Текст книги "Немецкий детектив"

Автор книги: Ханс Кирст

Соавторы: Вернер Тельке,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

– Но Господи, герр Фельдер, – весело заметила Хельга Хорстман, – что вы строите из себя святого? Что плохого, если двое, которые нравятся друг другу, окажутся вместе в постели? По вам не скажешь!

– Ну тут все дело в том, где, как и когда, – задумчиво произнес Фельдер.

Хельга с улыбкой склонилась к нему, так, что Фельдер не мог не оценить все содержимое ее глубокого декольте.

– Милый инспектор, вы же не думаете, что нормальный человек занимается любовью, только когда испытывает возвышенные чувства или когда его совесть чиста? Я – человек нормальный, поэтому проделываю это охотно и удовольствием всегда и всюду. И представьте себе, бедолага Хайнц так и не сумел оценить мои способности. Особенно в последнее время. Это вам о чем-нибудь говорит?

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Мои попытки узнать о судьбе оставшихся после Хорстмана бумаг не дали никаких результатов. Фрау Хорстман сказала лишь, что будь у нее эти бумаги, она сумела бы ими воспользоваться с толком для себя».

– Что вы все ходите вокруг да около? – спросила Хельга Хорстман, поджав ноги и кокетливо потянувшись. – Я женщина добрая и понимающая, не хотите этим воспользоваться?

– Я на службе, – вяло оборонялся Фельдер.

– Это ничего не меняет, – не отставала Хельга. – Не хотите попробовать вести себя как герой крутого детектива? Вы постараетесь удовлетворить меня, а я вам за это предоставлю кое-какую информацию. Возможно, и какие-нибудь бумаги найдутся. Что вы на это скажете?

– Большое спасибо за беседу, – Фельдер торопливо поднялся и вылетел, минуя ассистентку Дрейер, за дверь.

* * *

– Ах, как тебе это идет! – восторженно воскликнул доктор Шлоссер, когда зашел за Маргот Циммерман, чтобы отвести ее поужинать и потом – на Бал наций.

Он считал, что Маргот всегда одевается с изысканным вкусом и что ее фигура, несмотря на склонность к полноте, по-прежнему хороша.

А Маргот Шлоссер казался рыцарем, настоящим джентльменом, который ненавязчив, который в ее обществе никогда не позволяет себе быть грубым или циничным и не скупится на знаки внимания. Чаще всего – на цветы, причем в любое время года и по любому поводу.

– Нас уже ждут. – Он предложил ей руку.

Мать Шлоссера, ожидавшая в машине у дома, при виде Маргот обрадовалась, но и забеспокоилась.

– Ну наконец-то, девочка моя! Что-то ты бледная…

– Да это все неоновые лампы, – попытался вмешаться Шлоссер.

– Или жизнь с Мартином, – съязвила фрау коммерц-советница Шлоссер. – Не хочу ничего плохого сказать о Мартине, хотя он навсегда остался грубым мальчишкой… Не то что Тони…

– Ну прошу тебя, мама, – осторожно перебил ее сын. – Ты обещала, что весь вечер будем только отдыхать.

– А я уже отдыхаю, сынок. – Она энергично притянула Маргот к себе. – И Маргот не обижается, она мой характер знает. Ведь я права, моя милая?

* * *

На этот, раз Бал наций совпал с первенством Европы по бальным танцам среди любителей. Участвовали восемнадцать пар, в основном с Запада.

Бал наций был крупнейшим событием светской жизни. Высокий взнос и вход только для приглашенных делали его типичным смотром мюнхенского высшего света. Здесь собирались хозяева пивоварен, отелей, торговцы недвижимостью, владельцы торговых центров, хозяева доходных домов и строительные подрядчики – все, кто в этом городе наживал миллионы и желал блеснуть в свете.

На балу наряду с земельным министром экономики и мюнхенским бургомистром присутствовали и члены земельного ландтага, торговой палаты, магистрата, союза предпринимателей, а также владельцы и издатели ведущих мюнхенских газет. В этом году среди них не было таких магнатов прессы, как Фридман из «Вечера» и Пробст из «Южнонемецких новостей», которые недавно отошли в мир иной. Не было и влиятельного Феликса Буттердака из «Меркурия» – в зимнюю непогоду он предпочитал солнечное побережье Испании. Зато свое участие подтвердили Бургхаузен и Вардайнер из «Мюнхенских вечерних вестей», а также Шмельц и Тириш из «Мюнхенского утреннего курьера». Правда, все четверо опаздывали. Ведущий чемпионата танцев объявил:

– Начинаем вступительный танец.

* * *

Инспектор Михельсдорф в 20.30 явился к шефу, комиссару Кребсу. Коротко доложив о проделанной работе, он заявил, что доказательств достаточно, чтобы заставить Фоглер говорить.

Пролистав бумаги, Кребс сказал:

– В отличие от вас, я думаю, что этого недостаточно.

– Для прокурора – да, допускаю, – не сдавался Михельсдорф. – Но если надавить как следует, ей все-таки придется заговорить.

Кребс поглядел на своего лучшего сотрудника с неудовольствием.

– Вы говорите – надавить?

– Это единственная возможность, – настаивал Михельсдорф. – Вы сами говорили: преступник всегда пытается повторить неудавшееся нападение, пусть даже на другую жертву.

– Тут я с вами полностью согласен.

– Значит, я могу действовать?

– Пожалуй, лучше сделать так, чтобы наши люди следили за Фоглер и при необходимости обеспечили ей охрану, – заметил Кребс.

– А лучше всего сделать и то и другое, – предложил Михельсдорф. – Будем следить за ней – и допрашивать тоже.

– Ну ладно, – сдался Кребс – Действуйте!

– Слушаюсь! – Михельсдорф был полон энергии. – Отправлюсь за Фоглер немедленно!

– Разумеется, не один.

– Вы хотите пойти со мной?

– Нет, с вами пойдет коллега Браш.

– Опять она… – кисло протянул Михельсдорф. – Ну ладно, если иначе никак…

* * *

Результаты предварительного этапа соревнований танцоров были очевидны. Югославы отпали после слоуфокса, швейцарцы сорвались на медленном вальсе, а французской паре не удался квикстеп. Остальные вышли в следующий круг.

Лотар из «Мюнхенского утреннего курьера», который должен был написать репортаж о чемпионате и которого якобы с санкции руководства откомандировал сюда Вольрих, кисло помечал что-то в блокноте. Эти вещи обычно поручались новичкам, но его откровенно провоцировали, и приходилось держать себя в руках.

Карл Гольднер представлявший «Мюнхенские вечерние вести», никаких заметок не делал. Репортаж такого рода он может написать хоть во сне. Начнет так: «Опять великолепный праздник!» Далее пойдет перечень всех собравшихся шишек – от федерального министра до владельца обувной торговли. Этого нужно помянуть – все же постоянный поставщик рекламы.

Гольднер имел свою точку зрения на всю эту показуху, но никогда ее не высказывал. Лишняя потеря времени – все равно никто не напечатает. Лениво и равнодушно следил он за суетой вокруг себя, но тут заметил, что появился Вардайнер.

Сев вместе с Сузанной за столик, Петер Вардайнер отметил, что Шмельца еще нет. Зато Тириш уже восседал в ложе, хмуро поглядывая вокруг. Недоставало также банкира Шрейфогеля, не видно было и его приближенных. Мюнхенский бургомистр, как всегда, сдержанно кивнул ему в знак приветствия. Увидел он и адвоката Шлоссера в компании двух дам. Ничего существенного, просто толпа публики на балу…

Вардайнер чувствовал себя прекрасно. Все шло как по нотам. Его статья против Шрейфогеля была в редакции принята на «ура». Только у Замхабера были замечания, но удивительно мало. Он с облегчением вспомнил об Ингеборг Файнер. Чудная девушка.

– Нам нужно с этим покончить, – сказал он ей.

И она ответила:

– Тебе виднее.

Ему казалось, что все в порядке. В том числе и с Сузанной. Он спросил ее:

– Ты ждала у Бендера, что я позвоню?

– Нет, – рассмеялась она.

– А почему нет?

– Не думала, что это еще могло что-то изменить. Зачем тебе звонить? Ведь ты обручен со своей газетой, а я – с тобой. И все.

– Спасибо, – сказал он.

– Начинаем полуфинал! – объявил распорядитель.

В это время на балу появился издатель Бургхаузен. Ни на кого не обращая внимания, он протиснулся прямо к Вардайнеру и хмуро бросил:

– Нам грозит катастрофа!

– Почему? – недоуменно воззрился Вардайнер.

– Ты же знал, что меня не будет! Я должен был уехать – дело не терпело отлагательства, – расстраивался Бургхаузен. – Значит, тебе нужно было быть под рукой, а ты взял и уехал…

– Да, потому что я закончил свою работу.

– И где ты был?

– Ты заявил, что нам грозит катастрофа. С чего вдруг?

– Из Кёльна звонил банкир Борнекамп!

– Ну и что? – беззаботно бросил Вардайнер.

Из восемнадцати танцевальных пар в следующий круг прошли только двенадцать. Из них четыре – из ФРГ (бурные аплодисменты).

– Господи Боже! – в отчаянии всплеснул руками Бургхаузен. – Неужели неясно, что нам грозит, если звонит Борнекамп?

– Похоже, он тоже наделал в штаны, – все так же беззаботно заметил Вардайнер. Но тут же напрягся, заметив, что появился Анатоль Шмельц, подсевший к Тиришу. Выглядели оба как плакальщики на похоронах.

– На этот раз мы приготовили им бо-ольшой сюрприз! – оптимистически заверил Вардайнер Бургхаузена, взяв при этом фрау Сузанну за руку.

– Можно сказать и так, – бесцветным голосом произнес Бургхаузен. – Но вот вопрос: кто будет смеяться последним?

* * *

Примерно в то же время – в 21.45 – инспектор Михельсдорф вместе с инспектором Браш – известной как Мамаша Браш – явились к Хелен Фоглер.

– Можно войти? – спросил он, добавив на всякий случай: – Мы из отдела комиссара Кребса.

– Пожалуйста, – сказала Хелен. – Только потише – дочка спит.

Михельсдорф, не дожидаясь приглашения, расселся в гостиной, достал из кожаного портфеля папку и раскрыл ее. Браш села ближе к Фоглер, наблюдая за обоими. Инспектор сразу перешел к делу:

– Надеюсь, фрау Фоглер, у вас было время подумать. И вы мне наконец расскажете о человеке, который выбросил вас из машины и избил.

– Не буду я рассказывать, – прямо сказала Хелен. – Я не обязана это делать, как мне сказал комиссар Кребс.

– Кребс вам сказал это, в самом деле? – Михельсдорф не верил своим ушам. – Поверить не могу!

– А я могу, – вмешалась Браш. – Поскольку дело о нанесении телесных повреждений, при каких бы обстоятельствах это ни произошло, может быть возбуждено только по требованию пострадавшего.

– Хочу обратить ваше внимание, коллега, – довольно резко заметил Михельсдорф, – что дело веду я.

– Я не хочу иметь ничего общего со всей этой историей, – пояснила Хелен. – Хочу забыть обо всем!

– Вполне вас понимаю, – согласилась инспектор Браш. Михельсдорф прищурился, недовольно тряхнул головой, потом нервно постучал пальцем по папке с документами.

– Фройляйн или фрау Фоглер, речь идет не только о вас. Вполне может случиться, что человек, которому не удалось нападение на вас, попытается повторить его на ком-то еще. И нужно этому помешать. Поэтому я изо всех сил пытаюсь получить показания о всех подробностях нападения и о преступнике!

– Изо всех сил? – предостерегающе спросила Браш. Михельсдорф упрямо не реагировал и угрожающе повысил голос:

– Мы знаем, что вы занимаетесь проституцией – встречаетесь с мужчинами за деньги!

– Кто вам это сказал?

– Таких хватает, – бесстыдно блефовал Михельсдорф. – К примеру, двое молодых людей – Амадей и Манфред. Ведь вы их знаете?

Хелен Фоглер недоверчиво покачала головой, потом умоляюще взглянула на Браш. Та понимающе улыбнулась.

– Нет, этого не может быть, они мои друзья.

– Думайте, как хотите. – Казалось, Михельсдорф решился атаковать напрямую. – Того, что мы о вас узнали, достаточно, чтобы зарегистрировать вас как проститутку. А огласка может оказаться для вас очень, очень неприятна. Но я все еще колеблюсь. Ведь речь идет о весьма серьезном преступлении, в расследовании которого нам нужно ваше сотрудничество. Вы на него готовы?

– Нет, – решительно заявила Хелен Фоглер.

– И не обязаны, – поддержала ее Браш. – Никто не может вас заставить.

– Коллега Браш! – засопел Михельсдорф. – Я обращаю ваше внимание, что вы мешаете мне выполнять свой долг!

– На здоровье, – невозмутимо отрезала Браш. – Ведь я-то знаю, что на основе тех бумаг, которые вы собрали, фрау Фоглер ни в чем обвинить нельзя. И я считаю, что недостоверную информацию нельзя выдавать за доказательства.

– Да я хоть к самому черту обращусь за помощью, – не выдержал Михельсдорф, – чтоб изловить этого мерзкого извращенца, того садиста, который вас избил и мог убить. И вам придется нам помочь, фрау Фоглер. Никуда вы не денетесь. Я вас в покое не оставлю!

* * *

Полуфинал чемпионата по бальным танцам продолжался. Лидировали английская и две немецкие пары. За ними с небольшим отрывом шли австрийцы, блестяще выступившие в венском вальсе, затем датчане и австралийцы, прекрасно исполнившие слоуфокс. Напряжение в зале росло.

Шмельц молча сидел рядом с Тиришем. Оба почти не замечали, что происходит вокруг.

– Ты представляешь себе, в каком мы положении? – Тириш пытался поделиться опасениями со Шмельцем. – Мы не сумели сорвать аферу Вардайнера, угробили свою репутацию, и теперь нам грозят серьезные неприятности!

– Но я-то здесь ни в чем не виноват! – взорвался Шмельц.

– Вот вечно ты так! Пойми, на этот раз дело не в том, чувствуешь ты или не чувствуешь за собой вину, речь идет о самом нашем существовании. Вчера вечером мы договорились со Шрейфогелем, что он примет участие в финансировании нашей фирмы, а мы со своей стороны гарантируем, что в прессе о нем не появится ни слова. И что в результате? Ты был Бог знает где, Вардайнер как с цепи сорвался, а мы не только не смогли его остановить, но даже не готовы начать кампанию в прессе. Где твоя обещанная редакционная статья, которая должна опровергнуть статью Вардатшера? И где статья в защиту Шрейфогеля? Неужели нельзя найти кого-нибудь, чтобы подготовить материал и написать?

– Ну что ты так расстраиваешься? – сказал Шмельц, лицо которого заливал пот. – Ты все воспринимаешь слишком мрачно!

– Слишком мрачно? – Тириш был взбешен. – Ты не выполняешь того, что обещал Шрейфогелю, а у того ходы к Борнекампу. А для Борнекампа, милый мой, наши сто миллионов ничего не значат. Захочет – враз проглотит… И не поперхнется! И все только потому, что ты вечно опаздываешь.

– Не отчаивайся, все будет в порядке, – неожиданно решительно заявил Шмельц.

– Но как? Печатные машины не остановишь!

– Завтра настанет наша очередь. Во имя святых принципов, основы нашего общества, которые должны победить.

– А ты не пьян? – заботливо спросил Тириш. – Что ты задумал?

– Сейчас я приглашу на танец Сузанну Вардайнер, – заявил Анатоль. – И попытаюсь окружить ее теплом и лаской!

Тириш потянулся за бокалом, допил его и в отчаянии простонал:

– Когда же ты перестанешь провоцировать Вардайнера?

– Это не провокация, а эффектный жест! Нечто вроде трубки мира! – продекламировал Анатоль.

Примерно в это же время комиссар Циммерман заглянул к своему приятелю и коллеге Кребсу – якобы на чашку кофе. Едва попробовав, тут же спросил:

– Ты сделал для меня список людей, с которыми встречается мой сын?

– Вот он, – после краткого колебания ответил коллега, – но неполный.

Циммерман с непроницаемым лицом изучал список долго и упорно. Потом устало откинулся на спинку кресла.

– Не думай, что они – испорченные и развратные типы, – поспешил утешить Кребс. – Конечно, как и вся нынешняя молодежь, они на все способны, но пока с законом не конфликтуют. Я бы сказал, это элитный кружок юных гомосексуалистов с достаточно высокими интеллектуальными амбициями. Как раз сейчас их лидер – Неннер, тот самый организатор хеппенингов.

– У меня не выходит из головы, что в этом списке рядом с моим сыном – Амадей Шмельц, – задумчиво сказал Циммерман. – Пожалуй, это случайно. Иначе я испугался бы.

* * *

Было уже около десяти, когда в Фолькс-театре по окончании полуфинала освободили танцевальную площадку для гостей. Анатоль Шмельц направился к столику «Мюнхенских вечерних вестей».

Петер Вардайнер, неустанно наблюдавший за залом, удивленно воскликнул:

– Да этот тип…

Бургхаузен молниеносно отреагировал:

– Ради Бога, Вардайнер, только без скандала! У нас и так неприятностей по горло.

– Я не ищу скандала, но боюсь, что его хочет спровоцировать Шмельц, – ответил Вардайнер, стараясь не встречаться взглядом с женой.

Анатоль Шмельц на подламывающихся от слабости ногах добрался наконец к столу конкурентов и обозначил поклон.

– Не возражаете?

Потом склонился гораздо ниже с преувеличенной учтивостью перед Сузанной.

– Могу я пригласить вас…

– Моя жена не танцует, – отрезал Вардайнер, чувствуя, что нужно добавить: «со всяким…» Но произнес совсем другое, тоже достаточно ясное: – Сейчас не танцует!

– За одним исключением. – Фрау Сузанна с улыбкой встала. – С доктором Шмельцем – когда угодно!

И, не обращая внимания на пораженного супруга, шагнула к сияющему Анатолю, взяла его под руку и вышла на паркет.

– Господи, Сузанна, – признался тот с облегчением, – ты даже не знаешь, как я тебе благодарен!

– Благодарен? За что? – спросила она голосом нежным и хрупким. – Что уберегла от скандала и тебя, и себя? Что тебе в голову взбрело? Ты что, не знаешь, что Вардайнер тебя терпеть не может, не в состоянии простить тебе историю со мной?

– Я должен был это сделать, – сказал Шмельц.

– Это, конечно, благородно с твоей стороны. Но и довольно глупо, – засмеялась Сузанна. – Не ожидала от тебя ни того, ни другого. Ты меня удивляешь.

В это ж время в полицай-президиум прямо с ужина у земельного министра юстиции прибыл генеральный прокурор доктор Гляйхер. Там он официально потребовал представить документы, касающиеся происшествия на Нойемюлештрассе в пятницу вечером.

Встретил его инспектор Фельдер, который представился как заместитель Циммермана. Все материалы он разложил на столе в зале заседаний. Приготовил и два блокнота, пять тщательно отточенных карандашей и пепельницу, хотя известно было, что Гляйхер не курит. Стояли там даже бутылка минеральной и два стакана.

– Благодарю. – Высокий гость подал Фельдеру руку. – Я хочу только сориентироваться – ничего больше.

Фельдер остался стоять, словно в боевой готовности исполнить пожелания высокого гостя, за его спиной. Этого расстояния было вполне достаточно – зрение у Фельдера было отличное.

* * *

Разговор инспектора Фельдера с комиссаром Циммерманом, состоявшийся спустя два часа:

Фельдер: Генеральный прокурор, как обычно, был предельно педантичен, не пропустил ни одной бумажки, прочел все протоколы, мне пришлось пояснить ему все подробности.

Только раз он что-то записал и довольно подробно: донесения из папки «С», где собраны данные о подозреваемых. Если я верно заметил, речь шла о донесении по слежке за Вардайнером и Файнер. Конкретно – об их пребывании в квартире Гольднера. Я сказал об этом коллеге фон Готе.

Циммерман (задумчиво): Ну ладно. – Дайте-ка мне это донесение. Что в нем могло быть такого интересного?

Фельдер: Не знаю, но, похоже, знает генеральный прокурор. Он был очень доволен и перед уходом сказал мне: «Хорошая работа, отличная слежка. Передайте это своему начальнику!»

Циммерман: Я многое дал бы, чтобы узнать, что же Гляйхер имеет в виду.

* * *

Анатоль Шмельц, держа в объятиях Сузанну Вардайнер, носился по паркету. Хорошим танцором назвать его было нельзя. Но тут достаточно было держаться подальше от остальных и переступать в такт.

– Ты же знаешь, я уважаю твоего мужа, – откровенничал он, склоняясь к ее уху. – Он великий журналист. И, кроме того, завидую ему из-за тебя. Чего ему не хватает, чтобы жить спокойно и счаотливо? А он все время создает какие-то проблемы!

– Не стоит делать Бог весть какие выводы по одной статье! Ведь ты об этом?

– Но речь идет, Сузанна, о самом нашем существовании в будущем!

– Знаешь, это я от тебя однажды уже слышала, Анатоль. Правда, при несколько иных обстоятельствах, но…

* * *

На самом деле эти «несколько иные обстоятельства» выглядели так:

Декабрь 1964 г. Банкет в честь американского ученого немецкого происхождения, удостоенного Нобелевской премии. Давал его в горном отеле «Айбзее» в Гармише богатый англичанин, который жил в Швейцарии и сделал состояние на производстве антибиотиков по патентам этого самого ученого.

Банкет был на уровне – от лучшей икры до лучших марок шампанского. На уровне был и состав гостей: министр образования и культуры, президент Академии наук, председатель Научного общества Макса Планка, председатель Союза врачей, менеджеры химической и фармацевтической промышленности, директора исследовательских институтов и прочие видные персоны.

Сузанна Вардайнер заменяла своего мужа, который предпочел футбольный матч команд «Бавария» (Мюнхен) и ФК «Кёльн». Анатоль Шмельц тоже, как обычно, был один и совершенно случайно оказался соседом Сузанны за столом.

С банкета они ушли вместе. Никто не обратил внимания, поскольку каждый больше всего старался убедить окружающих в своей значимости. Шмельц снял номер в отеле, где давали банкет. Заплатил за ночь, но пользовался им не больше двух часов. Запись в книге регистрации гласила: «Доктор Шмельц с супругой».

* * *

Сузанна Вардайнер так объяснила это через восемь лет: – Все было совершенно невинно. У Шмельца, который сидел за столом рядом со мной, после третьей перемены блюд – это было нашпигованное седло косули – вдруг начались желудочные колики. Ему стало так плохо, что необходимо было срочно лечь в постель. Я позаботилась о нем, но это не значит, что все время оставалась в его номере. Однако эта игра в добрую самаритянку заняла больше времени, чем я ожидала. Поэтому я попросила Шмельца поскорее отвезти меня в Мюнхен. Мне не хотелось, чтобы муж думал Бог весть что.

А что касается записи «Доктор Шмельц с супругой», то это глупое недоразумение, явно приписку сделал какой-нибудь язвительный портье. Другого объяснения я не нахожу.

Об этом же Ханс Хесслер, тоже через восемь лет:

– Я ехал не быстрее, чем всегда. Езжу я осторожно и аккуратно, даже когда хозяин спешит. Не хочу хвастаться, но я образцовый водитель. Сказал бы, что каждому следовало бы вести себя за рулем так, как я.

Неподалеку от Вальдхайма я вдруг ощутил удар по машине. Какое-то животное, вероятно косуля, вдруг выскочило из темноты. Вначале я хотел увернуться, но решил, что это небезопасно, и поехал прямо.

Нам повезло, ничего не случилось, и ничего нигде не было видно. Конечно, это была косуля. Доктор Шмельц и фрау Вардайнер могут подтвердить.

Об этом же Анатоль Шмельц:

– Я попрошу без измышлений и пустых догадок! Иначе подам в суд! Я только знаю, что на дорогу выбежала косуля или большой пес, или дикий кабан. Все это подтверждают – и мой шофер, и фрау Вардайнер, которую я подвозил в Мюнхен. Мы все отлично видели.

Если у вас есть еще вопросы, прошу вас обращаться к моему юрисконсульту доктору Шлоссеру!

Мнение доктора Шлоссера:

– Все совершенно ясно. Автомобиль сбил лесного зверя, выскочившего ночью на дорогу. Это подтверждают заслуживающие доверия свидетели. Историю осложняет то, что на том же поле примерно в то же время был сбит человек, по-видимому, пьяный. Полиция подробно изучила оба случая, и я им оказал всяческую помощь.

Через несколько дней я даже доказательства представил: вблизи дороги нашли мертвую косулю. Животное погибло от ран, полученных при столкновении с автомобилем. Стараясь всячески помочь полиции, я позаботился об экспертизе автомобиля – «Мерседеса-300», – которым управлял герр Хесслер. Расследование не нашло никаких обстоятельств, которые могли бы бросить хоть малейшее подозрение на лиц, которых я представляю. Экспертом от дорожной полиции был лейтенант Крамер-Марайн.

* * *

– Значит, опять вопрос жизни и смерти? – Сузанна Вардайнер ободряюще улыбнулась Анатолю Шмельцу, который все протискивался сквозь толпу. – Чего захочешь ты от меня на этот раз?

– Нам нужно помогать друг другу, – шепнул Анатоль, – причем твоему мужу помощь гораздо нужнее, чем мне. Но я хочу помочь прежде всего тебе…

– Прошу тебя, Анатоль, конкретнее, – остановила его Сузанна.

– Ну ладно, ты же видишь, что делается. Знаешь про его статью.

– В деталях – нет, но общее представление имею.

– А теперь представь, что из-за нее Борнекамп звонил нам из Кёльна. Ты знаешь, кто он? Понимаешь, что это значит? Этот не пощадит никого!

– И все это из-за статьи моего мужа?

– С этой статьей, по мнению Борнекампа – а тут решает он, – совершено, по крайней мере, три ошибки. Во-первых, что она вообще появилась. Во-вторых, что нам не удалось остановить ее публикацию. И в-третьих, что мы немедленно не начали кампанию опровержений. Так что, моя милая, мы все в одной лодке!

– И нужно поскорее с нее спасаться, пока эта кёльнская акула не проглотила всех?

– Умница, – благодарно улыбнулся Шмельц, в котором вновь воскресла надежда на успех. – Как было бы хорошо, если бы Вардайнер больше полагался на тебя.

– Петера не переделаешь, да я и не хотела бы. Но у Бургхаузена взгляд на жизнь гораздо более трезвый. Устроить вам беседу с глазу на глаз?

– Не мне, а Тиришу. Он знает все в деталях, а я бы предпочел…

– Начинаем финальный тур состязаний! – раздался голос распорядителя.

* * *

– Я уже привык, – величественно провозгласил апостол хеппенинга Неннер, – что большая часть общества, разумеется, и полиция в том числе, меня не понимает и не признает.

– Тут вы ошибаетесь, – заметил Михельсдорф. – Мы искусством очень даже интересуемся!

– И не пытайтесь убедить меня, уважаемый, – махнул рукой Неннер. – От полиции я ничего хорошего не жду, и ей тоже рассчитывать не на что. Прошу иметь это в виду.

Неннеру явно доставляло удовольствие ощущать себя жертвой полицейского произвола. Но в глубине души он все-таки надеялся, что о нем ничего не знают и ему ничего не смогут пришить.

Тут он ошибался. Инспектор Михельсдорф, который, как бульдог, шел по следу неизвестного сексуального маньяка, не оставлял ничего на волю случая. И на этот раз он подстраховался не только у Рикки, хозяина дискотеки «Зеро», но и у Гамборнера из отдела по борьбе с наркотиками, специалиста по организации облав.

Инспектор Гамборнер был так же неумолим и одержим своей работой, как Михельсдорф. Он создал коллектив опытных специалистов, которых было не отличить от хиппи, и часто добивался исключительных успехов.

Только началась беседа с Неннером, Рикки, как велел инспектор, кинулся к телефону и набрал условленный номер. Через три минуты команда Гамборнера уже шуровала на полную катушку. Сопровождали ее сотрудники в форме, перекрывшие все входы и выходы.

А еще через несколько минут, после молниеносно проведенного обыска, двух посетителей отправили на опознание, еще для одного вызвали «скорую помощь», в четвертом опознали преступника, находившегося в розыске. И наконец, нашли пятьдесят граммов гашиша в полиэтиленовом пакетике. Не у кого-нибудь, а у Неннера!

– Этим я займусь сам! – заявил Михельсдорф.

Гамборнер кивнул, приятельски подмигнув.

– Согласен. Только не забудьте прислать нам экземпляр протокола.

Прошло минут пять, и в заведении все выглядело так, как будто ничего не случилось. Рикки поставил на проигрыватель диск «Год спустя». И посетители, среди которых на этот раз не было Манфреда и Амадея – они сидели в «Сент-Джеймс клубе», опять азартно спорили, пили и целовались. По залу вновь поплыл сладковатый дым, поднимавшийся над заляпанными столами, переполненными пепельницами, лохматыми головами блаженно улыбающихся курильщиков марихуаны. И только Неннер, сидевший лицом к Михельсдорфу, тупо уставился в стол.

– Понятия не имею, как эта гадость могла попасть ко мне в карман.

– Главное, что она там была, – отрезал инспектор.

– Наверное, мне подсунули; уверяю, я настоящий художник, и творческой фантазии мне и так хватает. Наркотики я презираю…

– Кто вам поверит? – На Михельсдорфа это впечатления не произвело. – У вас нашли гашиш, и немало. Достаточно, чтобы вас не только арестовать, но, может быть, и отправить на лечение в закрытую спецбольницу.

– Вы говорите «может быть»? – Неннер поймал на лету намек инспектора. Теперь он походил на перепуганного мопса. – Может быть – это значит, что может и не быть?

– Дорогой мой, у нас есть один принцип: важнейшее важнее важного, – стараясь говорить мягко, пояснил Михельсдорф. – Понимаете, что я имею в виду?

Неннер понял.

– И что же важнейшее для вас в этом случае?

– Подробности вам ни к чему. Речь идет об известной вам Хелен Фоглер. Я хочу знать, когда и сколько требовала и получала она за известного рода услуги, которые оказывала мужчинам. Вам что-нибудь известно об этом?

– Вообще-то вряд ли, – осторожно произнес Неннер. – Но если это мне поможет избавиться от этой чертовой аферы с гашишем, то знаю совершенно точно.

– Тогда давайте, и поживее: имена, даты и все прочее!

Диалоги на балу в Фолькс-театре, во время финального тура чемпионата по бальным танцам

1. Вольрих и Лотар в дальнем ряду столов:

Вольрих: Похоже, вам тут не слишком нравится.

Лотар: Я выполняю свои служебные обязанности. Какая разница, нравится мне это или нет?

Вольрих: Ну что вы, для такого человека, как вы! Ведь вы у нас писатель! Мне говорили, «Человек в бурю» – одна из лучших книг о Второй мировой войне. И вдруг вы начинаете коллекционировать музыкальные шкатулки и редактировать дорожные репортажи… А вот теперь – репортерская поденщина. Не жаль своих сил?

Лотар: Знаете, чего мне жаль? Что вам никто как следует не даст под зад!

Вольрих: Не стройте из себя героя! Ведь завтра вы явитесь ко мне на ковер, и посмотрим, кто кому надает под зад!

2. Ассистент фон Гота и Карл Гольднер в «Серебряном баре»:

Фон Гота: Вы кажетесь весьма довольным собой, герр Гольднер. Жить самому и давать жить другим – типичный девиз нынешнего Мюнхена. Полагаете, так рассуждал и Вардайнер, когда последний раз одалживал у вас квартиру?

Гольднер: Ага, вы уже в курсе. Ну, впрочем, об этом многие знали. Ну и что? Квартира моя, могу с ней делать что хочу. Вы что-нибудь имеете против? Претензии с моральной точки зрения?

Фон Гота: Такую роскошь не могу себе позволить, особенно насчет вас. Но вот боюсь, что ваше великодушие не так неуязвимо, как вам кажется. И некоторые ловкачи уже нашли зацепку. Примите это как дружеское предупреждение.

* * *

– Я уже ждал тебя, – сказал отставной комиссар Келлер своему другу Циммерману.

Тот устало опустился в одно из кожаных кресел и пожаловался:

– Теперь я словно волк из сказки, который наглотался камней и не смог их переварить.

– Не философствуй, а рассказывай, что, собственно, случилось и почему ты уже несколько ночей не можешь как следует выспаться!

Циммерман начал подробно рассказывать о случае на Нойемюлештрассе, поглаживая при этом пса, который дружески терся о ноги. Не умолкал он и тогда, когда Келлер вышел на кухню и вернулся с двумя бутылками пива.

Когда через полчаса и рассказ, и пиво подошли к концу, Келлер задумчиво произнес:

– Я верю, Мартин, ты справишься сам. И даже не собираюсь обращать твое внимание, что в этом случае меня беспокоит больше всего: уж слишком много тут запутано людей из высшего общества. Ты сам это знаешь. Зачем ты, собственно, пришел?