Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Сосед справа невнятно забормотал:

– Разболтались, идиоты! Уж не за болтовню ли ты схлопотал в глаз?

– Успокойся, приятель, – примирительно ответил Линдеман.

Друзья не хотели привлекать к себе внимание посторонних.

Линдеман кивком попрощался с Зеехазе и поплёлся из палаты.

И Линдеман и Зеехазе, несмотря ни на что, не хотели отказываться от своей мечты – дезертировать из гитлеровского вермахта.

Выходя из здания СД в Бланкенгейме, генерал-майор Круземарк накинул на плечи шинель, подбитую мехом.

«Кто же из нас двоих Мефистофель и кто доктор Фауст? Договор с чёртом на всякий пожарный случай… Будет хорошо, если он останется в силе до дня перемирия. Всё-таки я заставлю его танцевать под свою дудку», – думал генерал, пребывая в хорошем настроении.

На командном пункте дивизии его уже ждал с нетерпением подполковник Кисинген.

– Нет ли у вас, господин генерал, сведении относительно того, когда ко мне прибудут мои орудия?

– Можете надеяться, кое-что у меня есть, Кисинген.

– Буду рад, господин генерал…

– Сегодня в штабе корпуса говорили о том, что следует ожидать скорого наступления, и тогда…

– И тогда?

– И тогда двигаемся на Бастонь. Фюрер приказал взять этот город любой ценой. Помимо нашей дивизии Дитрих отобрал у Мантейфеля ещё три танковых дивизии.

– Чёрт возьми! Стягиваются порядочные силы!

– Не только у нас, Кисинген, не только у нас.

– У меня имеется ещё кое-что для вас, господин генерал… – Подполковник передал командиру бумагу.

Круземарк вставил в глаз монокль и прочитал:

– «Рапорт о нанесении вахтмайстером Людвигом Линдеманом тяжёлых телесных повреждении капитану Альтдерферу, которые привели к смерти последнего».

Генерал бегло взглянул на последнюю страницу, где стояла подпись: «Командир дивизиона капитан Зойферт». Круземарк пробежал глазами длинный перечень неопровержимых доказательств того, что именно Линдеман застрелил своего командира, когда тот обнаружил принесённые обвиняемым документы, подрывающие основы великого рейха и наносящие тяжёлый ущерб фатерланду.

– Вот тебе и раз! – ухмыльнулся Круземарк. – Этот Зойферт становится просто смешон.

Разорвав рапорт на куски, генерал с иронией взглянул командиру полка в лицо:

– Мой дорогой Кисинген, крупные спецы не докопались в этом деле до истины, так что можете считать, что Линдеман ни в чём не виноват. Но раз уж мы принялись за «чистку», то лучше скажите, как обстоят дела с Клазеном? Если я правильно понял, вы хотели кое-что предпринять из-за его политических взглядов?

Кисинген покраснел до корней волос:

– Этот человек в настоящее время назначен командиром роты. Я считал, что таким образом самое лучшее…

– Ах, вы так считали? Ну так же считайте и дальше, – Круземарк насмешливо смотрел на своего артиллериста, у которого не было ни единого орудия.

– Впрочем, Клазен виноват уже в том, что ваш обер-лейтенант Науман погиб мучительной смертью. А вы, как я вижу, всё ещё продолжаете носить замшевые перчатки? Давно пора выполнить приказ!

– Слушаюсь, господин генерал!

– А с вашим эльзасцем вы разобрались? Вероятно, у вас совсем отшибло память, подполковник. Только не надо извиняться. Я уверен, что вы примете нужные меры! – Генерал блеснул глазами.

Подполковник Кисинген, выслушав нотацию генерала, тяжело вздохнул. Про себя он решил, что в самое ближайшее время сделает всё, что от него требуется.

Гельмут Клазен около семи часов пошёл проверять свой ротный участок. Его люди вели почти безуспешную борьбу против снежных заносов. Второго января начал идти снег и с тех пор валил, не переставая ни на час. К тому же стоял собачий холод. Ледяной ветер с силой свистел в Арденнах.

– Винтовки в блиндажи не вносить, но только берегите их от снега. Если с мороза оружие внести в тепло, оно начнёт запотевать и быстро покроется ржавчиной. Тело между рубашкой и пуловером оберните газетами. Они лучше всегда защитят вас от пронизывающего ветра. А если ещё обернуть ноги газетой и сунуть их в сапоги, тепло обеспечено, – советовал он подчинённым.

«Вот он, тот горький опыт, который я приобрёл на Восточном фронте», – с горькой усмешкой подумал Клазен. Ему захотелось повидать лейтенанта Гармса, с которым нужно было договориться о поддержке роты миномётным огнём и просто поболтать немного. На участке было спокойно, да и что могло случиться в такой собачий холод, когда всем неохота высовывать свой нос из окопа?

Увидев Клазена, Гармс обрадовался и, вскочив со своей лежанки, сильно стукнулся головой о потолочную балку.

– Ну, по такому поводу не грех и выпить, – засмеялся он, доставая из кармана бутылку виски «Белая лошадь».

Наполнив алюминиевую кружку, он подал её Клазену.

– За Новый год мы так и не смогли выпить, а сегодняшний день делит неделю пополам. Чем не повод?

Клазен отхлебнул глоток виски, лейтенант выпил оставшееся.

– Ходят слухи, что мы двигаемся на юг, на Бастонь. – Он снова наполнил кружку. – Не многие вернутся оттуда.

– По-моему, всё это пустая болтовня. Без танков нам там делать нечего.

Загремела канонада. Глухо ухая, тяжёлые снаряды рвались позади окопов, в лесу. Затем противник открыл огонь из всех видов стрелкового оружия. Непрерывное стрекотание пулемётов время от времени перемежалось артиллерийскими залпами. Огонь и дым образовали сплошную дымовую завесу, сквозь которую нёсся стальной дождь. Офицеры надели каски и поползли к своим окопам. Густой туман снизил видимость до ста шагов.

Половина девятого. Начался артобстрел из орудий крупного калибра, и всё по переднему краю обороны.

– Тревога! По местам! Пока, Гармс. Всё не выпивай, оставь немного на потом!..

Клазену с трудом удалось вырваться из клубов густого дыма и зловония. Противный, воняющий чесноком и горячим железом тринитротолуол вызывал тошноту и спазмы в горле. Рядом разорвался снаряд. Клазен камнем повалился в воронку, поцарапал о корни лицо. Грохот становился адским.

«Это может быть только наступлением, грандиозным наступлением», – подумал он.

Послышался рокот моторов. Клазен увидел контуры танка, приближающегося к позиции. Внезапно полыхнул сноп жёлто-красного огня, и по броне танка запрыгали языки кровавого пламени. Это ударила противотанковая пушка.

– Санитар! – послышался из тумана чей-то вопль.

Ещё несколько десятков шагов – и Клазен добрался до своего командного пункта. Заметил ещё три тапка противника. Первый, сделав короткую остановку, выстрелил из пушки. Два других приближались к позиции Гармса. Ещё одно прямое попадание – и танк вспыхнул свечой, хотя его пулемёты продолжали строчить.

«Гляди-ка, а наши артиллеристы стараются изо всех сил», – подумал Клазен, увидев перед окопами по меньшей мере дюжину американских «шерманов».

Капитан Зойферт, тяжело дыша в трубку, кричал:

– Американцы нас теснят, Клазен! Берегите снаряды! Подпускайте их как можно ближе, чтобы бить наверняка! Не забывайте держать меня в курсе событий: докладывайте о потерях b живой силе и технике, о количестве – пленных! Да вы не первый день в армии, сами должны знать…

Конец фразы Клазен недослушал из-за разрыва снаряда, который заставил его броситься на дно окопа.

Обещанное фельдмаршалом Монтгомери наступление на арденнском выступе началось. Это наступление, проводимое на фронте около сорока километров, из-за плохой погоды проходило почти без поддержки с воздуха.

7-й корпус 1-й американской армии наносил удары по обе стороны шоссе Льеж – Бастонь. Основной удар наносился в направлении на Уффализ. 2-я и 3-я американские танковые дивизии, поддержанные каждая штурмовым полком, а также две пехотные дивизии основательно перепахали снарядами гитлеровские позиции. Одновременно 30-й английский корпус атаковал западную сторону клина. Фланговое обеспечение на востоке взяла на себя 82-я воздушно-десантная дивизия. Именно она вступила в бой с дивизией Круземарка.

На Уффализ наступали и танковые дивизии генерала Паттона, расположенные в восьми километрах северное Бастони, с целью соединиться с войсками 1-й американской армии, образовав мешок для войск Мантейфеля.

И всё же гитлеровский генеральный штаб настаивал на выполнении приказа о взятии Бастони и о полном уничтожении находящегося там гарнизона. Три дивизии из резерва верховного командования были переданы Мантейфелю, а ещё три танковые дивизии были отняты у Дитриха. Гитлер и его высокопоставленные консультанты оперировали на картах дивизиями, как им вздумается, не принимая во внимание их истощённость.

Генерал-лейтенант Паттон был ошеломлён, когда узнал, что немцы перешли в наступление. Столкнулись две наступающие стороны. На всём протяжении фронта шли ожесточённые бои. В эти дни в дневнике Паттона появилась запись: «Мы ещё можем проиграть эту войну».

Вечером 3 января 1945 года американские части, переданные под командование фельдмаршала Монтгомери, продвинулись на главном направлении на два километра и, понеся большие потери, остановились, задержанные глубоким снежным покровом.

Английский премьер-министр Черчилль, с озабоченностью наблюдавший за наступлением войск фельдмаршала с самого начала наступления, был сильно обеспокоен сложившимся положением.

«Как хорошо, что русские преподали мне урок, как уберечься от мороза, – думал Клазен. – Позиции в гордой местности, борьба со снежными: заносами, эшелонирование в глубину и всякий раз окапывание».

От рытья окопов, щелей и одиночных ячеек у него ныли кости. После работы малой сапёрной лопаткой в течение двух последних бессонных суток мышцы сводило судорогами. Всякий раз, когда Клазен прижимался к земле, ему казалось, что он не испытывал бы сейчас страха, если бы у него нашлось в своё время мужество поставить точку.

7-й американский корпус и 82-я воздушно-десантная дивизия, прикрывающая фланги, не давали им ни минуты покоя. До сих пор его ребята, а также солдаты 4-й роты стойко сдерживали натиск противника. Сдерживали, чтобы не оказаться выбитыми с позиций на снежное поле и не стать мишенями для стрельбы. Солдаты подрывали танки гранатами. Они смотрели на остекленевшие глаза мертвецов, которые валялись вокруг. Отойти нельзя было ни на шаг. Они даже оправлялись прямо в окопе, не спуская глаз с противника. В полудрёме грызли твёрдые и холодные, как лёд, сухари. Вытаскивали у убитых американцев продовольственные пакеты из карманов комбинезонов и жадно накидывались на их содержимое.

На рассвете следующего дня несколько «шерманов» основательно проутюжили позицию Гармса, наезжая гусеницами на каждый окоп и отдельную ячейку и вертясь над ними до тех пор, пока солдат не засыпало землёй, или останавливались с работающим двигателем над самоа траншеей и травили тех, кто в ней укрылся, угарным газом. Три танка удалось поджечь фаустпатронами. Но другие продвинулись далеко вперёд. Бегущие за ними пехотинцы своим смертоносным огнём закрепляли успех.

Клазен был вынужден отвести своё подразделение с левого крыла позиции. Его люди покинули свои жалкие укрытия и вскоре подошли к КП Зойферта. Капитан был ещё здесь, никак не решаясь покинуть свой глубокий, в несколько накатов, блиндаж.

– Нужно отходить, иначе вас нашпигуют свинцом. У вас ведь нет намерения сдаться в плен американцам, господин капитан?

Зойферт с ненавистью взглянул на Клазена, а тот, как ни в чём не бывало, расстреливал магазин за магазином, заставляя американцев ложиться на снег: американцы тоже хотели вернуться домой живыми. В лесу всё ревело и трещало. Залпы артиллерии превращали его в баррикады завалов. Дождь осколков бризантных гранат рвал в клочья каждое укрытие. Просеки обстреливались танками и самоходками. Истребители-бомбардировщики наносили удары с воздуха, ведя огонь из пулемётов, пушек и ракет по всему, что двигалось или хотя бы шевелилось. Это был самый настоящий ад.

– Что нам теперь делать? – спросил капитан, который всегда с притворством утверждал, что мог бы служить фюреру в войсках СС.

– Связь с соседом слева нарушена! Кто знает, как далеко продвинулись янки! Поэтому будем отходить, отстреливаясь, – предложил Клазен.

– Но у нас нет приказа отходить. Это пахнет военным трибуналом.

– Да, но если мы останемся здесь, то лишим себя удовольствия оказаться перед его лицом, господин капитан.

Не далее чем в двухстах метрах на широкой лесной поляне стояли четыре самолёта противника, облепленные со всех сторон пехотинцами. Позади, под прикрытием танков, бежали солдаты, волоча за собой безоткатные орудия. Командир группы начал хладнокровно целиться из карабина.

– Ради бога, не стреляйте! – умолял его капитан. – Они нас сразу же обнаружат и уничтожат!

Клазен и его солдаты отошли ещё немного назад и наконец остановились. Справа от них находились артиллеристы 5-й батареи. Левый фланг Клазен приказал усилить двумя пулемётами. Он лично расставил каждого солдата и указал сектор обстрела и наблюдения. Для ведения боя он привлёк даже «армейскую интеллигенцию» – так называли солдат из взвода связи. И связисты, и старший конвоир Клейнайдам плечом к плечу отражали атаки американцев, а в промежутках между ними угощали друг друга трофейным шоколадом.

К Зойферту в окоп скатился Клейнайдам:

– Господин капитан, у меня для вас есть хороший сувенир. – И он подал офицеру крупнокалиберный револьвер, украшенный ручной чеканкой. – Настоящий кольт, вытащил у мёртвого янки.

Глаза Зойферта жадно заблестели, когда он взял револьвер в руки.

Клазен выполз на полоску ничейной земли, о которой он знал, что на восходе солнца она перестанет быть ничейной. Ему надо было доползти до головного охранения американских десантников и, увидев их, громко выкрикнуть фразу, которую он заранее выучил, по-английски: «Халло, ребята! Не стреляйте в меня! Я ваш друг! Я хочу покончить с этой кровавой бойней… Я больше не хочу воевать!..»

Однако он не сделал этого, хотя и не мог ответить, почему именно. Мысленно он уговаривал сам себя так: «Все они там ещё неопытные и легкомысленные. Никто из них не побывал в русских степях, не испытал тридцатиградусного мороза. Я, конечно, могу подстрелить кого-нибудь из них, но ведь и они хотят пережить эту страшную ночь. Сейчас они радуются тому, что, выполняя приказ своего командира, смогли продвинуться ещё на несколько километров вперёд».

Обер-лейтенант неуклюже сполз в свой окоп. Ему стало стыдно перед самим собой.

– Ну что там? Будут они нас ещё атаковать? – спросил его Зойферт.

– Конечно, но только рано утром.

За час до восхода солнца Клазен отвёл своих солдат ещё дальше в тыл. Из ста двадцати человек их осталось всего сорок. Все они, от рядовых до обер-лейтенанта Наумана, были ему преданы. Тяжёлые потери угнетали Клазена, так как он отвечал за каждого солдата.

С восходом солнца американцы начали массированный артиллерийский обстрел со стороны Кёльна и перепахали снарядами позиции, которые были покинуты немцами всего полчаса назад. Увидев, как снаряды ложатся точно в окопы, где они ещё совсем недавно сидели, Клазен так испугался, что вдруг почувствовал в кальсонах что-то липкое и тут же сообразил, что с ним случился детский грех.

Между тем напряжение росло и дошло наконец до предела.

Желая утвердить свой командирский авторитет, Зойферт решил лично доложить командиру полка Кисингену о положении дел и об инициативных действиях обер-лейтенанта Клазена, за которые он втайне благодарил господа бога. Отправляясь на КП полка, он взял с собой Клейнайдама и Розе. Вскоре все трое скрылись в арденнском лесу.

Совершенно неожиданно американцы предприняли новую атаку. Их тяжёлые «шерманы» были буквально облеплены пехотинцами в белых маскхалатах. Оказать им сопротивление и остановить их было просто невозможно.

Клазен перебегал от солдата к солдату, указывая места на местности для занятия новой линии обороны. Оставив от каждого взвода по одному человеку для прикрытия их отхода огнём, он приказал остальным незаметно отходить к гребню холма.

Противник ограничился захваченной территорией и прекратил наступление. Однако его артиллерия не замолчала, она лишь перенесла огонь в глубину обороны противника.

Добравшись до гребня холма, солдаты Клазена начали зарываться в землю. В полдень невесть откуда взявшийся взвод измотанных гренадеров закрыл брешь на левом фланге. Какой-то фельдфебель привёл остатки роты.

– Все напасти на вас словно специально свалились, – сказал Клазену подошедший капитан Найдхард. – Но дрались отчаянно. Особого уважения заслуживает ваша решительность.

– Об этом поговорим после.

– Мне известно, что противник намеревается ударить поперёк клина, чтобы отсечь силы, которые находятся западнее нас.

– Ну и наложит полные штаны… – Клазен подкрепил слова крепким ругательством.

– И я так думаю.

«Кого он мне напоминает? – подумал Клазен. – Так выглядели солдаты в одном старом кинофильме. Только у тех каски были не такие, а лица очень похожи: ясные такие лица со светлыми мужественными глазами».

– Мы, к сожалению, своим наступлением не достигли желаемой цели, – начал Найдхард без всякого перехода. – Но как бы там ни было, оно необходимо. Американцев впервые щёлкнули по носу.

– Правильно. Не так они страшны, как кажется на первый взгляд.

– И ещё скажу вам, Клазен: если бы русские на Восточном фронте дали нам передышку, ну хоть небольшую, мы быстро отбросили бы их западных союзников от границ рейха в глубь Бельгии и Франции.

«Он говорит об этом так открыто потому, что верит в правоту своих мыслей, – думал обер-лейтенант. – Он один из тех, всё ещё многих, на кого наш генералитет может полностью положиться. Никто, как я…»

Найдхард постучал рукой по краю каски и сказал:

– Ну, мне пора.

– Я пойду с вами, если разрешите, господин капитан. Хочу посмотреть, где расположился мой сосед.

Найдхард кивнул. Глубокий снег, казалось, совсем не мешал ему идти. На правом фланге к ним подошёл обер-ефрейтор и доложил, что недавно он заметил в нескольких сотнях шагов группу военных, которые, по его мнению, собирались сменить позицию.

Лес здесь был заметно светлее, но холмистая местность всё же затрудняла обзор. Кругом тишина. Ни выстрелов, ни шума моторов. Американцы, похоже, перегруппировывались. У подножия небольшой высотки Найдхард остановился и, посмотрев на карту, показал пальцем на западный выступ леса:

– Третья рота давно должна быть там. – Он приподнялся повыше, огляделся, ища место поудобнее. Между деревьями повсюду рос кустарник.

Клазен поднёс бинокль к глазам. И вдруг сноп огня перехлестнул через их головы, заставил всех броситься наземь. Пули и осколки, поднимая фонтанчики земли и снега, вынудили их уползти за склон холма.

– Повезло. Уж не от вашей ли третьей это подарочек? – пыхтя осведомился Клазен.

– Нет, это американцы по нас саданули.

– А как мы это выясним?

– Они опять лезут на вершину, пытаясь вызвать наш огонь, – шёпотом объяснил капитан. – Я отползу вправо и постараюсь их обнаружить. – Его маскировочный халат не первой свежести слился с грязным снегом.

Найдхард шёл согнувшись. Он обошёл вокруг холма, притаился. Перед ним раскинулось несколько редких островков кустарника, расположенных как бы уступами.

«Если выпрямиться, – мысленно рассуждал он сам с собою, – можно, наверное, что-нибудь увидеть. Нет, я должен продвинуться ещё немного вперёд, несмотря на опасность быть обнаруженным».

В двадцати шагах от него росла разлапистая ель с мощным шершавым стволом. Капитан полз по снегу на локтях, засунув автомат в маскировочный халат.

«Почему они не стреляют? – спрашивал он себя. – Или Клазен боится обратить на себя их внимание? Тогда это сделаю я».

Толстый ствол ели, возвышаясь над ним, загораживал всё остальное. Ещё три шага. Он начал вытаскивать автомат, но магазин за что-то зацепился. Капитан рванул сильнее – и приклад со звоном ударился об обледенелую кору дерева. Секунда тишины, а вслед за ней послышались выстрелы. Свинцовый вихрь обрушился на дерево, отрывая от него щепки. Найдхард инстинктивно вжался в снег.

В ответ рассыпался дробью автомат Клазена. Из густого кустарника донёсся человеческий крик. Долетев до ели, он замер в ветвях.

Пули проносились совсем рядом. Капитан плотнее прижался к стволу.

«У кого-то из врагов я уже на прицеле», – мелькнула у него мысль. Решив опередить солдат противника, он открыл стрельбу с колена. Это помогло: американцы, отстреливаясь, отошли шагов на сорок и залегли. Найдхард был слишком возбуждён, чтобы вести прицельный огонь. Янки продолжали стрельбу с новой позиции. Резкий удар в каску болью отозвался в голове. Череп, казалось, вот-вот расколется от боли. Вдруг Найдхард с радостью увидел, как фигурки атакующих янки, попав под огонь Клазена, отошли дальше, в тыл, а затем вообще исчезли в густых зарослях кустарника.

Крик в кустах, который услышал Найдхард, перешёл в стон. Капитан прислушался. На склоне высотки он заметил обер-лейтенанта, который зигзагами перебегал от укрытия к укрытию, пока не достиг опушки леса. Послышалась беспорядочная пальба. Должно быть, его люди ввязались в бой.

Найдхард упал на землю и тут только заметил чернокожего волонтёра с нашивками обер-солдата. Тот, по-видимому, был ранен и не мог двигаться. Рот его искажала мучительная боль, цвет лица стал пепельно-серым. Раненый истекал кровью, весь комбинезон у него был покрыт бурыми пятнами.

Найдхард приблизился к нему и осмотрелся: они были одни. В глазах негра мелькнул страх, когда он увидел немца с автоматом в руке.

Негр… Найдхард вспомнил свою раннюю юность, впечатления, связанные с «Хижиной дяди Тома». Он, командир полка капитан Найдхард, ариец. А этот чернокожий – один из наёмников плутократов, всего лишь пушечное мясо… «Но он солдат, как и я, поэтому должен был выполнять приказ. Он ранен, и я обязан помочь ему». Так рассуждал капитан, осторожно расстёгивая одежду раненого. Хлопчатобумажная куртка и рубашка были пропитаны кровью. Касательное ранение в шею и открытая рапа в груди…

– Не бойся, – пробормотал капитан. – Я тебе ничего плохого не сделаю.

Подошёл Клазен:

– Бедный парень!

Он разорвал два перевязочных пакета. Найдхард накрыл рану тампоном и перевязал грудь бинтом, понимая, что это вряд ли поможет.

– Если его немедленно не госпитализировать, он истечёт кровью.

Он начал искать кого-нибудь из третьей роты, чтобы поручить им вынести американца в тыл. Клазен присел на корточки возле раненого:

– Война для тебя кончилась.

Казалось, слабый луч надежды блеснул в карих глазах негра.

– Тебя сейчас доставят к доктору.

Капитан Найдхард привёл с собой трёх солдат. Они положили стонущего негра на носилки.

– Я никогда не забуду вашу помощь, – прошептал раненый еле слышно.

– Что он сказал? – спросил Найдхард.

– Благодарит за помощь.

– Они, вероятно, хотели провести разведку боем, но встретили сопротивление.

Найдхард снял каску. На левой стороне её виднелась вмятина – след осколка.

– Прощайте, Клазен, – смущённо улыбаясь, произнёс командир полка.

Обер-лейтенант подождал, пока Найдхард исчезнет между елями, и только тогда пошёл на свой участок. Перед глазами стояло лицо раненого негра. У подножия склона он услышал голоса Зойферта и Кисингена. Его окликнули, и он подошёл к ним.

– Что вы нам можете доложить? – молодцевато спросил Кисинген.

– Лучше всего, если вы осмотрите участок сами, господин подполковник. – Клазен прошёл вперёд.

Кисинген спокойно встал и будничным голосом осведомился о потерях. Равнодушно выслушал доклад об убитых и раненых.

Зойферт сидел на корточках на дне ячейки.

– Ваш командир доложил мне, что вы без приказа оставили свою позицию…

– Он так доложил? Но он сам был рядом со мной и, следовательно, мог отменить моё распоряжение.

Кисинген смешался:

– Чёрт побери!

– Я проверю, – пробормотал Зойферт и пошёл на левый фланг роты Клазена.

Артиллерийский обстрел несколько утих, лишь изредка строчил пулемёт. Последние метры Зойферт полз по-пластунски.

«Я артиллерист, а не пехотинец. Я не могу воевать: у меня нет ни одной полностью укомплектованной батареи. Мой дивизион за каких-то два дня потерял половину личного состава. Нас всех уничтожат! Если так будет продолжаться и дальше, я смогу точно сказать, когда и меня отправят к праотцам. Но я не хочу этого, как не хочу и геройствовать. Плевать я на всех хотел. Надо как-то выбираться отсюда. Если меня ранят…»

Мысленно произнося этот монолог, капитан Зойферт потрогал рукой икру левой ноги. Между тем наминало темнеть. Вынув из кармана шинели американский револьвер, он поставил его на боевой взвод, затем плотно прижал к голенищу левого сапога кожаную кобуру. Направил на неё ствол револьвера, зажмурился и спустил курок. Раздался выстрел. Зойферт громко вскрикнул и отбросил кольт и кобуру далеко в снег. Только после этого громко закричал:

– Нога! Нога!

Со стороны противника раздалось несколько выстрелов.

Капитал пополз вверх по склону. Оба дозорных встретили его, держа оружие наготове.

– Меня ранило в ногу.

Солдаты подхватили его. Зойферт поджал левую ногу и запрыгал на здоровой. А навстречу ему уже спешили Кисинген и Клазен.

Клейнайдам стащил с охающего Зойферта сапог. Брючина и кальсоны капитана уже пропитались кровью.

– Немедленно отнесите его в безопасное место, – приказал Кисинген. Потом он отвёл командира роты в сторону и сказал: – Я не буду упускать вас из виду, Клазен.

– Большая честь для меня, господин подполковник.

– Вашего самовольного отступления вам никто не простит.

– Однако командир пехотного полка восхищался этим тактическим ходом.

Клейнайдам и Розе пронесли стонущего командира дивизиона мимо.

– Капитан Зойферт действительно отдал фатерланду всё, – растроганно произнёс командир полка.

– Самого последнего он ещё не отдал.

Кисинген резко повернулся:

– Чёрная зависть никогда не делала чести офицеру вермахта!

Клазен промолчал. Кисинген заговорил, осторожно выбирая выражения, так как не знал, что случится в ближайшем будущем и на кого ему можно по-настоящему положиться:

– От подозрения в покушении на Альтдерфера вам помог освободиться счастливый случай… Просто тебе повезло, парень.

Но Клазен почти не слышал этого, думая о чём-то своём.

Горизонт алел в лучах заходящего солнца.

Уходя, подполковник Кисинген пообещал в ближайшие два часа подвезти боеприпасы, продовольствие и перевязочные материалы. В полночь прибыло несколько связистов, которые установили у сломанной ели полевой телефон.

Проверили связь. «Адам-2» с помощью только что проложенной линии связи уже мог связаться со «Святой Марией».

Голос Розе с другого конца провода едва слышно сообщил:

– Подполковник уехал к командиру дивизии. Дивизион подчиняется теперь непосредственно командиру пехотного полка… Продукты? Никаких! – И аппарат замолчал до самого рассвета.

– Снегу не ешьте, а то совсем замёрзнете, – предупредил Клазен солдат. Пригнувшись он побрёл на левый фланг, разыскивая место, где ранило капитана. – Прикроешь меня в случае чего, – бросил он на ходу одному из солдат.

Внимательно осмотрев место происшествия, Клазен сначала нашёл простреленную кобуру, а затем отыскал и серебристый кольт. Он прокрутил барабан. Не хватало одного патрона.

«Да, это наводит меня на нехорошую мысль… Если дело дойдёт до судебно-медицинской экспертизы, то в ране без труда обнаружат частицы кожаных волокон не только от сапога Зойферта, но и от этой кобуры. Она наверняка была прижата к голенищу сапога. Стоит ли мне доказывать, что это членовредительство? Другие драпают по всем дорогам, подрывают основы вермахта. Я мог бы поступить так же, но до сих пор остаюсь верен своим принципам. Я давал присягу…» Клазен вспомнил разговор, который они вели с Генгенбахом на берегу Сены.

– Я приносил присягу, – сказал тогда Генгенбаху Клазен.

– Гитлеру?

– Германии.

– Какой Германии? Той, что стала концлагерем?

– Почему я должен принимать решение, когда история сама всё рассудит?

– У тебя есть шансы и впредь остаться сторонником Гитлера, – пожал плечами Генгенбах.

Так закончился их разговор. С того дня прошло всего четыре месяца.

«Стоит ли по-прежнему оставаться сторонником Гитлера? Быть верным военной присяге, которую я уже неоднократно нарушал? Правда, законы военного времени строги: меня сочтут дезертиром, и тогда: «Отделение! Пли!» Однако дезертировать, то есть воткнуть дуло винтовки в снег и поднять руки, означает не что иное, как сдачу в плен, а это, со своей стороны, гарантирует жизнь.

Мне всё время вдалбливали в голову, что офицер вермахта никогда не должен показывать свой страх, даже при ураганном огне артиллерии он должен стоять прямо, одним своим видом воодушевляя подчинённых на подвиги. Но тогда у меня не хватало мужества признаться себе, что это чушь. Теперь же настал момент, – думал Клазен, – и я должен решать, сейчас или никогда…»

Ели, росшие по склону холма, напоминали зубцы причудливой пилы. Горели два танка, и густые клубы чёрного дыма поднимались над ними. Мрачность этой картины усугубляли кроваво-красные блики, жадно лизавшие танковую броню.

Ночь на шестое января 1944 года была для английского премьер-министра Черчилля бессонной. С неизменной сигарой в зубах сидел он перед листом бумаги, зажав в пальцах красную авторучку. Причиной его чрезвычайного беспокойства было наступление войск Монтгомери, результат которого оказался почти катастрофическим. Много сомнений вызывало и безрезультатное наступление генерала Паттона в районе Бастони. Всё это вынудило английского премьера обратиться с посланием в Москву к Сталину, в котором он писал:

«На Западе идут очень тяжёлые бои… Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях… Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января…» [1]1
  Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-Министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. т. I. М., Госполитиздат, 1957, стр. 298.


[Закрыть].

Текст послания был представлен Сталину шестого января. Сталин расценил послание как деликатный и завуалированный крик о помощи.

А уже через день Черчиллем был получен ответ:

«Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным тёмном закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января» [2]2
  Там же, стр. 299.


[Закрыть].

Не скрывая своей радости, У. Черчилль писал в ответе И. В. Сталину:

«Я весьма благодарен Вам за Ваше волнующее послание. Я переслал его генералу Эйзенхауэру только для его личного сведения. Да сопутствует Вашему благородному предприятию полная удача!..

Весьма возможно, что гунны будут вытеснены из своего выступа с очень тяжёлыми потерями. Это битва, которую главным образом ведут американцы; и их войска сражались прекрасно, понеся при этом тяжёлые потери…