Текст книги "Немецкий детектив"

Автор книги: Ханс Кирст

Соавторы: Вернер Тельке,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

– Придется тоже измениться, научиться иначе мыслить и действовать, если захочет выжить – придется без разговоров подчиняться прогрессу, и вообще…

– Люди не меняются, – грустно заметил Циммерман. – Их не изменили три тысячелетия нашей цивилизации. По своей работе я знаю одно: в любые времена люди убивали друг друга по все тем же причинам и все с той же жестокостью.

– Ты мыслишь только с точки зрения преступлений и трупов и иначе уже не способен. – Сын сказал это почти сочувственно.

– Трупы, мой милый, – это та реальность, которая больше всего доказывает абсурдность жизни в нашем мире. Ведь убийства – результат поступков людей, живущих среди нас.

– Это мнение полицейского, – презрительно и непреклонно заявил Манфред, – которое я не могу принять, хотя этот полицейский – мой отец.

* * *

Петер Вардайнер поглощал устрицы, поставленные фирмой «Боттнер», – отборные экземпляры, не слишком крупные, но чудные на вкус. Не то чтобы он слишком наслаждался лакомством – его меню составляла фрау Сузанна, следившая, чтобы он не растолстел и не перегружал сердце. А устрицы, она считала, прекрасно усваиваются, содержат много фосфора и улучшают кровообращение.

– Иногда я себя спрашиваю, почему ты со мной так позишься? Особенно последнее время?

– Можешь выбрать любое объяснение, например, что я тебя люблю.

– Если бы я мог все объяснить этим… – с некоторым усилием усмехнулся Вардайнер. – Только что-то мне мешает. Был же некий Хайнц Хорстман…

– Но, Петер, он-то тут при чем?

– При том, что смог собрать множество материалов, Сузи, и о тебе тоже. В связи со Шмельцем. Ты об этом не знала?

* * *

Воскресным утром редактор Лотар никак не мог расстаться с секретаршей Марией Антонией Бауэр. Весьма скудно одетые, они сидели, прижавшись друг к другу, в огромном кресле, наслаждаясь завтраком, который любовно приготовил Лотар.

Мария Антония, она же Тони, попивала убийственной крепости кофе.

– Боюсь, он наделает нам неприятностей.

– Ну, тут и мы можем задать им жару. Они даже понятия не имеют как!

– Но у них больше возможностей!

– Это только так кажется, – беззаботно махнул рукой Лотар. – Просто они воспользуются тем, что мы на них работаем. Но выгнать нас можно только раз, да и то вряд ли они решатся.

– Ну да, надейся, – скептически фыркнула Тони.

– Знаешь, этот Вольрих, как охотничий пес, должен был пронюхать, где бумаги, которые собрал Хорстман. Думали, они у меня. Но где они на самом деле – моя забота. Что касается тебя, стой на своем: Хорстмана ты практически не знала, его у меня никогда не видела и даже не знала, что мы были друзьями. Ты просто спишь со мной – и все. Ни слова больше. Остальное я беру на себя.

* * *

Беседа ассистента фон Готы с греческим журналистом Василисом В., происшедшая во время командировки фон Готы в Афины:

Василис В.: Я говорю немного по-немецки, поэтому время от времени подрабатываю гидом с немецкими туристами. Одним из них был и Хорстман. Но он оставил неприятное впечатление. Совсем не интересовался, как остальные, нашими памятниками истории и культуры, не замечал успехов, которых наши власти добились в последнее время. Зато с удовольствием раскапывал отдельные недостатки, хотя, понятно, это были единичные и нетипичные явления. Поскольку я в известной мере отвечал за его поведение, меня, конечно, беспокоил его подход к изучению Греции.

Фон Гота: Вы сообщали об этом куда-нибудь?

Василис В.: Ну что вы! Я только предупреждал Хорстмана. Еще я высказал свое беспокойство доктору Шмельцу, начальнику Хорстмана, который в то время совершенно случайно тоже оказался в Афинах. Но он, в отличие от Хорстмана, находился у нас по чисто личным мотивам.

Фон Гота: Таким мотивом, очевидно, была Мария К.?

Василис В.: На это и вам ответить не могу. Но уверяю, Хорстман сумел за короткий срок устроить жуткий скандал.

Фон Гота: Хорстмана арестовала ваша полиция… Кто ее вызвал?

Василис В.: Во всяком случае, не я.

Фон Гота: А кто тогда? Мария К. или сам доктор Шмельц?

Василис В.: Не знаю.

Фон Гота: Но вы не исключаете, что тут замешан доктор Шмельц и что ему удалось с помощью греческой полиции обезвредить Хорстмана в Афинах?

Василис В.: Послушайте, я не сумасшедший. Жить мне еще не надоело, и корчить из себя героя не хочу. Так что не ждите от меня ответов на подобные вопросы.

* * *

Вначале комиссару Кребсу пришлось помочь Сабине с уроками. Только потом она позволила ему, и то в знак благодарности, нарисовать флюоресцентной краской несколько кругов в альбоме для рисования.

– Хорошо у вас получается, – признала Сабина.

– Я рад, что тебе нравится.

– Я люблю, когда кто-нибудь со мной занимается, – неожиданно серьезно сказала Сабина, – только у мамы для меня вечно нет времени.

Хелен Фоглер тем временем встала, вымыла лицо холодной водой, причесалась и надела простое платье. Теперь она выглядела приличной и привлекательной молодой матерью, живущей в нормальном ухоженном доме.

– Оставляю вас одних, – заявила Сабина, когда мать вошла в комнату, – а я пока нарисую что-нибудь для комиссара Кребса. Наверное, деревенский домик с садиком, с коровой и собачкой. – И она исчезла.

Хелен подсела к Кребсу.

– Поймите меня правильно. Я никогда не приводила домой никого из… из клиентов. Из-за Сабины.

– Я вас об этом не спрашиваю, – возразил Кребс.

– Неважно, я все равно думала о ваших словах. Вам нужно одно: чтобы я вам рассказала все подробности о человеке, напавшем на меня.

– Вы правы, мне хотелось бы этого.

– Но тем самым я дала бы вам в руки улики на человека, который способен на все. Могу себе представить: вначале меня допрашивают в полиции, потом я – свидетель в суде… Это уничтожит меня, и Сабине тоже ничего хорошего не сулит. Или считаете, я не права?

– Нет, так я не думаю, – возразил Кребс. – Но могу обещать вам: мы сделаем все, чтобы этот человек не причинил вам вреда.

Она задумчиво взглянула на него.

– Но я-то смотрю вперед. Я обвиню этого человека, он попадет вначале к вам в руки, потом в суд и, вероятно, будет осужден. Но через некоторое время он снова выйдет на свободу – и сведет со мной счеты.

– Не исключаю, – открыто признал Кребс, – однако…

– Поймите, – тактично, но решительно перебила Хелен, – мы с дочерью хотим жить спокойно. И ничего больше мне не надо.

* * *

По воскресеньям во второй половине дня редакторы всех мюнхенских газет являлись на работу, чтобы готовить номер на понедельник.

Оба завзятых конкурента – и «Мюнхенский утренний курьер», и «Мюнхенские вечерние вести» – все место на первой полосе отдали некрологам Хорстману.

В «Мюнхенском утреннем курьере» Тириш распорядился подготовить прочувствованную статью, пестревшую оборотами вроде «невосполнимая утрата», «глубочайшее сочувствие», «безмерная печаль», «прискорбное несчастье».

– Этим заняться должен Лотар, такое по его части! Петер Вардайнер думал так же. В статье следовало высоко

оценить журналистский талант Хорстмана, упомянуть о развитом чувстве долга и поставить вопрос, не стал ли он жертвой сил, которым его принципиальность стала поперек горла.

– Этим пусть займется Фюрст – и с чувством!

* * *

После обеда комиссар Циммерман сделал еще одну попытку найти с сыном общий язык.

– Значит, ты думаешь, отец тебя совсем не понимает?

– Нет, – сказал Манфред, – ты полицейский бюрократ и не в состоянии понять думающих иначе.

– Не хочешь все-таки еще разок попробовать? – примирительно спросил Циммерман.

– К чему? – воскликнул Манфред. – Мы слишком разные люди. Ты консерватор и диктатор, я за свободу и прогресс.

И тут Манфред встал и удалился. Циммерман вдруг почувствовал страшную усталость, его клонило в сон.

– Прилягу на часок…

– Вот так всегда. Я тебя вижу, только когда тебе надо поесть и выспаться, – заметила жена. – Тебе не кажется, что для семьи этого недостаточно?

Но Циммерман уже заснул. Он буквально рухнул на диван и спал как убитый. Жена успела вымыть и убрать посуду, и тут в дверь позвонила Ханнелора Дрейер, приехавшая в служебной машине за шефом.

Уже в машине Циммерман решил, что Дрейер будет сопровождать его к Хельге Хорстман, которую он уже предупредил по телефону.

Вдова вышла к ним в легком облегающем брючном костюме. Ханнелору Дрейер она решительно не замечала.

– Почему вы не пришли один? – спросила она с многозначительной и многообещающей улыбкой. – Мы чувствовали бы себя гораздо свободнее.

– Вот именно поэтому я хотел уберечь себя и вас от напрасной траты сил, – спокойно пояснил Циммерман.

Проигнорировав жест, приглашавший его сесть рядом с хозяйкой на диван, Циммерман опустился в кресло. Дрейер осталась в дверях, стараясь казаться незаметной, но Циммерман был уверен, что она ничего не упустит.

– Я рад, – комиссар внимательно оглядел Хельгу, – что вы так быстро примирились со смертью супруга. Выглядите вы отлично.

– А для чего мне прикидываться? – с улыбкой заявила она. – Вы же прекрасно понимаете, убитая горем вдова из меня не получится. Разумеется, Хорстмана мне жалко. Но мужем он мне уже давно не был, и сегодня я чувствую себя совершенно свободно.

– Так что мы можем совершенно свободно поговорить о тех полутора часах вашего отсутствия на балу.

– Мне это не интересно, – решительно заявила она. – Вам нужно – сами и разбирайтесь.

Сжав зубы, комиссар спросил:

– Могу я осмотреть вещи вашего покойного мужа, его одежду, книги, бумаги?

– Не можете, комиссар, пока не обзаведетесь ордером на обыск. А его у вас нет, – с нескрываемой язвительностью заявила Хельга. – Мне очень жаль, но ничем не могу помочь.

– Тогда позвольте сообщить вам кое-что, о чем вы, видимо, не знаете. Если вы будете укрывать от следственных органов улики, которые могли бы помочь раскрытию преступления, то совершите уголовно наказуемый поступок. Это относится и к сокрытию необходимых документов.

– Если я правильно поняла, вы собираетесь прийти снова, – констатировала Хельга. – Только приходите один.

И поскорее, ладно? Сегодня у меня уйма свободного времени. Ведь я не смогу воспользоваться приглашением на Бал наций. Для опечаленной вдовы это неприлично. А люди нынче не так терпимы, как полицейское начальство.

* * *

Разговор комиссара Циммермана с ассистентом Дрейер в служебной машине после визита к Хельге Хорстман:

Циммерман: Есть что-то новое?

Дрейер: Я только убедилась, что моя оценка верна. Фрау Хорстман, по-моему, существо весьма ограниченное. Нет, не то чтобы ей недостает интеллигентности, но явно не хватает сил держать себя в руках, и часто она поступает спонтанно, по настроению.

Циммерман: Я бы сказал иначе. Эта дама – явная нимфоманка, которой пора бы обратиться к врачу, скорее всего – к психиатру. Ведь иногда трудно провести грань между необузданной чувственностью и уголовно наказуемыми деяниями. Но, чтобы было ясно, я не подозреваю ее в соучастии в убийстве мужа, хотя и не вижу алиби на те полтора часа. По-моему, она использовала это время, чтоб развлечься по-своему.

Дрейер: Мне почему-то показалось, что реагировала она слишком спокойно, я сказала бы, отрепетированно.

Циммерман: О, здесь, конечно, рука Вольриха – я им еще займусь. А как ваши успехи?

Дрейер: Я сейчас занимаюсь Ингеборг Файнер. Такая миниатюрная, прехорошенькая девушка. Но пока не могу сказать, какова ее роль в нашем деле. И неясно, как она оказалась в записной книжке Хорстмана.

Циммерман: Все равно не упускайте ее из виду. Уже бывало так, что совершенно незначительные фигуры играли на самом деле ключевую роль. А Хорстман ничего не делал зря. И его блокнот – тому свидетельство.

* * *

Секретарша Петера Вардайнера за каких-нибудь полчаса перепечатала вступительную статью шефа, озаглавленную «Взгляд в пропасть»: первая копия Вардайнеру, вторая – в архив редакции. Оригинал по пневмопочте – в типографию, где он попал в руки Себастьяну Иннигеру.

Иннигер пользовался репутацией идеально старательного сотрудника, готового выполнить любое задание, невзирая на время. Но была одна мелочь, о которой знали только двое. У Себастьяна Иннигера были два источника доходов: такую же сумму, как в «Мюнхенских вечерних вестях», он регулярно получал и от директора конкурента – «Мюнхенского утреннего курьера» – Вольриха.

За этот не облагаемый налогами доход он был обязан ежедневно по телефону сообщать Вольриху, что именно готовится к печати. И в этот вечер ему пришлось не раз посидеть на телефоне.

* * *

– Мы открываем только в шесть, – крикнул сквозь запертые двери Рикки, хозяин дискотеки «Зеро». Его возмущенный тон объяснялся тем, что он понятия не имел, кто стоит под дверью.

– Вы ищете неприятностей на свою голову, – раздался голос снаружи.

И моментально двери открылись, поскольку на крыльце стоял инспектор Михельсдорф. Рикки и смотреть не стал его удостоверение:

– Что вы, что вы, инспектор, я вас сразу узнал. Вы в Швабинге человек известный.

– Что вы говорите? – ухмыльнулся Михельсдорф. – Это может пригодиться, если попрут из полиции. Ну ладно. – Он сунул Рикки под нос фотографию. – Некая Фоглер – ты ее знаешь?

Сложив руки на животе, Рикки попытался сделать вид, что рад бы помочь, но вот беда – ничего не помнит.

– А я ее должен знать?

Михельсдорф отреагировал неожиданно резко:

– Ты что, собираешься со мной дурака валять? Смотри, а то я как следует проветрю твой паршивый курятник, где курят марихуану, а так называемая концертная программа больше похожа на турецкую баню.

– Ну если речь о Фоглер, с той я немного знаком, – заторопился Рикки. – Что вы о ней хотите знать?

– Всего две вещи, – четко потребовал Михельсдорф. – Какие заведения обычно посещает эта особа, кроме твоего? И мне нужны имена ее клиентов, и случайных тоже! Сделаешь список. И не советую о ком-нибудь забыть. Даю тебе пять минут!

Отрывки из трех телефонных разговоров, состоявшихся в воскресенье с 16.05 до 16.15

1. Звонок фрау Циммерман комиссару Циммерману:

Она: Прости, что беспокою. Я хотела только спросить, есть надежда, что ты вечером придешь домой?

Он: К сожалению, нет. Так что вечер планируй сама. Ты ведь это хотела услышать? И насколько я тебя знаю, теперь скажешь, что у тебя на уме.

Она: Звонил Тони (адвокат Энтони Шлоссер, их общий друг детства; на вилле его матери все трое провели золотые годы юности, и это обязывало). Из Аугсбурга приехала его мать и хотела провести со мной вечер. Тони передал тебе сердечный привет.

Он: Передай привет от меня Тони и его матери. Разумеется, ты должна пойти с ними. Куда собираетесь?

Она: На Бал наций, это какой-то чемпионат по танцам в Фолькс-театре. Ты не возражаешь?

Он: Ни в коем случае. Тебе нужно встряхнуться. Вполне возможно, мы там увидимся. Не исключено, что мне придется зайти туда по служебным делам. Желаю хорошо провести вечер!

2. Звонок ассистента фон Готы Генриетте Шмельц:

Фон Гота: Не хочу надоедать, но Гольднер заверил, что вы передумали и согласны меня принять.

Фрау Шмельц: Да, я не возражаю. Вот только не уверена, заинтересует ли вас то, что я скажу. Касается это моего сына Амадея.

Фон Гота: Если позволите, я к вам приеду, и только вам решать, о чем пойдет речь. Сейчас буду.

3. Звонок фрау Сузанны Петеру Вардайнеру:

Сузанна: Ну как дела? Хорошо себя чувствуешь?

Петер: Отлично! На совещании в редакции мне удалось отстоять все свои предложения.

Сузанна: И что, никто не возражал? Тебе это не кажется подозрительным?

Петер: Напротив, Бургхаузен предоставил мне полную свободу. Ему хватает хлопот и без этого – он в отъезде.

Сузанна: Петер, тут нечему радоваться, скорее, надо быть настороже. Боюсь, они сознательно заставляют тебя сунуть голову в петлю.

Петер: Господи Боже, Сузанна, я рад, что ты волнуешься из-за меня, но это уже чересчур. Твоя забота начинает меня утомлять. Займись-ка чем-нибудь другим.

Сузанна: Как хочешь. Меня приглашал в гости Бендер, ну помнишь, тот актер. Что скажешь?

Петер: Опять эти женские штучки? Но я решил, и тебе меня не сбить!

Сузанна: И все же я тебе советую как следует все взвесить. Я буду у Бендера, можешь туда позвонить, но смотри, чтобы не оказалось слишком поздно.

* * *

Шмельц решил навестить одну из своих приятельниц на Тегернзее. Ему захотелось выпить кофе с доктором медицины Марианной Ольмюллер, хозяйкой частного санатория.

Марианна приняла его более чем сердечно. Она относилась к тем двум десяткам женщин, что хранили стопки его лирических любовных писем. Кроме того, Шмельц много лет помогал ей основать и содержать санаторий, который в свое время она создала лишь благодаря ему.

– У тебя усталый вид. – Марианна нежно взяла его за руку, словно щупая пульс.

– Да с женой проблемы, – пояснил он, и казалось, в самом деле для него нет ничего важнее.

– Ну разумеется! – И приятельница поспешила с профессиональной оценкой: – Генриетта – существо нервное, слабое, болезненно истеричное и психически неустойчивое. У нее явно заметны суицидные тенденции.

– Ты могла бы дать такое медицинское заключение, Марианна? – умоляюще взглянул он. – Ведь ты не раз ее обследовала. Особенно последние пару лет, когда у нее появилась тяжелая депрессия на почве климакса. Изложить все это письменно, если понадобится?

– Ну почему же нет, Анатоль? Если нужно тебе помочь, придумаю что-нибудь. – Она нежно и понимающе улыбнулась. – Я человек благодарный и никогда не забуду, сколько хорошего ты для меня сделал и сколько дивных минут пережили мы вместе. Если у тебя есть время, я хотела бы показать тебе кое-какие планы по расширению санатория. Есть возможность сделать это на выгодных условиях, и было бы здорово, если бы ты опять вошел в долю.

* * *

Цепная реакция:

1. Из тайной беседы Себастьяна Иннигера, заведующего типографией «Мюнхенских вечерних вестей», и директора «Мюнхенского утреннего курьера» Вольриха:

Иннигер: Я только что просмотрел верстку завтрашнего номера. Большой некролог о Хорстмане написал Фюрст. На первой полосе еще речь американского президента и Генерального секретаря КПСС. Но главный шлягер номера – статья Вардайнера. На третьей полосе – огромный материал с подробными фактическими данными. В основном, о спекуляциях земельными участками, несколько раз там упомянут Шрейфогель: Это вам важно, да?

Вольрих: Это чертовски важно! Постарайтесь раздобыть оттиски, особенно той статьи, где речь о Шрейфогеле. И некролог по Хорстману – тоже. Получите по сто марок за каждый.

2. Из разговора Вольриха с директором Тиришем:

Вольрих: Вардайнер решился-таки и раскручивает на полные обороты. Оттиски уже на пути сюда.

Тириш: Знаете, меня это не удивляет. Только я не ожидал этого так скоро. Но тем скорее он окажется по уши в дерьме. И мы ему поможем.

(Тириш срочно потребовал к телефону Шмельца, но тот, как всегда, был недосягаем. Тириш без обиняков назвал все это бардаком и попытался выйти напрямую на Бургхау-зена, своего коллегу-конкурента. Хотел откровенно посоветоваться, что в интересах обеих сторон еще можно предпринять по этому делу. Но в издательстве секретарша с извинениями сообщила, что Бургхаузен – в Гармиш-Партенкирхен, где с премьер-министром Баварии участвует в заседании Кредитного союза землевладельцев. Собирался вернуться только вечером.

Но вечером типографские машины наберут обороты, и их не остановишь…)

Тириш: Дайте срочно Шлоссера, это наша последняя надежда. Потом останется только уповать на Господа!

3. Из телефонного разговора директора Тириша с доктором Шлоссером:

Тириш: Надеюсь, все готово к бою? Началось!

Шлоссер: Не волнуйтесь! Я готов к различным вариантам. Хотите послушать?

Тириш: Нет, спасибо, некогда. К вам приедет Вольрих, ознакомит вас со всем, что удалось раздобыть. Потом наступает ваша очередь выходить на ринг.

Шлоссер: Я готов! Вы еще удивитесь!

* * *

– Я не вовремя? – спросил от дверей комиссар Кребс. Но Хелен Фоглер сердечно приветствовала его, примчалась Сабина, сияя от радости.

– Вы за мной?

– Ну, собственно, да… Хотел прогуляться с тобой немного, если мама не возражает и если ты уже сделала уроки.

– Еще вчера, – уверяла его Сабина. – Я их сделала сразу, как вернулась из школы.

– Отлично. – Кребс повернулся к Хелен. – Знаете, у меня как раз есть время, и я хочу встретиться с одним старым коллегой, который ходит гулять в парк замка со своим псом.

– А что у него за пес? – нетерпеливо переспросила Сабина.

– Как бы тебе сказать, – попытался сообразить Кребс. – Нечто среднее между пуделем и терьером или между ньюфаундлендом и овчаркой. Пес просто отличный, и видела бы ты, какой умный…

– Мама, пожалуйста, разреши мне пойти взглянуть на этого песика!

– Ну беги, – Хелен Фоглер взглянула на Кребса. Подождала, пока Сабина исчезнет в прихожей, чтобы взять куртку, шапку и перчатки, потом сказала: – Думаете, я не знаю, зачем вам Сабина? Хотите расспросить ее обо мне. Ну что ж, я не имею ничего против.

– У вас есть причины для недоверия. И это оправданно. Но в отношении меня эти опасения можете отбросить, – перебил ее Кребс. – Поверьте, если бы я хотел узнать что-то важное, то прямо и открыто обратился бы к вам.

– Ну тогда я рада. Из-за Сабины, конечно, – с неуверенной усмешкой ответила Хелен.

Кребс, искушенный знаток человеческой натуры, видел в этом первый признак доверия.

* * *

– Не помешаю? – спросил инспектор Фельдер, входя в кабинет редактора Лотара. – Мне нужно с вами поговорить. Знаю, многие не любят, когда их отрывают от работы… – добавил он, кладя на стол свое удостоверение.

– Не беспокойтесь. – Лотар небрежно взглянул на удостоверение. – Ведь я редактор воскресного приложения, а оно давно готово. Так что сегодня я здесь случайно. Нужно написать некролог.

– Некролог Хорстману? Он был вашим другом?

– Что это значит – быть другом? Что вообще есть дружба? – начал разглагольствовать Лотар, как обычно, без особого успеха пытаясь привести в порядок свои светло-льняные волосы. – Где ее начало и конец? Как ее распознать? По тому, что вы ходите вместе поесть и выпить и по девушкам? Или по высоким словам, которыми мы вечно злоупотребляем в нашей газете? Дорогой мой, все это только иллюзии, в настоящей жизни они стоят не больше прошлогоднего снега.

– Но вы все же были с Хорстманом близкими приятелями? – не отставал Фельдер.

– А если и так – ну и что?

– Я один из тех, кто пытается разгадать загадку его смерти. И думаю, вы мне можете помочь.

– Но я не знаю, как и почему он умер, – осторожничал Лотар.

– Разве вас не радует возможность раскрыть убийство?

– А к чему? Его-то не воскресишь!

– Послушайте, Лотар, мы выяснили, что у него дома не было пишущей машинки. И в редакции он ею почти не пользовался. Но частенько работал у вас – или здесь, в этом кабинете, или у вас на квартире.

– Не отрицаю, – неохотно согласился Лотар. – Но чем он занимался, не знаю. И никогда не интересовался.

– Еще я хотел бы напомнить вам, прежде чем вы решите, что говорить мне, что нет: нам не составит труда убедиться, что статьи Хорстмана были напечатаны на вашей машинке.

– Ну ладно, чего вы хотите? – сдался Лотар.

– Чтобы вы дали мне возможность просмотреть все рукописи, оставшиеся после Хорстмана, которые вы прячете.

– Прямо сейчас?

– Спешить не надо. Позвоните мне, когда как следует все обдумаете. У вас есть время до завтра.

* * *

Около пяти вечера доктор Антони Шлоссер добрался до «Мюнхенских вечерних вестей». Прежде всего, соблюдая формальности, заглянул в издательство, но застал там только секретаршу. Только потом отправился в редакцию. Там его принял Петер Вардайнер. Правда, минут двадцать заставил ждать. Встреча проходила в ледяной атмосфере и без формальностей.

– Герр Вардайнер, обращаюсь к вам как к единственному ответственному руководителю, которого смог найти, – заявил Шлоссер, заняв предложенное кресло. – Я пришел, чтобы предупредить вас, – в ваших статьях использованы материалы, являющиеся собственностью стороны, которую я представляю, и на эти материалы мы намерены предъявить свои права.

– Но позвольте, откуда вы знаете содержание статьи? – Вардайнер казался даже довольным. – Наша газета поступит в продажу только в понедельник.

– У меня надежная информация. По закону я не обязан указывать ее источники. – Шлоссер прекрасно знал, о чем говорил. – Я только констатирую факт, что вы использовали данные, информацию и заметки Хорстмана, которые являются исключительной собственностью представляемого мною «Мюнхенского утреннего курьера».

– Вначале вы попробуйте это доказать. – Вардайнер старался казаться уверенным в себе, но заметно было, что начинал нервничать. – Дело в том, что Хорстман уже несколько недель работал на меня. Собирался перейти в мою газету, я ему платил.

– Это неслыханно! – воскликнул Шлоссер с хорошо разыгранным возмущением. – Ваше поведение противоречит всем основам корректных и коллегиальных отношений в мире прессы. Это просто бесстыдное сманивание людей. То, что Хорстман с вами сотрудничал, с юридической точки зрения ничуть не уменьшает вашу вину. Вы же знаете: чтобы заключить новое трудовое соглашение, нужно разорвать договор с прежним местом работы. Но такого не было, поэтому Хорстман…

– Знаете что? Убирайтесь отсюда! – взорвался Вардайнер. Проглотил две таблетки, запил их водой и продолжил: – Журналистика, доктор, не торговля. Поймите, тут решают не договора и счета, а журналистская совесть.

– Можете оправдываться как угодно, но это не отменяет факта, что с правовой точки зрения ваш поступок может вам очень дорого обойтись. Но я готов договориться с вами по-хорошему, найти джентльменское соглашение. Что вы на это скажете?

– Ничего! – Вардайнер ощутил резкую боль в сердце, но в то же время его охватило ощущение победы. Ему казалось, что адвокат перешел в оборону. – Обратитесь к моему юристу, герр Шлоссер.

– Слишком поздно, – отрезал Шлоссер. – Решать должны вы сами, и немедленно. В противном случае я намерен использовать все законные средства, чтобы запретить публикацию этих материалов.

– Доктор, вы мешаете мне работать, – заявил Вардайнер. – Прощайте!

* * *

Ассистент фон Гота сидел с Генриеттой Шмельц на ее вилле у озера Аммер и попивал сухое шерри. Разговор шел пока что ни о чем: о мягкой зиме, преимуществах деревенской жизни, живописи барокко и музыке романтизма.

Через некоторое время фон Гота осторожно заметил:

– Вашего сына зовут Амадей, это имя выбрано явно не случайно. Вы, конечно, воспитали его так, чтобы он мог разделить с вами любовь к прекрасному?

– До недавнего времени я верила в это, но сегодня сомневаюсь, – грустно признала фрау Генриетта. – Хотя немногое, что я о нем знаю, дает надежду, что его все же больше тянет ко мне и моим интересам. Но есть еще его отец. Тот по-своему тоже его любит. Но при этом старается отдалить сына от меня и пользуется самым эффективным средством – деньгами.

Фон Гота разглядывал медово-золотистое шерри в бокале.

– А вы не можете сделать так, чтобы ваш сын жил вместе с вами? Изолировать его от дурного влияния отца?

– Это возможно, но тогда – окончательный разрыв с мужем. Для меня это значило бы только бесконечные склоки и волокиту.

– А это слишком высокая цена, если речь идет о сыне? – Он заглянул хозяйке в глаза.

– Как вам такое пришло в голову? – удивленно спросила она.

– Я пережил нечто подобное. Когда мне было десять, отец развелся с матерью. Отцу не важно было, что мать за все годы совместной жизни так и не попыталась его понять и даже то, что иногда изменяла. Главное – он не хотел, чтобы она меня воспитывала. Вначале я очень страдал. Но сейчас понимаю, что всем хорошим во мне я обязан тому отцову решению. С той поры я научился думать, решать и отвечать за себя сам.

– И я уже поняла, – призналась фрау Генриетта, лицо которой озарили розовые лучи заходящего солнца, – что решительный развод с мужем – единственная возможность удержать сына. Но тут вдруг погиб единственный человек, который мог помочь мне с разводом. Хорстман.

* * *

– Рад, рад вас видеть, – сказал отставной комиссар Келлер. Навстречу ему по дорожке шел Конрад Кребс, ведя за руку Сабину.

– У меня милая спутница, – сообщил Кребс, подталкивая вперед девчушку.

– Меня зовут Сабина Фоглер. – Малышка протянула руку Келлеру. – Где же ваш пес?

– Сейчас будет тут, – засмеялся Келлер и удивительно звонким голосом позвал пса, который тут же вылетел из ближайших кустов.

Лохматый клубок черной шерсти с влажным носом и умными глазками дружелюбно вертел хвостом, обнюхивая всех по очереди, начиная с Келлера и кончая Сабиной.

Она восторженно уставилась на лохматое чудо, присела и стала гладить его.

– Ой, какая прелесть!

Псу это явно понравилось, он дружелюбно лизнул ей лицо. И Сабина тут же попросила разрешения погулять с ним по парку.

Келлер проводил их испытующим взглядом.

– Чудный ребенок. Доверчивый и дружелюбный. Но ей нужны внимание и ласка. Только для своего возраста она мне кажется слишком уж серьезной и как будто настороженной. Она вам кем-нибудь доводится?

– Нет, скорее можно сказать, что оказалась на пути следствия.

– Понимаю, это едва ли не самая сложная проблема в нашей работе, – задумчиво констатировал Келлер. – К сожалению, избежать этого не удается. Время от времени попадаешь в ситуации, которые вызывают в тебе конфликт между служебными обязанностями и обычными человеческими чувствами.

– Думаю, вы правы, – признал Кребс. – И нужно было такому случиться именно со мной… После тридцати лет службы…

– Поверьте, я вам немного завидую. Ну а теперь рассказывайте!

* * *

– Начальство принимает? – спросил Гольднер, влетая в кабинет К Вардайнеру. – Прибыл по вашему приказанию! Я твой верный оруженосец, и мое оружие – острое перо – к твоим услугам!

– Перестань дурака валять, – сердито бросил Вардайнер. – У меня не то настроение. Только что я вынужден был выслушать не слишком приятные упражнения в красноречии адвоката Шлоссера.

– Упражнения в красноречии? – усомнился Гольднер. – Не обольщайся, Шлоссер не из болтунов. Это не юрист, а бульдог какой-то, хватка у него мертвая!

– Пожалуй, ты прав, у меня сложилось такое же впечатление. Уж больно он мне действовал на нервы. Ну не надо так смотреть, до инфаркта он меня не довел. Лучше прочти этот некролог Хорстману – Фюрст порезвился. Тебе это понравится.

Карл Гольднер взял оттиск первой полосы, упал в самое удобное кресло и привычно погрузился в чтение. Через пару минут он сказал:

– Роскошно! Настоящая ода на смерть героя, аж слезы наворачиваются. Фюрст занят не своим делом, ему бы стихи писать.

– А больше тебе сказать нечего? Хорстман был ведь твоим другом.

– Но при чем тут дружба, – защищался Гольднер. – Что я мог поделать, если он давал понять, что знает обо мне столько всего…

– Не расстраивайся, со мной было то же самое. – Вардайнер даже прикрыл глаза. – Представляешь, он мне как-то мимоходом выдал такую информацию о моей личной жизни, что я чуть со стула не упал. И о Сузанне тоже. И не думай, что это были сплетни или так, слухи. Четкие факты, все точно, с именами, адресами и точным временем.