Текст книги "Немецкий детектив"

Автор книги: Ханс Кирст

Соавторы: Вернер Тельке,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)

Что же касается утверждений Хорстмана, что Анатоль купил мне эту клинику и что он продолжает ее финансово поддерживать или что он пользуется ею для некоторых своих приятельниц, это все бессовестная клевета, и если он будет распространять ее публично, я подам в суд.

* * *

Домой Циммерман попал только около девяти вечера. В квартире на Хейзештрассе, на третьем этаже, они жили уже двадцать лет. Жили скромно – мебель старомодная, шторы выцветшие, ковры местами протоптаны. Но всюду идеальный порядок – заслуга его жены Маргот.

На вошедшего мужа она взглянула, как на пришельца ниоткуда.

– Мы тебя ждали весь вечер!

– Я задержался.

– Ты всегда так говоришь.

Мартин Циммерман молча разглядывал жену. Ухожена, со вкусом одета, не стыдно показаться в любом обществе. Пожалуй, она больше подходила для министра, чем для скромного тяглового коня криминалистики.

– Где Манфред?

– Он ждал тебя все время. И я тоже. Ужин уже остыл и теперь никуда не годен. А я к тому же собиралась сегодня в оперу. Не с Тони Шлоссером, я бы сказала заранее. Ведь ты мне обещал, что придешь ужинать вовремя, и, как обычно, подвел. А теперь ты еще…

– Я страшно устал, – сознался Циммерман.

– А когда последние годы ты не уставал? – поинтересовалась Маргот.

– Мне скоро пятьдесят, – заметил Циммерман. – Теперь уже силы не те, так что приходится распоряжаться ими с умом. Приходит время сосредоточиться на самом важном…

– Но этим самым важным ты не считаешь свою семью!

– Ошибаешься, – устало возразил Циммерман. – Я предпочел бы все время проводить с вами, с тобой и сыном. Но служба отнимает и время и силы.

– Меня твоя служба утомляет не меньше, – заявила Маргот. – Зачем тебе семья? Ты дома редкий гость. Что, собственно, я для тебя значу – и что для меня ты?

– Где шатается Манфред?

– Откуда мне знать? Меня он не слушает, а тебя почти не видит. При этом все время ноет, что собственный отец им не интересуется. С ним что-то не в порядке, я за него боюсь. Делает что хочет, точнее, что в голову взбредет.

– Или во что втянут его дружки. Сдается мне, он вращается в странной компании.

– Ты так говоришь, словно я виновата в этом.

– Я этим займусь, сегодня же ночью. Но до того мне нужно хоть пару часов поспать. Я совершенно вымотался и буду очень благодарен, если ты оставишь меня в покое.

* * *

Ровно в полночь старший вахмистр Хайнрих Петцольд энергично взялся за дело. Он был старшим патрульной машины «Изар-19», за рулем сидел вахмистр Хубер III, чемпион по стрельбе и боксер-средневес. Петцольд и не думал, что его действиям позже будет уделено столько внимания. Он направился по телефонному вызову: на Малин-герштрассе какие-то хулиганы устроили драку, нарушают ночную тишину. И еще звонивший сообщил, что на тротуаре лежит жертва, кажется, женщина.

Дежурный, распоряжавшийся патрульными машинами, выслал туда ближайшую – «Изар-19». Петцольд принял вызов. Хубер III включил мигалку с сиреной и развил скорость, далеко превосходившую все допустимые пределы.

На месте происшествия Петцольд выяснил следующее.

Посреди улицы размахивала зонтиком пожилая женщина, тыкала куда-то назад и кричала:

– Ах ты проклятый мерзавец! Спасу от вас нет!

Чуть в стороне и сзади, в углу между забором и гаражом уединенной виллы, лежала женщина лет двадцати пяти. Свернувшись клубочком и сплевывая кровь, она стонала:

– Нет-нет, Бога ради, не вызывайте полицию! Хочу домой. Я… я была… оставьте меня в покое!

Старший вахмистр Петцольд прежде всего занялся лежащей. Бегло оглядев ее, констатировал:

– Все не так плохо, это только шок. Скоро придет в себя.

Женщина с зонтиком, фрау Зигелинда Зоммер, волнуясь, рассказывала:

– Только это я залезла в кусты, чтобы отвести душу – ну, все мы люди, правда? – как вдруг из темноты выскочил большой автомобиль, темный и блестящий, похожий на здоровенный гроб на колесах. И прямо передо мной остановился. Открылась дверца, отттуда выпала какая-то женщина, за ней выскочил мужчина. Он молотил ее и кричал: «Ах ты свинья, ах курва, ну я тебе задам!» Ну что тут говорить, вахмистр! Я быстро встала, слегка заправилась, схватила зонтик и взялась за этого мерзавца. Поверьте, всыпала ему как следует. Он тогда в машину – и уносить ноги, сволочь проклятая!

Старший вахмистр Петцольд доложил по радио. Попросил, чтобы его соединили с полицией нравов, и вдруг – не иначе по ошибке – услышал голос комиссара Кребса. Тот, выслушав рапорт, спокойно спросил:

– Не смущайтесь, коллега, скажите, что сами вы об этом думаете? Как вы считаете, что вы обнаружили?

– Похоже, это такой же случай, как тот, который разбирали на прошлом инструктаже.

– И вы не ошибаетесь, – подтвердил комиссар Кребс. – У вас отличная память. Действительно, уже были нападения, весьма похожие на ваш случай. Как вас зовут?

– Петцольд. – Вахмистра переполняла гордость, что Кребс его заметил и похвалил. Среди сотрудников полиции у Кребса была репутация «кота с бархатными лапками, но острыми коготками», и все знали: все, что он скажет, – по делу.

– Коллега Петцольд, – приказал Кребс, – отправьте, пожалуйста, пострадавшую в больницу. Ах, так вы это уже сделали? Тем лучше. И не отпускайте свидетельницу, эту фрау Зоммер, но придержите ее как-нибудь незаметно. Я сейчас буду. Меня ваш случай очень заинтересовал.

Глава IV

В ночь с субботы на воскресенье, в начале первого, комиссар Кребс прибыл на место происшествия на Малингерштрассе. Сопровождал его инспектор Михельсдорф.

Они обнаружили старшего вахмистра Петцольда, который подробно доложил им обстановку (из множества деталей ему удалось выделить самое важное), и вахмистра Хубера III. Он совсем выбился из сил, успокаивая свидетельницу Зоммер, – та безостановочно что-то доказывала.

Михельсдорф посоветовал:

– Пусть несет, что ей в голову взбредет, а вы ловите то, что нам нужно, – даты, имена, связи. Будет лучше, если все сразу запишете.

Так же на месте происшествия оказался врач «скорой помощи» двадцативосьмилетний доктор медицины Вильд, который занимался пострадавшей. У нее была рваная рана на лбу, кровоподтеки на левой руке и ссадина на правом бедре.

Петцольд: Если позволите, комиссар…

Кребс: Разумеется, расскажите мне все, что вам кажется важным, коллега, но по возможности тихо.

Петцольд: Не нравится мне этот врач, как его, Вильд. Не повезло нам с ним! Никого не допускает к пострадавшей и просто помешался на психологии. Все твердит о шоке, стрессе и тому подобном. Не дал мне даже записать ее данные.

Кребс: Ну, как-нибудь мы справимся. Главное, он как следует ею занимается и сможет успокоить.

* * *

На балу холостяков, который ежегодно проходил в Фолькс-театре, Сузанна Вардайнер почти не уходила с танцплощадки. Она веселилась от души, и Петер Вардайнер не имел ничего против.

– Желаю повеселиться, – напутствовал он.

И фрау Сузанна танцевала. С вице-президентом крупной компании, потом с госсекретарем Министерства внутренних дел и даже с баварским министром промышленности. Но с каждым – только по разу. Только с театральной звездой Александром Бендером – уже третий.

Петер Вардайнер это тут же заметил.

– Ты меня хочешь спровоцировать, – сказал он, смеясь, – или доказать, что ко всем моим заботам мне нужно еще беспокоиться о тебе?

– Почти угадал, – улыбнулась она. – Ты забавляешься тем, что выдумываешь всякие журналистские штучки, и забываешь обо мне. А я хочу наслаждаться жизнью!

– Но я ведь тебе ни в чем не препятствую!

– Знаешь, Петер, твое великодушие последнее время действует мне на нервы! Неужели это все из-за Шмельца?!

– Не столько из-за него, сколько ради справедливости, которая должна наконец восторжествовать, – убежденно заявил Вардайнер. – Этим вечером множество людей говорило со мной о предстоящей кампании. Удивительно, как быстро все становится известным. И все говорили о ней с признательностью, а большинство – и с поддержкой.

– Может быть, – скептически протянула Сузанна. – Кто таскает каштаны из огня для других, всегда может рассчитывать на аплодисменты. В основном от людей, которые сами боятся испачкать руки!

– Сузанна, ты сейчас выглядишь просто изумительно!

– Если это правда, то тебе пора взяться за ум и решить жить впредь только ради меня, ради нас двоих. Подумай как следует. Если не решишься, мне придется решать самой. Может быть, не в твою пользу. Но только для того, чтобы ты взялся за ум.

* * *

Из беседы ассистента фон Готы во время командировки в Грецию с заместителем начальника афинской полиции майором Никосом К.:

«Никос К.: Прежде всего я вас хотел бы уверить, что греческая полиция старается всем возможным содействовать своим иностранным партнерам и вообще всем иностранцам. К сожалению, мы встречаемся и с тем, что некоторые из них злоупотребляют нашим гостеприимством. Одним из таких людей оказался Хорстман.

У нас он появился с рекомендательным письмом от своего шеф-редактора, который известен как просвещенный любитель и ценитель греческой культуры. Поэтому мы, ничего не заподозрив, позволили Хорстману ознакомиться с жизнью нашей армии, с нашими тюрьмами. Представьте, как мы были поражены, когда, вернувшись домой, наше доброжелательное отношение он обернул против нас. И более того, он попытался проникнуть в личную жизнь некоторых наших уважаемых граждан. К счастью, наши сотрудники вовремя его задержали в тот самый момент, когда он пытался проникнуть в некую виллу.

Фон Гота: Чья это была вилла? Как долго он был под арестом и каким образом его выпустили?

Никос К.: Хозяйка виллы – Мария К., одна из любимейших наших актрис. Хорстман был под арестом всего сутки – минимальный срок, чтоб мы могли произвести предварительное расследование. Вам мы приготовили копию протокола о задержании. Тут же – и решение о его депортации из страны. И его заявление, которым подтверждается, что обращались с ним вполне по закону».

* * *

Из отчета о предварительном допросе пострадавшей, проведенном комиссаром Кребсом на Малингерштрассе:

«Кребс: Так вы нам вообще ничего не хотите сказать? Пострадавшая: Нет!

Инспектор Михельсдорф: Ее зовут Хелен Фоглер, ей двадцать пять лет. Уже два года состоит на учете как особа без постоянной работы и без законных источников доходов. Остальные данные найдем в архиве.

Кребс: Это правда?

Хелен Фоглер (с трудом приподнялась; врач «скорой помощи» поддерживал ее; на Кребса она и не взглянула): Я обязана отвечать?

Врач: Вы ничего не обязаны – только дать обследовать себя. В таком состоянии вы не обязаны отвечать ни на какие вопросы».

* * *

– Доктор прав, – признал Кребс. Он снова взглянул на пострадавшую, и то, что увидел, глубоко врезалось ему в память.

На грязной улице перед ним лежала раненая женщина с измазанным кровью лицом и в порванном платье. Но все-таки было в ней что-то удивительно привлекательное. Огромные грустные глаза словно молили о помощи. Она всхлипнула:

– У меня нет сил…

Тем временем вахмистр Хубер III, остававшийся в машине, сообщил:

– Комиссар Кребс, депеша из полицай-президиума! Кребс оставил Хелен Фоглер врачу, который слишком уж вокруг нее суетился, и, сев в машину, услышал в трубке голос своего друга Циммермана:

– Всего один вопрос. В котором заведении ты последний раз сцапал моего сына?

– Хочешь найти его там?

– Да, вот хочу взглянуть. А то уже забыл, как он выглядит.

– Знаешь, заведение, где его задержали вчера, не то место, где он обычно крутится… – заколебался Кребс.

Циммерман отреагировал не сразу.

– Мне кажется, ты знаешь о нем гораздо больше, чем сказал мне. Но это мы еще обсудим. Теперь бы я хотел знать, где он обычно встречается со своими дружками.

– В дискотеке «Зеро». Мне пойти с тобой?

– Не надо. Я загляну потихоньку.

* * *

– Ты меня разочаровала. – Вальдемар Вольрих довольно резко освободился из объятий Хельги Хорстман.

А та, нагая и распаленная, возмущенно сев в супружеской постели, заявила:

– Такого мне еще никто не говорил!

– Но я не имел в виду твою квалификацию в постели, там ты была, как всегда, неповторима! – Вольрих снова нырнул в ее груди. – И говоря, что ты разочаровала, я имею в виду совсем другое.

– Разве не обещала я, что достану все заметки Хорстмана о спекуляциях участками? А если обещала, то сделаю, – уверяла Хельга. – Достаточно, чтобы твоя фирма отвалила побольше денег. Что ты еще от меня хочешь? – Она снова тесно прижалась к нему.

– Откровенности! – заорал под весом ее тела Вольрих. И начал декламировать: – Доверия! Абсолютной и неограниченной преданности!

– А я согласна. Не ограничивайся и продолжай!

Но Вольрих вновь прервал свои ласки и начал уговаривать Хельгу:

– Ведь у тебя после Хорстмана осталось гораздо больше. Кроме этих бумаг, должны были остаться и его личные, секретные заметки.

– Вполне возможно. – Хельга вновь притянула его к себе.

– Что тебе все-таки известно?

– И это нужно именно сейчас?

– Хотелось бы. О чем эти заметки и о ком, насколько обстоятельны и где они?

– Потом, Вальдемар, потом, – часто задышала Хельга.

* * *

Анатоль Шмельц вытянулся на постели в своем шикарном номере, закрыв глаза и тяжело дыша. Хесслер заботливо склонился над ним.

– Вам все еще плохо, хозяин?

– Воды! – простонал Анатоль.

Хансик проверил бутылки из-под минеральной, но все были пусты; Тогда, взяв стакан, набрал воды в ванной. Шмельц немного выпил. Потом начал:

– Я почти не сплю. Чем дальше, тем хуже. Меня преследуют кошмары. Все меня эксплуатируют, никто меня не любит, даже жена меня не понимает!

– Но я-то вас люблю, хозяин!

– Ты – да, Хансик! – Шмельц схватил Хесслера за руку, тот так и растаял. – И я не забыл тебя в завещании. Пойми, временами я чувствую, что скоро умру. Словно каждый день я на шаг ближе к смерти…

Домашний врач доктор Флойденрайх не разделял, однако, убеждений Шмельца и полагал, что лишний вес, избыток гемоглобина и обильный пот – не признаки смертельной болезни, а результат частого и чрезмерного потребления алкоголя. Жену он успокоил:

– Ваш уважаемый муж, фрау Шмельц, нас всех еще переживет. Здоровье его в полном порядке, хоть он и разыгрывает тяжелобольного. Пожалуй, это доставляет ему удовольствие. Что ж, можно без опасений подыграть…

* * *

Когда комиссар Циммерман вошел в дискотеку «Зеро», выглядел он не официально, а скорее – неуверенно. В сером старомодном шерстяном пальто и шляпе того же цвета и фасона он разительно отличался от завсегдатаев заведения. И неудивительно, что уже в дверях его остановил здоровенный тип и не слишком вежливо спросил:

– Куда? Что вам здесь надо?

– Я только взгляну, – сказал Циммерман.

– Это заведение не для вас, приятель.

– Откуда вы знаете?

– Да уж знаю, – категорически заявил вышибала, загородив вход.

Циммерман заглянул в зал, в котором плавали клубы густого сладковатого дыма. На стенах с дешевой деревянной обшивкой висели кованые фонари в якобы староанглийском стиле, которые создавали скорее полумрак, чем свет.

По мускулистому вышибале было заметно, что его терпение вот-вот лопнет и тогда он займется Циммерманом. Тот уже приготовился, с удовольствием ожидая событий. Но тут примчался толстячок с пухлым приветливым личиком, в вытянутых на коленях брюках и поношенном красно-синем лыжном свитере и разыграл маленький спектакль о том, как он сердит на вышибалу:

– Лучше бы ты занялся теми парнями, глаза бы мои их не видели. За пятым столом явно курят марихуану. Вышвырни их! – К Циммерману – с деланым радушием: – Входите-входите. Я тут главный, меня зовут Рикки. Чем могу служить?

– Пиво! – Циммерман отошел к бару.

– Один «пильзенер», срочно! – подогнал Рикки барменшу. – За счет заведения!

Циммерман уважительно смерил хозяина взглядом.

– Вижу, вы специалист!

– А как же иначе. – Рикки постарался ухмыльнуться подружелюбнее. – Вы же из полиции?

– Я тут по личному делу, – буркнул Циммерман. – Так что не нужно мне демонстрировать, как вы разбираетесь в людях.

– Ну что вы! – уверял его Рикки. – Я только имею в виду, что мое заведение – все что угодно, только не место для порядочной чистой публики. Но и такие нужны. Правда, и клиент соответствующий. Люди вроде вас сюда никогда не ходят. Ну разве кто из налоговой службы, из городских властей и из полиции. По делам. Но все вы можете рассчитывать на меня. Только скажите толком, что я могу для вас сделать.

* * *

Хелен Фоглер, пострадавшая на Малингерштрассе, лежала с открытыми глазами в «скорой помощи», которая везла ее домой. Как констатировал доктор Вильд, все еще опекавший ее, худшее было уже позади. Шок постепенно проходил.

«Скорая», а следом за ней и машина полиции остановились перед стандартным многоквартирным домом на Унгерштрассе. Комиссар Кребс присоединился к врачу, и они вместе довели Хелен до подъезда.

– Так вы живете здесь? – Кребс взглянул на шесть этажей погруженного во тьму здания. – Пойдете наверх сама?

– Я провожу фрау Фоглер, – предложил врач.

– Если вас не затруднит. Я хотела бы показать вам, где я живу и с кем. Так вам будет легче меня понять.

Хотя впрямую она не обращалась к Кребсу, ясно было, что приглашение относится к нему.

– Отличная идея, – согласился Кребс. Врач не скрывал разочарования.

– Хочу предупредить вас, фрау Фоглер. Вы пережили шок и еще не осознаете свои поступки. И если вас в таком состоянии будут допрашивать…

– Дорогой доктор, я ни о чем расспрашивать не буду, – перебил Кребс, – но все равно прошу вас сопровождать меня и, разумеется, вашу пациентку. В моих интересах, чтобы она была тщательнейшим образом обследована. Чтобы нас потом не в чем было упрекнуть.

– Ну разумеется, я пойду с вами, – охотно согласился врач.

Они поднялись в лифте на третий этаж. Хелен Фоглер вздохнула:. – Как же все мерзко!

– Мне можете не говорить, – заверил Кребс, – я это знаю.

– Депрессия, это пройдет, – подбодрил врач и попытался поддержать Хелен, но она отстранилась.

Глядя на Кребса, Хелен тихо продолжала:

– Весь этот мир грязен и гнусен – за одним исключением. И сейчас вы его увидите!

Тут дверь квартиры распахнулась, и перед ними предстала девчушка в голубом купальном халате до пят. Нежное, тонкое лицо, длинные рыжеватые волосы и огромные сияющие глаза, как и у матери.

– Наконец-то ты вернулась!

– Моя дочь, – сказала Хелен Фоглер. – Сабина.

* * *

Мартин Циммерман все еще подпирал стойку бара в дискотеке «Зеро», и Рикки не спускал с него глаз. Комиссар потихоньку потягивал пиво, разглядывая задымленный и слабо освещенный зал.

– Вы кого-нибудь ищете? – услужливо спросил Рикки.

Между тем Циммерман более-менее освоился в полумраке. Обежав весь зал, взгляд его остановился на кучке молодых людей за дальним столом справа. В центре восседал толстяк с круглой розовой физиономией и сонными глазами, в крикливом зеленом костюме. Слева, рядом с этим безвкусным типом сидел Манфред – сын Циммермана.

– Это стол наших философов, – тут же поспешил пояснить внимательный Рикки. – С недавних пор эти молодые люди регулярно собираются здесь и ведут бесконечные дискуссии. Несут всякую глубокомысленную дурь, именуя ее выработкой идеалов. Но больше всего спорят о жизни внешней и внутренней. Только я сказал бы, что начинают они с внутренностей, а кончают тем, что из внутренностей выходит. Вы меня понимаете?

– Кто этот тип в центре?

– А вы не знаете? Некий Неннер, из Вены. Именует себя мэтром искусства протеста – ну, знаете, это называется «хеппенинг». Нечто вроде нового спасителя, вербующего повсюду учеников.

– Похоже на то. – Циммерман внимательно следил за своим сыном, не подозревавшим о его присутствии.

* * *

Неннер о плане акции № 72 – попытке публичного проявления сублимированных инстинктов:

– …Прежде всего, соорудим во дворе городского музея помост этак четыре на восемь. Наверху – два креста из тесаных бревен, с мясницкими крюками. Кресты будут напоминать пресловутое профанированное шоу на Голгофе. Пока не соберется толпа зрителей, этот демонстрационный объект остается пустым. А когда соберется, запустим в динамиках звуковой фон: человеческие и звериные крики и механический шум. Тут начнется, собственно, творческий акт, им займусь я с помощниками. На помост поставим трех живых овец; трех, но даже лучше пять, чтобы можно было произвести некий символический выбор. Те, что сами протолкнутся вперед, станут жертвенными агнцами. С подобающим церемониалом мы их зарежем, повесим на те самые крюки и выпотрошим.

Внутренности бросим на помост, где начнем их формовать и деформировать. Одновременно пригласим всех присутствующих, чтобы поднимались к нам, подключались и тем самым стали частью нашей творческой попытки вскрыть сущность внутреннего «я».

* * *

Тем же вечером комиссар Циммерман обсуждал со своим приятелем и коллегой Кребсом визит в «Зеро»:

Циммерман: Я следил за Манфредом с полчаса. Был неподалеку от него, но он не заметил. Никто не знал обо мне, кроме Рикки, вычислившего во мне полицейского. Он был весьма услужлив, только утверждал, что не знает о компании Неннера ничего существенного. Ничего, я все равно представляю, что он затевает.

Кребс: Последнее время мы совместно с отделом по борьбе с наркотиками кое-что предприняли. И пару раз я наткнулся на твоего сына. Правда, против него никогда не было улик. Мы проверили – он не наркоман и не имеет с ними ничего общего. Я скорее боюсь другого. Манфред слишком часто появляется в заведениях, где встречаются гомосексуалисты. Само по себе это еще ничего не значит и, разумеется, ненаказуемо. Я сам весьма сдержанно отношусь к этим людям. Ведь они же отличаются от нас только специфическим понятием любви. Только я подумал, что как отцу тебе бы нужно знать…

Циммерман (после долгой паузы.): Мог бы ты мне составить список приятелей Манфреда, самых близких? И поскорее!

* * *

Редактор Вернер сообщил о своем шеф-редакторе Петере Вардайнере:

– Это весьма самоуверенный, но одновременно весьма способный и проницательный журналист. К нам он относился всегда сердечно и держал себя как с равными. Когда он в хорошем настроении начинал подшучивать над слабостями и чудачествами людей, с ним было весело и забавно. Для него не было ничего святого: он подшучивал и над невысказанными признаниями в любви, и над проблемами известных органов тела, издевался над тем, как быстро у нас забывают людские трагедии, и над болезненной дой денег, овладевающей многими, иронизировал над лживостью так называемых священных принципов жизни общества и брал на мушку типов, погрязших в коррупции ради денег и положения. У Вардайнера всегда было сердце бойца. И было ясно, что общество, с которым он вечно борется, однажды разберется с ним. Когда-то он должен был пасть. Но мы-то думали – как герой. А оказалось – как затравленный зверь.

* * *

Тот же редактор Вернер рассказал о Бургхаузене, совладельце и издателе «Мюнхенских вечерних вестей»:

– Бургхаузен напоминает сельского аристократа своими старомодными, но привлекательными светскими манерами. Но это была только иллюзия. На самом деле он был холоден и расчетлив, а если речь шла о деньгах и положении в обществе – беспощаден.

Если он считал, что кто-то в фирме работает не с полной отдачей, тут же выбрасывал человека на улицу. На его совести есть даже попытка самоубийства нашего бывшего сотрудника.

Еще со времен войны у него весьма прочные связи с Федеральным ведомством по охране конституции, с американским ЦРУ и с некоторыми людьми из французских ультраправых офицерских организаций. Один из них, некий мсье Лапин, регулярно наведывается к Бургхаузену. И выполняет для него всю грязную работу.

* * *

– Господи, что с тобой? – взволнованно воскликнула Сабина, разглядев в прихожей мать. – Что случилось?

– Небольшая авария, – успокоил ее доктор Вильд. – Пару дней, и твоя мамочка будет как новенькая!

Сабина, полная нежного детского сочувствия, провела мать в квартиру, сверкавшую чистотой и порядком. Потом обернулась к Кребсу, который вошел следом.

– А почему здесь вы?

– Чтобы проводить твою маму, – вежливо ответил комиссар. – И чтобы познакомиться с тобой.

– Вы у нас останетесь? – спросила Сабина.

– Нет, – вмешался врач, хотя это его не касалось. – Твоей маме теперь нужно отдохнуть, как следует выспаться. И ей нужен полный покой.

– Я позабочусь, – уверенно сказала Сабина и вдруг спросила Кребса: – А если вы уйдете, то когда придете снова?

– Очень скоро, – пообещал комиссар. Детская серьезность личика тронула Кребса.

* * *

– От таких развлечений устаешь больше, чем от работы, – заметил Петер Вардайнер, лениво потягиваясь.

– Ты устал? Чувствуешь упадок сил? – моментально отреагировала Сузанна.

– Вовсе нет, – поторопился уверить ее Вардайнер. – Я отлично себя чувствую, как всегда, когда готовлю крупное дело. Не могу дождаться…

Сузанна внимательно пригляделась к нему. Они сидели в гостиной своей виллы в Грюнвальде, собираясь выпить по последнему бокалу шампанского, прежде чем пойти спать – каждый к себе.

– Значит, ты не передумал? Петер Вардайнер ответил с улыбкой:

– Ты, как всегда, зря беспокоишься. Тебе надо бы слегка встряхнуться. Хотя бы и с Сашей Бендером. Сегодня на балу вы отлично смотрелись. Почему бы тебе не пригласить его к нам, с виду он отличный парень!

– Может, и позову, если ты будешь продолжать в том же духе, – сказала Сузанна, став вдруг ужасно серьезной. – Может быть, мне ничего и не останется, чтобы как следует встряхнуть тебя и убедить взяться за ум. Или отправиться к нему – он приглашал.

– Прошу тебя, Сузи, не драматизируй. Попытайся меня понять. Ведь речь идет о благородном и справедливом деле. Отступить теперь – трусливо и нечестно. Я этого не хочу. И не могу.

– Посмотри на себя в зеркало, ложась спать, – посоветовала она. – Глаза горят как у больного, вокруг темные круги, весь побелел как мел. Похоже, ты на грани срыва.

Вместо редакции тебе нужно завтра к врачу.

* * *

– Пожалуйста, успокойтесь, говорите не торопясь и расскажите все по порядку, – просил инспектор Михельсдорф Зигелинду Зоммер, единственную свидетельницу нападения на Хелен Фоглер. – Не отвлекайтесь от сути, и опишите только то, что сами видели и слышали.

Зигелинда Зоммер почувствовала себя невероятно важной персоной, раз Михельсдорф желает получить от нее показания и даже «просит о сотрудничестве». И потому еще, что с ней полиция встречается уже повторно. Вначале – на месте происшествия, а теперь даже прислали к ней домой! Прежде всего она сварила себе и Михельсдорфу вполне приличный кофе и только потом начала рассказывать.

Инспектор спросил:

– Как бы вы объяснили эту историю самой себе? Могло это быть что-то вроде иллюстрации к старой пословице «Милые бранятся – только тешатся»? Нет? Или это был несчастный случай: например, она споткнулась, он упал на нее? Или просто стечение обстоятельств? Может, он хотел ее предупредить, задержать и при этом неумышленно ее ранил?

– Как вам это в голову пришло?! – воскликнула фрау Зоммер. – Это точно было нападение. Тот бандит выскочил за ней из машины и набросился, и давай молотить, и давай душить…

– Значит, сознательное применение грубого насилия? – ободряюще подсказал криминалист.

– Разумеется! Не будь там меня, этот ублюдок ее прикончил бы. Это уж точно.

– Попытайтесь мне его описать. Я знаю, что вы уже пробовали, но придется повторить еще раз. Потому что можете вдруг вспомнить какую-нибудь мелочь, которая нам поможет. Ну как?

– Ну ладно, он был не выше меня, где-то метр шестьдесят пять. И довольно стройный, можно даже сказать тощий.

И лицо бледное, но это могло быть от освещения на улице. Оно там ни к черту. Он что-то выкрикнул, но я не разобрала. Потом как зарычит и давай молотить ту бедняжку! А я егр – зонтиком, зонтиком!

– Да, вы отважная женщина, – признал Михельсдорф, допивая кофе. – Завтра утром мы вас отведем в полицай-президиум и покажем фотографии. Возможно, вы его опознаете.

* * *

Из показаний шофера Пауля Шмитке о его коллеге Хансе Хесслере, шофере Анатоля Шмельца:

– Мы, шофера, знакомимся, когда подолгу торчим без дела – ждем своих хозяев. Возим-то «шишек», как у нас говорится. На всякие заседания и собрания, ну и встречи всякие, но и пивка попить и еще кое-чем заняться – тоже. Они не могут пропустить презентации – а мы их ждем часами, днем и ночью, пока напрезентуются.

Чтобы убить время, слушаем радио, иной раз перекинемся в картишки, в «очко» в основном. Так вот Хесслер, что возит доктора Шмельца, с нами никогда не играет. И не треплется, и не пьет, и не играет в карты. Помешался на книжонках по эксплуатации всех мыслимых марок автомобилей. Вечно их читает и перечитывает, да еще иногда технические журналы.

Оно-то и для нас неплохо. Если у кого из наших проблемы с машиной, Хансик всегда поможет – нет такого, что он не мог бы исправить. Знает все. Но такого друга мне и даром не надо.

* * *

Инспектор Михельсдорф вернулся в управление раньше своего шефа и без определенной цели стал копаться в картотеке. Картотека эта была шедевром криминальной науки. Ее задумал, пробил и воплотил в жизнь начальник полиции нравов комиссар Кребс. Все возможные преступления, совершенные против нравственности, были наиточнейшим образом описаны и с помощью особой системы распределены по тридцати основным группам. Место и род преступления, побои, удушение, попытка убийства, была ли жертва объектом преследования и домогательств, и тому подобное. Были там описаны и классифицированы такие признаки, как внешность и голос преступника, часто употребляемые выражения, возможные дефекты речи и даже тон обращения к жертве. Дальше – вид ранений, причиненных жертве: голова, грудь, живот, бедра, половые органы. И все в мельчайших деталях.

– Отличная штука, – с уважением заметил Михельсдорф, когда вошел Кребс. – Я люблю с ней работать, и обычно это помогает. Надеюсь, поможет и по делу Хелен Фоглер.

– Полагаете, вы что-то нашли?

– Я нашел два случая, имеющих много общего с нападением на Малингерштрассе. Это дела о трупе на газохранилище и трупе на стадионе. Они схожи по выбору места преступления – отдаленный район, глухая улица без движения транспорта, малонаселенная. Далее, во всех случаях у преступника большой и тяжелый автомобиль, который один из свидетелей определил как «представительский». И наконец, сам способ нападения. Преступник всегда выбрасывал жертву из машины, преследовал и забивал до смерти.

– Видите ли, дорогой коллега, – осторожно заметил Кребс, – хотя это и любопытно, но, боюсь, недостаточно. Только три фактора из бесконечного множества, сопровождающих каждое преступление. Чтобы продвинуться дальше и добыть доказательства, пригодные для суда, нам нужно гораздо больше.

– Но на этот раз жертва выжила и может навести на след преступника. Разрешите мне этим заняться?

– Я вам дам добрый совет. Действуйте исключительно осторожно, ничего не пропустите, но и ничего не форсируйте, – сказал Кребс, не глядя на подчиненного, немало удивленного этим.