Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Глава девятая

Путём тщательного прочёсывания всех военных учреждений и ведомств, а также с помощью увеличения призывного возраста на шестнадцать лет гитлеровцам удалось в течение сентября и октября набрать двести тысяч человек, с тем чтобы бросить их на фронт, в безжалостную мясорубку войны.

Эйзенхауэр поспорил с Монтгомери о том, что до рождества сорок четвёртого года он закончит войну. Недооценка возможностей гитлеровской Германии и переоценка собственных сил привела американцев и англичан к поражению под Антверпеном и Арнемом. Неудача в районе Аахена произвела на всех удручающее впечатление. С приближением американских войск к границе Германии они лишились одного из сильных своих союзников – имеются в виду национальные движения, которые оказывали американцам и англичанам быструю и эффективную помощь, пока те действовали на территории Франции и Бельгии. Движение Сопротивления этих стран возглавляли коммунистические партии. Учитывая этот фактор, можно сказать, что у Эйзенхауэра было не так уж много шансов выиграть спор с Монтгомери.

На юге генерал Паттон во что бы то ни стало старался овладеть Саарской областью, обладая численным превосходством по отношению к противнику, часть войск которого находилась ещё в Лотарингии, в живой силе в три раза, в танках – в восемь, а в артиллерии и того больше. Однако, несмотря на это, его плохо продуманная стратегическая концепция потерпела крах ещё задолго до приближения подчинённых ему войск к Западному валу.

Английская авиация в октябре сбросила на германские города в два раза больше бомб, чем обычно. Шестнадцатого ноября американские и английские бомбардировщики сбросили на передний край гитлеровской обороны, несколько восточнее Гейленкирхена, восемь тысяч четыреста тонн бомб. Они делали всё, чтобы приблизиться к Рурской области. Это был один из самых тяжёлых воздушных налётов тактического значения. Ничего подобного ранее ими не проводилось.

Однако в главной полосе обороны наступающим пришлось заплатить за это обильной кровью. Успехи, достигнутые американскими войсками за день боёв, исчислялись буквально метрами.

В начале декабря войска генерала Брэдли вклинились лишь на тринадцать километров на территорию Германии.

Прошло ещё несколько дней, прежде чем передовые части союзников достигли Дюрена.

В неразберихе, которая в те дни царила в том районе, обер-ефрейтору Якобу Ноллену, денщику майора Брама, с грехом пополам, но всё же удалось добраться до Мюнстербуша, где жили его родители.

Четвёртого декабря Эйзенхауэр писал начальнику генерального штаба Джорджу Маршаллу о том, что «противнику, воспользовавшемуся непогодой, высокой водой и размякшей от дождей почвой, временно удалось удержать линию обороны».

Войска союзников остановились перед Западным валом. Таким образом, их командование оказалось неспособным в короткий срок внести должный вклад в скорейшее окончание войны. Закулисные политические деятели продолжали спекулировать на идее обескровливания Советского Союза.

Командующий позвонил Круземарку по телефону и рассказал ему о своём разговоре с Кальтенбруннером, который попросил его передать кое-какую информацию одному из своих людей, каким являлся генерал Круземарк. Он, само собой, согласился.

Далее Кальтенбруннер сказал, что интересы рейха требуют, особенно в этом году, когда, и абвер стал ветвью его ведомства, быть особенно бдительными… «Короче говоря, к вам едет штурмбанфюрер из управления имперской безопасности… Надеюсь, дорогой Круземарк, вы меня понимаете. Держите меня в курсе дела. У меня всё».

«Когда эти господа начинают лавировать, всегда становится скверно, – подумал Круземарк. – А спекуляция, которую они замыслили, равносильна деятельности жука-древоточца».

Генерал раскурил сигару. Сколько он ни анализировал собственные поступки, ему казалось, что он ни в чём не может упрекнуть себя за последнее время.

Вскоре после обеда офицер-порученец доложил генералу о прибытии гостя из Берлина.

– Просите его ко мне, я уже в курсе дела, – проговорил Круземарк. Увидев вошедшего в кабинет Дернберга, он подумал: «Очень симпатичный молодой человек. Из тех, кто особенно нравится женщинам».

– Господин командующий, видимо, уже сообщил вам детали… – начал было» Дернберг.

– Ничего подобного. Он сообщил мне лишь о вашем прибытии, и только. – Круземарк посмотрел на часы.

«Моё имя, видимо, не напомнило ему о случае с Хельгертом, имевшем место весной сорок третьего года, – подумал Дернберг. – Если бы он догадывался, что я напал на его след сразу же после покушения на фюрера, то…»

– Я вас долго не задержу, господин генерал, – начал Дернберг, поняв намёк Круземарка с часами. – Наше ведомство тревожит один из ряда вон выходящий случай, а именно: на Восточном фронте в расположение наших войск была заброшена диверсионно-разведывательная группа противника, в составе которой имелось несколько бывших военнослужащих вермахта, переодетых в форму войск СС.

– Чёрт возьми! И один из них попал в расположение моей дивизии? – В голосе генерала чувствовалась издёвка.

– Никак нет, господин генерал, скорее наоборот.

– Наоборот? Что вы хотите этим сказать, штурмбанфюрер?

Дернберг внимательно рассматривал встревоженные, с пожелтевшими белками, глаза генерала, словно наслаждаясь его растерянностью. Круземарк даже несколько изменился в лице.

– Среди них оказались люди, которые раньше находились в вашем подчинении, господин генерал.

«Меня ещё никто не видел встревоженным, если я этого не желаю, – мелькнуло у Круземарка в голове. – Даже тогда, когда мне сообщили о гибели под Черкассами моего старшего сына. Не заметит моего волнения и этот тип, которому придётся облизать мне задницу».

– Прошу вас, расскажите, что это за птички? – произнёс вслух генерал.

– Речь пойдёт о вашем водителе, бывшем обер-ефрейторе Шнелингере.

Круземарк вставил в глаз монокль, отчего его правый глаз стал казаться больше левого.

– Шнелингер? Подождите. Я что-то припоминаю. В прошлом году… – Генерал улыбнулся. – Правильно. Когда артиллерийский полк был расформирован, я перевёл этого Шнелингора в шестую батарею, которая осталась на Восточном фронте, а сам был откомандирован на Западный. Это входит уже в вашу компетенцию… Генерал был в прекрасном расположении духа.

«Шнелингер. Это тот, что увлекался футболом, – подумал он. – И он перебежал к красным. Мне опять здорово повезло!»

Дернберг был разочарован: если всё сказанное генералом не игра, то его нельзя будет даже упрекнуть в неполном служебном соответствии, не то что привлечь к ответственности. Однако не всё ещё потеряно!

– И вы больше ничего не можете сказать о пом? спросил Дернберг Круземарка. – Ничего не слышали о нём?

– Ничего. Вы первый, кто говорит мне об этом.

– Осенью прошлого года у вас, господин генерал, был временный адъютант.

Круземарк вынул из глаза монокль.

– Когда? Перед расформированием полка?

– Когда вас временно назначили начальником управления строительных работ.

– Было такое… Ах, вы имеете в виду Хельгерта?

– Правильно, господин генерал.

– А какое отношение Хельгерт имеет к Шпелингеру? – Генерал снова вставил в глаз монокль и впился глазами в Дернберга.

– Он схвачен вместе с первым.

«Хельгерт?! Кто бы мог подумать! Хельгерт на стороне большевиков? Хотя почему бы… У него, кажется, была какая-то скандальная история с супругой, которую кто-то обесчестил. Правда, это не так уж и важно», – подумал генерал.

– Знаете, штурмбапфюрер, – проговорил он, – во время моего переезда на Балканы в Кракове меня догнали кое-какие секретные бумаги. У меня неплохая намять, но правда ли? Одна из бумаг предписывала мне немедленно откомандировать в штаб корпуса одного командира батареи. Я получил от вас три предупреждения, прежде чем перевёл его…

«Два – ноль в мою пользу», – с радостью подумал он и начал выковыривать длинным отполированным ногтем остатки пищи из пожелтевших от частого курения зубов.

– Таким образом, Хельгерт…

– …Был назначен командиром шестой батареи. Вы это хотели сказать? Только с небольшой разницей: не в моём полку.

«Выходит, что полоса неудач у меня на этом не кончается», – мелькнуло в голове у Дернберга.

От полковника фон Зальца ему не удалось добиться передачи Хельгерта управлению имперской безопасности. При одной мысли об этом холодок пополз у него по спине.

Третьего декабря ночью Дернберг с аэродрома под Варшавой вылетел в Берлин, а на следующее утро уже докладывал бригаденфюреру о результатах своей поездки. Шеф был не в духе. Он приказал Дернбергу установить, где сейчас служит Круземарк, а когда тот узнал и доложил, то незамедлительно погнал его в район западнее Кёльна. И вот сейчас, когда Дернберг был уверен, что генерал Круземарк прочно сидит у него на крючке, тот с улыбкой на лице сорвался с него.

– А ваш шофёр, господин генерал… – начал было Дернберг.

– Если вы говорите о Шнелингере, то должны выражаться более точно, – грубо оборвал его Круземарк.

– Теряя сознание, Шнелингер кое-что выдал. – С этими словами Дернберг вынул из своей записной книжки небольшую бумажку и передал генералу. – Прошу вас.

Генерал шёпотом прочитал:

– «Круземарк… генерал Круземарк. Чёрно-бело-красный Круземарк… – Неожиданно он сжал губы. – Трус Круземарк». Что это такое? – строго спросил генерал.

– Протокол допроса. Интересы службы вынудили меня показать вам эту запись. Какими неблагодарными могут быть люди, не правда ли?

– Бред! – Генерал указательным пальцем постучал по бумажке, а затем передал её Дернбергу.

«Это тебе, разумеется, пришлось не по вкусу», – подумал Дернберг, чувствуя, как к нему возвращается хорошее настроение.

– Ваши замечания, господин генерал, разумеется, имеют значение для привлечения к уголовной ответственности родственников преступников.

Левый край верхней губы генерала полез вверх. Выражение лица у него было такое, как будто он хотел сказать: «Мои замечания? Как будто это может что-то исправить…» Генерал покачал головой.

Теперь Дернберг посмотрел на часы:

– Я знаю, у вас очень мало времени. Разрешите мне задать вам всего лишь один вопрос, но уже в другом плане. Из одной подчинённой вам части дезертировали два уголовника по фамилии Перлмозер и Цимерман. При этом был убит один солдат.

Круземарк пожал плечами.

– Я уверен, что вы, господин генерал, строго наказали тех, кто виновен в этом инциденте…

– Разумеется, – ответил Дернбергу командир дивизии. Он вдруг подумал о Браме, о Зейдольбасте. – Приняты соответствующие меры, и так далее и тому подобное.

– Но это мелочь, господин генерал. По случайно попавшим в наши руки сведениям нам стало известно, что командир штрафной роты имеет подозрение, что некто Генгенбах является соучастником этого преступления.

«Опять этот Генгенбах, – мелькнуло у генерала в голове. – Что это за тип?» Генерал задумался.

– Вы не находите несколько странным, что оба они из одной и той же артиллерийской батареи: Хельгерт – командир батареи, а Генгенбах – старший по батарее? Последний, насколько мне известно, переписывался с симпатичной супругой Хельгерта, которая в настоящее время находится в наших руках.

Монокль генерала выпал у него из глаза, но не разбился, потому что упал на ковёр.

– Каких только уроков не преподносит нам жизнь, – продолжал Дернберг. – А ведь вы, видимо, приложили немало усилий для того, чтобы сделать из них образцовых офицеров. Я благодарю вас, господин генерал, за беседу. – Дернберг встал. Его охватило чувство, которое испытывает боксёр, который находится на недосягаемом для противника расстоянии. – Да, я ещё кое-что вспомнил. Забыл, кто именно, но кто-то из сотрудников гестапо информировал меня о том, что не так давно был повешен некий подполковник Мойзель, который принимал активное участие в заговоре против фюрера. Если я не ошибаюсь, во Франции он служил под вашим командованием, был командиром полка, господин генерал. – Дернберг резко выбросил вперёд правую руку, отвесив при этом Круземарку галантный поклон.

«Чёрно-бело-красный Круземарк!» Перед глазами генерала пошли разноцветные круги. Четыре месяца назад он довольно-таки элегантно выкарабкался из неприятностей. И вдруг совершенно неожиданно нагрянула беда: офицеры из его бывшего полка стали изменниками фатерланда. И в этом обвиняют его, но, что ещё опаснее, это приближает его, Круземарка, к казнённому в связи с событиями, имевшими место 20 июля 1944 года, Мойзелю. Скверная история! «Однако, как бы там ни было, этого Генгенбаха я возьму в свои руки и попытаюсь извлечь из него пользу».

Но сначала генералу нужно было на ком-то сорвать зло.

– Как фамилия этого эсэсовца? – грубо спросил он у своего порученца.

– Штурмбанфюрер Дернберг.

– Скотина, – пробормотал генерал, опуская глаза.

Офицер-порученец щёлкнул шпорами.

Генерал провёл рукой по глазам.

– Не вы скотина, а я: мне следовало бы сразу же спросить об этом.

Ещё в 1943 году офицер по имени Курт Дернберг принёс ему массу неприятностей. Чтобы как-то выпутаться из той истории, Альтдерферу пришлось немало поизощряться.

Генерал решил перейти к превентивному наступлению. Он позвонил командующему.

– Мой дорогой! – в голосе командующего послышались нотки ехидства.

– Согласно вашим указаниям, я принял этого молодчика… – Круземарк сделал многозначительную паузу. – С целью сохранения вашего авторитета вам стоило бы проинформировать шефа этого молодчика о том, что его посланец разъезжает по войскам, имея в руках фальшивый материал, и своими расспросами мешает людям, которые заняты защитой интересов фатерланда и выполняют свой прямой долг.

– Будьте осторожнее на поворотах, Круземарк, – испуганно произнёс командующий.

– В самое ближайшее время, господин генерал, я направлю вам по этому поводу письменный рапорт. Но уже сейчас хотел бы обратить ваше внимание на то, что мы с этим человеком находимся на полярных позициях: или он, или я. А на этом, господин генерал, разрешите мне попрощаться с вами. Хайль Гитлер!

У командующего и без того было достаточно забот. Его препирания с Круземарком носили чисто формальный характер, к тому же он опасался за проведение крупной операции, подготовленной на западе.

«…Я глубоко убеждён в том, что предательство, совершённое даже по недоразумению или халатности, как, например, безотчётная болтовня по телефону, должно безжалостно караться смертной казнью…» Далее следовала дата «24.Х. 1944» и подписи главнокомандующего группой «Запад» генерал-фельдмаршала фон Рундштедта, начальника штаба генерал-лейтенанта Вестфаля, командующего группой армий «Б» генерал-фельдмаршала Моделя и начальника его штаба генерала от инфантерии Кребса. Каждый из них получил по экземпляру идентичного текста.

Позднее этот приказ подписали и другие официальные лица: командиры дивизий и Карл Фридрих Круземарк.

В первую очередь «Основные положения к проведению операции «Вахта на Рейне», подписанные фюрером, были направлены самым высоким должностным лицам.

В начале этого документа говорилось следующее: «Основная цель операции заключается в уничтожении противника севернее линии Антверпен, Брюссель, Бастонь. Войска группы армий «Б» во взаимодействии с 6-й танковой армией СС на правом фланге, 5-й танковой армией в центре и 7-й армией на левом фланге после короткой, по мощной артиллерийской подготовки должны прорвать во многих местах, выгодных в тактическом отношении, боевые порядки противника. В последующем прорыв, осуществлённый войсками группы «Б», должен быть расширен серией наступлений группы армий под командованием генерала Штудента, как только противник начнёт бросать в бой крупные силы на отсечение районов между Руром и рекой Маас или же против войск в районе Альберт-капала…»

Первого ноября 1944 года начальник штаба вермахта генерал-полковник Йодль писал генерал-лейтенанту Вестфалю: «Мы не имеем права щадить себя. В положении, в котором мы находимся в настоящий момент, на карту должно быть поставлено всё».

А пятого ноября, то есть спустя четверо суток, было получено другое совершенно секретное указание под названием «Приказ о введении противника в заблуждение и поддержании секретности подготовляемой операции». В этом документе между прочим говорилось: «Основная идея по введению противника в заблуждение заключается в следующем: германское командование ожидает в этом году контрнаступления противника на рубеже Кёльн, Бонн. Чтобы иметь возможность противостоять прорыву противника на северном и южном флангах, необходимо создать две мощные группировки войск, способные нанести контрудары по врагу: одну – северо-западнее Кёльна, другую – в горах Эйфеля…»

Однако все заботы командования и все его предложения провести операцию меньшего размаха были отклонены фюрером. Гитлер и его приспешники, положение которых с каждым месяцем становилось всё бесперспективнее, стремились к «коренному решению».

Восемнадцатого ноября было получено новое секретное распоряжение: «Директивы по проведению операции «Вахта на Рейне». Для успешного проведения наступательной операции решающее значение будет иметь фактор неожиданности, применённый в тактическом и стратегическом масштабе… День начала операции (день «X») будет зависеть от состояния погоды… Всей артиллерии, кроме казематной, запрещается ведение огня… При боевом расположении частей и соединений необходимо учесть, что часть дивизий имеет небольшой боевой опыт, а некоторые вообще такового не имеют. При этом необходимо иметь в виду, чтобы танковые дивизии, принимающие участие в прорыве, были способны вести боевые действия на открытой местности. В силу этого части и соединения первого эшелона должны в основном состоять из пехотных дивизий, основной задачей которых явится уничтожение тяжёлого пехотного оружия и танков противника… Надлежит предпринять всё необходимое для задержания мужчин призывного возраста и направления их на работы в рейх, если их поведение не внушает никаких опасений. Адольф Гитлер».

Фюреру и главнокомандующему вермахтом мерещится новый Дюнкерк, Сокрушить основного своего противника – Советский Союз, полагал фюрер, можно при условии нанесения уничтожающего удара по более слабому его противнику – западным союзникам, разрушив тем самым их коалицию. Тотальный разгром английских войск и Голландии должен был явиться основным фактором наступления в Арденнах, который будет способствовать скорейшему выходу США и Великобритании из этой бесперспективной войны.

Майор Брам распорядился, чтобы его подозвали к телефону только в том случае, если ему будет звонить Круземарк. Найдхард заверил его, что он так и сделает.

Клювермантель сожалел, что не состоится партия в скат. И куда только задевался этот Ноллен? Он искал его целый день, по спрашивать не решался. Возможно, майор послал его к Эльвире Май? В ночь на четвёртое декабри Клювермантель должен был увезти её из охотничьего домика в Шлейден. Однако командир явился один, без девицы, и такой пьяный, что сразу же уснул. Утром майора должен был как следует пропесочить генерал. Майор почти всё время висел на телефоне, названивая командиру батальона, в котором случилось ЧП, то Урсуле. Звонка от Эльвиры почему-то не было. Клювермантель, ничего не понимая, лишь пожимал плечами.

Брам находился во взбудораженном состоянии. Вскоре из отеля позвонил администратор Корн и сообщил майору, что все вещички партайгеноссин Май пересланы по месту её работы.

– Что с ней?! – удивлённо воскликнул майор. – Как?! Корреспондентка убита?

Корн объяснил майору, что свои документы девица носила при себе и потому опознать её не представляло особого труда. Его же попросили сделать всё необходимое, что надлежит делать в таких случаях, что он и исполнил, руководствуясь христианской любовью к ближнему.

– Как же её убили?

– Пуля пробила левую грудь. Видимо, убита наповал, господин майор, – объяснил Браму администратор. – Малютку нашли в долине. Всё это так ужасно…

С того момента как майор узнал об этом, вид у него был такой, будто его оглушили ударам по голове.

– Ноллен! – крикнул майор. – Кофе и водки!

Из бункера майор никуда не выходил. На спине у него выступил холодный пот. Майор тяжело поднялся и громко крикнул через дверь:

– Где Ноллен?! Куда он запропастился?!

Найдхард пожал плечами и тихо заметил:

– Я полагал, господин майор, что вы его вчера в краткосрочный отпуск отпустили.

Брам с таким удивлением уставился на своего начальника штаба, будто тот сообщил ему, что кончилась война.

– Я? Отпустил Ноллена в отпуск? Ничего подобного!

– Господин майор, хотите выслушать моё мнение?

«Этот человек ни при каких условиях ни на йоту не отойдёт от установленного, – подумал майор. – Он всегда находится там, куда его поставили. Храбрости ему тоже не занимать А как он руководит стрельбой! Он, разумеется, внутренне одобряет далеко не каждый мой шаг. Офицеры, подобные Найдхарду, являются лучшим гарантом победы. У них никогда не возникнет вопроса: а не проиграли ли мы эту войну? Такие сражаются до окончательной победы. Интересно, что он думает о Ноллене?»

Майор встряхнул головой, словно отгоняя от себя эти мысли:

– Позже, немного позже…

Капитан Найдхард недоумённо пожал плечами и снова склонился над топографической картой; его открытое лицо словно окаменело.

Неожиданно майор вспомнил, как Ноллен спрашивал его о том, какие города поблизости уже захвачены противником, так как его волновало, не попали ли его родители под американскую оккупацию, что само по себе было отнюдь не удивительно, так как Аахен и Мюнстербуш уже были в руках янки.

«Теперь всё понятно, – сообразил вдруг майор. – Ноллен наверняка подался домой». Стоило только Браму осознать это, как у него пропало желание даже пить кофе. «Мне только этого свинства и не хватало». Настроение у него совсем упало. Как-никак дезертировал денщик самого командира полка. Этак можно потерять Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами. Эсэсовский офицер, появившийся в части, не может этого не заметить.

А тут ещё эта Эльвира Май. Правда, ему пришлось пригрозить ей, так как она его, можно сказать, загнала в угол. Более того, она вообще хотела взять его в руки. И как быстро всем стало известно, что он в эту ночь сопровождал её на позиции! Но, видит бог, он нисколько не виноват, что её убили.

«Но ведь я и на самом деле хотел отделаться от неё, потому что она стояла на моём пути. Но я ли сделал ото в состоянии аффекта? Нужно будет проверить, все ли патроны целы в магазине моего пистолета…»

Майор ясно представил себе корреспондентку. Ярко светит луна. Эльвира угрожает ему.

«Интересно, какие шаги предпримет главный редактор, узнав о её гибели? Он же должен распечатать пакет, лежащий в её сейфе в редакции. И тогда все пальцем будут показывать на меня. И тогда прощай, моя милая родина!»

Манор вернулся к себе: ждали неотложные дела. Вчера генерал Круземарк приказал ему поинтересоваться обстановкой в строительной роте, а заодно арестовать Генгенбаха. Брам приехал к Зейдельбасту и обратил внимание на его солдат. Уголовников уже на расстоянии можно узнать по физиономиям. А как распознать политических? И неужели все они красные? Неужели все они настоящие коммунисты? А может, эти люди, попросту говоря, во что бы то ни стало хотели остаться в живых?

– Как дела с дезертирами? – сразу же спросил майор у ротного.

– Пока ещё не пойманы.

– Что говорят ротные доносчики?

– По их данным получается, что рядовой Генгенбах содействовал дезертирам.

– Он разжалованный офицер?

– Так точно, господин майор.

– Либо он сам стукач, либо кое-кто хочет подгадить нашим «старичкам». Что вы думаете по этому поводу, Зейдельбаст?

Кровожадный ротный чувствовал, что ему не следует возражать, и потому полностью согласился с майором, хотя и заметил:

– По-видимому, они хотели отыграться на Генгенбахе.

– Я тоже такого мнения, – проговорил Брам, мысли которого по-прежнему были прикованы к Эльвире Май, Урсуле и Ноллену, который пытается перейти линию фронта, лишь бы увидеть своих родителей. – Оставьте в покое Генгенбаха и займитесь лучше другими.

– Слушаюсь, господин майор!

Брам поправил орден, висевший у него на шее.

– Только не задавайте мне вопросов о том, как следует писать доклад, понятно?

– Слушаюсь, господин майор.

Вспомнив о приказании генерала Круземарка лично доложить ему о ЧП, майор сел в машину и поехал в Шлейден.

Урсулу Хальваг мучили сомнения. После двадцать шестого ноября Сепп только два раза позвонил ей по телефону, А однажды администратор из гостиницы, встретив Урсулу, сказал ей:

– А вы ещё не слышали последнюю новость? Эльвиру Май нашли застреленной. Ужасно, не правда ли? Представляете себе, такая молодая и…

Урсула остолбенела, услышав это.

– Могу сказать вам, но это должно остаться между нами… – Нос Корна, красный, как у всех алкоголиков, горел огнём. – У неё что-то было с майором.

Урсула с трудом добралась до своей комнаты.

«Эльвира, которая не хотела склонить свою гордую голову ни перед кем, убита, – думала Урсула. – Сепп говорил, что он должен показать корреспондентке передний край. Но что у него могло с ней быть? И не потому ли он больше не показывается мне? Нет ли тут какой связи с её смертью?» Урсула гнала от себя подозрения, но они не переставали мучить её.

И вдруг она услышала в коридоре голос Брама. Сердце Урсулы забилось быстрее.

– Подробности? Я никаких подробностей не слышал. Санитары принесли труп от разведчиков и положили его в часовне.

По голосу Урсула узнала Корна.

– Установлено, когда это произошло?

– Нет. После того как вы третьего расстались с ней, её больше никто не видел. Неужели вы, господин майор, не могли довести девушку до дома? – В голосе администратора слышался упрёк.

Урсула, стоявшая за дверью своей комнаты, схватилась за грудь.

– Она почему-то захотела идти одна.

– Это среди ночи-то?

– Вы же знаете, какими упрямыми бывают иногда женщины, господин Корп! – Майор повысил голос.

Послышались удаляющиеся шаги, а затем скрип ступенек на лестнице. Через минуту в дверь комнаты Урсулы постучали.

Когда Брам вошёл в её комнату, Урсула сразу же заметила, как сильно он взволнован.

– Мы не виделись целых десять дней, – начал он, обняв её. – Так много работы…

Она сняла с себя его руки и показала ему на стул.

«Первый раз мы не поцеловались с ним при встрече», – подумала она.

– Ты уже знаешь? – спросил майор.

Урсула кивнула.

– Я влип в неприятную историю…

Глаза Урсулы расширились от страха.

Брам сделал рукой резкое движение и протоптал:

– Я ничего не мог поделать…

– Почему ты её отпустил одну… да ещё на передовой?

«Как тихо она это сказала!» – мелькнуло у него в голове.

– Всё было не так, как ты думаешь! – Брам отсутствующим взглядом посмотрел на Урсулу.

– Ты не обязан давать мне объяснения! – Урсула махнула рукой.

«Произошёл несчастный случай, – подумал майор, – а подозрения падают на меня».

Урсула стояла перед Брамом. Лицо её было бледным, в глазах ни слезинки.

«Я с ним не так уж давно знакома, но до сегодняшнего дня у меня оставалась хоть крохотная надежда. Но как он себя сейчас ведёт? Выходит, сегодня он спит с одной, завтра – с другой. Да и со мной-то он обращался как с какой-нибудь дешёвкой».

Урсулу охватил страх. Она пошла за ним, забыв обо всех условностях, и думала, что у неё зародилась настоящая любовь. Она надеялась, что он разрешит все свои дела и навсегда останется с ней. А теперь?

Урсула крепко сжала губы.

– Если ты не хочешь выслушать мои объяснения, я уйду, – сказал майор.

И он хлопнул дверью.

Урсула села на кровать, а затем обессиленно упала на подушки. Слёзы градом лились из её глаз.

«Неужели у Эльвиры было что-то с майором?»

– Мой бедный отец и подумать не мог, что его сын когда-нибудь будет прокладывать дороги, – сказал рядовой Барвальд, вытирая пот со лба. Дышал он как после быстрого бега.

– Тебе пора бы понять, что принадлежность к классу в первую очередь проявляется в том, в качестве кого человек участвует в трудовом процессе, – со смехом объяснил ему Пауль Павловский и осторожно осмотрелся, однако до ближайшего часового, который их охранял, было не менее пятидесяти шагов.

– И эту каторгу ты называешь трудовым процессом? Сегодня седьмое декабря. Значит, сегодня вернутся десять человек со стройки.

– Рано или поздно, но нам всё равно выдадут полный паёк.

– Уголовники все, как один, возбуждены, так как ротный посадил под арест людей только из их числа, – прошептал Барвальд. – Генгенбах покинул свой пост с благим намерением, и ротному не за что его наказывать. Политические не участвовали в этой заварушке.

– А если это он пристрелил Бельке, чтобы дать возможность Цимерману и Перлмозеру уйти?

– Ты опять принялся за свои «если». Он искал контакта, и мы, естественно, не могли поступить иначе.

– А как он должен был действовать дальше?

– По обстоятельствам.

– Пустые слова. Мы же знаем, что против него выдвинуты серьёзные обвинения. Однако ротный не арестовал его, а схватил десяток уголовников. Урезал наполовину суточный рацион. И командир полка побывал у нас в роте, однако и он ничего не сделал Генгенбаху. Всё это несколько подозрительно. И после всего этого ты хочешь с ним знаться?

– Он не доносчик.

К ним приближался часовой – ефрейтор. Заметив его, Барвальд замолчал, а спустя несколько секунд выругался, кляня на чём свет стоит каменистую почву и дорогу.

– Заткните свою поганую глотку, Барвальд! Это приказ. И если вы это поймёте, то из вас ещё может выйти человек. – Ехидно усмехнувшись, ефрейтор прошёл мимо них, направляясь к Генгенбаху.

«Во всей округе сейчас лихорадочно приводят дороги в порядок, – подумал ефрейтор. – Лучше бы отрыли третью или четвёртую траншею. А этот разжалованный обер-лейтенант всё время один да один. Никто не хочет с ним разговаривать. Странно, что «старик» не забрал его с собой». Ефрейтор остановился и, обращаясь к Генгенбаху, спросил:

– А неплохая здесь житуха, а?

Генгенбах, стараясь не отрываться от работы, ответил:

– Для меня лучшего места нигде не было: от фронта далеко, работа нормирована. Чего же желать ещё? А тебе?

Ефрейтор на миг задумался, не зная, переходить ли ему на «ты». Преодолев нахлынувшую на него злость, он чуть смягчился:

– Здесь, в этом тылу, намного опаснее, чем на передовой. Никогда не знаешь, какой гад и когда подложит тебе свинью.

– Из любого положения есть два выхода.

– Ты их знаешь?

Генгенбах с удивлением посмотрел на ефрейтора и невольно подумал о том, что вот-вот должно что-то случиться. Уже прошло трое суток со дня ЧП, а его всего лишь вызывали на небольшой допрос, и больше ничего. Неужели Цимерман брал его на пушку? Вот бы сейчас посоветоваться с Зеехазе!

Ефрейтор тем временем подошёл к группе уголовников, Которые работали с прохладцей.