Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Весть, сообщённая Вами мне, сильно ободрит генерала Эйзенхауэра, так как она даст ему уверенность в том, что немцам придётся делить свои резервы между двумя нашими пылающими фронтами»[3]3
  Там же.


[Закрыть].

8 января фюрер дал указание отодвинуть линию обороны немецких войск из района Рошфора на рубеж Дохам, Лонгшам, чтоб избежать угрожающего им окружения.

И следующий вечер начался отход с целью отрыва от противника по единственной дороге Сен-Губер – Уффализ.

Глава двадцать первая

Третьего января 1945 года гросс-адмирал Дениц доложил фюреру о вводе в строй подводных лодок, вооружённых новым типом торпед и способных развивать большую скорость хода в подводном положении в течение длительного времени. Они могут незаметно приближаться к неприятельским базам и обстреливать их с малых дистанций. Продвижение советских войск вдоль берегов Балтийского моря угрожало лишить германский флот важных приморских районов, которые, по мнению Деница, нужно было во что бы то ни стало удержать. Поэтому он убедил Гитлера сохранить контроль над побережьем Балтийского моря, удерживая любой ценой Курляндию, Мемель, Данциг и Восточную Пруссию. Однако начальник штаба сухопутных войск генерал Гудериан считал, что существует реальная возможность стратегического прорыва русских в центр Германии на центральном участке фронта, и потому предлагал сконцентрировать основные силы на польской равнине, усилив их переброшенными с Западного фронта танковыми дивизиями. Однако Гитлер и Йодль отклонили этот план.

После проведения фронтовой инспекции начальник штаба сухопутных войск 9 января 1945 года вновь прибыл в штаб-квартиру фюрера «Орлиное гнездо». Он предложил все имеющиеся в распоряжении ОКБ резервы сосредоточить на Восточном фронте вдоль западного берега Вислы, временно прекратив наступление в Арденнах. Вняв его настойчивой просьбе, верховное главнокомандование приняло решение перейти на Западном фронте к обороне, а высвободившуюся 6-ю танковую армию СС перебросить на восток, приказав одновременно Рундштедту «не терять инициативу» на западе.

Советский Союз, верный своему союзническому долгу по отношению к западным державам, учитывая настоятельную просьбу Черчилля, ускорил подготовку новой крупной операции и пересмотрел сроки её начала.

На 1-м Украинском и 1-м Белорусском фронтах, которым отводилась главная роль в проведении Висло-Одерской операции, было сосредоточено более 32 тысяч орудий и миномётов, 6460 танков и самоходных орудий, 4772 самолёта. Операция осуществлялась 195 дивизиями общей численностью 2,2 миллиона солдат и офицеров.

Наступательная операция в Восточной Пруссии осуществлялась силами 2-го и 3-го Белорусских фронтов, в составе которых насчитывалось свыше 28 тысяч орудий и миномётов, 3300 танков и самоходных орудии, около 3000 самолётов и около 1,7 миллиона человек в четырнадцати общевойсковых, одной танковой и двух воздушных армиях, а также в шести танковых, кавалерийских и механизированных корпусах.

Двенадцатого января 1945 года, на полмесяца раньше намеченного срока, с плацдарма на Висле у Сандомира перешли в наступление войска 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза И. С. Конева.

1-й Украинский фронт действовал на 230-километровом фронте от Юзефува до Ясло против главных сил 17-й и 4-й танковой армий.

На направлении главного удара от Сандомира до Бреслау гитлеровцы заблаговременно создали семь оборонительных рубежей с мощным фортификационным сооружением на глубину до 500 километров.

Для успешного обеспечения наступления много потрудились инженерные войска. Они навели через Вислу 30 мостов и организовали три паромные переправы большой грузоподъёмностью. Было проложено заново и приведено в порядок больше двух тысяч километров автомобильных дорог в расчёте на то, чтобы на каждую дивизию и каждую танковую бригаду приходилось по две дороги.

Для предполагавшегося маскировочного манёвра инженерные войска изготовили и разместили на местности четыреста макетов танков, пятьсот макетов автомашин и тысячу макетов орудий.

В 5 часов утра артиллеристы зарядили орудия и приготовились к открытию огня. После команды «Огонь!» последовал короткий, но мощный огневой налёт. Передовые батальоны дивизий при поддержке части артиллерии и танков атаковали и уничтожили боевое охранение противника, ворвались в его передние траншеи. Уже по первым донесениям стало ясно, что враг находится в зоне артиллерийского огня. Артиллерийский удар при своей краткости был настолько мощным, что создал у неприятеля впечатление начала общей артиллерийской подготовки. Приняв действия передовых батальонов за общее наступление наших войск, фашисты попытались всеми своими огневыми средствами остановить его.

Передовые батальоны, заняв первую траншею противника, залегли между первой и второй. Именно в этот момент началась общая артиллерийская подготовка. Она продолжалась около двух часов. На одном километре фронта на направлении главного удара была создана артиллерийская плотность от 250 до 300 стволов. От залпов тысяч орудий дрожала земля, снаряды и мины перепахивали позиции, разрушали окопы, сглаживали и трамбовали блиндажи и огневые точки. Управление и связь наблюдательных и командных пунктов были прерваны. Уничтожающий удар артиллерии деморализовал войска противника на переднем крае. Он оказался таким сильным, что опрокинул не только дивизии первого эшелона, но и довольно крупные подвижные резервы, подтянутые по категорическому приказу Гитлера совсем близко к фронту. Стремясь избежать разрушительного стального урагана, гитлеровцы самовольно покидали свои позиции. Поле боя пылало от раскалённого моря огня и разрывов снарядов и мин.

В 11 часов 47 минут советская артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника.

А снег валил и валил, мешая наблюдать через оптические приборы за полем боя и обеспечивая маскировку техники.

Вечером двенадцатого января передовые наступающие части маршала Конева прорвали главную полосу обороны противника на глубину 20 километров и расширили прорыв до 60 километров. В прорыв были введены две танковые армии. Немецко-фашистское командование попыталось контрударом резервного танкового корпуса задержать продвижение фронта, но это ему не удалось. Во встречном сражении танковый корпус гитлеровцев был разгромлен.

Борьба за Восточную Пруссию началась тринадцатого января наступлением 3-го Белорусского фронта под командованием генерала И. Д. Черняховского. Несмотря на двухчасовую артиллерийскую подготовку, значительная часть огневых средств противника уцелела, и наступающие были встречены эффективным огнём. Сокрушая вражеское сопротивление, советские войска медленно, но настойчиво продвигались вперёд.

Накануне наступления Военный совет 2-го Белорусского фронта обратился к советским воинам:

«Дорогие товарищи! Боевые друзья! Верные сыны Советской родины – красноармейцы, сержанты, офицеры, генералы!..

Настало время полностью рассчитаться со злейшим врагом нашей Родины – немецко-фашистскими захватчиками за все их зверства и злодеяния, за страдания и муки нашего народа, за кровь и слёзы наших отцов и матерей, жён и детей, за уничтоженные и разграбленные врагом советские города и сёла… В этот решающий час наш великий советский народ, наша Родина, наша родная партия… призывают вас с честью выполнить свой воинский долг, воплотить всю силу своей ненависти к врагу в единое желание разгромить немецких захватчиков.

Новым мощным ударом ускорим гибель врага! Ваш боевой клич должен быть только один: «Вперёд на разгром врага! Вперёд на Берлин!»

Утром четырнадцатого января с ружанского и сероцкого плацдармов на реке Нарев перешли в наступление войска 2-хо Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. Пелена тумана и мокрый снег ограничивали видимость и затрудняли использование авиации, поэтому авиационная подготовка не проводилась и вся ответственность за обеспечение наступления легла на артиллерию.

– Будете иметь столько боеприпасов, сколько сумеете подвезти, – пообещал начальник артиллерии генерал Сокольский. А он умел держать слово.

После пятнадцатиминутного огневого налёта артиллерии и миномётов, батальоны первого эшелона атаковали врага. Пехота при поддержке средних и тяжёлых танков и испытанных самоходных орудий, следуя за двойным огневым валом, прорвала оборону врага. Гитлеровцы ожесточённо сопротивлялись, непрерывно контратакуя русских. Вслед за решительными атаками передовых батальонов пехоты развернулось наступление дивизий. Этому предшествовала двухчасовая массированная артиллерийская обработка позиций противника.

Гитлеровское командование, поняв, чем грозит удар советских войск с юга в тыл Восточной Пруссии, спешно бросило в контратаку мощную группировку «пантер» и «тигров», усиленную противотанковой артиллерией.

Неожиданно в деревне появился офицер штаба армии майор Сосновский, который решил заправить здесь свою машину топливом. Узнав о местонахождении Тарасенко, он быстрым шагом направился в его землянку. Глаза Сосновского светились радостью.

– Войска 65-й армии генерала Батова только что овладели опорным пунктом Насельск и перерезали железнодорожную линию Циханув – Модлин. Вы можете гордиться, в этом успехе есть и ваша доли, – произнёс он с порога.

Тарасенко, подняв на вошедшего глаза, увидел перед собой чисто выбритого и безукоризненно одетого офицера. Машинально провёл ладонью по своей щетине на щеках и подбородке.

«Опять я не побрился», – подумал он и ответил:

– Всем нашлась работа в это напряжённое время, а нас, кажется, вы совсем забыли. И ещё поздравляете!.. Сто граммов не выпьешь? При такой погоде на открытом джине замёрзнешь.

– Спешу, Николай. Может быть, в Варшаве выпьем, если встретимся. – И Сосновский быстро вышел из землянки, как будто о чём-то вспомнил.

«Взят Насельск, – подумал Тарасенко. – Теперь мы сможем достойно перезахоронить наших товарищей Григорьева и Шнелингера. Об этом нужно сказать Зине. Для неё это будет хоть каким-то утешением». И тут он вспомнил, что Сосновский в разговоре упомянул Варшаву.

1-й Белорусский фронт занимал участок между устьем реки Нарев и Юзефувом протяжённостью 270 километров. На небольших плацдармах было сосредоточено большое количество сил и средств. С приближением сроков наступления на плацдармах становилось всё теснее и теснее.

Первый удар фронт наносил с магнушевского плацдарма в общем направлении на Познань. Одновременно наносился удар с пулавского плацдарма с задачей овладеть городом Лодзь.

В первый же день наступления, четырнадцатого января 1945 года, войска 1-го Белорусского фронта прорвали главную полосу обороны противника, продвинувшись с магнушевского плацдарма на глубину 12 километров и с пулавского плацдарма – до 18 километров. На второй день наступление с двух плацдармов слилось в один мощный удар. В прорыв были введены две танковые армии, которые расширили прорыв до 120 километров по фронту.

Из Восточной Пруссии в Польшу был переброшен танковый корпус «Великая Германия», на который гитлеровцы возлагали большие надежды. Однако, вовлечённый в общее отступление уже при выгрузке в Лодзи, он так и не был использован.

Майор Тарасенко вызвал к себе своих командиров.

– Товарищи! – сказал он. – Мы уверенным шагом идём навстречу победе. Близок час расплаты с врагом. А вот что сообщают о нас гитлеровцы. Я зачитаю вам сейчас несколько выдержек из последних сводок вермахта. «Тринадцатое января. На Висле началось давно ожидаемое нами зимнее наступление большевиков. Многочисленные стрелковые и бронетанковые дивизии противника после необычайно сильной артиллерийской подготовки перешли в наступление с сандомирского плацдарма». Пока всё правильно. Читаем дальше: «Пятнадцатое января. На сандомирском направлении наши войска, теснимые противником, отошли на заранее подготовленные рубежи в районе рек Висла и Нида. Немецкие войска оказывают упорное сопротивление вражеской пехоте и танкам. В пограничной области Восточной Пруссии враг после двухчасовой артиллерийской подготовки перешёл в наступление. Наши войска успешно отражают атаки стрелковых корпусов, поддерживаемых многочисленными танковыми бригадами…» На одном этом примере видно, как далеко гитлеровцы могут уйти в своей лжи, выдавая свои ежедневные поражения чуть ли не за успех. Посмотрим, что у них далее: «Шестнадцатое января. Как мы и ожидали, после многочасового ураганного артиллерийского огня русские войска перешли в наступление с пулавского и магнушевского плацдармов, а также с ружанского и сероцкого плацдармов на реке Нарев. Наши войска продолжают вести тяжёлые бои с переправившимися через реку Нида стрелковыми и бронетанковыми силами большевиков». Как видите, здесь все формулировки очень осторожны. Но то, что огромные силы Советских Вооружённых Сил развернули мощное наступление на берлинском направлении, чувствуется в каждом предложении. Товарищи, наша цель с сегодняшнего дня одна: Берлин! Готовьтесь к смене позиций. Выступление через два часа.

Хельгерт почувствовал, как его мороз пробрал по коже. «Цель грандиозного наступления – Берлин. Маршалы Жуков и Конев со своими войсками будут штурмовать столицу рейха. А я, немец по национальности, сражаюсь в рядах войск, которые идут на Берлин. Борюсь против немцев, против фатерланда, против своего родного города Берлина. Нет! Не просто против немцев, не против фатерланда, – мысленно говорил он себе, – я борюсь с фашистами.

Пятнадцатого января войска 1-го Украинского фронта освободили город Кельце в Польше.

Шестнадцатого января войска 1-го Белорусского фронта освободили город Радом в Польше.

Семнадцатого января войска 1-го Украинского фронта с боями преодолели вражескую оборону на реке Варта и штурмом овладели городом Чеистохов.

Значительный успех был достигнут на левом крыло фронта, где армии развернули борьбу за Верхне-Силезский промышленный район. Здесь войска фронта во взаимодействии с правофланговой армией 4-го Украинского фронта после трёхдневных напряжённых боёв освободили столицу Польши Варшаву.

Стремительно продвигаясь вперёд, советские войска с ходу захватывали сёла и города, в которых находились гитлеровские войска и штабы, отрезали их, оставляли на полное уничтожение подоспевшим войскам второго эшелона, а сами устремлялись дальше, на запад.

– Наступление в Арденнах придало гитлеровцам некоторую самоуверенность, – сказал Тарасенко, после того как поставил задачу подразделению на марш. – Мы это учитываем. Сейчас они сопротивляются неистово, с огромным упорством, часто граничащим с фанатизмом, так что бои предстоят жестокие…

Тарасенко опять предстояла уйма дел. Многое ещё нужно было решить, прежде чем тронуться в путь.

Шестнадцатого января 1945 года с Западного фронта на советско-германский были переброшены отдохнувшие и укомплектованные части 6-й танковой армии СС, чтобы защитить единственный оставшийся у фашистов в Европе нефтяной район.

В тот же день Гитлер покинул свою западную ставку «Адлерхорст» и направился в Берлин. В бункере имперской канцелярии он устроил свой последний командный пункт.

Пятнадцатого января 1945 года главный историограф вермахта в журнале боевых действий записал: «Снабжение будапештской группировки поглощает значительную часть горючего и смазочных материалов, находящихся в распоряжении люфтваффе на правом фланге Восточного фронта». Однако, несмотря на это, судьба венгерской столицы была уже предрешена.

Рим, Париж, Гаага, Брюссель и Люксембург, Тирана, Белград, София и Бухарест были освобождены от гитлеровцев во втором полугодии 1944 года. Но ни один из этих городов не пострадал так жестоко от фашистского нашествия, как Варшава.

На рассвете пятнадцатого января севернее Варшавы заговорила артиллерия 47-й армии. В течение почти целого часа продолжалась артиллерийская подготовка. Поднявшаяся в атаку пехота, преодолев ожесточённое сопротивление противника, вышла к берегам Вислы и Нарева. Первыми переправились по льду Вислы на её левый берег и прочно там закрепились небольшая группа пехотинцев и рота автоматчиков.

На следующий день, форсировав Вислу, части 47-й армии заняли плацдарм на её левом берегу, охватив Варшаву с северо-запада, и подошли вплотную к руинам города.

В ночь на семнадцатое января перешла в наступление 1-я армия Войска Польского. Её 2-я пехотная дивизия успешно форсировала Вислу и развернула наступление с севера. Части 6-й пехотной дивизии форсировали Вислу в районе Праги. Наступление дивизии поддерживал своим огнём советский особый дивизион бронепоездов. Ведя непрерывные бои, войска 1-го Белорусского фронта и 1-я армия Войска Польского утром семнадцатого января ворвались в Варшаву. Ожесточённые бои развернулись на Маршалковской улице, на Новом Святе, на Аллеях Иерусалимских и в районе главного вокзала. В полдень советские и польские воины завершили ликвидацию фашистских оккупантов в городе.

Понтонная переправа, наведённая через Вислу севернее Варшавы, содрогалась от разрывов снарядов и бомб, когда колонна машин из подразделения майора Тарасенко переправлялась на другой берег, Зловещие тени трёх гитлеровских бомбардировщиков висели над переправой, выискивая цели и нанося удары из-за серых туч утреннего неба. Но скоро в небе замелькали белые вспышки разрывов: это открыла огонь советская зенитная артиллерия. Не выдержав шквала огня, бомбардировщики с рёвом, переходящим в истошный вой, скрылись за облаками.

На горизонте стояла вертикальная завеса дыма и огня. Снег вокруг был чёрным. Улицы, площади, подвалы и даже руины Варшавы были заблаговременно заминированы гитлеровцами.

Хельгерт, Хейдеман и Шехтинг, сидя в кузове грузовика, смотрели на город и не верили своим глазам. Города не было. Вместо домов в необъятном хаосе громоздились развалины, и лишь в том квартале, где размещалось гестапо, одиноко торчало несколько строений. Кое-где на улицах появлялись жители города, вышедшие из глубоких подвалов. Иногда раздавались отдельные выстрелы.

На площади Унии Любельской головная машина остановилась. Тарасенко вышел из кабины. Хельгерт и его товарищи выпрыгнули из кузова вслед за майором. Осмотрелись. Сквозь густой дым навстречу им двигалась группа женщин. Лица их, словно высеченные из камня, были усталыми, бледными, почти серыми. В руках у одной из женщин были какие-то цветы, какие именно, сказать было трудно, по самые настоящие живые цветы. Трудно было представить, где она могла их достать в разрушенном городе, да ещё в январскую стужу. Не иначе цветы каким-то чудом сохранились в горшках. Со слезами радости на глазах женщина преподнесла их Тарасенко.

Одна из женщин подошла к Фрицу Хельгерту. Она была страшно худа. По виду ей можно было дать лет пятьдесят.

Хельгерт смотрел в её глаза, в которых тлела пока ещё робкая радость освобождения, радость свободы. Он видел цветы и чувствовал за своей спиной напряжение товарищей.

«Для этой женщины я не немец, а боец с красной звёздочкой на шапке. Поэтому я не должен ей говорить, что я не русский. Она этого сейчас не поймёт…» – подумал Фриц.

Женщина вдруг обняла Хельгерта, и он ощутил прикосновение её губ на своей щеке, услышал славянский говор. Он в ответ поцеловал её серое, залитое слезами, изнурённое лицо и почувствовал радость и стыд одновременно.

Зарокотали моторы. Машины двинулись дальше, на запад, туда, где свирепствовала битва. Прага, Вена и Берлин ждали ещё своего освобождения.

В послании Крайовой Рады Народовой Советскому государству говорилось: «Польский народ никогда не забудет, что он получил свободу и возможность восстановления своей независимой государственной жизни благодаря блестящим: победам советского оружия и обильно пролитой крови героических советских бойцов. Переживаемые сейчас нашим народом радостные дни освобождения от германского ига ещё сильнее укрепят нерушимую дружбу между нашими народами».

Хлопьями падал снег. Автомашины подпрыгивали на ухабах, объезжали глубокие воронки. Весь вид местности – поваленные деревья, искорёженная дорога – свидетельствовал о том, что здесь прошли тяжёлые бои. Полу-сгоревшие остовы танков с чёрными крестами на бортах, раздавленные пулемёты и миномёты, перевёрнутые противотанковые пушки. По обочинам дороги то тут, то там виднелись могильные холмики, валялись вздувшиеся туши лошадей, брошенные полевые кухни, разбитые снарядные ящики. Навстречу основному потоку машин, в тыл, двигались санитарные машины и иногда попадались вяло плетущиеся кучи апатичных ко всему пленных.

За четыре дня наступления войска 1-го Белорусского фронта разбили главные силы противника, прорвали оборону врага на протяжении всего фронта. Передовые танковые части фронта продвинулись на глубину свыше ста километров.

Майор Тарасенко свернул с шоссе и заехал со своей колонной в покинутую и полусожженную деревню, чтобы заправиться горючим и водой и дать людям немного отдохнуть, попить чаю.

Фаренкрог подошёл к машине, в которой ехал Хельгерт. Тот в глубоком раздумье жевал кусок хлеба.

– Я был потрясён видом польских женщин в Варшаве, – сказал Фаренкрог.

Хельгерт молча кивнул.

– С тех пор меня волнует вопрос: почему ты, Фриц, тогда не сказал ни одного слова?

– А разве ты поступил бы иначе? – удивлённо спросил Хельгерт.

– Не знаю. Так было проще, но было ли это правильно?

К ним подошёл Руди Бендер.

– Смог бы ты, например, объяснить той женщине, что немцы бывают разные? – спросил Хельгорт.

– Может быть, её радость была бы большей, если бы она узнала, что встретила представителя другой Германии.

– Разве смог бы кто ей тогда объяснить ото, и притом так, чтобы она всё поняла?

– Хотя так, как поступил ты, и было удобно, но обман остаётся обманом. Доброжелательный, но всё же обман.

Хельгерт почувствовал, как кровь прилила к лицу.

– Я не искал удобной развязки! – возразил он вспыльчиво.

– Правда не всегда удобна.

– Не хотите ли выслушать моё мнение? – предложил Бендер.

Оба согласились.

– Варшаву окружили три советские армии. Там это действовала 1-я армия Войска Польского, которой была предоставлена возможность первой вступить в столицу своего государства. А о том, что в этом участвовали несколько немцев-антифашистов, варшавяне узнают много позже.

– Вероятно, ты прав, Руди, – согласился Фарекрог. – Покончим с этим.

К ним подошёл Тарасенко, остановился, потом произнёс тихим голосом:

– Печальное известие. Иван Добрушкин сегодня ночью скончался. Врачи сделали всё возможное.

«Кто-то будет следующим?» – промелькнуло в голове у Фрица Хельгерта. Влажный от дыхания воротник шинели тёр шею.

В печных трубах завывал холодный ветер. Вся равнина была покрыта толстыми сугробами снега.

«Иван Добрушкин мёртв», – снова подумал Хельгерт.

– А теперь в путь. Нас ждут дела. И непростые, – сказал Тарасенко и пошёл к выходу.

Гауптштурмфюрер главного управления имперской безопасности Оленбург всё чаще задумывался над тем, что будет после того, как в этой войне прогремит последний выстрел.

«Вероятнее всего, мой шеф, бригаденфюрер, благодаря влиятельным связям сразу исчезнет. Восточный фронт прорван. Варшава пала. Русские танки прорвались в Верхнюю Силезию. А в Арденнах? Там наступление приостановлено. По неофициальным сообщениям, американские и английские войска, наступающие с северного фланга на юг, должны приблизиться к бронетанковым частям Паттона, двигающимся от Бастони на север. Может быть, наши ещё своевременно и невредимыми улизнут? Но это уже не моё дело. На всякий случай нужно ориентироваться на Запад. Для этого необходимо отрастить бороду, смешаться с беженцами и, имея надёжные документы на руках, ускользнуть от правосудия, а уж потом установить связь с надёжными людьми Гиммлера».

Скверное настроение гауптштурмфюрера стало ещё хуже, когда он утром получил донесение от своего верного и надёжного агента из Швейцарии. В донесении сообщалось, что американские разведчики Аллена Даллеса приняли штурмбанфюрера Курта Дернберга и имели с ним длительную беседу. О Дернберге как о пропавшем без вести офицере СС остались только воспоминания, и вдруг оказывается, что он на той стороне…

Оленбург надел мундир и, поправив ордена, коротко стукнул в дверь кабинета своего шефа.

– Что вы на это скажете?! – Брови шефа гневно поползли вверх.

Бригаденфюрер задумался: «Я полагал, что после сделки с генералом Круземарком наше дело в шляпе. Наша ошибка состояла в том, что мы сочли Дернберга погибшим. Наша роковая ошибка… Дернберг на службе у Аллена Даллеса! Разумеется, к янки он пошёл не с одним списком наших агентов. Кто знает, какой ещё камень он держит за пазухой? Может быть, другие секретные документы?» Губы бригаденфюрера сжались. «Если он будет руководствоваться только личной местью, то мне конец».

– Каким делом занимался Дернберг перед переводом его на фронт? – спросил бригаденфюрер у Оленбурга.

– Делом Круземарка.

– Оно закончено! – Рука генерала резко скользнула со стола.

– После того у него в производстве было ещё несколько незначительных дел. Например, дело капитала Альтдерфера…

– Этого загнали на три аршина в землю.

– Дело обер-лейтенанта Генгенбаха…

– Его дело закрыто лет на десять.

– Непонятный случай с фон Зальцем и дело диверсионной группы Хельгерта.

– Этот, к сожалению, улизнул.

– Зато его жена приговорена к смертной казни.

Бригаденфюрер попробовал мысленно сопоставить факты: «Не Дернберг ли упёк эту Хельгерт в тюрьму, привязав её к группе Эстеркампа, хотя она никогда не была связана ни с Матуше, ни с Бернлейн. Защитник это понимал, по молчал. Когда же он предложил трибуналу освободить госпожу Хельгерт, его самого сделали козлом отпущения. Казнь этой женщины следует предотвратить».

– Приговор уже приведён в исполнение?

– Пока нет.

– А что с другими соучастниками?

– Не признаются. Необходимо провести очные ставки.

Бригаденфюрер кивнул.

«Всех троих сегодня надо ещё раз допросить, чтобы решить, чья голова должна слететь первой…»

– Впрочем, имеется прошение о помиловании Хельгерт. Оно направлено нам, чтобы мы высказали свою точку зрения.

«Наша судебная бюрократия работает безотказно. Даже главному имперскому управлению безопасности при всей его власти порой трудно разделаться с осуждёнными, – подумал бригаденфюрер, проверяя указательным пальцем правой руки, правильно ли зачёсаны на пробор его волосы. – Прошение о помиловании? Когда Кальтенбруннер получит приказ, в делах Дернберга будет всё перевёрнуто вверх дном и никаких компрометирующих меня материалов не найдут. Поэтому дело группы Эстеркампа и дело Хельгерт должны быть безукоризненными».

– Послушайте-ка меня хорошенько, Оленбург, – начал бригаденфюрер. – Если в нашей работе будет допущена хоть незначительная ошибка или какая-нибудь неточность, вы лично лишитесь возможности отпраздновать день нашей победы. – Бригаденфюрер улыбнулся, обнажив крупные крепкие зубы. – Вас физически уничтожат. Надеюсь, вы меня поняли?

Оленбург почувствовал, как пот выступил у него на лбу.

– Я немедленно проведу внеплановую проверку всей документации, господин бригаденфюрер.

– Прекрасно, Оленбург. – Заплывшая жиром шея бригаденфюрера слегка дрожала. – И когда можно будет получить ваше заключение?

– Завтра утром, господин бригаденфюрер.

– В двенадцать часов доставьте сюда Матуше, Хельгерт и Берплейн.

– Слушаюсь, господин бригаденфюрер.

Защитник устало посмотрел на часы, пытаясь скрыть своё волнение.

– Бросьте вы, наконец, выгораживать своих подстрекателей? Как только вы это сделаете, ваши шансы на помилование, уверяю вас, сразу поднимутся. Лучше пожизненная каторга, чем… – Адвокат недвусмысленно провёл себе указательным пальцем между шеей и воротником.

«Подстрекателей?» Ильзе Хельгерт медленно покачала головой. «Процесс завершён, приговор вступит в законную силу. На самом деле не было никаких подстрекателей. Неужели кто-то может серьёзно подумать, что Фриц хотел установить со мной связь?»

Защитник недоумённо пожал плечами:

– Вы должны были об этом знать. К слову, на прошлой педеле я ходатайствовал о том, чтобы вашему гамбургскому дядюшке дали разрешение на свидание с вами.

Молодая женщина удивлённо подняла глаза.

– Это, по-видимому, ваш единственный родственник?

– Да, это дядя моего мужа. У меня самой нет родственников. А откуда он узнал обо мне?

– Вот этого я не знаю. Ну а теперь я пойду. – Адвокат похлопал ладонью по столу. – Может быть, с дядей вы будете более откровенной. – Дверь камеры захлопнулась.

«Свидание… Боже, как я выгляжу? Где моё маленькое зеркальце? Фриц однажды сказал, что мои волосы по цвету похожи на рано лопнувший каштан. Теперь в них появились седые пряди. Как ему нравилась моя кожа, чистая, здоровая, загорелая! Теперь кожа на лице стала бледной и дряблой. А что стало с моей стройной спортивной фигурой? Как опустились плечи…

Дядя… Жил в семье Хельгертов в Гамбурге уволенный старый паромщик, который переколол для печи кучу дров на несколько зим вперёд. Вот его я хорошо помню, а дядю – довольно смутно. Помню только, что он выглядел моложаво и элегантно.

Скоро мне исполнится двадцать шесть лет. Но этот день рождения, по-видимому, праздновать уже не придётся, так как занавес опустится раньше, чем положено. Меня мучит один и тот же вопрос: сколько времени мне ещё осталось жить?

Грубая арестантская одежда страшно колется, но это хорошо: если я могу чувствовать, значит, я ещё жива. Мир олицетворяется для меня в ночных шорохах, которые зовут меня куда-то, поднимают в высоту… И тогда моё сердце начинает стучать с перебоями, как изношенный мотор. Я чувствую каждый его удар. А потом снова впадаю в полусон с неясными, быстра меняющимися видениями. К моему теперешнему бытию относятся и короткие прогулки по мрачному тюремному двору… И вопрос, который постоянно возникает в голове: как долго я здесь нахожусь? И редкие прохожие, которых я вижу на горбатой мостовой из окна своей камеры. Всё меньше остаётся тех, кто сидел здесь в начале декабря. Когда же настанет моя очередь? Я попала в какой-то заколдованный круг, вокруг меня бледные, измученные лица.

Камера кажется мне уже не такой, как в первые дни. Я привыкла к нарам с соломенным тюфяком, покрытым изношенным дырявым одеялом, к деревянной табуретке и откидному столу. Иногда сквозь решётчатое окошечко в камеру заглянет лучик солнца и затеплится робкая надежда: а вдруг?..

Никто не может стать сильнее, если он чувствует приближение смерти. На лице отсутствующее выражение или тупое равнодушие. Колющая боль в сердце. Что это? Любовь к Фрицу? Но для меня в его жизни уже давно нет места. С чем, собственно, я должна расстаться, о чём жалеть?

Хорошо, что я узнала себя лучше за время пребывания здесь. Хорошо, что не утратила человеческого облика, при оглашении приговора не потеряла контроля над собой. Я уверена, что Хельга Матуше во время нашего короткого разговора после зачтения приговора поняла, что я никакая не шпионка, но Элизабет Бернлейн, вероятно, не догадывается об этом. И всю ненависть, какую она питает ко мне, она унесёт с собой в могилу, если ещё не унесла.