Текст книги "Немецкий детектив"

Автор книги: Ханс Кирст

Соавторы: Вернер Тельке,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

10. Комиссар Манхардт

Расстроенный, он снова восседал в кабинете, в душе проклиная все на свете: за три дня он так ничего и не добился. Ни следа Фойерхана и гермсдорфского грабителя, ни следа Швандта. Тоска, тоска… Нужно бы бросить все, как Гоген, мелкий банковский чиновник Поль Гоген, и пойти бродить по свету. Увидеть Мартинику, Арль, далекие южные моря и рисовать, писать, петь песни, любить, сражаться, творить и обретать…

Кто-то постучал. Он буркнул:

– Войдите!

Судя по донесшемуся смеху, это Кох, больше всего на свете обожавший дурацкие шуточки. Но когда в нос ему ударил не сладковатый запах любимого лосьона Коха, а грубая смесь алкоголя, табака и пота, Манхардт поднял глаза. И онемел, беспомощно шевеля губами, вставая с кресла, как в замедленной съемке.

– Вы… Швандт? – наконец выдавил он.

– Угадали, герр советник.

Манхардт проглотил слюну. Парень, которого ищет весь Западный Берлин, да вся Федеративная республика, входит к нему как старый знакомый…

– Как вы сюда попали?

– Такси. К самому крыльцу.

– Садитесь,– бросил Манхардт, чувствуя себя глупо и беспомощно, как робкий, строго воспитанный школьник, которого от нечего делать окликнул директор. Он просто не знал, что сказать. Его так и тянуло завязать со Швандтом остроумный диалог. Он прочитал десятки американских детективов и вечно старался говорить столь же хладнокровно и безжалостно, как их герои. Но когда доходило до дела, никогда не мог найти нужные слова.

– Можно курить? – Швандт достал французские сигареты без фильтра.

– Пожалуйста.– Манхардт разглядывал гостя.

Первое впечатление было очевидным: начальная школа, подсобный рабочий («Шеф, еще пару пива!»), забияка («Ну и поразвлекся я тогда с двумя фраерами: дал в морду – и с копыт; главное – были бы деньги, а там что-то придумаем»). Но Швандт чем-то его привлекал.

– Вы удивлены, что я здесь? – улыбнулся Швандт.

– Да, признаю.– Манхардт отметил, как Швандт изо всех сил старается вести себя прилично и аккуратно выражаться. Явно подражает образу гангстера-джентльмена. Но с чего бы ему являться добровольно? Или не видел иного выхода?

– Так спрашивайте! – Швандт взял с письменного стола дырокол и принялся дырявить лист бумаги.

– Почему вы пришли?

– За мной охотится весь Берлин. А когда награда возрастает до десятков тысяч марок, нельзя доверять даже лучшим приятелям и тем более – женщинам. Меня в конце концов все равно кто-нибудь выдал бы. Так что я предпочел прийти сам. И так уже все идиоты думают, что там был я.

Манхардт удивился.

– Вы имеете в виду – в Гермсдорфе? Налет на банк и похищение?

– А что же еще? – Швандт указательным пальцем постучал по лбу.– Почитайте газеты. В каждом номере по нескольку раз повторяют, что там был я.

– Да?

– Все с ума посходили!

– Почему?

– Потому что это не я!

– Вы хотите сказать…

– Как вы думаете, сидел бы я тут, если бы это сделал?

– Кто знает…– Манхардт с трудом переваривал неожиданную информацию. Разумеется, здорово, что Швандт уже дает показания, но как же ему досаждало, что он так и не смог выследить его и арестовать. Опять выставил себя на посмешище.

– Тогда я очень интересуюсь вашим алиби,– наконец сказал он.

Швандт ухмыльнулся.

– Непробиваемое… Моя сестра выходила замуж, и я был свидетелем. Когда стреляли в Гермсдорфе, я как раз был в мэрии Шарлоттенбурга, представьте себе!

Манхардт схватил телефонную книгу. В мэрии? Вот они. Шарлоттенбург, ага… Альт Литцов, 28… гм… 34-04-01… Набрав номер, он тут же угодил на сотрудника, которого искал. Сообщил свою фамилию и должность, обрисовал проблему. И через три минуты записал в протокол официальную информацию, что некий Томас Швандт, родившийся 2.10.1938 в Берлине, в искомое время участвовал в качестве свидетеля в обряде бракосочетания в шарлоттенбургской ратуше. Чиновник видел его паспорт, и на брачном контракте стояла его подпись.

– Ну вот! – воскликнул Швандт, который верно понял мину Манхардта.

Комиссар вздохнул и потер глаза. Драгоценное время потеряно даром: они гонялись не за тем.

– Значит, Фойерхану конец,– сказал он Швандту.– Вы с ним дружили, не знаете случайно, кому в банке он угодил в объятия?

– Нет, при всем моем желании.

Манхардт сразу почувствовал усталость, невероятную усталость. Зевал, глаза слезились, голова буквально падала на грудь. Он потерпел поражение – опять и снова. Фойерхан ему был просто безразличен – вчера он его ненавидел, но это был только минутный порыв. Нет, Фойерхан его совсем не занимал. Нестерпимым было лишь то, что приходится капитулировать перед неразрешимой проблемой. Такое же чувство он испытывал, разгадывая кроссворд, играя в шахматы или собирая модель железной дороги, но прежде всего при попытках установить связь между фактами. Он любил решать ребусы только ради удовольствия. Ничто не успокаивало лучше.

– Пока мы окончательно не проверим ваше алиби, останетесь у нас,– сказал он Швандту.– Нужно убедиться, что вас действительно опознает тот чиновник. Но с этим проблемы явно не будет… Ага, вот что еще: за что мы можем вас арестовать?

– Как это? – Швандт изобразил удивление.

– Послушай, парень, вчера вечером ты бежал сломя голову просто так – ни с того, ни с сего. А не вспоминаешь ли ты часом про бензоколонку на набережной Гогенцол-лернов? Налет, заправщика оглушили, забрали тысячу марок… Это очень похоже на тебя!

– Но… Что вы придумали? Я похож на такого идиота? Ведь меня только что условно выпустили. Вчера я убегал, потому что испугался. Чистый рефлекс, только и всего. Войдите в мое положение! Еще не хватало мне снова сесть в каталажку!

– И тем не менее я должен передать вас коллегам. Вы же знаете: если человек пытается бежать, как вы, тем самым он совершает уголовно наказуемый поступок. Сопротивление властям при исполнении… Пройдемте!

Отведя Швандта к дежурному, Манхардт поднялся к доктору Веберу и доложил о случившемся.

– Если не произойдет чуда, все впустую, герр доктор.

– Остается еще телепередача «Дело Икс-Игрек»[4]4
  Аналог передачи «Человек и закон».


[Закрыть],– посмеивался доктор Вебер.

Манхардт устало заметил:

– Возможно, мы сумеем продвинуться, когда найдем труп Фойерхана.

– Ну у вас и нервы! Налет на банк уже не отменишь, но жизнь Фойерхана еще можно спасти. Придумайте что-нибудь получше. Крутитесь, шевелитесь поживее!

Манхардт вернулся в кабинет и разложил по столу накопившиеся бумаги, чтобы коллеги видели, как напряженно он работает. Потом выдвинул средний ящик письменного стола и погрузился в своего любимого Фонтане – «Любимые, суженые».

«Они проснулись рано, и солнце еще боролось с утренней мглой, когда они уже спускались по лестнице, направляясь завтракать…»

Если кто-нибудь войдет, он сможет быстро встать, задвинув при этом ящик животом.

11. Сузанна Томашевская

Что касалось соседей, с ними она всегда держалась на дистанции, так что вряд ли ее кто-нибудь узнал, когда дождливым вечером она прокралась в виллу Томашевского. У Майзели и Джорданов дети школьного возраста, наверняка они, как обычно, проводили с ними каникулы в Италии. Ее мог заметить доктор Грабанд, но на вилле напротив никто не подавал признаков жизни: доктор редко возвращался из больницы раньше семи.

Сразу после обеда она в своем вишнево-красном «опеле» отправилась в Фронау. Если уж человек прыгнул с десятиметровой вышки, нет смысла в полете думать о том, как вернуться на безопасную площадку. Что бы он ни думал или ни делал, как ни искал бы выхода и ни молился, ничего не остается, как падать в воду. Она уже не противостояла тому, что собиралась сделать. Ничто нельзя потерять легче, чем жизнь. А жизнь ей казалась бессмысленной, смерть – несущественной. Да и не важно, что она сделает или не сделает. «Зачем тогда я это делаю?» – думала она по дороге. И не находила ответа. Но, может быть, когда-нибудь найдет, возможно, уже скоро. И потому продолжала путь.

На Лудольфинштрассе остановилась, осторожно вышла и переулком двинулась к их бывшей вилле.

Фронау, самый северный выступ Берлина, врезавшийся мысом в территорию ГДР, полная противоположность кварталам вилл в Грюневальде и Далеме… Тут она выросла. За пять минут можно добраться до усадьбы, принадлежавшей ее родителям… Воспоминания, обрывки картин: первые шаги в мягкой траве, отец с рубленым лицом, высокий, как соборная колокольня; школа и первый букварь на серой оберточной бумаге. Сегодня ей кажется, что уже через неделю она начала учить латынь, которой боялась до самого окончания школы. Qui nimium properat, serius absolvit[5]5
  Кто слишком спешит, позже справляется с делом (лат.).


[Закрыть].

Потом первые поцелуи… И Фойерхан. Летний вечер в беседке, заросшей виноградом, ветер в кронах, луна над их домом, как огромный апельсин, сладкий запах белых пионов, среди звезд зеленые и красные огни самолетов, его руки, ласково касающиеся ее пылающей кожи, плач кукушки, грохот поезда… Какой он нежный! А через год – все та же сцена, только стыд и предрассудки куда-то исчезли. И через год уж Фойерхан не был так нежен… Все это было или только снилось?

Шла она медленно, нужно было время подумать, избавиться от угнетавших мыслей. Стало накрапывать, пришлось раскрыть зонтик. Это было ей на руку: встреть она знакомого, легко сможет закрыть лицо.

Невольно в ее голове зазвучало стихотворение:

 
Золото дней тихо сплывает
И сине-серые краски вечера.
Нежная песнь пастуха умирает.
Настанет завтра – а вспомнить нечего…
 

Это был Тракл, Георг Тракл. Кто знает, сможет ли то, что она собирается сделать, вновь наполнить "смыслом ее дни, оживит ли она этим убийством свою жизнь. Надеялась, что да, но это была последняя надежда. Последняя надежда, что если она сможет, то наконец избавится от непрестанного и жгучего чувства вины. Она вспомнила время, когда из-за честолюбия родителей готовила себя к карьере певицы. Она должна была добиться славы и завоевать как минимум сцену Ла Скала. После школы – пение, потом пробы в хор – она исполняла моцартовскую арию «Ах, я это чувствую…» И ее приняли! Глубокие альтовые голоса всегда ценились. Потом ежедневные репетиции. И дважды в год концерты в филармонии. Девятая симфония Бетховена, «Реквием» Брамса, «Военный реквием» Бриттена. Фойерхан, средоточие всей ее жизни, исчез где-то на периферии, отчуждение между ними росло с каждым днем. Но он-то умел утешиться…

Вилла Томашевского засветилась меж двух высоких голубых елей за рядом плакучих берез. Задняя сторона примыкала к склону, беленые стены, два этажа с мансардой, крутая крыша… Она прожила тут больше десяти лет… Знала, что в этих пустынных краях слишком заметно, если так тащишься под дождем, но все равно еще убавила шаг.

Скоро выяснилось, что ее голос слабоват для головокружительной карьеры солистки. Трудно было смириться с мыслью, что всю жизнь придется провести в безвестности в большом хоре. И тогда она сбежала, спряталась в замужестве с Томашевским. Но и тут потерпела крах. Точнее, ее жизнь превратилась в ад: муж довел Йенса до смерти. А последние события показали, на что он способен… Йенс! С тех пор она и ненавидит Томашевского. А теперь он сам ей предоставил возможность, просто вложил ей оружие в руку…

Пришла пора.

Официально она все еще фрау Томашевская, поэтому у нее все ключи. Была уверена, что никто за ней не наблюдает, и отпирая калитку, даже не оглянулась вокруг.

Потом шагала к дому по тропинке, которая вилась под низко склонившимися ветвями берез. Томашевского не было дома, это она выяснила у Паннике. Он отправился на переговоры в «Европа-центр». А по опыту она знала, что по четвергам фрау Пошман приходит позднее.

Когда она искала ключ от дверей, связка упала на серые каменные плиты. Нагнувшись, чтобы поднять ключи, с легким содроганием она заметила, что в мелкой щели между двумя плитами суетятся муравьи. От отвращения свело желудок. Она ненавидела муравьев, они воскрешали самые неприятные воспоминания: ребенком она лупой поджигала муравьев, которые вылезали из своих убежищ, превращая их в крошечные облачка пара.

Открыв тяжелые дубовые двери, Сузанна вошла в темный коридор и тихо прикрыла их за собой. Для пущей уверенности некоторое время постояла, прислушиваясь. Теперь тут совсем другие запахи, не духов, а скорее грязного белья. Под вешалкой валялась груда грязных носков… В доме никто не двигался.

Два шага – и она у входа в подвал. Открыла двери, закрыла их за собой и осторожно спустилась по узкой лестнице. «Как выглядит сейчас Гюнтер? – подумала она. И как отреагирует? Хватит ли у него ума принять мое предложение? Не ошибаюсь ли я, считая его ничтожеством? Включится ли он в мою игру? Достаточно ли высока цена, которую я предложу ему?

Идеальное убийство.

И я это смогу».

В слабом свете пыльной лампочки она добралась до стальных дверей, которые отделяли укрытие с толстыми бетонными стенами от остального подвала. Вставила сложной формы ключ в замок. Тот немного заскрипел, но вошел. Томашевский наверняка понятия не имеет, что ключи до сих пор у нее.

Мгновение она заколебалась. А что, если все ее догадки неверны? Что, если Фойерхана похитил кто-то другой? И в подвале никого нет? А ненависть заставила ее принять желаемое за действительность.

Глупости! Она решительно повернула ключ. Пришлось напрячь все силы, чтобы распахнуть тяжелые двери. Фойерхан вскочил, кинулся к решетке и уставился на нее.

«Надо же! – мелькнуло у нее в голове.– Я оказалась права!» Потом она подумала: «Как шимпанзе в зоопарке перед кормежкой. Как Каспар Хаузер[6]6
  Найденыш неизвестного происхождения, ставший символом примитивного человека.


[Закрыть]».

На нее смотрел совершенно чужой человек. Каспар Хаузер… Способен ли он вообще совершить то, что ей нужно? Она с трудом подавила возбуждение. Этого человека она не знает и никогда его не видела.

– Сузи! – вскричал Фойерхан, сжав прутья решетки.– Сузи, я знал, что ты меня спасешь!

Она пыталась казаться спокойной, беззаботной и сильной.

– Почему? – Опершись о батарею, она закурила.

Он побледнел.

– Что? Ты с ним заодно? Боже! Но ведь вы не живете вместе…

– Ты прав.

«Нужно его напугать,– подумала она,– напугать и сломить».

– Ну и что?

– Черт побери, выпусти меня! Поторопись, я больше просто не выдержу! – Он тряс прутья решетки.

Она вспомнила штуку, которой не раз доводила учителей до истерики.

– Спокойнее, спокойнее…

– Ты ошалела?! – крикнул он.– Черт, ведь твоя обязанность спасти меня отсюда! Ты кончишь жизнь в тюрьме, если этого не сделаешь!

– Да? А кто докажет, что я здесь была?

– Ну что я тебе сделал? Зачем ты надо мной издеваешься? Послушай, Сузи, возьмись за ум.– Он вдруг запнулся.– Скажи, в чем дело?

– В чем дело? – Она не решалась сказать ему правду.– Понятия не имею.

– Откуда ты вообще знаешь, что я тут торчу?

– Нашла у Томашевского заметки. Совершенно случайно.– Говорила она отрывисто и с нажимом.– Когда потом услышала, что произошло в Гермсдорфе, все стало ясно.

– А как ты догадалась, что похитили именно меня?

– Поначалу это была только догадка. Ведь в школе все его звали Томи, особенно ты. А приятелей у него было – раз-два и обчелся. Ну и газеты все подробно описывали. Потом твоя мать явилась в полицию и принесла фотографии. Банковский клерк тебя опознал. И я все просто сложила вместе.

– Ах так… Чего же ты ждешь? Открой наконец и выпусти меня! Вдруг он вернется… Ведь он вооружен…

Она уклонилась от прямого ответа.

– Что у тебя с рукой?

С кривой ухмылкой он снял с руки окровавленную тряпку, показывая рану.

– Не повезло… Я схватил Томашевского через решетку и хотел втащить его руку в камеру. Держал бы его до тех пор, пока кто-нибудь не придет. Но у него были такие потные руки, что он все время вырывался. И я отлетел назад и разодрал руку об замок.

– Да уж, я помню его потные ладони! – Она пронзительно и делано расхохоталась.

– Так шевелись же! – Он становился все нетерпеливее.– Я тут уже насиделся!

– Зависит от тебя, выберешься ли ты отсюда,– медленно произнесла она.

– Почему? Что происходит? Чего ты от меня хочешь?

– Прежде всего послушай, что я скажу.– Она погасила сигарету и окурок на всякий случай спрятала в сумку. Сразу почувствовала себя усталой и разбитой. Но отступать нельзя! Кто сказал А, должен сказать и Б. Сохрани холодной голову, не проявляй слабости! Ситуация вполне нормальная и управляемая. Кошка не жалеет, поймав мышку. Как и лиса, утащившая курицу.

– Ну говори наконец!

– Возможно, тебя заинтересует, что сотрудник банка, которого ранил Хайо, сегодня утром умер…

– Господи! Значит, я следующий. Сегодня вечером… Смотри…– Он показал ей снотворное.– Я должен его принять, чтобы облегчить ему задачу.

– А что бы ты сказал… – Она запнулась и взглянула на него. Пришла пора прыгать в пропасть.– Что скажешь, если следующим будет Томашевский?

– Ты ошалела?

– Я тебе предлагаю пятьсот тысяч марок. Понимаешь, полмиллиона!

– Да, но…– Он избегал ее взгляда.

– Кроме того, ты станешь управляющим. Мебель от ГТ? Отличная идея! И я тебе мешать не буду.– Она порывисто дышала.

Фойерхан отпустил решетку. На лице его ясно читалось удивление и растерянность.

– И если захочешь, всегда можешь прийти ко мне! Я делаю это только ради тебя, Йенс!

– Если я верно тебя понимаю, я должен…– Он не мог решиться выговорить, потом начал снова: – Должен его… Ну ладно… Но как?

– Это будет идеальное убийство! – Теперь она заговорила очень быстро, упиваясь собственными словами. Чувствовала себя так, словно за несколько минут в одиночку выпила бутылку вина.– Все знают, что ты где-то спрятан. Потом узнают, что здесь. Во всяком случае, будут считать, что до появления полиции ты сидел внизу в подвале. Это очевидно, как дважды два – четыре…

– Ну и что?

– Томашевского убьют где-то снаружи… Понимаешь? Никому и в голову не придет, что это сделал ты. Я дам тебе ключи, ты выйдешь из подвала, застрелишь Томашевского и вернешься сюда. Когда запрешься снова, я вызову полицию. Потом тебя отсюда вытащат. А я во время преступления буду сидеть у своего адвоката. Ну как тебе мой план?

– Не знаю…

– Слушай, это твой единственный шанс, понимаешь? Если не захочешь пойти мне навстречу…

– Не могу я его так просто прикончить!

– А что, ты думаешь, он сделает сегодня вечером с тобой, если я сейчас уйду?

– Ничего. Он не посмеет. Сердце не выдержит!

– Томашевский и сердце! – расхохоталась она.– Не смеши… А что он сделал с Йенсом? Что сделал с несчастным сотрудником банка? А тогда с тобой в школе? Если бы я тебя не утешила… Тебе напомнить, что ты собирался кинуться под поезд? Тогда он тебя предал, рассказал директору, что ты участвовал в угонах автомобилей.

– Нет, этого не было. Это неправда.

– Было, клянусь! Он сам признался мне в постели. Хотел избавиться от конкурента.

– Свинья!

– Представь, что могло с тобой произойти.– Лицо ее горело, она едва переводила дыхание.– Он заслужил свою смерть, Гюнтер. Это будет не убийство, а воздаяние. Он у нас обоих отнял радость жизни. Украл наши лучшие годы. И мы имеем право убрать его с дороги. Для него это станет незаслуженным благодеянием, иначе всю жизнь ему сидеть за решеткой. Ну так что?

Фойерхан глубоко вздохнул.

– Когда? Где? Как?

– Сегодня вечером.– Глаза ее сияли.– Он всегда ходит на прогулки. Сделай все подальше отсюда. После отца остался «вальтер» калибра 7,65… Потом вернешься, около десяти ты обязательно должен снова оказаться за решеткой. Годится?

– Гм…– Фойерхан на минуту задумался.– А дальше?

– Дальше? Я высказалась вполне ясно, не так ли?

– Положим, ты мне рассказала только то, что хочешь. И пояснила, что это в наших общих интересах. Ну и как ты это представляешь с практической стороны?

– В пистолете три патрона. Что еще?

– Много чего. Например, как я выясню, что Томашевский вышел на прогулку? Наружные двери звуконепроницаемые.

– Все очень просто – ты оставишь их открытыми.

– А если он еще раз спустится вниз?

– Зачем ему…

– Ведь он мне дал снотворное. Захочет проверить, принял я его или нет…

– Тогда ты просто прикроешь двери и, когда услышишь его шаги, быстро запрешься.

– Так не пойдет. Я только наделаю шума и потеряю время.

– Тогда… Подожди! Вот: ляг на диван и прикинься мертвым. Ему придется войти, чтобы выяснить, что с тобой. А когда подойдет поближе, ты выстрелишь.

– Нельзя – останутся следы крови.

– Скажешь, что это твоя,– она показала на перевязанную руку.

– Какая группа крови у Томашевского?

– Понятия не имею.

– Ну видишь! Стоит сделать анализ крови…

– Зачем им это?

– Я знаю, что всегда так делают. Слишком рискованно.

– Рискованно!

Ну почему ему ей вечно попадаются такие тряпки? Сузанна с трудом взяла себя в руки. Нельзя его перепугать. Он должен это сделать. Должен быть на ее стороне…

– Можно вытереть кровь, а тряпки… Рядом котел, он топится все лето ради горячей воды.

– Теоретически возможно. Но ты забыла про фактор времени. Ведь мы только предполагаем, что Томи спустится вниз. Точно это неизвестно. И вовсе не известно, когда придет, может, за пять минут до появления полиции!

Сузанне неохотно пришлось признать, что Фойерхан прав. Ей план казался идеальным, о мелочах она просто не думала. Тут в ее голове блеснула мысль, нельзя ли одним ударом убить двух зайцев: Фойерхан устранит Томашевского, а полиция – Фойерхана. Ей совершенно не улыбалось закончить свои дни супругой Фойерхана. Но она никак не могла придумать, как пожертвовать Фойерханом, не навредив при этом своему алиби. Нет, пока что Фойерхан ей нужен.

– Ты прав,– протянула она.– А как ты сам все это представляешь? – Даже лучше, если это будет план не ее, а Фойерхана. Может быть, это все упростит.

– Смотри.– Лицо Фойерхана, несмотря на щетину и грязь, вдруг стало сосредоточенным и суровым.– Мы вместе пойдем наверх. Подвал останется пустым. Ты уйдешь, я спрячусь в доме, пока не стемнеет. Если он придет раньше и пойдет в подвал, его придется… придется это сделать в доме. Со следами крови я как-нибудь управлюсь. Если не пойдет вниз, я выскользну в сад и подожду там. А если он все-таки пойдет в подвал и обнаружит, что меня тут нет, то помчится вверх по лестнице, начнет обыскивать дом, выбежит на улицу, не знаю, что еще… и я его прикончу. Или не пойдет проверять и отправится на прогулку – тогда как мы договорились.

Сузанне пришлось признать, что Фойерхан учитывает все возможности. Как союзник он весьма полезен… Как временный союзник.

– Хорошо,– кивнула она.– Ты обо всем подумал.

– Минутку! Мне понадобится твоя машина, на случай, если его в доме… Тогда придется тело вывезти.

Она кивнула.

– Ты прав. Машину я оставлю поблизости и вернусь на метро. В доме меня никто не знает, никто ничего не заметит. Оставишь ее потом у станции, а я завтра или послезавтра заберу.

– Где она стоит?

– В переулке за Лудольфинштрассе. Кроваво-красный «опель-кадет» номер B-ZT 3647 ZT, как мои инициалы. У меня она только две недели, так что никто из соседей не обратит внимания.

– Тогда…– Он странно ухмыльнулся.– Теперь мне осталось только сказать да.– Он явно чувствовал себя хозяином положения.

Сузанна вдруг нахмурилась. «Что, если он отправится в полицию и меня выдаст? На пистолете отпечатков не будет, она в перчатках. Но кто же еще мог его отсюда выпустить? Подстрекательство к убийству. Ничего не докажут… но все улики против меня… Еще есть время уйти… Что за глупости!»

– Идеальное убийство,– протянул он.– Верно. Было бы еще идеальнее, если бы потом и я откинул копыта.

– Но как? Когда обнаружат тело Томашевского, обыщут дом и найдут тебя тут.

– Ты можешь заехать еще раз и… Все подумают, что это сделал Томашевский. Идеальное двойное убийство. И ты избавишься от нас обоих!

«Он читает мысли?» Сузанна глубоко вдохнула. Ее уже не знобило – была холодна как лед. В этот момент она сожгла за собой все мосты. Сразу поняла, что все прежде было лишь фантазией и игрой. Теперь дело пошло всерьез.

– Это твой риск. Мой ничуть не меньше.– Она посмотрела ему в глаза.

Он отвел взгляд.

– Ну тогда… Да, нам не обойтись друг без друга. Будь что будет!

– Значит, ты берешься?

– А что еще мне остается?

Она перевела дух: значит, угадала верно. Было тяжко, но она справилась.

– Вот ключи. Большой – от входа, их два. Два поменьше – от решетки и стальных дверей. Их у меня по одному. Тебе придется…

– Томашевский знает… Ах да. Кроме него кто-нибудь знает, что у тебя остались ключи?

Она покачала головой.

– И в мастерской вряд ли вспомнят, тем более она далеко отсюда. Я заказала дубликаты перед разводом, сама не знаю почему. Ключ от входа мне оставил Томашевский, поэтому их два.

– Годится.

– Вот еще ключи от машины… Смотри, чтобы их не нашли, когда тебя освободит полиция. Если выпадут из кармана, конец всему!

– Ну я-то не полный идиот! Теперь оружие.

– Ах да, конечно…– Она просунула ему оружие сквозь решетку.– Как я уже сказала, там три патрона. Должно хватить…

– Хватит.

Ее залила горячая волна. Что, если он вдруг передумает и будет держать ее на мушке? Чтобы заглушить испуг, заговорила так быстро, что даже захлебнулась.

– Когда-то тут в саду часто стреляли. И не забывай, что около десяти появится полиция. Возможно, с ними прибудет пара репортеров. Ты должен разыграть все как по нотам, придумай сам, как. И постарайся не забыть, что своим спасением ты обязан давней юношеской любви, ведь мы не виделись больше десяти лет, верно?

– Ну разумеется.

– Не забудь выбросить пистолет. Так, чтобы его не нашли в ближайшие сто лет.

– Я все-таки не слабоумный!

– Ну хорошо, пошли!

Он отпер решетку и зашагал к лестнице, даже не обернувшись.

Сузанна, поникнув в углу, следила за ним. Она испытывала жестокое разочарование. Возможно, подсознательно она ожидала хотя бы краткого объятия, несколько благодарных слов… Неужели он догадался, что стал всего лишь инструментом в ее руках?

Ну и что? Подобный уговор тем прочнее, чем сильнее участвует в нем трезвый ум, чувства в таком деле – узы ненадежные… Словно в тумане она смотрела, как Фойерхан поднимается по ступеням. Теперь у него и ключи, и оружие; и ничего уже не изменить. Она чувствовала себя совершенно опустошенной и измотанной.

– Чего ты застряла? – вполголоса окликнул сверху Фойерхан.

– Иду-иду…– Она не заметила ступеньки, споткнулась, едва успев упереться рукой о стену и восстановить равновесие. Наконец оказалась в коридоре. – Гюнтер, куда…

– Тс-с!…

Теперь услышала и она. Шаги на дорожке перед домом; шаги, которые приближались… Томашевский!

Она замерла, словно громом пораженная. Видела, как Фойерхан исчез в дверях подвала и осторожно их прикрыл за собой; хотела было кинуться за ним… Нет! Нужно убираться отсюда… А как же алиби?

Снаружи задребезжали ключи. За самой дверью кто-то закашлялся.

Она стремительно исчезла в спальне.