Текст книги "Немецкий детектив"

Автор книги: Ханс Кирст

Соавторы: Вернер Тельке,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

«Идиот! – подумала она.– Вот мы и влипли. Вероятно, он потерял немало времени, пытаясь избавиться от пистолета, который так и не понадобился…»

«Мне нужно что-то сказать,– промелькнуло у нее в голове.– Мне нужно защищаться, ведь молчание означает конец».

– Я могу поклясться, что машину украли. И я в расстройстве чувств забыла сообщить об этом. Войдите в мое положение! Предположим, ваша жена ограбила бы банк и застрелила одного из сотрудников – хотела бы я видеть, как вы отреагируете! Я была в смятении, совершенно убита, просто растерялась. Ведь мне пришлось выдать Томашевского… Могла ли я еще думать про какую-то там машину? Каждый день можно купить несколько новых. И кроме того, утром она была на месте!

– Конечно, какой-нибудь подросток взял ее покататься с девушкой, а потом поставил на место,– насмешливо заметил Манхардт.

– Понимаю, звучит это глупо, но иначе объяснить я не могу.

– А как в вашей машине оказались отпечатки пальцев Фойерхана?

– В последнее время он ею не раз пользовался.

– Ну хорошо. Но как в нее попала грязь со стройки?

– Герр Фойерхан бывает на стройке ежедневно, ведь он сейчас руководит фирмой ГТ.

– Это уж точно!

– Разве это преступление? Он опытный коммерсант. И молод. И энергичен.

– Вот именно! Может быть, все и так. Но как грязь того же сорта попала в подвал Томашевского? Точнее, в камеру герра Фойерхана?

На этот раз она отреагировала моментально.

– Очень просто: ее нанес туда сам Томашевский. Ведь он несколько раз за день навещал Фойерхана.

– И забирался за решетку?

– Ну, туда грязь могли натащить ваши эксперты и все те же репортеры!

Сузанна заметила, что этот довод обоим полицейским не понравился. Наконец-то она набирает очки. Она подобралась: еще есть надежда, что партия закончится патом.

Манхардт стал ее поучать:

– Даже человеческий волос может сказать гораздо больше, чем вы думаете. Люди из наших лабораторий могут совершенно точно определить, с которой части тела этот волос, принадлежит он мужчине или женщине, вырван он или выпал сам… и так далее и тому подобное. В моем кабинете вы обронили несколько волос, случайно они упали на мою папку для бумаг. Несколько волосинок вы потеряли, убегая от мужа, когда вылезали через окно спальни. Мы их нашли в кустах…

– Вы забываете, что я когда-то каждый день работала в саду.

– А вы забыли, сколько времени прошло с тех пор… Кроме того, мы нашли и волокна вашего костюма. Полагаю, вы не работали в саду в выходном костюме?

– Но герр Манхардт, что за намеки?

– Намеки? Ну-ну… Во всяком случае, этого достаточно, чтобы мы вас арестовали и вы предстали перед судом.

Арестовали! Вот оно! Это ударило ее, не как разряд электротока, а как помалу нарастающая уверенность, что проглочен яд и через час наступит смерть. Она увидела вдруг серую степь, откуда на нее накинулась гадюка и укусила, и уже ясно, что для нее спасенья нет. Конец, конец, все кончено… Напрасно она жила, напрасно боролась… Конец, омут… Она погружалась все глубже и глубже, мир расплывался в размазанных красках, остались только тени вещей и слов. Пожизненное заключение. Тридцать лет. «И выйду я оттуда старухой, помилованной за хорошее поведение. О смерти я мечтаю, о Господь милосердный! Пью ее в воде и глотаю в хлебе. И тоска моя безмерна. Нет, это же было идеальное убийство! Никто мне ничего не может доказать – все это просто ошибка! Я еще просто маленькая девочка, которая ходит в школу; отец им все объяснит, я ни в чем не виновата, поверьте… Томашевский? Томашевский был убийцей. И вообще он не погиб. Это тоже ошибка – он просто спрятался, чтобы отправить меня на эшафот. Будьте внимательны! Он где-то прячется и посмеивается в кулак. Вместо него убили кого-то другого. А он себе живет. Должен жить! Вот в чем правда!»

Прошло, видимо, всего несколько секунд. Она услышала свой собственный голос:

– Могу я собрать вещи?

– Если хотите…

«Он не идет за мной,– мелькнуло у нее в голове.– Любит меня и дает мне еще один шанс…»

Действовала она как во сне: все происходило автоматически, словно она все это давно запрограммировала: вначале медленно вышла из комнаты, совсем нормально, потом стремительно кинулась в коридор, захлопнула за собой дверь и повернула ключ, оставив его в замке… Схватила красную сумочку. В той была тысяча марок. Накануне она ходила в банк и ничего потом не покупала. В ней же лежали удостоверение и права. В маленьком ящичке под зеркалом – перстень с брильянтом, она захватила и его.

Манхардт ломился в дверь.

– Не делайте глупостей, фрау Томашевская!

«Нет, быстро с дверью им не справиться. Прочное дерево, добротная немецкая работа».

Она выскочила из дому, сбежала по лестнице, метнулась через улицу, трясущимися руками открыла машину, рванула с места и помчалась по Куфштайнштрассе. «Баденштрассе, густое движение без светофоров,– черт, придется тормозить. Они уже дышат в затылок! Синяя мигалка и сирена. Это худо… Неужели выломали дверь? Просвет – теперь вперед! «Порше»… Господи, нет! Нет, ей повезло. Этот идиот… Водитель из меня никакой, но придется справиться. Нужно от них избавиться. Потом переведу дух.

Федеральная аллея. На светофоре зеленый… Ну вот: кому Господь, тому и все святые… На юг? А куда? Берлин – одна большая западня. Свинство! Будь это в Кёльне или Мюнхене! Так куда же? В аэропорт? Поздно. Кроме того, там проверяют документы. Драйлинден? Нет, не годится; они оповестят таможенников или даже пограничников. Станция «Зоо»? Черт его знает, когда будет следующий поезд. Господи, так куда же? Восемьдесят… девяносто… сто… За мной погонятся все патрульные машины, все будут гнать меня… Свернуть на Вексештрассе? Ладно. Кто может мне помочь? Никто… Фойерхан, Гюнтер. Он вне опасности. Понятия не имею, где живет Айлерс. Иностранный легион? Женщин в него не принимают. Податься в наложницы к нефтяному шейху или в бордель в Рио? Корова! Нет, впрочем, не корова. Все же лучше, чем тридцать лет заключения. Но где найти кого-нибудь, кто взял бы меня с собой? Быть может, в кабаке на Бюльринге? Если им пообещать себя, возьмут и спрячут. Ведь у меня хватает денег – за тысячу марок сделают все, что угодно. Или возле Зоо: иорданцы, турки, персы, итальянцы – любой меня спрячет, если я ему дам. Иначе не получится.

Только не попасть в руки Манхардта! Этого мне не вынести. Он гонится за мной, как дикий зверь за самкой, у которой течка. Да, я превратилась в самку с течкой, вот и все. Блиссенштрассе… Куда: налево, направо, прямо? Направо – к Фербеллину. Или лучше на восток? Но не знаю, что им там я могла бы предложить. Шпионаж? Агенты им нужны везде. Все лучше, чем в постели с турком… Все это мерзость! Золото дней наших тихо уплыло… Черт, тысяча чертей! Хочу назад, туда, где это началось! Ничего не случится, ведь ничего же еще не случилось… Но они все приближаются. Быстрее, нажми, еще быстрее! Там, впереди – стройка. Убавить газ. Не сходи с ума! Тогда он точно меня достанет! Манхардт… Ручаюсь, что…»

14. Комиссар Манхардт

Они спускались по мариендорфской набережной, бесконечной с виду улице, ровной, словно проложенной по линейке. Манхардт сжимал руль, как ребенок, ищущий опоры на страшных аттракционах. Он был устал и напряжен, и всякая мелочь раздражала его. Фары встречных машин вызывали в его распаленном мозгу взрывы красок. Надо бы заглушить мотор, послать все к черту и спать, спать, спать… Или читать «Любимые, суженые». С книгой у него дела не продвигались: именно любовь и судьба не давали покоя.

Миновали ипподром в Мариендорфе.

– Я был тут в воскресенье,– заметил Кох.– Проиграл двадцать марок; может, хоть в любви везет. Скачками не интересуешься?

– Нет.

– Жаль, что в Берлине только бега…

– Да уж…

Но Кох не отставал.

– Меня всегда ужасно забавляет чтение программок: у лошадей такие клички, я тебе скажу! Кокетка, Дочь Евы, Толстушка, Крошечка, Комар… А одной лошади дали имя Урна… Урна, представляешь? Здорово! – Он помолчал и начал снова: – Вот и Бирнхорнштрассе, нам нужен светлый дом напротив… Здесь, стой!

– Ну да! – Манхардт притормозил и подал машину к тротуару, зацепив его правым передним колесом.

Они вышли и побрели к трехэтажной новостройке.

– Прекрасный вечер,– не унимался Кох.– Брать по марке с каждой парочки, что сейчас ловит кайф, мог бы взять месяц отпуска за свой счет. На Таити.

Хотя время шло к одиннадцати, температура все еще не снизилась до приемлемых восемнадцати градусов и они нещадно потели. Манхардт подумал о Лили, которая ждет его дома на террасе. Да, ей не позавидуешь. Заметит ли она, что у него совесть нечиста?

В квартире слева были распахнуты двери на балкон, из них неслась музыка и громкие голоса. Они остановились, чтобы немного сориентироваться.

– У Айлерса неплохо разгулялись,– заметил Кох.– Ну, тридцать лет бывает только раз…

Взобравшись на несколько оставшихся бетонных блоков, они заглянули внутрь. Человек десять сидели пестрой кучкой у длинного стола. На нем стояли бокалы, бутылки с вином, блюда с соленым печеньем, арахисом и солеными орешками. У мужчин рукава были завернуты, воротники расстегнуты и галстуки распущены. Женщины, большей частью молодые и такие эффектные, что у Коха дыхание сперло, сражались за батарейный вентилятор. Шустрый молодой мужчина, вероятно сам Айлерс, непрерывно щелкал фотоаппаратом с электронной вспышкой. Потом встала пожилая дама, похоже, его мать, и начала что-то читать по листку бумаги, наверное, поздравление в стихах.

– Видите Фойерхана? – спросил Кох.– Я – нет.

Манхардт привстал на цыпочки.

– Я тоже.

– Но не мог же он что-то пронюхать…

– Нет, вряд ли. Теперь все выпили за здоровье Айлерса и хором запели:

«Будь здоров! Будь здоров! Будь здоров!» Тут сразу появился Фойерхан.

– Видно, отлучился отлить,– заметил Кох.

Все как по команде опорожнили бокалы с коньяком и настроение стало еще непринужденнее. Айлерс все пытался отодвинуть стол к стене и освободить место для танцев, но Фойерхан тем временем пустил на проигрывателе что-то народное. Все обхватили друг друга за плечи и принялись раскачиваться в такт.

 
Жил когда-то гусар смелый,
Любил девушку год целый,
Целый год ее любил
И совсем лишился сил.
 

Ясно слышался голос Фойерхана. Именно он выбрал столь скабрезную песенку. Смех, визг, писк…

Манхардт уставился на пеструю картину, словно взятую со сцены маленького театра. Веселые самоуверенные люди; умилительная сценка, вакханалия по-мещански. А он должен ворваться в эту квартиру, этот маленький мир и ни с того ни с сего вызвать у людей страх и разочарование. Если Фойерхана заберут с собой, остальные сразу станут чувствовать себя как на поминках. Ему показалось это столь жестоким, словно выстрел из картечницы по утке и ее пушистым малышам.

– Идем? – спросил Кох.– Пока корни здесь не пустили.

Манхардт кивнул. Что еще ему оставалось? Бывает и хуже. Мог бы стать военным. А так хоть убивать не приходится. Внутри как раз завели песню о прекрасном Вестервальде.

– Где поют, там не убивают,– ухмыльнулся Кох.– Злые люди петь не станут.

– Пошли уже!

У дверей они в свете пыльной лампы изучили таблички у звонков. Наконец нашли фамилию Айлерса. Когда Манхардт нажал кнопку, гул внутри стих, потом раздались возгласы с догадками. Женский голос завопил:

– Почтальон! Телеграмма от Хайнемана[8]8
  Президент ФРГ в 1970-е годы.


[Закрыть] – ты получил Федеральный крест за заслуги!

Фойерхан воскликнул:

– Наверняка любовница! Хочет наконец получить от тебя алименты. Вот-вот, двадцать минут удовольствия, а потом всю жизнь расплачиваешься.

Айлерс застонал:

– Глупости, это соседи. Минутку!

Пожилая дама воскликнула:

– Сделай из них котлету!

Потом загудел замок, и Кох толкнул дверь. Айлерс ждал их на лестнице.

– Добрый вечер,– приветствовал его Манхардт.– Простите, мы хотели бы поговорить с герром Фойерханом. Криминальная полиция.

Айлерс несколько секунд непонимающе взирал на него, явно сочтя все шуткой. Но повнимательнее посмотрев в лицо Манхардта и увидев значок, извлеченный Кохом, сразу все понял и молниеносно протрезвел. Повернувшись, он крикнул в квартиру:

– Гюнтер, поди сюда!

Когда Фойерхан пятью ступенями ниже себя увидел обоих сотрудников, он ни на миг не потерял самообладания. Допил бокал на высокой ножке, потом решительным движением поставил его на тумбочку в прихожей. Пальцы его даже не дрогнули. Но Манхардту показалось, что в последний миг он подавил желание крепко выругаться и хрястнуть бокал об пол.

– Мы должны попросить вас следовать с нами в управление,– произнес Манхардт сухо и монотонно, как диктор новостей.

– Я арестован?

– Пока только задержан.

– Господи, что происходит? – воскликнул Айлерс, и остальные гости ринулись из гостиной в прихожую.

– Ничего,– отмахнулся Фойерхан.– Подайте мне пиджак… Спасибо.– Он оделся и поправил галстук. Потом минуты две перевязывал узел.

Манхардт ему не мешал. Никто не произнес ни слова, все только с любопытством смотрели на него.

– Явная ошибка! – рассмеялся Фойерхан и стал причесываться.– Скоро я вернусь. Пока!

– Что, собственно, случилось, о чем речь? – спросил его Айлерс.

– Понятия не имею.

– Еще раз приношу вам извинения, герр Айлерс,– повторил Манхардт.– Мне очень жаль, но иначе нельзя. До свидания!

Они вышли на улицу, Фойерхана зажали между собой. Он кивнул приятелям на балконе. Манхардту стало не по себе, и он втолкнул его в машину. Сам сел к Фойерхану на заднее сиденье, Кох разместился впереди.

– Как вы меня нашли? – спросил Фойерхан.

– Ваша мать сказала, куда вы собирались.

Кох развернул машину и поехал на север, в сторону Темпельхофа и Шонеберга.

Фойерхан закурил. Он явно наслаждался своей ролью и чувствовал себя героем дня. Держался спокойно и даже надменно, словно не замечая своих сопровождающих. Нет, он конечно понимал, что Манхардта его поведение раздражает, но как будто ему было это безразлично.

Манхардт действительно не понимал причин такого поведения.

– Вы даже не спросили, почему мы вас задержали,– не выдержал он.

– Нет,– равнодушно отмахнулся Фойерхан.– Если хотите мне это сообщить, пожалуйста.

– У нас есть признание фрау Томашевской!

– И еще у вас буйная фантазия!

– Но она…

– Ей не в чем сознаваться!

– Мы знаем все, в моих рассуждениях нет пробелов ни в едином звене.

– Очень сомневаюсь. Могу я с ней поговорить, или наша встреча для вас слишком обременительна?

Звучало это так язвительно, что Манхардт сурово выдал ему правду, глядя прямо в глаза:

– Она в больнице Вильмсдорфа, в морге. Ужасно изуродована.

Фойерхан обернулся и уставился на него, но надменная ухмылка медленно стала исчезать с его лица.

– Да, здорово не повезло,– наконец протянул он, и Манхардт в его голосе не ощутил ни капли жалости.– Знаю, вы считаете меня бесчувственным. Может, я еще и расплачусь, но не тут, такого удовольствия я вам не доставлю. Ведь вы знаете… Скажите сами, разве стоит пролить по Сузи хоть единую слезу?

Манхардт сделал официальную мину.

– Вопросы тут задаю я.

– Но вы могли бы мне сказать, как это случилось.

– Она сбежала. Мы ее преследовали. На Фербеллинштрассе, возле стройки, влетела в автокран. И погибла на месте.

– Она это сделала умышленно?

– Откуда нам знать? Реконструировать ничего не удалось, так что мог быть и просто несчастный случай.

– Бедняжка Сузи!

Манхардт никак не мог объяснить себе реакцию Фойерхана. Он так владеет собой или просто настолько холоден и циничен?

Мимо мелькали таблички с названиями улиц. Вот они проскочили под мостом электрички, напоминавшим виадук.

Сузанна… Сузи… Его смерть ее потрясла куда больше, чем Фойерхана. Может, стоит и позавидовать. Завидовать? Ведь он убил Томашевского и впереди у него пожизненное заключение. И что его ждет, если душа так ожесточилась?

Они видели, как Сузанна врезалась в желтый автокран. Не заметила, что дорога проходит через стройку? Не справилась с управлением на большой скорости? Или искала быстрой смерти?

А виноват в этом только он. Не вмешайся он, сейчас она лежала бы на постели в облаке тонких духов и мечтала о светлом будущем. Конечно, убийца, но прекрасная женщина, которой можно простить что угодно, ведь она сделала лишь то, что сочла нужным. Он идиот. Вместо того, чтобы вмешиваться в ход событий и радоваться, что возникло новое гармоническое равновесие, нарушил все и двух людей вверг в цепь несчастий. Первый вариант всех устраивал: шеф радовался, что они выследили гермсдорфского убийцу и освободили Фойерхана. Газеты радовались вместе с Фойерханом и Сузанной и печатали статьи с заголовками вроде: ХЭППИ-ЭНД ДЛЯ ФОЙЕРХАНА. Сузанна добилась своего: отомстила и нашла свою большую любовь. И Фойерхан снял богатую жатву: деньги, любовь и успех.

Но он, мелкий криминальный чиновник Ханс Юрген Манхардт, бессонной ночью сконструировал невероятную историю, полную абсурдных допущений и недоказуемых предположений. Он так сильно мечтал о Сузи, что сразу проснулся и уже не мог уснуть. Что еще ему оставалось, кроме как отдаться во власть диких фантазий? Через несколько часов в кабинете после третьей таблетки он отчаянно пытался забыть про видения и догадки бессонной ночи – и напрасно. Против собственной воли стал присоединять звено к звену…

Они ехали мимо шонебергской ратуши. Люди на автобусной остановке явно принимали их за веселую мужскую компанию, которая подыскивает доступное по цене заведение со стриптизом.

– Вы хотите допросить меня еще сегодня? – спросил Фойерхан.

– Да.

– Тогда желаю как следует поразвлечься.

Манхардт откинулся назад. Эх, сейчас бы в отпуск, недели на три! Испания, Югославия, Акапулько… Сколько всего можно было бы испытать! А вместо этого каждый день все то же дерьмо. Но сам виноват, мог оставить их в покое. Чиновник должен выполнять свои обязанности, и больше ничего от него не требуется. Кроме него, никто бы ни о чем не догадался. Никто не разоблачил бы игру Сузанны. Оставь он свои догадки при себе, мог бы сейчас лежать в постели, счастливый, как свинья в луже. Может быть, даже подвернулась бы когда-нибудь возможность пообщаться с Сузи… Нет, ему нужно было раструбить про свои открытия и устроить на нее охоту! Что его заставило? Жажда раскрыть сенсационное преступление и добиться повышения? Вполне возможно. Оскорбленное честолюбие? И оно тоже. Зависть Фойерхану? Возможно. И наверное, еще стремление избавиться от нестерпимого давления и уничтожить ту, которую любил…

Ах, глупости! Или… Не опасался ли он подсознательно, что она могла разрушить его упорядоченную жизнь? Не преследовал ли он ее для того, чтобы от нее спастись? Вполне возможно… Возможно, все это он сделал в отместку за то, что не смог ее завоевать? Ах, к черту с этими психоаналитическими глупостями! Свою роль, конечно, сыграла и примитивная ненависть мелкого чиновника к богатой женщине с положением в обществе… Но и он на всю жизнь проникся непреодолимой страстью к порядку и глубоким отвращением к преступникам и паразитам, от которых следует очистить здоровое тело общества. Тут ничего не изменят ни случайные приключения, ни анархистские видения. Все это не было только его виной. Ведь он принес присягу и обязался служить честно… Вот и теперь он только выполнял свой долг. И где бы мы оказались, начни оставлять убийц на воле!

И все-таки…

Ведь как легко он мог отправить все дело в корзину – вопреки всем соблазнам. Нет, он не должен был так подло поступать с Сузанной. Ведь, по сути дела, он ее обманул. Наброски Томашевского… Он никогда не держал в руках ничего подобного и лишь предполагал, что нечто подобное могло существовать. Он всегда блефовал, делая вид, что у него в руках все козыри… Удастся ли такой же тактикой сломить и Фойерхана?

Они уже сидели в кабинете, и Кох варил кофе покрепче. Фойерхан молча сидел у окна и ждал. Манхардт уселся за массивный письменный стол, что всегда добавляло ему авторитета. Кох с чашкой в руке прислонился к картотеке.

– Поведение фрау Томашевской можно однозначно толковать как признание,– начал Манхардт намеренно официальным тоном.– Полагаю, вы последуете ее примеру.

– Могу я хотя бы узнать, в чем вы меня обвиняете?

– Разумеется…– И Манхардт изложил свою версию, коротко, сжато и решительно. Ему казалось, что говорит не он, а слова звучат из репродуктора. Они казались ему знакомыми, и постепенно Манхардт понимал, что слово в слово говорил все это Сузанне.

Фойерхан уперся взглядом в шикарные черные туфли, которыми уже нанес грязи на зеленый линолеум.

– Вы как-то узнали, что Томашевский собирается на новостройку,– продолжал Манхардт, малюя на листке сложные переплетения железнодорожных путей.– Когда вы выбрались из подвала, вероятно, услышали, как он говорил с фрау Пошман. По крайней мере, она утверждает, что Томашевский с ней говорил. Поскольку старуха еще не ушла, вам пришлось Томашевского устранить вне дома – убить его на месте было невозможно. Это так?

Фойерхан усмехнулся и молча пожал плечами.

– Вы выскользнули из дому и отыскали машину фрау Томашевской. Она прекрасно все спланировала. Достаточно было сесть и добраться к новостройке на Фридрихштрассе, а там дождаться Томашевского. Потом на лесах все шло уже легко. Когда все закончилось, вы вернулись во Фронау, но слишком торопились, чтобы поспеть на виллу раньше нас – Су… фрау Томашевской и меня. Вы явно не рассчитывали, что все займет так много времени. Не повезло: на набережной Курта Шумахера вас засек радар… Долго вы ждали Томашевского?

– Ну, сотню мне выжимать не стоило,– мимоходом, почти небрежно заметил Фойерхан.– Но я хотел в районе моста Хинкельда бросить в воду пистолет.

– Пистолет? Какой еще пистолет?

– Пистолет, который дала мне Сузи!

– Дала вам… Но это не имеет никакого значения.

– Нет, имеет. И ваши подводники завтра его найдут.

– Конечно. Очень мило с вашей стороны об этом вспомнить, но… выстрел кто-нибудь мог услышать. Потому куда практичнее было сбросить Томашевского с лесов.

Фойерхан поднял глаза и решительно заявил:

– Мне не пришлось ни стрелять, ни сбрасывать его с лесов – он сам все сделал. Добровольно. Вообще не знал, что я был рядом.

Кох с Манхардтом вздрогнули, потом рассмеялись.

– Господи, вы нас за дураков считаете?

Манхардт заметил, что нарисовал виселицу. И усмехнулся.

– Должен признать, фантазия у вас богатая, герр Фойерхан! Но боюсь, никто вам не поверит и меньше всех – судья.

– Я совершенно точно знаю, что это не была первая его попытка самоубийства. И могу это доказать!

– Ну и что?

– У меня был пистолет, но я его не застрелил, ни когда он поднимался там по лестнице, ни когда шел по коридорам…

– Потому что удобнее было столкнуть его с лесов.

– Ну удобнее… Падающий вполне может прихватить вас с собой. Не знаю…

– Ага, так у вас была борьба?

– Глупости! – Фойерхан потянулся к чашке и влил в себя остаток остывшей темно-бурой жидкости.– Вы мне не поверите, но Томашевский написал прощальное письмо.

– Исключено. Мы бы его нашли… Единственное, что мы нашли, это следы ваших ног, герр Фойерхан, на тех лесах, где Томашевский стоял в последние секунды жизни.

– Это неправда. Я шел за ним лишь до окна.

Манхардт отбросил ручку. На лесах им не удалось найти следов Манхардта. Томашевского тоже.

– Я был минимум в двух метрах от него. Стоял за выступом. Он спрыгнул вниз прямо у меня на глазах.

– Может, вы этому и верите, но только вы один.

Фойерхан начал сначала.

– Может, я бы это и сделал, не знаю. Но я этого не сделал! И даже не пытался!

– Но Сузанне вы сказали, что столкнули Томашевского с лесов. Или нет?

Манхардт этого не знал, но мог предполагать на основе имевшихся фактов.

– Сузанне? – Фойерхан бледно усмехнулся, но тут же стал серьезным.– Да, я ей это говорил, и не раз. Она сто раз просила меня повторить, как все было.

– Ага! И вы ей говорили, как спихнули Томашевского в бездну. Очень живописно описали. И как только что сами признались, рассказали, как это случилось!

– Глупости! – Фойерхан вспылил.– Вы бесстыдно искажаете мои слова! Я ей рассказывал лишь то, что она хотела слышать. Морочил голову и все выдумывал. Я ей просто лгал!

– Она была убеждена, что вы убили Томашевского,– вмешался Кох.– Иначе бы не пустилась бежать сломя голову. И не врезалась бы намеренно в автокран.

– Она предпочла умереть, потому что считала себя убийцей,– добавил Манхардт.

– Этого никто не докажет! – вскричал растерянный Фойерхан.

– А вы не можете доказать, что Томашевский прыгнул вниз добровольно!

– А вот и нет, могу! Я вам уже сказал, что Томашевский оставил прощальное письмо!

– Надо же! – Манхардт не дал застать себя врасплох.– Когда, смею спросить? Восстановите этот вечер! Вы слышите, как Томашевский говорит фрау Пошман, что хочет взглянуть на новостройку…

– Годится.

– Через забор покидаете виллу и спешите вперед, чтобы поджидать свою жертву…

– Да, чтобы дождаться Томашевского.

– А что, если бы он еще раз спустился в подвал?

– Но он туда не спустился, вот и все. Послушайте, все было вот как. Сузанна догадалась, что это дело рук Томашевского. Выпустила меня, но мне пришлось пообещать ей, что я его убью… А что бы вы сделали на моем месте? Сказали бы – нет, спасибо, пусть лучше он меня пристрелит? Да, я ей пообещал. Хотел выбраться оттуда. Должны же вы это понять! Не знаю, смог бы я это сделать; скорее нет. У меня для этого духу бы не хватило. Но Сузи меня выпустила; мы вместе поднялись наверх, и когда еще стояли в коридоре, вернулся Томашевский. Сузи метнулась в спальню, а я как дурак помчался в подвал. И снова очутился в западне. Потом пришла еще и фрау Пошман. Но я не растерялся. Осторожно приоткрыл двери подвала и стал следить, что происходит. Они разговаривали, я понимал не все, но слышал, что он собрался на новостройку. Потом я вышел через гостиную и террасу в сад. Мне повезло – никто меня не заметил.– Фойерхан говорил, от спешки глотая слова, потом перевел дух.

– Гм… Ну ладно. Пусть даже так. У вас было достаточно причин его убить. Ведь он собирался устранить вас. Играл с вами как кошка с мышью, терзал вас и мучил…

– Да, еще ночью собирался меня застрелить.

– Значит, у вас были основания вести себя агрессивно. Кроме того, фрау Томашевская пообещала передать вам руководство фирмой, вероятно, и деньги тоже… и ночи с ней…

– Да, пообещала. Но деньги я от нее, между прочим, не взял.

– Как благородно… Но в этом не было нужды. Имея в своем распоряжении фирму…

– Да! – крикнул Фойерхан.– Да, да, да… Но я его не убивал!

– Это мы уже слышали. Но продолжим! Вы покинули виллу, Пошман и Томашевский остались внутри. Значит, именно тогда он должен был написать прощальное письмо.

– Это вы в свое время узнаете. А пока что вы хотите доказать мне, что он вообще не мог написать его – вот и вся ваша тактика! Но он его написал!

– Но вы-то этого не видели – во всяком случае не могли видеть; когда там еще оставалась фрау Пошман, вас уже не было!

– Нет, разумеется, я этого не видел! Но позже обнаружил это письмо на его письменном столе. Мне пришлось еще раз зайти на виллу, только чтобы его найти! Можно было предположить, что оно существует, ведь большинство самоубийц оставляет письма. В карманах его не было – я успел просмотреть их и едва не попался Паннике. Мне же приходилось считаться с тем, что Сузанна может проиграть, и тогда письмо приобретало для меня цену золота. И теперь я вижу, что был прав.

– Говорите, письмо лежало на его письменном столе… – Манхардт испытывал нестерпимое желание уничтожить Фойерхана. Ладони у него вспотели и пришлось их вытереть о брюки. Потом снова принялся за свое.– Если письмо оставалось на столе, фрау Пошман должна была его увидеть раньше вас…

– Значит, она ушла раньше Томашевского, сразу после меня. Я ждал Томи не меньше получаса. Спросите Паннике, он меня наверняка в это время видел.

Манхардт кивнул Коху.

– Посмотри в последних протоколах!

Кох исчез в соседней комнате. Оба молчали. У Манхар-дта безумно разболелась голова. Он отгонял все мысли и идеи, все эмоции. С него достаточно! Он чувствовал, что силы его исчерпаны. Его уже ничто не интересовало: пусть будет, что будет. Что ему до того, окажется Фойерхан за решеткой или будет разгуливать на свободе? Какое ему вообще дело до Фойерхана?

– Вот оно! – Кох вернулся в кабинет с распахнутым скоросшивателем.– Она ушла из дому раньше Томашевского, примерно на четверть часа раньше…

– Достаточно, чтобы написать письмо! – воскликнул Фойерхан.

– Так где оно, черт побери? – Манхардт ударил кулаком по столу.– Давайте наконец его сюда!

– Если вы его уничтожите, мне конец,– тихо сказал Фойерхан, обращаясь только к Манхардту.– Знаю, что вы меня ненавидите. Сузанна мне все рассказала…

– Молчать! – Манхардт повернулся к Коху.– Пойди найди кого-нибудь, хоть телефонистку, мне нужны свидетели… Приведи кого угодно! – «Господи, когда же это кончится! Я больше не выдержу! Сердце, желудок… стучит в ушах. Давление… Первый инфаркт…» Он встал и отошел к умывальнику. Штанины прилипали к бедрам, он шел как на раздутых парусах. «Боже, как же мне нехорошо!» Сердце билось неровно, его охватывал панический страх. На миг закрыл глаза, и вроде полегчало.

Кох привел двух парней и одну женщину, они остались стоять в дверях. Манхардт вернулся за письменный стол, чтобы продолжить допрос.

– Спасибо,– сказал Фойерхан. Потом достал коричневый бумажник, положил на стол и вывернул подкладкой наружу. – Я должен был иметь уверенность… Тут нечто вроде тайника… Вот!

На свет появился сложенный листок добротной бумаги. Манхардт схватил его… Характерный почерк: неверные линии, вялые росчерки, строчки спадают справа. Большинство букв как-то странно выписаны, особенно П. Тут и там слова сливаются… Манхардт читал, Кох заглядывал ему через плечо.

Х.И.ТОМАШЕВСКИЙ, ФРОНАУ 24 ИЮЛЯ

Милая фрау Пошман!

Когда вы завтра утром найдете это краткое письмо, прошу вас срочно известить полицию. В подвале они обнаружат герра Фойерхана. Позавчера вечером в Гермсдорфе я вынужден был заставить его уйти со мной. Скажите, что я об этом сожалею. Через посредство моего адвоката доктора Андерсона прошу устроить так, чтобы ему после ликвидации моего состояния, вложенного в фирму, выплатили 20 000 (двадцать тысяч) дойчмарок. А также матери сотрудника банка, которого я убил в состоянии аффекта, фрау Ханнелоре Ваххольц. Пусть в Бранденбургский земельный банк вернут захваченную мной сумму.

Прошу считать это моей последней волей. Я добровольно решил покинуть этот мир. Я убил порядочного человека и тем лишился права жить среди людей. Я в безнадежной ситуации, поскольку, чтобы замести следы своего преступления, должен буду застрелить своего приятеля Гюнтера Фойерхана. А я на это неспособен. А даже если бы и смог, его труп тут же укажет на меня. Но я не хладнокровный бандит. И знаю, что криминальная полиция рано или поздно меня выследит. Меня ждут долгие годы в заключении. Так лучше уж я сам покончу счеты с жизнью. Мысль броситься с лесов новостройки нашей фирмы пришла мне в голову в тот день, когда меня оставила жена. Но тогда я не нашел в себе сил, сегодня же решился.