Текст книги "Немецкий детектив"

Автор книги: Ханс Кирст

Соавторы: Вернер Тельке,Хорст Бозецкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

Глава III

Бал прессы в Мюнхене обычно проходил в пятницу, когда для большинства работников газет рабочая неделя кончалась, и продолжался до субботнего утра. Только тогда его участники устало расползались по постелям, и по возможности не в одиночку.

В субботу до обеда, разумеется, найти их было невозможно даже полиции. Поэтому криминалисты получили время заняться своими делами. К ним относилось и обычное совещание руководителей подразделений в полицай-президиуме. Началось оно ровно в девять, и руководил им советник Хедрих.

Его кабинет напоминал большую тюремную камеру, переполненную людьми, теснившимися вдоль стен, у окон и двери. Всего было человек двадцать, и не всем хватило места. Начальник восседал за письменным столом, справа от него – Циммерман (убийства), слева – Кребс (полиция нравов), рядом – Веглебен (грабежи и разбой), за ним – Шандауэр (мошенничество и подлоги), Залыхер (наркотики), Коморски (служба розыска), Хубер (Центральный вокзал и окрестности).

Начальники подразделений докладывали о текущих делах. Преобладали кражи – как водится, они составляли половину всех случаев. Потом следовал обычный набор: девять ограблений, на этот раз одно со смертельным исходом, восемнадцать драк, из них две полиции ликвидировать не удалось – в первом случае схватились торговцы наркотиками, в другом сводили счеты две банды подростков.

Обе произошли в районе вокзала, между Шиллерштрассе и Дахауштрассе. Еще были доклады о нескольких аферах, поджоге, азартных играх – все в обычных размерах. Только по части морали дела обстояли чуть лучше.

Советник Хедрих принял доклады к сведению и уточнять ничего не стал. Знал, что беспокоиться нечего и что дола в надежных руках. Поэтому обратился к начальнику отдела убийств:

– А что у вас, коллега? Комиссар Циммерман ответил:

– Вчера вечером, около двадцати трех часов, на Нойемюлештрассе был обнаружен труп мужчины. Сбит автомобилем. Преступник неизвестен. Не исключено, что имел место несчастный случай, а водитель скрылся. Но более вероятно, что произошло убийство.

Советник Хедрих:

– Господа, что нас – то есть комиссара Циммермана и меня – в этом случае беспокоит, так это личность погибшего. Прошу, коллега, ознакомьте нас с основными данными жертвы.

Циммерман начал читать учетную карточку:

– «Фамилия – Хорстман, имя – Хайнц. Родился 6.12.1939 в Китцингенена-Майне.

Отец: Герман Хорстман, врач, умер в 1945.

Мать: Ева, урожденная Штайнберг, дочь оптового торговца вином, совладельца фирмы «Штайнберг и К°», проживает в Китцингене.

Сестер, братьев нет.

В школе учился в Китцингене, позднее в Вюрцбурге, где получил аттестат в 1958 году. Поступил в университет в Мюнхене, сначала на театральный факультет, потом – на журналистский. Диплома не получил. С 1965 года работал репортером, сначала в «Меркурии», потом – в «Южно-Германских новостях». В обеих редакциях нештатно. И, наконец, – в «Мюнхенском утреннем курьере», где как главный репортер имеет контракт до 1975 года.

В 1965 году женился на Хельге, урожденной Шнайдер, 1943 года рождения, бывшей танцовщице театра Гартнера и телевизионной балетной группы. Познакомились они на одном из пасхальных балов.

Хорстман быстро заслужил репутацию талантливого репортера. Полагают, что он был автором серии критических репортажей о положении в Греции, которые в 1971 году были напечатаны в другой газете. В своей его уже давно отодвинули на «запасную колею», хотя и сохранили прежнюю оплату.

Вначале занимался социальными и культурными проблемами – образованием, жизнью студентов, здравоохранением, театром. Но, начиная с 1972 года, стал проявлять активный интерес к так называемой внутрибаварской преступности: скандалам в строительстве, крупным аферам, сенсационным криминальным случаям».

Советник Хедрих добавил:

– Надеюсь, не надо напоминать, что мы в своей работе никак не связаны ни политическими, ни религиозными, ни личными взглядами человека, ставшего предметом расследования. Все это мы констатируем лишь в интересах полноты информации.

Но в случае Хорстмана все время следует иметь в виду, что здесь вполне могут пересекаться различные мотивы и к делу могут относиться на первый взгляд весьма далекие обстоятельства. Прошу всех обратить на это внимание и все соображения передавать прямо мне или Циммерману.

* * *

Хельга Хорстман очнулась от тяжелого сна и недоуменно уставилась на неопределенного возраста женщину, сидевшую у кровати.

– Кто вы?

– Разве вы меня не помните? – с бесконечным терпением последовало в ответ. – Вчера ночью мне поручили о вас позаботиться.

– Значит, вы за мной шпионили! – недоверчиво воскликнула Хельга. – Я говорила во сне?

– Меня зовут Ханнелора Дрейер, – напомнила женщина, – если вы это забыли.

Хельга Хорстман обеими руками потерла помятое лицо, которое в неполные тридцать лет было отмечено явными следами бурной жизни, переживаний и страстей. И напротив, лицо ее собеседницы, бывшей гораздо старше, даже после бессонной ночи хранило прямо-таки деревенскую свежесть. Заметив это, Хельга не выдержала и атаковала:

– Чего вы тут подглядываете?

– Мне поручили позаботиться о вас, я уже сказала.

– Следить, стало быть? За телефоном тоже? А где моя сумочка?

* * *

Из рапорта Ханнелоры Дрейер:

«Первый звонок фрау Хорстман в 06.03. Голос мужской. Ход разговора: Неизвестный: Хельга?

Ответ: Квартира фрау Хорстман. У телефона Ханнелора Дрейер.

Неизвестный: Могу я говорить с Хельгой?

Ответ: Фрау Хорстман спит. Простите, кто говорит?

Неизвестный: Это неважно. Как она?

Ответ: Пожалуйста, назовите свое имя, и я вам все скажу. Или, еще лучше, позвоню вам сама, когда фрау Хорстман станет лучше. Дайте мне ваш номер.

В 06.05 разговор был прерван.

Следующий разговор того же содержания последовал в 06.50. Третий – в 06.56. Звонил, как позже выяснилось, Вальдемар Вольрих».

* * *

– Где моя сумочка? – снова, с растущим беспокойством спросила Хельга Хорстман.

– Лежит на столике возле вас, – сказала Ханнелора Дрейер. – Вам звонили шесть раз. Звонил герр Тириш, пожелал вам поскорее поправиться и заверил, что всегда к вашим услугам. Можете на него положиться. Еще – фрау Эдита Мариш, она передала наилучшие пожелания и высказала искреннее сочувствие. Позвонит еще раз. Один звонок был мне, по службе.

– Вы говорили – шесть? – недоверчиво переспросила Хельга.

– В оставшихся трех случаях между шестью и семью часами звонил неизвестный, который не захотел назвать свое имя.

– Что он сказал?

– Ничего.

Хельга Хорстман напрасно старалась преодолеть действие снотворного – глаза ее закрылись, голова упала на подушку. Слишком толстый слой туши на ресницах растекся и размазался по лицу, отчего она стала похожа на усталого циркового клоуна. С трудом Хельга произнесла:

– Пожалуйста, уходите. Вы мне больше не нужны.

– У меня приказ опекать вас так долго, как я сочту нужным.

– Да не нужны вы мне! – выдавила Хельга из последних сил.

– Об этом предоставьте судить мне. Приказано не оставлять вас до тех пор, пока вы не сможете говорить – с комиссаром Циммерманом, естественно.

– Что ему нужно?

– Поговорить с вами, когда вы придете в себя. Произойдет это здесь или в управлении – зависит от вас. Достаточно сказать мне, что вы предпочитаете.

* * *

Первое совместное совещание отделов по расследованию убийств и дорожной полиции по делу «труп на Нойемюлештрассе» началось в субботу в 10.40 в полицай-президиуме.

Инспектор Фельдер переписал участников. От дорожной полиции – капитан Крамер-Марайн и его техник-эксперт Вайнгартнер, от их отдела – Циммерман, Фельдер и фон Гота.

– Полагаю, капитан, – начал Циммерман, – у ваших людей не было достаточного времени, чтоб оценить собранные материалы?

– Первые серьезные выводы не удастся сделать раньше понедельника, – подтвердил Крамер-Марайн.

– Такое же положение с материалами, которые собрали мы, – заметил Фельдер.

– Значит, как обычно, ничего нового, – констатировал Циммерман.

– Кое-что у меня есть, – заявил капитан, не скрывая удовлетворения от того, что может удивить комиссара. – Мои люди рано утром снова осмотрели место происшествия и нашли еще след от очень широкой и почти новой шины заднего колеса большого лимузина. Длина следа – тридцать пять сантиметров, причем сантиметров двенадцать-пятнадцать весьма отчетливые.

– Значит, это может послужить доказательством? – тут же спросил Циммерман.

– Безусловно. Нужно только найти шину, которая оставила этот след.

– Вы предупредили все гаражи, склады запчастей и бензоколонки? – встрял с вопросом фон Гота.

Крамер-Марайн, не скрывая удивления, перевел взгляд на Циммермана, недовольный таким неквалифицированным вмешательством сотрудника Старого Льва. А потом поучающим тоном сообщил:

– В таких серьезных случаях, как гибель человека и бегство водителя с места происшествия, это происходит автоматически.

– Спасибо, – покраснел фон Гота.

– Ну что ж, подождем, что скажут эксперты, – решил Циммерман, покосившись на фон Готу. – Следующее совещание – если вы, капитан, не возражаете – завтра утром в то же время.

По окончании этой, скорее, формальной встречи «спецы по трупам» занялись своими делами. Первым вопросы задавал комиссар:

Циммерман: Ну что там нашли у погибшего?

Фельдер: Найдены два платка из белого полотна, обычного размера. Один слегка запачкан, второй чистый. В левом кармане пиджака – деньги, всего 147 марок 30 пфеннигов, из них две банкноты по 50 марок, одна – 20 и одна – 10 марок, остальное – мелочь. Потом талоны на три поездки в трамвае, причем два уже использованы, последний – в день смерти прокомпостирован на маршруте номер восемь. Далее, удостоверение личности на имя Хайнца Хорстмана, в прозрачной обложке. Черная расческа, видавшая виды. Чековая книжка Дойчесбанка, выданная филиалом в Ленбаше. Справка о состоянии счета Хорстмана прилагается.

И, наконец, карманный календарь, в котором очень мало записей, да и те – одни сокращения. На дне гибели пометка: «Фр. Фри». Эту задачку мы подкинули экспертам. Да, и еще обычный блокнот, в котором полно каракулей, цифр и пометок. Сейчас снимают копии. И много листов вырвано.

Циммерман: Итак, о Хорстмане нам кое-что известно, но недостаточно. Кто может нам еще помочь, фон Гота?

Гота: Карл Гольднер. Писатель. Я говорил с ним прошлой ночью. Он знает уйму всякого, в том числе и о Хорстмане.

Циммерман: Ладно, тогда отправляйтесь за ним. А вы, Фельдер, постарайтесь выяснить, какого черта нужно было ночью Хорстману на Нойемюлештрассе или где-то поблизости. И главное – что значит запись в календаре «Фр. Фри». Мне это надо знать!

* * *

– Ты когда вернулся домой? – Фрау Маргот Циммерман со всей возможной строгостью атаковала своего сына Манфреда, который, позевывая, наливал себе кофе.

– А тебе зачем? – Манфред даже не взглянул на нее. – Для тебя же лучше не знать.

– А если отец будет спрашивать?

– Конечно, будет. – Манфред криво усмехнулся. Восемнадцатилетний высокий стройный парень был удивительно хорош собой, с ангельски чистыми чертами. «Как со средневековой картины», – говаривал его приятель Амадей Шмельц. – Комиссар Кребс уже наверняка доложил папочке, что сцапал меня ночью.

– Он тебя сцапал? – недоверчиво переспросила Маргот, высокая зрелая женщина в духе Мадонны германского барокко. – Где же ты был, Манфред?

– В одном заведении у вокзала. – Манфред зевнул. – С приятелями. Ну перебрали чуть-чуть… Вообще-то Кребс вполне мог меня забрать, но не сделал этого. Не иначе по дружбе с коллегой Циммерманом! Таковы наши стражи порядка и справедливости.

– Но он же твой отец!

– А твой – муж! – с полным безразличием констатировал Манфред, словно разговор шел о погоде. – И мужа ты выбирала сама. А у меня не было возможности выбрать отца, и вот теперь всю жизнь мучайся с полицейским!

– Я тебя понимаю, – протянула Маргот. – Люди вроде него ни о чем не думают, кроме своей службы. И при этом утверждают, что в состоянии понять человеческие слабости и боли. Только самих близких они не понимают. В этом я уже убедилась.

– Случайно не вчера ночью, а? – усмехнулся Манфред. – Ты когда пришла домой, мама?

* * *

Деликатные признания доктора юриспруденции Антонио Шлоссера, адвоката, среди друзей известного как Тони:

– С Маргот, ныне фрау Циммерман, и Мартином, ее мужем, мы знакомы с юности. Все трое жили в Аугсбурге и вместе переехали в Мюнхен. Отношения были самыми дружескими. Маргот была дочерью фабриканта, мой отец – врачом, а отец Мартина служил в полиции.

Оставались мы неразлучными друзьями и тогда, когда я изучал право, а Мартин начал свою карьеру в криминальной полиции. Первая трещина в нашей дружбе возникла после неожиданного решения Маргот выйти замуж за Мартина. Я любил ее так же сильно, как и он. Но напрасно я пытался добиться ответа, почему она так решила. Видимо, дело в том, что она уже носила под сердцем Манфреда.

Но и супругов Циммерман я не терял из виду. С Маргот, женщиной интеллигентной, из хорошей семьи, я и впредь оставался в хороших отношениях, а вот Мартин, криминалист душой и телом, отдалялся все больше. Иногда мне кажется, что мы с ним стали совершенно чужими людьми, словно живем в разных мирах.

Мои чистые дружеские чувства к Маргот – сам я холост и бездетен – никогда не угасали. Иногда мы встречаемся, разумеется, с ведома Мартина, то в кафе, то у знакомых. Я забочусь о том, чтобы это происходило в избранном обществе. Убежден, за последние годы Маргот поняла, что ее решение выйти за Мартина было страшной ошибкой. От которой пострадал и я.

* * *

Комиссар Циммерман в сопровождении Фельдера вошел в квартиру Хорстманов. Открыла им Ханнелора Дрейер. Вела она себя как домоправительница, и казалось, что роль эта доставляет ей радость.

Поздоровавшись на ходу, Циммерман отправился прямо в спальню. Хельга Хорстман, несмотря на то, что время шло к полудню, все еще лежала в постели. Фельдер сообщил сотруднице, что миссия ее окончена, и попросил составить рапорт.

Когда та удалилась, Циммерман повернулся к Хельге, разглядывавшей его припухшими глазами, и холодно начал:

– Полагаю, что вам не до того, но все же выражу соболезнования по поводу гибели вашего мужа.

– А больше вы ничего не полагаете? – сердито бросила Хельга. – Какое вы вообще имеете право надоедать мне?

– Меня интересуют некоторые обстоятельства и ваше отношение к ним, фрау Хорстман, – продолжал Циммерман. – Но прежде всего: как нам известно, после десяти вечера вы ушли с бала и вернулись около полуночи.

– Откуда вы знаете? – перепуганно воскликнула женщина и так резко села, что ее пеньюар соскользнул с плеч, обнажив чуть не все тело. Правда, Фельдер как известный знаток оценил это зрелище весьма скептически и открывшиеся части определил как не слишком лакомые. Циммерман, который и глазом не моргнул, настойчиво повторил свой вопрос:

– Где вы находились во время убийства, фрау Хорстман, и с кем?

Тут у двери раздался троекратный звонок, Циммерман кивнул, и Фельдер впустил гостя. На пороге стоял Вальдемар Вольрих.

– Ты как по заказу! – с облегчением воскликнула Хельга Хорстман, увидев его сквозь дверь спальни. – Они тут пытаются загнать меня в угол. Ты должен помочь!

* * *

В 11.5 °Сузанна Вардайнер, накинув роскошный пеньюар от фирмы «Бальмен» из Парижа, терпеливо старалась разбудить мужа.

Петер Вардайнер сонно перевалился с боку на бок и, не открывая глаз, погладил ее бедро.

– Ингеборг, – пробормотал он в подушку.

– А кто эта Ингеборг? – весело спросила она, склонившись к нему.

Тут Вардайнер сел и, чтобы окончательно проснуться, потряс головой. Головой, которую некоторые находили красивой, а многие – умной. Потом взглянул на Сузанну.

– Почему бы тебе не лечь ко мне?

– По трем причинам, – улыбнулась она. – Во-первых, я не Ингеборг. Во-вторых, нет смысла, учитывая твое здоровье. С сердцем у тебя весьма неважно. Его кое-как хватает, чтобы сидеть спокойно за письменным столом. Ну и в-третьих, через два часа у нас тут будет Клостерс.

– Ты его позвала?

– На обед. Приготовят что-нибудь полегче: свежую форель, стейк по-американски, овощи. И легкое сухое мозельское.

– Что-то ты слишком заинтересовалась Клостерсом, – в шутку бросил он.

– Он, скорее, должен бы интересовать тебя, ведь ему принадлежит один из крупнейших еженедельников. Если бы удалось привлечь его к той акции, что ты готовишь, ее эффект возрос бы многократно, а твой риск уменьшился бы.

– Сузанна, ты просто клад! – Он погладил руку жены.

– Я всего лишь эгоистка. – Она подсела к нему. – И не хочу тебя потерять. Я довольна жизнью с тобой. И с твоей газетой, и даже с какой-то Ингеборгой, раз уж без этого нельзя.

– Мы всегда прекрасно понимали друг друга, – заметил он, – но только теперь я вижу, что ты для меня значишь!

– Да, Петер, но именно потому я так боюсь авантюры, в которую ты пускаешься.

* * *

Карл Гольднер рассказывал впоследствии:

– Только я простился со своей новой приятельницей, как мне позвонил фон Гота. Этот тип напоминает денди прошлого века, который непонятно как угодил в среду полицейских и ему там даже нравится.

Я, конечно, понял, что ему нужна информация. Это ведь не тайна, что о так называемом высшем свете города я знаю почти все. Но мне пришло в голову, что это может быть любопытно – поговорить с полицейским из аристократов. И я его приглашение принял.

Фон Гота предложил пообедать вместе. Я было решил, что он набивается на приглашение. Но он сказал: «Буду рад видеть вас своим гостем…» – И дал свой домашний адрес: Виденмайерштрассе, на берегу Изара, рядом с Английским парком. Один из престижнейших районов города.

* * *

– Ты только спокойнее. – Вальдемар Вольрих как ангел-хранитель стоял перед кроватью Хельги Хорстман и с вызовом смотрел на полицейских. – Что происходит?

– Они хотят знать, где я была вчера от десяти до двенадцати, – задыхаясь, выговорила Хельга, – и кто был со мной.

– И что ты ответила?

– Ничего.

– Прекрасно. – Вольрих сжал ее руку.

– Видимо, эту информацию нам можете дать вы? – предположил Фельдер.

– Видимо, мог бы. Но зачем мне это? Циммерман, чуть отступив назад, предоставил Фельдеру объясняться с Вольрихом. Фельдер выдвинул новое предположение:

– Вероятно, вы оба можете представить нам какое-то алиби.

– Алиби? – Вольрих приподнял бровь. – Зачем оно нам? Что за полицейские штучки вы против нас затеваете?

– Кого вы имеете в виду, говоря «против нас»? – спросил Фельдер.

– Уважаемый, – энергично заявил Вольрих, – я немного разбираюсь в методах работы полиции. Ваш шеф это хорошо знает.

– Тогда вам должно быть ясно, что мы здесь не в игры играем, – отрезал Фельдер.

– А почему я должен это понять да еще и поверить? Почему вы не могли здесь оказаться просто ради забавы? Мало ли выплывало дел о том, что среди полицейских чинов есть люди, которые при выполнении своих обязанностей лишь ищут повода для удовлетворения не всегда нормальных позывов? – Вольрих вдруг возомнил, что берет верх. – Ведь это очевидно, что с вами двоими не все в порядке. Это что, так принято, чтобы двое криминалистов-мужчин допрашивали женщину, лежащую в постели? По крайней мере, здесь должна быть женщина – сотрудница полиции.

Инспектор Фельдер неуверенно покосился на начальника и по смущенному лицу того сейчас же понял, что упрек Вольриха не был необоснован. Их поведение действительно не соответствовало принятой практике. Поэтому Фельдер поспешил разъяснить:

– Наша сотрудница всю ночь заботилась о фрау Хорстман. И только что была здесь. И разговор мы начали еще в ее присутствии.

– Ну это спорный вопрос, – отрезал Вольрих и положил свои большие руки на плечи Хельги. – Ты не обязана им отвечать, дорогая. И даже прокурору, если он вдруг сюда заявится. Не так ли, инспектор?

Фельдер кивнул в знак согласия:

– Никто не может быть принужден отвечать на вопросы следственных органов. Тем более в случае, когда его показания могут быть использованы против него.

– Как видите, меня вам не запугать, – победоносно заявил Вольрих. – А что касается ваших измышлений, что фрау Хорстман в то критическое время с кем бы то ни было…

– Мы полагаем, что с вами, – сухо заметил Фельдер.

– Полагать вы можете, что вам угодно. Но свои версии вам придется подкрепить доказательствами. И не одним, а многими, непридуманными и существенными. Потому что доказывать предстоит вам!

– Совершенно верно, – согласился Циммерман, прежде чем уйти вместе с Фельдером. Фельдер шел за шефом следом и никак не мог понять, с чего вдруг на лице Циммермана взялась эта довольная улыбка.

* * *

Карл Гольднер добрался в такси до Виденмайерштрассе, а там роскошным лифтом поднялся на третий этаж.

Открыл ему слуга, удивительно похожий на английского дворецкого идеальной выучки. С холодной вежливостью спросил:

– Герр Гольднер?

Получив положительный ответ, торжественно сообщил:

– Герр фон Гота ждет вас.

Гольднер не переставал удивляться. Слуга провел его в библиотеку, где стеллажи, полные книг в кожаных переплетах, вздымались до потолка. В центре зала – стол, украшенный инкрустациями с античными мотивами, а на нем – кожаный глобус, словно созданный самим Мартином Бехай-мом. Возле стола – четыре староанглийских кресла, обтянутые темно-зеленым сафьяном. В одно из них уселся Гольднер.

– Глазам не верю! – воскликнул он, когда появился фон Гота, одетый в светло-серое, и сердечно приветствовал гостя. – Я попал по адресу, или у вас в полиции двойник, может быть, какой-нибудь заблудший брат?

– Нет, к счастью, я единственный оставшийся экземпляр нашей фамилии, – заверил его фон Гота.

– А в криминальную полицию вы подались из чистой любви к искусству?

– Исключительно, – подтвердил фон Гота. – Впрочем, еще из любопытства и от скуки. Знаете, иногда там бывает довольно увлекательно. А кроме того, регулярный доход и мне не помешает.

– Вам, такому богатому человеку?

– Я только наследник, герр Гольднер. Из боковой ветви вымирающего рода фон Гота. То, что вы видите вокруг себя, – все мое имущество. Его в два счета можно распродать, пропить и прогулять. И, признаюсь, порой так и делаю. Но не слишком часто. Я вовремя сумел подсчитать, что этого наследства мне хватит для безбедной жизни лет до сорока. И что потом? Найти подходящее занятие было для меня и вопросом средств к существованию.

– Но почему именно это?

– Не буду утверждать, что я люблю свою работу. Среди криминалистов трудно найти того, кто мог бы это сказать. Но, с другой стороны, это занятие дает возможность познать жизнь и людей в их экстремальных проявлениях, а это кое-что.

– Пожалуй, я вас понимаю. Вы боялись, что иначе ваша жизнь пройдет в пустопорожних разговорах с разными баронами и собственным дворецким, или опасались, что придется подыскивать невесту с многомиллионным приданым, чтоб выдерживать свой уровень жизни.

– Что-то в этом роде. Но учтите, у меня не только дворецкий, но еще и «роллс-ройс». Правда, его я передал в распоряжение одной фирме, которая сдает его напрокат с почасовой оплатой. А Бертольд, мой ангел-хранитель, пять дней в неделю работает в одном из ресторанов обер-кельнером и все же успевает вести все наше хозяйство. Знаете, он здесь еще со времен моего отца.

– Послушайте, я от вас просто в восторге! – Не удержавшись, Гольднер поднял бокал.

– Ну что ж, я рад! – улыбнулся в ответ фон Гота.

– Теперь, конечно, вы постараетесь использовать мое удивление и захотите получить побольше информации, – заметил Гольднер. – Не возражаю. Только я все то же самое постараюсь сделать с вами. Так выпьем за взаимное использование!

* * *

Шеф-редактор Ойген Клостерс рассказал позже:

– Вардайнер, прежде всего, человек честный и порядочный. Но в условиях современной журналистики это значит, что он слишком порядочный, неисправимый идеалист, не приспособленный к борьбе.

Он ведь до сих пор уверен, что в нынешнее время может позволить себе такую роскошь, как «доброе имя журналиста». В результате он помещает неудобочитаемые политические обзоры, вся суть которых заключена в фразе: «Это с одной стороны, но если взглянуть с другой стороны…»

Гораздо больше мне нравится его жена. Миниатюрная, изящная, слегка похожая на пугливую лань. Большие умные глаза, нежный мелодичный все еще молодой голос, игривые движения. Чудная женщина!

За обедом, кстати великолепным, я предложил Вардайнеру – если сумеем – совместно организовать и согласовать по времени кое-какие акции. Вардайнер согласился. И не только. В свою очередь предложил мне – даже слишком уж быстро – идею первой акции. Хотел пуститься в разоблачение «гиен монополизма». Знаете, от подобной формулировки мне дух перехватило. К тому же оказалось, что метит он в Шрейфогеля. Я его предложение весьма деликатно – из-за фрау Сузанны, – но решительно отклонил. Посоветовал ему взвесить как следует, сможет ли он подкрепить атаку на таких людей конкретными фактами. И вообще я не уверен, что эти вещи кого-то интересуют, читатели хотят совсем другого. Им нужно знать, когда, где и с кем переспала знаменитая певица, им нужны сплетни о личной жизни телезвезды или о том, как олимпийский чемпион переплавил свои медали в солидный банковский счет. Ну и еще криминальные аборты, истязания животных, какое-нибудь убийство, по возможности на сексуальной почве, – вот то, на что читателей тянет. Но только не на статьи о финансовых махинациях, где кто-то загреб кучу денег. Это для них слишком скучно.

«Вы же не собираетесь сражаться с ветряными мельницами? – спросил я его. – Копаться в грязном белье гораздо выгоднее, тут вам успех гарантирован. Нельзя витать в облаках!»

* * *

– Так, пока мы от них избавились, – сказал Вольрих Хельге, когда криминалисты удалились. – Думаю, я как следует утер им нос.

– Иди ко мне, – всхлипнула Хельга.

– Да подожди! – фыркнул Вольрих. – Вначале нужно кое-что выяснить. Ты ночью собиралась передать мне кое-какие документы. И говорила, это дело решенное!

– Но это было до того… – прошептала Хельга и потянула на себя одеяло.

– До того? – повторил он. – До чего?

– Прежде чем все случилось с Хайнцем, моим мужем.

– Девочка моя. – Вальдемар Вольрих все еще пытался говорить ласково. – Я тебе уже не раз советовал не путать разные вещи. Например, занятия любовью с несчастным случаем с твоим мужем и заодно с обещанными документами. Думаю, я этого не заслуживаю.

– А что если до меня только теперь дошло, что связь между бумагами, которые ты хочешь получить, и смертью моего мужа действительно существует?

– Я бы на твоем месте и думать не отваживался о такой возможности, – с нажимом посоветовал Вольрих.

– Но ты не на моем месте, – тихо ответила она. – А я теперь то, что называется вдова…

– Не надо так со мной, детка! Ты еще траур надень! Ведь ты до смерти рада, что от него избавилась и можешь жить в свое удовольствие.

– Вот тут ты, вероятно, прав, – произнесла Хельга. – Но это ничего не меняет: я теперь вдова, причем бедная вдова. После Хайнца мне почти ничего не осталось. За нашу мебель много не выручишь, его машина годится только на свалку. Так что не удивляйся, что я задумалась о своем будущем.

– Об этом позаботится Тириш. Ты можешь рассчитывать как минимум на солидное пособие.

– А сколько это будет? И как оформлено?

– Да не волнуйся ты, детка, об этом я позабочусь. Но дай же мне наконец бумаги…

– Ты называешь это бумагами, как будто собрался сдать их в макулатуру. Но я-то знаю, в них есть такое, что для некоторых страшнее бомбы под кроватью. Я поняла: эти документы – мой единственный капитал на будущее, дорогуша.

– Ты же не вздумаешь нас шантажировать?! – на этот раз возмущенно вскричал Вольрих.

– Я только, как говорится, хочу сберечь свою шкуру. Ведь у меня, как ты всегда говорил, такая нежная кожа. Не хочешь убедиться в этом снова?

* * *

Из отчета о телефонных переговорах Анатоля Шмельца, которые он вел в то субботнее утро из своего номера в «Гранд-отеле»:

«Поочередно его соединяли с деревенской гостиницей в Вольрафтхаузене, потом с мюнхенской квартирой в районе Фрауенкирхе и, наконец, с виллой на озере Аммер. Во всех трех случаях Шмельц говорил с женщинами, и содержание всех трех разговоров было абсолютно идентично. Что он, Анатоль Шмельц, чувствует себя неважно, видно, гриппует. Что жутко потеет и совершенно без сил. Голова кружится, поэтому он велел отвезти себя туда, где поспокойнее. К нему уже вызвали врача, но ничего, скоро станет полегче. Наилучшие пожелания и до скорой встречи.

Третий разговор был немного дольше. Говорил с женой и расспрашивал о сыне. Узнал, что Амадей давно не появлялся дома и, похоже, что в своей мюнхенской квартирке тоже. Явно болтается где-то в сомнительной компании.

На это Шмельц отреагировал так: «Ты просто не хочешь понять мое отношение к молодежи. Мы должны обеспечить им все, чего сами были лишены, дать им возможность пережить упоение жизнью, наслаждение молодостью, уважать это их возвышенное стремление разрушить прогнившую средневековую мораль нашего общества…»

Но патетические излияния Шмельца жена прервала столь категорически, что он утратил дар речи: «Анатоль, все твои словеса мне напоминают болтовню слюнявых блудливых старикашек, которые пытаются известными словами прикрыть собственное бессилие».

Ответил Шмельц не сразу: «Господи, с той поры, как ты поселилась в своей башне из слоновой кости, ты утратила всякое представление о том, что творится на свете. Все, что нужно нашему Амадею, – это свобода. И мы должны предоставить ее без каких-либо ограничений. Это должно быть нашей главной и – прошу тебя – совместной задачей. Мне это совершенно ясно, пора это понять и тебе!»

* * *

Комиссар Циммерман вместе с Фельдером вернулся в полицай-президиум, просмотрел почту, завизировал рапорты и просмотрел бюллетени. В почте он нашел записку, что уже трижды звонила жена. Повернувшись к Ханнелоре Дрейер, сказал:

– Думаю, сегодня пора вам заканчивать и идти наконец домой.

– Я хотела вам лично вручить рапорт; не уверена, не будет ли вопросов.

Циммерман пробежал рапорт. Потом прочитал еще раз. Наконец сказал:

– Исчерпывающе. Ну а кроме этого?

– Ночь тянулась очень долго. И нудно. Хельга Хорстман спала, и мне нечем было заняться, чтобы не уснуть тоже. Полистала журналы, просмотрела книги… А потом подняла с пола ее сумочку. В ней были бумаги, говоря точнее, документы в двух экземплярах.

– Наверняка вы заметили это совершенно случайно, – сдержанно «напомнил» Циммерман, – когда собирали выпавшие из сумочки бумаги, чтобы вернуть их на место.

– Так все и было, – согласилась Ханнелора Дрейер.

– И при этом, собирая бумаги, выпавшие из сумочки, совершенно случайно заметили, что в них написано. – Циммерман ободряюще улыбнулся. – И что же вам совершенно случайно показалось интересным?