай-президиуме в десять, одиннадцать или двенадцать, как вам будет угодно, герр Вольрих.

– Я буду в вашем распоряжении.

– Отлично. Но позвольте мне еще один формальный вопрос. Где вы были те полтора часа во время бала прессы? Спрашиваю я только для того, чтобы исключить этот пункт из своего плана расследования. Ответ я и так знаю.

– Но комиссар! – едва ли не гордо начал Вольрих. – Вы, конечно, понимаете, все мы люди…

– Разумеется, герр Вольрих, – кивнул Циммерман. – Потому что все мы люди, мы и не остаемся без куска хлеба. Одни молятся, другие убивают, здесь совокупляются, там умирают, то, что сегодня – большое чувство, завтра будет мотивом убийства. Нас ничто не может удивить.

– Ну ладно-ладно, – с нескрываемым облегчением согласился Вольрих. – Если вы уж так хотите знать, в критическое время с десяти до двенадцати мы с фрау Хорстман находились в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. В номере тридцать шесть. Надеюсь, вам не нужны подробности, чем мы там занимались.

– Четкая и правдоподобная информация, – удовлетворенно констатировал Циммерман. – Разумеется, мы ее проверим, но лично я верю вам.

– Ну и что дальше? – спросил удивленный Вольрих. – Вы даже не собираетесь заявить, что осуждаете мое аморальное поведение?

– Знаете, вопросы морали – это не моя специальность, – сухо отрезал Циммерман. – Оставим это, если хотим добиться хоть каких-то результатов.

* * *

Инспектор Михельсдорф из полиции нравов появился в дискотеке «Зеро» одним из первых. Сел он за маленький столик возле бара, где обычно сиживал Рикки – хозяин заведения. Безжалостным нажимом он добился, что Рикки согласился помочь чем угодно. Потому он так многозначительно кивнул Михельсдорфу, когда в заведение вошел юноша буквально ангельской наружности. Он направился к столу в правом дальнем углу и расселся там, как дома.

Наклонившись к инспектору, Рикки показал на имя под номером семь в его списке.

– Это он!

Приглашенный хозяином юноша подошел к бару, с нескрываемым любопытством оглядел Михельсдорфа и с усмешкой констатировал:

– Криминальная полиция, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – подтвердил Михельсдорф. – Кажется, у вас по этой части уже есть опыт.

– Больший, чем вы полагаете, и отнюдь не из приятных. Михельсдорф представился, юноша тоже назвал свою

фамилию – Циммерман. Михельсдорфу это ничего не говорило: только в Мюнхене с такой фамилией числится две тысячи восемьсот шестьдесят человек.

– Знаете вы некую Хелен Фоглер? – спросил Михельсдорф.

– Знаю-знаю. – Казалось, юного Циммермана это развеселило. – Что, адресок дать?

– Советую не обращать нашу беседу в шутку, – предупредил инспектор. – Я здесь официально, по делам следствия.

– Но я-то ни при чем? – небрежно и агрессивно бросил молодой человек. – Насколько я понимаю, я не подозреваемый и не свидетель и вообще не чувствую за собой никакой вины. Вы в лучшем случае можете просить меня сообщить вам интересующую вас информацию. А я могу ее вам дать – но исключительно добровольно.

– Вы, судя по всему, неплохо разбираетесь в работе полиции. – Михельсдорф вдохнул поглубже, чтобы сдержать себя, и продолжал: – Тогда что ж, поделитесь информацией о Хелен Фоглер.

– Ее тут знает почти каждый. Она весьма популярна.

– И вы с ней…

– Ну и что, разве это наказуемо?

– И как вы ее отблагодарили?

– Вы имеете в виду оплату известных услуг? Ну, это как водится. Ведь за катание на машине надо платить – за бензин, за износ, а иногда и за чистку. И здесь то же самое. Прежде чем приступить к делу, нужно заплатить за ужин и за выпивку. Да и за номер в отеле… Глядишь, двухсот марок как не бывало. По сравнению с этим у Хелен запросы гораздо скромнее.

– Премного благодарен за исчерпывающую информацию, – в тон ему ответил Михельсдорф. – Приму ее к сведению. Но у меня еще не меньше дюжины фамилий клиентов Хелен Фоглер. Надеюсь, от них я узнаю больше.

– Не сомневаюсь, засранцев хватает всегда и везде, – отрезал Циммерман-младший.

* * *

Из рапорта инспектора Кребса, начальника отдела полиции нравов:

«Инспектор Михельсдорф действовал в полном соответствии с предписаниями закона, и его поступки полностью соответствовали искомой цели. Он собирался доказать Хелен Фоглер, что ее образ жизни можно с точки зрения закона классифицировать как проституцию. Для этого необходимо иметь доказательства «регулярно вознаграждаемых половых отношений». Это весьма скользкая вещь. При желании в ней можно уличить немало дам из так называемого приличного общества. Но вот решающий момент – если Фоглер сама требовала оплату, да еще вперед.

Я убежден, Михельсдорф не собирался заносить Фоглер в реестр профессиональных проституток. Но ему нужно было припереть ее к стене, чтобы получить информацию о человеке, напавшем на нее».

* * *

– Вижу, вам не хочется продолжать разговор. Но это ничего, у нас в полиции нравов нервы крепкие, – заметил Михельсдорф.

– Это я слишком хорошо знаю, – подтвердил Циммерман-младший.

– Прошу уточнить ваши данные. Имя, фамилия, дата и место рождения, адрес, род занятий…

– Может, вам еще сообщить род занятий моего отца? – довольно ухмыльнулся юноша.

– Хорошо, и кто же ваш отец?

– Старший комиссар криминальной полиции.

Инспектор Михельсдорф взглянул на него с нескрываемым удивлением. Допрашивать сына знаменитого криминалиста – такое с ним за двадцать лет службы случилось впервые.

Глава VI

Цепная реакция

1. Из телефонного разговора директора Тириша с банкиром Шрейфогелем:

Тириш: У меня для вас не слишком утешительные известия. В завтрашнем номере «Мюнхенских вечерних вестей» выйдут две статьи о спекуляциях земельными участками…

Шрейфогель: И что вы предприняли?

Тириш: Все, что было в наших силах. Пригрозили подать на них жалобу, попытались добиться судебного запрета публикации материалов до решения вопроса их принадлежности, направили к ним нашего поверенного в делах и пытались договориться. Но Вардайнер был непреклонен.

Шрейфогель: Вашими рассказами я сыт по горло. Вы ничего не добились, не сумели даже остановить эти статьи, значит, нарушили наш уговор. Жаль, очень жаль. Придется обратиться к другим. Премного благодарен, герр Тириш!

Едва повесив трубку, Шрейфогель набрал номер своего приятеля, банкира Борнекампа из Кёльна. Бернгард Магнус Борнекамп был президентом банковского дома, влиявшего на жизнь всей Федеративной Республики. Его вес в экономике и финансовые возможности едва ли не превышали возможности государства.

2. Из телефонного разговора директора банкира Шрейфогеля с банкиром Борнекампом:

Шрейфогель: Могу я обратиться с просьбой? Срочно нужна помощь.

Борнекамп: Разумеется, о чем речь?

Шрейфогель: Дело в двух статьях, которые могут появиться в завтрашнем издании одной из здешних газет – «Мюнхенских вечерних вестях». Они содержат информацию о купле-продаже земельных участков, происходивших якобы при соучастии нашего земельного правительства и властей ФРГ. Все это, разумеется, безответственный вымысел, и мы намерены обратиться в суд. Но когда столь провокационные и спорные материалы появляются на страницах газет, всегда существует опасность…

Борнекамп: Согласен с вами. Поручите, дорогой Шрейфогель, чтобы ваши сотрудники собрали необходимые материалы и поскорее их передали моим людям, конкретно – доктору Кетлеру. Когда все будет готово, я ознакомлюсь и приму меры.

Шрейфогель: Премного благодарен.

* * *

Бернгард Магнус Борнекамп работал в своем кабинете на вилле неподалеку от Кёльна. Кабинет был обставлен с дорогой солидностью, но без броской роскоши. Личный поверенный доктор Кетлер, тридцатишестилетний юрист, говоривший на пяти языках, включая русский, и старательно штудировавший китайский, за неполный час представил ему все, что удалось собрать:

а) фотокопии статей, готовых к печати в «Мюнхенских вечерних вестях»;

б) присланный по телетайпу перечень мер противодействия, безуспешно предпринятых «Мюнхенским утренним курьером», включая резюме разговора доктора Шлоссера с Вардайнером;

в) детальную информацию о «Мюнхенских вечерних вестях»: владельцы и соиздатели Бургхаузен и Вардайнер; у каждого по пятьдесят процентов акций, тираж 120 тысяч экземпляров, субботнее издание – 180–200 тысяч экземпляров, приблизительная оценка имущества издательства, включая типографию, здания и филиалы, – 120–150 миллионов марок.

Банкиру Борнекампу это не показалось пустяком; хотя обычно он оперировал гораздо большими суммами, но знал, что любая мелочь может иметь непредсказуемые последствия.

– Распорядитесь подготовить еще информацию о «Мюнхенском утреннем курьере».

– Над этим уже работают, – с готовностью доложил доктор Кетлер. – По первым оценкам они примерно сравнимы.

Борнекамп полистал тщательно подобранные бумаги. Нашел, что «Папир юнион», одна из фирм его собственного концерна, поставляет «Мюнхенским вечерним вестям» бумагу. Доставку большей частью производит «Евротранспорт», тоже его фирма. А «Рейнско-Рурская компания» – держатель договора на поставку нового оборудования – тоже принадлежит ему.

– Отлично! Соедините меня с Бургхаузеном! Но того нигде не было.

– Тогда с Вардайнером!

Но и Вардайнера найти не смогли.

Борнекампа это отнюдь не вывело из себя. По кратком размышлении он велел:

– Соедините меня с земельным министром юстиции!

* * *

Когда комиссар Циммерман раскручивал какое-то дело, для него и его сотрудников присутственных часов не существовало. Днем и ночью в отделе гудел народ.

Организатором непрерывных и неформальных рабочих совещаний, «посиделок», как именовал их фон Гота, обычно был не сам Циммерман, а в основном Фельдер, их главная организующая сила, который, как пчелка, собирал все, что принесли сотрудники: заметки, донесения, документы.

Циммерман лишь изредка вставал из-за стола и пересаживался к дискутирующим сотрудникам. И сразу беспорядочные споры превращались в эффективные, хотя и неформальные обсуждения.

В тот вечер по знаку инспектора Фельдера первым начал фон Гота:

– Фрау Шмельц собиралась развестись с мужем. Хорстман, видимо, хотел обеспечить ее доказательствами, облегчающими задачу. Но не успел. Гольднер полагает, что после Хорстмана должно было остаться множество взрывоопасных материалов о личной жизни некоторых видных людей.

Фельдер, у которого в голове, как в архиве, уже были упорядочены все данные по делу Хорстмана, доложил:

– Материалы эти, скорее всего, у Хельги Хорстман или у Лотара, кое-что, возможно, у Вардайнера. Хочу напомнить, что на месте преступления мы не нашли следов того, что жертву обыскивали. Судя по этому, убийца знал, что Хорстман не имеет привычки держать бумаги при себе. Целью убийства, вероятно, было воспрепятствовать Хорстману воспользоваться материалами, попросту навсегда заткнуть ему рот.

– Не слишком ли категорично? – усомнился фон Гота.

– Я только исхожу из фактов, которые просто бьют в глаза, – обиделся Фельдер. – И не хочу навязывать никаких выводов.

– От дорожной полиции ничего нового? – спросил Циммерман.

– Их техники, – доложил Фельдер, успевший успокоиться, – под командой Вайнгартнера как раз пытаются по глубине колеи и типу грунта вычислить вес машины, использованной убийцей. Результаты будут завтра.

– А что у вас, коллега Дрейер? – спросил Циммерман.

– Слежка за Ингеборг Файнер дала результаты, – доложила та. – Файнер встретилась с Вардайнером в чужой квартире, оставались они там около двух часов. И в то же время визит в другую чужую квартиру нанесла жена Вардайнера. Подробности переданы Фельдеру.

– Похоже, – невозмутимо заметил Циммерман, – что на поверхность всплывает одна постельная история за другой. Это не должно нас волновать и тем более отвлекать от нашей основной задачи. Но я все-таки хочу вам сообщить, что те два часа, на которые пришлось убийство и на которые у Вольриха с женой Хорстмана не было алиби, они вместе провели в отеле «У трех медведей».

– Но по всем инструкциям мы должны поставить в известность полицию нравов, – педантично заметил Фельдер.

– Давайте, только предварительно еще раз все проверьте, – согласился начальник. – И вообще, хочу вам посоветовать быть поосторожнее с этой кучей дерьма, скрытой роскошными шелками и бархатом. Никогда не известно, во что там вляпаешься.

* * *

– Вы уволены! – заявил Альбрехт Нейдхаммер, начальник отдела кадров «Мюнхенского утреннего курьера». – Мы разрываем ваш контракт в кратчайший срок!

– А можете вы мне сказать, с какой стати? – возмутилась секретарша Антония Бауэр, которой он сообщил эту жуткую новость.

– У нас для этого предостаточно весьма и весьма серьезных причин, – начал тот объяснять. – Мы выяснили, что вы в последнее время стали работать гораздо хуже, вам недостает рвения и ответственности за дела фирмы. Кстати, нам известно, что ваша личная жизнь не в порядке, что весьма прискорбно, но не имеет отношения к принятому решению.

– Вот, значит, как? Да вся ваша фирма – готовый обезьянник, где, если хочешь жить, святошу корчить не приходится!

– Я не хочу слышать это! И обсуждать буду лишь ваше увольнение. Если желаете объяснений, обратитесь к Вольриху.

* * *

Вальдемар Вольрих принял Антонию Бауэр сразу же. С деланым участием попытался положить руки ей на плечи, но Тони увернулась. Тогда отвел ее к дивану и сел рядом.

– Просто неслыханно, что позволяют себе кадровики! – огорченно заявил он. – Но я уже поговорил с ним. Спросил, как ему в голову пришло вас уволить. А он в ответ – что, я, мол, хочу отменить его решение? И знаете, Тони, что я сказал? Что ни одно решение не окончательно, если, конечно, человек, которого оно касается, может быть вам полезен.

– И что я должна сделать, чтобы вы отменили это решение?

– Ничего, милая Тони, – уверял ее Вольрих, поглаживая по плечу. Заметив, что та не отстраняется, он, разумеется, истолковал это как доказательство своей неотразимости. – Единственное, чего мы от вас ждем, моя милая, – это охотное и старательное сотрудничество. Я бы сказал так: понимание и желание.

– И вы не собираетесь со мной переспать?

– С удовольствием, Тони, но не обязательно сейчас – Вольрих полыценно ухмыльнулся.

«Боже, – говорил он себе, – разве есть на свете такая, чтобы я ее захотел и не заполучил? Я не упустил ни Ханнелору из рекламного, ни Лотту из отдела культуры, ни Марго из местных новостей. А Фелиция из рубрики «Для женщин» или Ил она из администрации – те даже и не пытались, так что успех на всех уровнях. И вершина – Хельга Хорстман. Рядом с ней эта Бауэр – только мелкий трофей в обширной коллекции».

– Но перейдем к делу, – напомнил он ей, а заодно и себе. – Я хотел бы узнать от вас кое-что конкретное.

– Небось о Лотаре? Ну сплю я с ним время от времени, разве это так важно?

– Да нет, это мне совсем неважно. – Вольрих старался казаться человеком, который в состоянии понять и принять все что угодно. – Я знаю, что Лотар с вами предпочитает говорить о более приятных вещах, чем о работе, но все равно вы о нем должны кое-что знать.

– Если я верно понимаю, вас интересуют бумаги Хорстмана?

– Отлично, Тони, вы все понимаете с полуслова. Ну так и что вы решили? Есть у вас желание рассказать кое-какие мелочи, которые так важны для нас? Например, что в этих бумагах и, главное, где бы их найти? И мы в два счета отменим ваше увольнение. А если вы достанете мне эти бумаги, вполне можете рассчитывать на приличное повышение.

– Какой же вы мерзавец! – сказала Антония Бауэр. Вольрих рассмеялся, хотя и через силу.

– Кем, интересно, ты себя воображаешь? Будущей женой редактора, который если не возьмется за ум, то быстро вылетит с работы? Так что, милочка, довольно разговоров – не позже чем завтра эти бумаги должны быть у меня на столе!

* * *

Когда инспектор Михельсдорф, продолжавший следствие по делу Хелен Фоглер, поздно вечером снова зашел в дискотеку «Зеро», ему тут же дал знак Рикки.

– Номер девять из вашего списка уже здесь!

– Так давайте его сюда!

Михельсдорф присел за стол Рикки. Юноша, приближавшийся к нему, сразу вызвал у него неприязнь. На таких молодых людей у него был нюх – слишком много он о них знал.

Юноша сел без приглашения и сразу начал:

– Можете не представляться, инспектор. Вы, насколько я знаю, из полиции нравов. В ваших списках есть моя фамилия, а что вам от меня надо, уже сказал Манфред Циммерман.

– Если вы собираетесь напомнить мне о папаше Циммермане…

– Знаете, моя фамилия Шмельц, но я не собираюсь напоминать даже о своем папаше…

– И кто ваш отец, я тоже знаю, – резко оборвал инспектор. – Только это тут ни при чем. Что вы знаете о Хелен Фоглер?

– То же самое, что и мой друг Манфред. Время от времени мне случалось с ней… поужинать, сходить в кино, распить бутылочку вина. Иногда случалось сделать ей подарок – скажем, несколько грампластинок, новое платье, деньги на такси, чтобы вернуться домой… Но ведь это не наказуемо, не так ли?

– Сколько вы ей давали денег?

– Всегда достаточно. Могу себе это позволить, ведь мой отец…

– Не вмешивайте сюда вашего отца!

– Послушайте, Михельсдорф, вы явно знаете, кто мой отец. Зато не знаете, как он ко мне относится. А он готов ради меня на все!

– Вы собираетесь меня запугать? – Теперь и Михельсдорф вышел из себя. – Ну тогда хватит шутить!

– А разве вы вообще способны на шутку? – скептически бросил Амадей, сын Анатоля Шмельца. Он представления не имел, на кого нарвался.

* * *

Беседа ассистента фон Готы с бывшим сотрудником афинской полиции Яносом Д., который находился в Мюнхене:

Фон Гота: До того как покинуть Грецию, вы были сотрудником афинской полиции?

Я нос Д.: Вы правы, но только отчасти. На самом деле все сложнее. Я состоял в антиправительственной боевой организации и поступил на службу в полицию с ее ведома, чтобы получить доступ к информации о готовящихся полицейских акциях и предупреждать товарищей. Когда земля начала гореть у меня под ногами, я эмигрировал. Попросил политического убежища в ФРГ.

Фон Гота: И еще в Афинах вы познакомились с Хайнцем Хорстманом?

Янос Д.: Я опекал его и помог добыть некоторые весьма важные материалы. Все – с согласия нашей организации.

Фон Гота: Хорстман был арестован. Почему?

Янос Д.: Его предали. Причем его же немецкие друзья. Он был им слишком неудобен. Не только потому, что собирал материалы, опасные в политическом плане, но еще и совал нос в личную жизнь своего прямого начальника и работодателя.

Фон Гота: Могу ли я толковать ваши слова так, что человеком, донесшим о его деятельности в афинскую полицию и тем самым вызвавшим его арест, был доктор Шмельц?

Янос Д.: Я не могу утверждать этого на сто процентов, но и не исключаю. Знаю точно, что Хорстмана арестовали, когда он пытался проникнуть на виллу актрисы Марии К., где, как обычно, пребывал доктор Шмельц. Там же находился и его шофер Хесслер.

Фон Гота: Греческая полиция подвергала Хорстмана интенсивным допросам?

Янос Д.: Вы имеете в виду, пытали ли его? Да, всю ночь. Поэтому он так выглядел наутро – едва мог говорить. Так вышло, что к самолету его доставил я. И вот тогда он сказал: «Я у этой сволочи в долгу не останусь!»

* * *

Из отчета инспектора Фельдера о беседе с фрау Хельгой Хорстман, проведенной в присутствии ассистентки Ханнелоры Дрейер:

«Место: квартира супругов Хорстман на Максимилианштрассе.

Время: воскресенье, 19.30–20.00.

Мы были приглашены в квартиру. Коллега Дрейер представила меня фрау Хорстман. Та настаивала, что желает говорить со мной наедине. По совету коллеги Дрейер я согласился, но она находилась в прихожей и оставила двери в гостиную приоткрытыми».

– Наконец-то в криминальной полиции нашелся порядочный мужчина! – приветствовала Фельдера Хельга Хорстман. Как обычно, на ней был лишь легкий халатик. На диван не села, а почти легла.

– Слава Богу, это не старая перечница вроде Циммермана или напомаженный пижон вроде фон Готы. Мужчину с первого взгляда видно!

Фельдера такое начало не смутило. Ко всему, что можно было ожидать от хозяйки, его по дороге подготовила Ханнелора Дрейер. И она не преувеличивала.

– Могу я вас просить ответить на пару вопросов? – вежливо спросил он.

– Вначале я у вас кое-что спрошу, – перебила Хельга. – Вы по работе часто вплотную имеете дело с женщинами, вот как со мной, например. Дрожи в коленках никогда не бывает?

– Нет, – честно ответил Фельдер. – В нашей работе обычно видишь столько грязи, крови и мерзости, что на близость женщины, даже хорошенькой, просто нет сил реагировать. И настроения тоже!

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Фрау Хорстман еще несколько раз пыталась перевести разговор на меня. Поэтому я попросил ее подтвердить, что во время убийства Хайнца Хорстмана она находилась в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. Она невозмутимо подтвердила это в полном соответствии с тем, что мы уже знали».