Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Стрелки на часах, казалось, остановились и уже больше не двигались.

– Установить регулярную радиосвязь! – загремел в трубке голос Линдемана.

– Первая батарея готова?! – рявкнул в свою очередь Клазен в телефонную трубку.

– Готова! – ответили ему.

– Вторая?

– Готова!

– Третья?

– Готова!

– Господин капитан, докладываю: дивизион готов открыть огонь.

Альтдерфер нервно кивнул и, вытерев пот с усыпанного веснушками лба, доложил о готовности на НП полка.

«На вооружении дивизиона имеется восемнадцать самых современных семидесятимиллиметровых орудий, второй и третий дивизионы имеют по двенадцать стопятимиллиметровых гаубиц, а тяжёлый дивизион – двадцать стопятидесятимиллиметровых пушек. Наши восемнадцать орудий ведут огонь по цели номер один в течение тридцати секунд, выпустив по ней за это время сто восемьдесят снарядов. На участке прорыва всего сосредоточено около двух тысяч стволов артиллерии различного калибра! А это значит, что за какие-нибудь тридцать секунд будут выпущены тысячи снарядов, не считая реактивных миномётов», – думал Альтдерфер.

Пять часов двадцать восемь минут.

«Хорошо бы сейчас получить отпуск, или поехать в командировку в Кассель за запчастями, или позвонить в Беркбург-на-Заале и узнать, когда будет ближайший поезд в Галле». Подумав об этом, Зеехазе вышел из бункера.

Дул ледяной ветер, ночь стояла тёмная. Где-то впереди едва угадывалась первая позиция. Кругом такая тишина, что так и хотелось крикнуть во всё горло: «Эй вы, есть тут кто-нибудь?! Высуньте свои рожи! А вообще-то поглубже зарывайтесь в землю, если не хотите стать первыми жертвами этой операции!»

Из хода сообщения показался Линдеман, поднялся по ступенькам наверх.

– Разве тебе не нужно сидеть за коммутатором? – спросил его Зеехазе.

– Я хочу собственными ушами послушать эту симфонию.

В этот момент за их спиной раздалось три взрыва. Это открыла огонь батарея тяжёлых орудии, к тому же на полминуты раньше положенного времени. Все с напряжением следили за стрелками своих часов. С таким напряжением смотрят на часы только за несколько минут до наступления Нового года. Затем открыл огонь миномётный дивизион. Мины с завыванием уходили в воздух.

Пять часов тридцать минут. Операция «Осенний туман» началась.

Это было что-то страшное, невообразимое. Земля содрогалась от взрывов. По низкому, затянутому густыми облаками небу проносились сотни и тысячи снарядов из пушек, гаубиц и миномётов. Они со свистом, визгом завыванием неслись в сторону противника. Весь этот шум перекрывали залпы реактивных миномётов. Фау-2, взлетая высоко в небо, оставляли за собой огненные хвосты. Звуки разрывов смешались со звуками выстрелов. Долина окуталась густыми клубами разноцветного дыма, сквозь который можно было увидеть лишь траектории трассирующих снарядов.

Грохот разрывов всё нарастал. Уши с трудам выдерживали такую нагрузку.

Пять часов тридцать пять минут.

Почти одновременно справа и слева вспыхнули чаши больших зенитных прожекторов. Двести огромных прожекторов мгновенно превратили ночь в день. Позиции американцев были залиты снопами яркого света. А снаряды всё летели и летели в густую стену пыли и дыма, освещённую светом прожекторов. При таком обстреле вряд ли кому из американских артиллеристов удалось покинуть огневые позиции.

– Такая канонада, что даже да захватывает, – сказал командир отделения радиосвязи.

Линдеман громко вздохнул.

– Вот это поворот! – Унтер-офицер рукой вытер слёзы. – Ради такого стоило ждать и верить фюреру. Вот вам красноречивое доказательство, что ждали мы не зря, – хвастливо заявил он.

Зеехазе крепко сжал губы.

– Думаю, что мало найдётся идиотов, которые так думают, – пробормотал себе под нос Линдеман.

– Через шесть недель война на западе закончится. На континенте, можете мне поверить, не останется ни одного янки, ни одного британца! – выпалил неуравновешенный унтер-офицер, лицо которого светилось от радости. Он был уверен, что его точку зрения разделяют все остальные.

Артиллерия противника, огневые позиции которой находились на участке шириной три километра, молчала. Расчёты её несли большие потери в живой силе и технике.

От Моншау до Эстернаха земля была перекопана снарядами. Стотридцатикилометровая полоса смерти. В течение целого часа на этом участке горело всё, что может гореть. Казалось, воздух и тот горел. Здесь бушевал огненный смерч, нацеленный на части и соединения 1-й американской армии.

На участке южнее Моншау против 2-й и 99-й американских дивизий, против 108-й дивизии, перед боевыми порядками которой находился резерв в несколько километров, прикрываемый до этого 14-й кавалерийской группой путём постоянного патрулирования, против разорванных и оттеснённых на далёкое друг от друга расстояние частей 28-й дивизии действовали пехотные и воздушно-десантные части, танковые дивизии СС и специально выделенные высшим командованием части артиллерии и миномётов.

Здесь запустили моторы девятьсот семьдесят танков, самоходных орудий и групп бронетранспортёров, запаса горючего у которых могло хватить всего на сто пятьдесят километров марша.

От лахенского участка фронта до люксембургского немецкая артиллерия вела огонь по противнику, израсходовав восьмисуточную норму боеприпасов.

В укрытиях стояли, притаившись, «тигры». В ночь, предшествующую наступлению, сапёры незаметно проделали проходы в противотанковых заграждениях.

Люди и боевая техника были приведены в движение. Так называемый прорыв Рундштедта, как ещё именовали операцию «Вахта на Рейне», а также «Кристрозе» и, наконец, операция «Осенний туман» начались.

Гитлер молил бога о том, чтобы погода помешала вражеской авиации предпринять крупный контрналет со стратегической целью, а девяносто немецких реактивных истребителей Ме-262, только что полученных с заводов, смогли бы продемонстрировать своё превосходство в воздухе. Этот моноплан с двумя реактивными двигателями развивал скорость до девятисот километров в час и был вооружён четырьмя пушками МК-108, однако помимо этого его можно было использовать и как штурмовик, который мог брать на борт несколько двухсотпятидесятикилограммовых бомб. Короче говоря, это была грозная машина.

Тем временем майор Брам клял всё на свете, с нетерпением ожидая рассвета. С полуночи он находился на передовом КП батальона, что на правом фланге. В пять часов тридцать пять минут, когда прожекторы осветили местность, майор увидел, что тяжёлая артиллерия ведёт огонь не по переднему краю, где в окопах сидит американская пехота, а по дотам, дзотам и пулемётным гнёздам своих войск.

Майор Брам позвал к себе артиллерийского наблюдателя. К нему прибежал вахтмайстер Монзе.

– Вы что, с ума спятили?! Мальчишка! – закричал на наблюдателя майор. – О чём вы только думаете? – И он показал рукой на большое облака дыма, которое поднималось позади позиций пехоты и расстилалось в северном направлении.

– Данные для стрельбы, господин майор, готовили в дивизионе. Точно по схеме огня.

– Этот неумёха Альтдерфер ни на что не способен! – Брам от ярости не находил себе места. – Но какие меры приняли вы, чтобы скорректировать огонь, ребёнок вы… этакий?

– Я доложил, что снаряды ложатся с перелётом. Начальник штаба ответил, что они с полуночи же получали метеосводки, а температура воздуха повысилась. Наверняка причина только в этом.

– А что вы сейчас намерены делать?! – закричал майор, понимая всю нелепость этого вопроса.

– До шести тридцати я ничего не могу делать: всё должно идти строго по плану.

– Найдхард, что у нас есть кроме миномётов? – спросил, побагровев, майор.

– Две лёгкие противотанковые пушки и больше ничего.

– Это значит, что батальону придётся подавлять американскую пехоту без всякой поддержки со стороны артиллерии, так, да?

Найдхард молчал.

– Открыть огонь по дотам!

Тем временем артиллерия перенесла огонь в глубину.

Через пять минут настало время атаки.

– Соедините меня с первым батальоном, с капитаном Гартманом.

Казалось, прошла целая вечность.

– Послушайте, капитан, немедленно направьте ко мне взвод тяжёлых пулемётов, понятно?! – закричал майор в трубку.

– Слушаюсь, господин майор! – ответил ему капитан на другом конце провода.

Снаряды средней и тяжёлой артиллерии ложились точно на цель. В воздух летели комья земли, обломки дерева, куски металла. Пулемётчики вели огонь длинными очередями по окопам противника.

Первые штурмовые группы выскочили из окопов и, стреляя из автоматов на ходу, устремились вперёд. Проволочные заграждения подрывались удлинёнными зарядами. Связки гранат летели в бойницы и смотровые щели дзотов, Ружейно-пулемётный огонь не замолкал ни на секунду.

Майор Брам поднёс бинокль к глазам.

«Мины под снегом не различишь. Ребята, боясь подорваться, от страха наложили в штаны», – подумал он.

Американцы открыли ответный огонь, принудив солдат майора Брама залечь. Прожекторы продолжали щупать землю, приблизив на целый час наступление рассвета.

Командир полка ввёл в бой резервную роту, выдвинул далеко вперёд несколько станковых пулемётов. Он сам повёл солдат в атаку.

«Всё происходит так, как и тогда, в мае, – подумал майор. – Но зачем всё это делается? Для кого? Раньше я как-то никогда не задумывался над этим вопросом. И вот впервые в жизни сам иду в атаку, хотя и понимаю всю бессмысленность этого наступления. Да, собственно, с тех пор как у меня не стало Урсулы, для меня всё потеряло всякий смысл».

Американская дальнобойная артиллерия открыла заградительный огонь. На участке майора Брама он становился всё гуще и гуще. Потери в людях оказались большими, чем предполагалось. Десантникам, действовавшим слева, удалось в нескольких местах ворваться в окопы противника.

Майору ничего не оставалось, как отвести остатки своих пехотинцев на исходный рубеж. Прорваться здесь было невозможно. Некоторые из солдат, раненые на ничейной земле, так и лежали там, истекая кровью.

Когда совсем рассвело, майор понял, что атака его солдат оказалась безуспешной не потому, что велась как раз на опорные пункты противника, а потому, что пришлась, как назло, на южное крыло наступавшей 2-й американской дивизии, которая остановилась на месте, не двигаясь ни взад, ни вперёд. Вдали майор заметил танки «шерман», и они тут же были обстреляны его двумя противотанковыми пушками и тяжёлыми пулемётами.

Прорвать американские позиции в направлении Рокерата и Кринкельта, с тем чтобы вклиниться в глубину обороны, без ввода танковых частей было не возможно. Майор не раз об этом говорил Круземарку.

В девять часов американцы атаковали узел коммуникаций Валершейд, то есть прорвались на участок, который ещё позавчера оборонял полк майора Брама.

Генерал Круземарк ещё раз, собрав силы, бросил их вперёд, оставив добрую половину артиллерийских боеприпасов под огнём противника. Американцы несколько раз отбивали атаки штурмовых отрядов немцев. Рокерат и Кринкельт, Бюллинген и Виртцфельд, Бютгенбах и Эльзенборн остались недосягаемыми для немцев.

Когда штурмовые роты майора Брама в последний раз атаковали опорные пункты противника, южнее, километрах в десяти от них, линия вражеской обороны была уже прорвана. К полудню большинство населённых пунктов во фронтовой полосе находились под усиленным обстрелом немцев или были уже взяты ими. Американцы отступали под натиском эсэсовских дивизий. Вслед за штурмовыми группами двигались батальоны.

В том случае, если наступающим войскам удастся прорваться в глубь Бельгии, эсэсовские соединения Дитриха должны будут двигаться в направлении реки Маас, а войска Мантейфеля – в юго-западном направлении на Сен-Вит.

В населённом пункте Шнее-Эйфель попала в клещи 106-я американская дивизия. В центре запланированного клипа, вбиваемого в оборону противника, «тигры» из частей 5-й танковой армии продвинулись до высоток, расположенных восточнее реки Клерф и открывавших путь до узла дорог Бастонь.

На юге клин коснулся Эстернаха, в развалинах которого ещё сидели американцы.

Термометр продолжал падать. Погода была отвратительной: густой туман, холодный дождь. Самолёты англичан и американцев не могли подняться в воздух.

Вечером американский фронт оказался взломанным, однако, несмотря на это, ни одно из фашистских соединений не выполнило задачи дня.

Около восьми часов вечера бои утихли почти всюду, исключая бельгийский населённый пункт Лосхеймерграбен, который гитлеровские гренадеры никак не могли взять. Поэтому одна из дорог, ведущих на запад, оставалась блокированной.

Американские минёры взорвали виадук восточнее населённого пункта, построенный через железнодорожную линию, по которой уже должны были мчаться «тигры» и «пантеры».

Сейчас эти танки завязли в глубокой грязи, теряя самое важное для них: время и горючее. Возглавлял эту танковую колонну передовой батальон 1-й танковой дивизии СС, командовал которым обер-штурмбанфюрер Пайнер, олицетворяющий собой слепую жестокость.

Вслед за танками Пайнера сжались в комок машины 150-й бригады диверсионного подразделения Скорцени, солдаты которого были одеты в американскую форму и вооружены американским оружием. Они безуспешно попытались войти в соприкосновение с противником и лишь отделили основные силы дивизии, двигавшиеся замедленным темпом, от своего передового отряда.

Командующий 1-й американской армией Ходжес, штаб-квартира которого располагалась в Спа, отнюдь не считал немецкое наступление, о котором ему доложили, началом крупной наступательной операции.

Командующий 3-й американской армией Паттон, которому была поставлена задача овладеть Сааром, расценивал эту гитлеровскую операцию не иначе «как до смешного беспокоящее наступление». По его словам выходило, что немцы хотели вывести их из равновесия и одновременно принудить его отказаться от собственного наступления.

В Версале важно восседал генерал Эйзенхауэр, назначенный главнокомандующим союзными экспедицион-ными силами. Геперал Омар Брэдли, бывший утром в Люксембурге, всего лишь в тридцати километрах от южного крыла готовящегося к наступлению противника, ничего не предполагал и выехал в Париж, чтобы посоветоваться с Эйзенхауэром. Несмотря на свой богатый полководческий опыт, Брэдли тоже считал, что намерения гитлеровцев имеют «чисто беспокоящий характер».

Эйзенхауэр настаивал на необходимости бросить против гитлеровцев две дивизии, сняв их по одной с севера и с юга.

Наступление гитлеровских войск продолжалось уже сутки, пока не началась выгрузка 5-го и 8-го корпусов США. До вечера семнадцатого декабря 82-я и 101-я воздушно-десантные дивизии, дислоцирующиеся в Реймсе, несколько раз приводились в состояние боевой готовности.

О том, что крупная наступательная операция гитлеровцев была нацелена на Антверпен, не догадывался ни Эйзенхауэр, ни его начальник штаба Уолтер Беделл Смит.

Глава четырнадцатая

– Дорогой мой Дернберг, – сказал начальник штаба 6-й танковой армии СС генерал Кремер, – самое лучшее для вас в настоящее время – это находиться поблизости от штаба двенадцатой танковой дивизии. Вы даже и не предполагаете, как быстро можете оказаться командиром полка. Война есть война. Когда войска приходят в движение и идут в наступление, от них часто летят клочья. – Проговорив это, Кремер громогласно рассмеялся. – Все мы мучаемся гамлетовским вопросом: быть или не быть? Этот вопрос и сейчас стоит на повестке дня. – И генерал снова громко захохотал, довольный тем, что он хоть раз в жизни может послать на передовую офицера войск СС.

Этот разговор состоялся пятнадцатого декабря в нескольких километрах восточнее Лосхеймера.

В ушах у Дернберга всё ещё стоял перестук вагонных колёс, а сам он уже находился в кабинете генерал-квартирмейстера, где попытался, насколько это было возможно, отвертеться от немедленного направления на передовую. Ему страшно хотелось остаться в так называемом резерве фюрера, за время пребывания в котором он намеревался привести в исполнение свой план.

Но спустя несколько часов Дернберг всё же оказался в штабе 1-го танкового корпуса СС, где сошлись нити управления 277-й и 12-й народно-гренадерскими дивизиями, 3-й десантной дивизией и двумя танковыми дивизиями СС. А затем судьба бросила его ещё дальше.

В ходе наступления десантники натолкнулись на ожесточённое сопротивление американцев. Солдаты гренадерских дивизий залегли под огнём противника.

Обер-группенфюрер генерал-полковник войск СС Дитрих, замешкавшийся в самом начале наступления, оказался не в состоянии сделать то, что ему приказал фюрер. Ему ничего не оставалось, как, идя вопреки расписанной диспозиции, пустить в действие свои танки, поскольку основная масса 1-й танковой дивизии оказалась почему-то далеко в тылу, а части 12-й танковой дивизии вообще ещё даже не развернулись. Было захвачено несколько небольших деревушек, которые не представляли никакого значения ни в стратегическом, ни в тактическом отношении. А ведь, согласно приказу, танки должны были перейти в наступление лишь семнадцатого декабря, поддерживая наступление десантников и гренадеров, с тем чтобы прорваться далеко на запад.

Остатки разбитой 99-й пехотной американской дивизии спешно отошли в небольшие населённые пункты Крин-кельт и Рокерат.

Части 5-го американского корпуса, несмотря на частые атаки противника, с трудом удержали свои позиции, оставаясь, однако, в полном неведении относительно того, с кем они теперь соприкасаются на своём правом фланге – то ли со своими, то ли с противником, – поскольку там зияла внушительная брешь. Одни не имели ни малейшего представления о той смертельной опасности, которая им угрожала, другие – о той спасительной возможности которую они упустили.

Тем временем штурмбанфюрер Дернберг, отвыкший от фронтовой обстановки, находился на КП 12-й танковой дивизии СС. Немигающими глазами он всматривался в гряду поросших лесом холмов, находившихся впереди, за склонами которых наверняка готовились к отражению их наступления войска противника. На карте же один из господствующих на местности холмов назван просто Эльзенборнским, и только Дернберг, разумеется, не знал о том, что командующий 1-й американской армией, смелый и решительный генерал, считал эту цепь не очень высоких холмов единственным естественным препятствием, укрепившись на котором можно будет устоять под натиском рвущегося вперёд генерала Дитриха.

Американский генерал намеревался остановить гитлеровские войска именно на этом рубеже. Однако сам он всё же решил отвести свой командный пункт несколько западнее.

Поняв опасность прорыва гитлеровских танков, командир 1-й американской дивизии принял волевое решение и, посадив на танки пехоту, бросил их на деревушку Бютгенбах, расположенную у подножия цепи холмов. Пехота быстро окопалась там, создав тем самым ещё один опорный пункт в своей обороне.

Передовые части 12-й танковой дивизии Немцов, натолкнувшись на упорное сопротивление войск противника, понесли большие потери в живой сило и технике.

Генерал СС Кремер, просматривая списки офицеров резерва, сделал пометку возле фамилии Дернберга. Командир зенитного дивизиона, действовавшего на Восточном фронте, да ещё на участке Смоленск, Ельня. Единственный, кому посчастливилось живым выбраться из котла, который им устроили под Житомиром русские. Во Франции он прекрасно зарекомендовал себя при арестах коммунистов. Оказавшись в окружённом Париже, выскользнул из лап маки и американцев. И наконец, служил в штабе войск особого назначения управления имперской безопасности.

«Короче говоря, он из тех, кто входит в офицерскую элиту. Именно такой человек и нужен мне для моего отряда особого назначения», – подумал генерал.

Вскоре Дернберг был откомандирован в штаб одного танкового полка, находившегося на правом фланге дивизии.

Между тем личный состав 2-й пехотной дивизии США, получив приказ своего командира, спешно закреплялся на Эльзенборнских высотах. Бреши у Рокерата, Кринкельта и широкое шоссе, ведущее на запад, были забиты отступающими солдатами 99-й американской дивизии.

Шестнадцатого декабря американская разведывательная служба получила от одного своего агента, действовавшего на территории Германии, зашифрованное сообщение по радио, согласно которому следующей же ночью девяносто самолётов Ю-52 и пятнадцать Ю-88 должны подняться в воздух с аэродромов, расположенных в районе между Падеборном и Бад-Липшпринге, имея приказ гитлеровского командования выбросить в американском тылу восемьсот десантников.

Ровно в час ночи в воздух поднялась первая машина, на борту которой находился командир авиационного полка подполковник Барон Август. А спустя полчаса в воздухе находились уже все самолёты. Лётчикам было приказано выбросить десант в пяти километрах севернее Малмеди с тем, чтобы перерезать все дороги, ведущие в направлении Малмеди, и воспрепятствовать продвижению танковых передовых отрядов в направлении реки Маас.

При перелёте линии фронта по самолётам был открыт ураганный огонь, жертвами которого стали многие машины.

Всего лишь тридцати пяти самолётам удалось достичь указанного в приказе района выброски десанта, который был обозначен огнями трёх белых и одной красной фосфорных бомб.

Когда рассвело, род командованием Барона Августа находилось всего лишь немногим больше трёхсот десантников. Остальные погибли или рассеялись в радиусе ста километров.

Обер-группенфюрер Дитрих со своими войсками уже давно должен был находиться в указанном ему районе. Однако там его не оказалось.

Лёжа на опушке леса, куда по-пластунски выдвинулись десантники, Барон наблюдал, как американские войска беспрепятственно передвигаются по шоссе, которое ему было приказано перерезать.

Вахтмайстер Монзе отнюдь не был самым храбрым и послушным воякой, однако, несмотря на это, он старался честно выполнить свой долг. Командир полка Сепп Брам ужасно разнёс его в первый же день наступления. Именно поэтому он и вырвался вперёд от медлительных пехотинцев. Он надеялся на неразбериху, которая царила повсюду, на то, что здесь он полностью недосягаем ни для Брама, ни для Альтдерфера.

Их отряд провёл на заснеженной местности всю ночь, которая оказалась на удивление неспокойной. Никто не отходил, и Монзе, таким образом, невольно превратился в передового наблюдателя.

Когда же начало темнеть, Мопзе увидел такое, чего даже не ожидал. С севера по направлению к нему двигалась довольно длинная колонна войск, командиры которой, судя по всему, отнюдь не были в курсе событий, происшедших в Эйфеле за последние тридцать пять часов.

Монзе поднёс к глазам бинокль и увидел, что к югу спокойно движется батальон американской пехоты.

Разумеется, вахмайстер не имел ни малейшего представления о том, что командир 5-го корпуса США приказал командиру подчинённой ему 2-й дивизии прекратить наступление на плотину, а два полка пехоты, которые, по сути дела, уже завязали бой с противником, отозвать, чтобы они несколько стабилизировали положенно 99-й дивизии и тем самым обеспечили выдвижение войск на отсечные позиции.

Пехотинцы с большим недовольством покинули свои позиции, которые они за день до этого с таким трудом отрыли, неся большие потери от огня противника, и оставили пограничный населённый пункт Валершейд, попав в поток своих соседей, которые в свою очередь бежали от солдат майора Брама.

Монзе словно осенило. Вот она, то самое положение, которое в прусском уставе охарактеризовано следующими словами: «Противник, ничего не подозревая, приближается к противнику, попадая под огонь его оружия…»

Вахтмайстер циркулем измерил расстояние; по карте, которое отделяло колонну противника от ОП первой батареи, произвёл необходимые поправки и, соединившись с батареей, передал на НП данные, необходимые для того, чтобы открыть огонь.

Снаряды батареи буквально накрыли американский батальон, а спустя несколько минут по этому месту начал вести огонь уже целый полк.

Монзе хорошо видел горящие машины противника, слышал стоны солдат, упавших в снег. Он и сам удивился тому, что так неожиданно и быстро огневой шквал артиллерии уничтожил более половины колонны противника. Оставшиеся в живых бросились искать спасения в развалинах Рокерата, некоторые пересекли шоссе и скрылись в деревушке Кринкельт.

Альтдерфер и Кисинген, разумеется, не слышали, да и не могли слышать крики умирающих американцев, зато они услышали похвалу генерала Круземарка, который приказал им немедленно прислать ему наградные листы на смельчаков.

Майор Брам, находившийся на своём КП, собственными глазами видел происходившее. Он тут же мысленно простил вахтмайстеру Монзе все его прежние грехи.

«Я ещё никогда не был так удачлив, – думал майор. – Об отходе назад теперь не может быть и речи, а эсэсовцы без моих пехотинцев превратились бы в груду мёртвых тел. Уничтожение американцев, которые сейчас укрылись в Кринкельте, и будет моей следующей боевой задачей. Разумеется, там да и в соседних деревушках, находится ещё довольно много солдат, противника, которые перешли к обороне. Южнее Моншау стоят части, готовые к наступлению. Никто не знает, как будут разворачиваться события дальше, насколько глубоко нам удастся вклиниться в оборону противника, однако начало уже положено».

С наступлением темноты на землю опустился туман, обещая противнику, перешедшему к обороне, тихую и спокойную ночь.

В двенадцать часов Брам предпринял на своём правом фланге атаку на американский батальон, засевший в километре северо-восточнее Кринкельта. Однако американская артиллерия, огневые позиции которой находились на обратных скатах Эльзенборских высот, открыла по наступавшим огонь, и им пришлось убраться восвояси. Наступила небольшая передышка. Она и на самом деле оказалась недолгой. Вскоре были запущены танковые моторы, последовала команда: «Танки, вперёд!»

Более десятка «тигров» и «пантер», принадлежащих 12-й танковой дивизии СС, выбрасывая из выхлопных труб снопы искр, устремились вперёд, неся на своей холодной броне пехотинцев, входивших в состав штурмовых отрядов. Ведя огонь с ходу и с коротких остановок, танки ворвались в Кринкельт, выехали на центральную площадь с собором и, покрутившись там, постреляли во все стороны, наведя панику на жителей, бежавших из своих горящих домов. Горящие дома сами по себе явились хорошим ориентиром для наступающей вслед за танками пехоты.

Начиная с этого момента вожделенное желание майора Брамa получить бриллианты к Рыцарскому кресту стало более реальным. С одержимостью человека, которому не страшна смерть, он поднял свой полк в атаку и повёл его на американцев, стремясь во что бы то ни стало разбить их и поставить на колени. Основные усилия майор Брам сосредоточил на овладении Кринкельтом. Его солдаты ворвались в охваченную огнём деревушку и вступили в рукопашную схватку с врагом, продвигаясь от дома к дому.

Обороняющиеся держались упорно, отстреливаясь из всех видов оружия. Разразилась огневая дуэль на расстоянии нескольких десятков метров. На глазах росло количество трупов и искорёженной техники. Фаустпатроны прошивали насквозь крестьянские домики. Снаряды базук пробивали танковую броню. «Королевские тигры» подминали под себя джипы и бронетранспортёры и сами взрывались от попадания в них термитных снарядов. Но больше всего гибло людей, их предсмертные крики тонули в темноте…

Километрах в двух от населённого пункта танк, в котором в качестве резервного офицера сидел Дернберг, подорвался на мине. Повредило правую гусеницу.

Это обстоятельство дало Дернбергу возможность уклониться от участия в бою. Нужно было дожидаться, когда можно будет вызвать машину техпомощи.

Естественно, экипажу танка Дернберг выразил сожаление по поводу того, что они в решающую минуту вынуждены стоять в стороне от событий.

В течение всей ночи шёл ожесточённый бой за Крин-кельт. Подразделениям Брама, находившимся на правом фланге полка, удалось обратить в бегство американский батальон. Однако часа два спустя он сам понёс тяжёлые потери от «шерманов» противника.

От нечеловеческого напряжения и наступающие и обороняющиеся еле держались на ногах.

Вечером восемнадцатого декабря американские войска получили разрешение отойти на подготовленные за это время позиции на Эльзенборнских высотах. Правда, солдатам было сказано, что они-де выполнили свою задачу. Они оставили сожжённые танки и машины на улицах деревушек и, забрав с собой раненых, отошли на указанные позиции, чтобы там начать новый спор со смертью. А танки и артиллерия обеих сторон тем временем не прекращали огня по противнику, заставив его, выбившегося из последних сил, залечь в снег, который доходил солдатам до колен.

Ночью Дернберг услышал первую сводку по радио, в которой говорилось о положении, сложившемся на их фронте. Вот что сообщала информационная служба вермахта о начале операции «Осенний туман»:

«16 декабря в 5 часов 30 минут крупные силы германских войск, покинув укрепления Западного вала, после короткой, по мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление на широком фронте, успешно прорвав американские позиции на участке между Высоким Венном и северной частью Люксембурга.

Огромная по своему размаху битва продолжается. Наступающие войска прикрываются с воздуха частями истребительной авиации. С целью дальнейшей дезинформации противника подробности о происходящем сражении будут опубликованы несколько позднее.

В воздушных боях с вражеской авиацией в районе развёртывания операции подразделения наших истребителей уничтожили, по имеющимся в нашем распоряжении сведениям, 48 вражеских бомбардировщиков. Зенитными дивизионами люфтваффе сбит 21 самолёт противника».

«Меня такими! сводками не проведёшь, – думал, слушая это, Дернберг. – Кто-кто, а уж я-то прекрасно знаю, как их стряпают».

Затем он прослушал специальное сообщение, в котором говорилось следующее:

«Быстрое сокрушение сопротивления западных союзников русских в значительной степени облегчило нашу задачу. Все мы только что ломали голову над вопросом, чем вызвано молчание фюрера. Быть может, он болен? Теперь же мы можем сообщить о том, что фюрер находится в добром здравии и что именно он лично подготовил и продумал до мельчайших подробностей успешно проходящую сейчас операцию. Его молчание вполне понятно, и теперь оно вознаграждено.

Противник потерпел серьёзное поражение. Однако нам этого мало. Мы должны поставить противника на колени, заставить его наконец понять и осознать, что ему нет никакого смысла продолжать борьбу».

«В конце концов, что бы ни случилось, я австриец, – подумал Дернберг. – Начиная с тысяча девятьсот тридцать восьмого года я был вынужден участвовать во всём том, что делали сторонники Гитлера».

На рассвете семнадцатого декабря передовой отряд гитлеровских танков в Хонсфельде, несколько южнее Кринкельта, разбил подразделение инженерных войск американцев и, захватив горючее, заправил свои машины. Выйдя в Бюллинген, расположенный в четырёх километрах юго-западнее Кринкельта, они напрасно прождали головной отряд 12-й танковой дивизии, который всё ещё топтался у лосхеймерских позиций.