Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– В себя он придёт не раньше чем через час. Из предосторожности я сорвал с него полковничьи погоны, – сказал Хельгерт.

На полу кузова лежали оба водителя полковника и его телохранитель. Все трое оглушены и с кляпами во рту.

Когда проезжали мимо какого-то села, Добрушкин, сидевший за рулём, снизил скорость и, высунувшись из кабины, по-немецки крикнул стоявшему на околице часовому:

– С Новым годом!

До штаба корпуса оставалось километра четыре. Добрушкин дал газ, но старушка машина охать быстрее не могла.

Хельгерт сидел рядом с водителем, держа в руках карту, автомат он зажал между коленями. На машине можно было проехать ещё километров с пять, но дальше нужно было идти пешком. Главное, чтобы пока никто не бросился искать полковника и исчезнувшего часового. Разумеется, гитлеровцы сочтут это делом рук партизан и, конечно, объявят тревогу.

– Мороз крепчает, – заметил Добрушкин.

– Мне лично что-то жарко, – откликнулся Хельгерт. – Стой, Иван! – вдруг крикнул он Добрушкину.

Добрушкин резко затормозил. Хельгерт выскочил из машины.

– Что, разве уже приехали? – высунул голову Фаренкрог.

– Я не уверен, что мы едем правильно. Помоги мне! – попросил Хельгерт.

Чтобы Хельгерт просил помощи, такого ещё никогда не было, Фаренкрог выпрыгнул из кузова и осмотрелся.

Дул холодный ветер. Где-то вдалеке бил автомат.

– Мне кажется, нам нужно проехать ещё с полкилометра вперёд, поближе к лесу.

– Половина третьего, по времени мы уже должны быть на месте. Да и Зальц может пробыть в казино часов до трёх-четырёх, а потом его наверняка начнут искать.

– Мы ещё далеко не у цели. Поехали.

Оба вскочили на подножку машины, и она поехала дальше. А вот и тропа.

– Стой!

Машина резко остановилась.

Хейдеман разостлал на земле плащ-палатку, и разведчики положили на неё связанного полковника.

– Отгони машину на несколько сот метров назад, так будет лучше.

– А мы пока подождём тебя. Думаю, что нам нужно быть вместе, – заметил Фаренкрог.

Хейдеман сел за руль, и через минуту машина исчезла в темноте. Вскоре мотор заглох.

– Я немного пройду вперёд, посмотрю, нет ли там часового, – сказал Добрушкин и пошёл вперёд.

Вскоре вернулся запыхавшийся Хейдеман:

– Все трое спят сном праведников.

Хейдеман зарядил ракетницу. Важно было дать сигнал с условленного места, в противном случае можно было попасть под огонь собственных «катюш». Сейчас, как никогда, он чувствовал всю ответственность полученного задания.

Шли осторожно, стараясь не шуметь. Полковника несли на плащ-палатке. Вдруг перед ними словно из-под земли выросла фигура Ивана Добрушкина.

Схватив Хельгерта за руку, он прошептал:

– Впереди нас фрицы, они роют окопы.

– Сколько их? – спросил Фаренкрог.

– Человек двадцать.

– Нам нужно обойти их с юга. Слева от нас находятся миномётчики, там тем более не пройти, – объяснил Хельгерт.

– Смотри, чтобы наш полковник не заорал в самый неподходящий момент, – предупредил Хейдеман.

– Не беспокойся, я глаз с него не спускаю, – шёпотом ответил Фаренкрог.

Добрушкин прошёл шагов на двадцать вперёд, где от кустарника начинался заболоченный участок. Там, по-видимому, у немцев должен быть дозор.

Все сняли оружие с предохранителей. Шли медленно, несколько растянувшись, по не теряя друг друга из виду.

Вдруг Добрушкин остановился и упал на колени. Ветки хрустнули под ним.

– Стой! Кто идёт? – раздался грозный окрик часового, а вслед за ним и клацанье затвора.

– Хороший человек, немец.

– Пароль?

«Судя по голосу, до него не более десяти метров, жаль только, что я его не вижу», – мелькнуло в голове у Добрушкина.

– Пароль! Живо! – потребовал часовой.

– Я его забыл, камарад.

– Забыл? Из какой части?

– Артиллерист я.

– Встать! Руки вверх!

Добрушкин бросил автомат на землю: стрелять было бессмысленно, так как сам он не видел гитлеровца, а тот наверняка держал его на «мушке».

«Самое главное – не терять хладнокровия», – решил Иван и поднял руки.

– Эй, Грюнберг, иди-ка сюда! – крикнул часовой, которого Иван, как ни старался, не мог увидеть. – Здесь шатается какой-то артиллерист, а пароль он забыл.

– Ну его к чёрту, пусть идёт, – послышался голос невидимого Грюпберга, но уже с расстояния пятнадцати шагов.

– Иди уж, растяпа-артиллерист…

Ещё мгновение – и Иван увидел, как Хельгерт набросился на часового, вцепился ему в горло. Вот он ударил гитлеровца со всей силой, и тот, словно мешок, тяжело упал на землю.

Второй гитлеровец выстрелил в Добрушкина и попал ему в правое плечо. Затем он выстрелил второй раз и ранил Ивана в левую ногу.

Хельгерт в два прыжка настиг гитлеровца, который выстрелил в него, но промахнулся. Это был здоровенный верзила, он никак не хотел выпускать из рук карабина, пока Хельгерт не ударил его со всего размаху ребром ладони по горлу.

Добрушкин тщетно пытался встать с земли.

– А теперь вперёд, и как можно быстрее. Доберёмся до наших – отнесём тебя в лазарет!

– Сначала нужно выбраться отсюда, – бросил Фаренкрог. – Держись за меня, Иван, да покрепче.

Добрушкин согласно закивал.

Подбежавший Хельгерт взвалил Ивана себе на спину и прямо через кусты потащил на северо-восток.

Нужно было как можно скорее добраться до тропы, пока гитлеровцы не подняли тревогу по всему участку.

Через минуту они услышали за своей спиной крики:

– Прочесать всю местность! Далеко они не могли уйти!..

В ночное небо взлетело несколько осветительных ракет: стало светло как днём. Разведчики залегли. До леса оставалось совсем немного.

Сердце билось у Хельгерта в горле. Он осторожно опустил раненого на землю, чтобы хоть немного отдышаться.

– Иван, потерпи немного, – сказал он раненому.

К ним, рассыпавшись цепью, медленно приблизились гитлеровцы. Их было человек десять.

– Теперь я его понесу, – предложил Хельгерту Фаренкрог.

– Ничего, я сам, а ты возьми командование на себя.

Фаренкрог встал и пошёл первым. Полковника несли на палатке.

– Выйти отсюда они могут только по тропе! – послышался разведчикам грубый голос. – Отделение Грейнера – в цель!

И снова в небо взлетела ракета, ярко осветив всё вокруг.

Хельгерт вытащил ракетницу и выстрелил, и через несколько секунд в тёмном небе вспыхнул жёлтый огненный шар, тут же распавшийся на множество огоньков. Затем он выпустил вторую ракету, за ней – третью.

– Оставьте меня здесь, – слабым, голосом, попросил Добрушкин. – А то и вы погибнете.

Хельгерт чувствовал, что его китель на спине стал мокрым не то от пота, не то от крови Ивана.

Впереди него шли Хейдеман и Шехтинг. Шли они напролом. Тонкий ледок, сковавший болото, с треском ломался под их тяжестью, но сейчас на этот шум уже никто не обращал внимания.

Совсем рядом забил автомат. Пули просвистели близко-близко.

«Если я сейчас упаду, то больше мне уже не встать, – мелькнуло в голове у Хельгерта. – А что будет с Иваном?..»

В этот момент раздался грохот: это начали стрелять «катюши».

– В укрытие! Сталинский оргáн! – испуганно выкрикнул гитлеровец, возглавлявший группу преследования.

Послышались взрывы, затем новый залп «катюш». Русская артиллерия поставила заградительный огонь.

– Теперь-то уж мы прорвёмся! Держись за меня крепче, Иван!

Вода доходила Хельгерту до колен. Острые льдинки больно кололи ноги, ледяная вода обжигала тело. А идти нужно было ещё не менее двухсот метров.

К Хельгерту подбежал Фаренкрог.

– Дай мне Ивана, я немного понесу.

Позади разведчиков начали рваться мины, которыми советские мипометчики отсекали от них преследователей.

Гитлеровские миномёты не заставили себя ждать а тоже открыли огонь, но их мины рвались далеко впереди.

Фаренкрог шёл с трудом. До своих оставалось не более ста метров.

«Выдержать бы! Только бы не упасть!» – билась мысль в голове у Фаренкрога.

На помощь ему уже бежали Хейдеман и ещё какой-то боец, который улыбнулся, показав белые-белые зубы, и сказал:

– Иди сюда, товарищ! Молодцы вы!

Через несколько минут разведчики уже были в укрытии, которое показалось им лучше и надёжнее самого фешенебельного санатория. Кто-то протягивал зажжённую папиросу. Другой доставал белоснежный бинт, третий – фляжку с водкой.

Иван Добрушкин протянул руку Фрицу Хельгерту:

– Ну, а теперь выпьем по глотку за Новый год! Он уже наступил!

Полковник фон Зальц сердился на себя прежде всего за то, что не мог унять сильную дрожь правой руки, в которой он держал русскую папиросу. Табак понравился полковнику, хотя до сих пор ему не раз приходилось слышать, что ни один немец курить махорку не сможет.

Всё случившееся с ним казалось фон Зальцу какой-то жуткой сказкой или кошмарным сном: «Похитить начальника штаба и унести его к противнику через линию фронта!»

Сидевший перед ним русский офицер хорошо разговаривал по-немецки. Он даже извинился за то, что в дороге полковнику, видимо, было не совсем удобно.

«Какие уж там удобства?» – подумал полковник, стараясь припомнить, как он здесь очутился. Зальц хорошо помнил, как он подошёл к двум солдатам и сделал им замечание за то, что мотор их грузовика работает вхолостую. Потом его чем-то оглушили, он потерял сознание и пришёл в себя уже в машине, где рядом с ним сидели русские солдаты.

И вот теперь он здесь, в землянке, за столом, на котором лежат его погоны. Напротив сидит майор лет тридцати, с энергичным лицом, фуражка лихо сдвинута на затылок.

– Новый год начался для вас несколько необычно. – Майор усмехнулся. – Вас это должно радовать, так как сегодня же вас вывезут из прифронтовой полосы.

Полковник пожал плечами.

– Вы голодны или, быть может, хотите пить?

Зальц покачал головой.

Из соседней комнаты вышла девушка в форме сержанта, с коротко подстриженными волосами. Лицо её было красиво, но его несколько портила какая-то странная неподвижность. Девушка скороговоркой доложила майору о своём прибытии. Майор кивнул. Девушка подошла к двери и распахнула её. Вошёл какой-то мужчина. Снял фуражку.

Перед глазами у полковника поплыли круги: перед ним стоял дезертир Хельгерт. Бывший офицер вермахта. Правда, на этот раз не в форме войск СС, а в форме офицера Советской Армии. По лицу Хельгерта было видно, что он взволнован, и гораздо больше, чем тогда, когда сам находился в руках полковника.

Полковника бросило в жар, потом в такой холод, что зубы застучали.

– Добрый день, господин полковник, – холодно произнёс Хельгерт.

– С Новым годом, Хельгерт. Ваш Шнелингер так хорошо описал вашего шефа майора Тарасенко, что я без труда узнал его. Благодарю и вас за информацию, мой дорогой.

«Этот пострашнее Круземарка, – подумал Хельгерт. – У него более сильные нервы и мужества больше».

– Я вам тоже очень благодарен, – сказал Хельгерт, показывая рукой на два больших рубца на своём лице.

– Благодарны?

– Благодарен за то, что вы, господин полковник, совали мне в лицо горящие сигареты, а не сигары.

Полковник густо покраснел.

Вскоре полковник фон Зальц был переправлен в штаб 1-го Белорусского фронта, а оттуда – в Москву.

Лупоглазый бригаденфюрер СС лишь недоумённо пожал плечами, узнав о том, что его бывший подчинённый штурмбанфюрер Курт Дернберг, откомандированный на Западный фронт в район Кринкельта, пропал без вести. Узнал он об этом совершенно случайно. Помимо этого бригаденфюрер получил и другое известие, которое его наэлектризовало. Ему доложили о том, что у командира народно-гренадерской дивизии генерал-майора Карла Фридриха Круземарка имеются кон-какие секретные документы. Документы эти принадлежат якобы имперскому управлению государственной безопасности и содержат сведения чрезвычайной важности.

Бригаденфюрер решил лично разыскать генерала Круземарка, а узнать о его точном местонахождении можно было в штабе 6-й танковой армии СС.

Последние несколько педель бригаденфюрер как-то потерял генерала из виду.

«Подозрителен мне этот генерал, как и многие другие. Но совершенно секретные документы! Тут уж его нужно будет как следует прощупать. Интересно, каким образом эти бумаги попали к нему в руки? Нельзя терять ни минуты, и рождество придётся встречать в дороге. Если бы только фюрер знал, что я…»

Встреча бригадеифюрера с Круземарком произошла в помещении СД в Бланкенгейме.

«Каждый раз, когда мне приходится вольно или невольно встречаться с представителем войск СС, во мне всё больше и больше растёт неприязнь к этим типам», – думал генерал с раздражением.

– Господин генерал, вы, видимо, догадываетесь о предмете нашей беседы?

– Догадываюсь, бригаденфюрер. Вы интересуетесь материалом, который попал мне в руки. – Генерал откусил кончик сигары и выплюнул его на пол.

– Вы не ошиблись, я имею для этого все полномочия.

Круземарк открыл сейф и, вынув из него большой конверт коричневого цвета, протянул его бригаденфюреру.

Эсэсовский генерал не спеша перелистал документы. Увидев список агентов, действующих на территории группы армий «Запад», а также в Англии, Франции, Бельгии, Голландии, Люксембурге, Италии, бригаденфюрер почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Этот список был похищен из его же управления и, видимо, перепечатан.

– Могу я задать вам вопрос, господин генерал, относительно того, каким образом попали к вам эти бумаги? – В голосе бригаденфюрера чувствовалась нервозность.

– Двое моих офицеров, которые девятнадцатого декабря находились в населённом пункте Кринкельт, забрали эти бумаги у убитого капитана. Он получил пулю в висок и лежал на планшете, в котором находились эти документы. Вахтмайстер, присутствовавший при этом, утверждает, что в капитана стрелял незнакомец в форме СС, после чего скрылся.

Подозрения бригаденфюрера оправдывались. Примерно в это время и именно в районе Кринкельта пропал Дернберг. Он был единственным человеком в танковом корпусе, который знал о существовании этих документов.

Мысль бригаденфюрера работала, как никогда, предельно ясно. Если об исчезновении этих документов станет известно начальству, то «Дело Дернберга» сразу же превратится в «Дело бригаденфюрера». За утерю совершенно секретных документов грозила смертная казнь.

– Это тот самый планшет? – Бригаденфюрер показал на стол.

Круземарк кивнул и пододвинув к нему лежавший на столе планшет.

Это был самый обыкновенный планшет, какие обычно выдавали офицерам. В нём было шесть цветных карандашей, резинка, линейка, чистые бланки донесений, пачка сигарет, но нигде ни имени, ни фамилии.

«Если бы ты знал, что здесь была бумага, в которой значилась и моя фамилия!» – подумал генерал, а вслух произнёс:

– Я уверен, что вы разберётесь в этом деле. – Монокль выпал из глаза генерала и повис на, шёлковом шнурке.

– Что именно вы имеете в виду? – испугано спросил бригаденфюрер.

Круземарк подумал, что сейчас, пожалуй, самое время рассказать бригаденфюреру историю, от которой тот подскочил бы.

– Не так давно у меня был один ваш сотрудник. – начал генерал дружелюбно, а сам внимательно наблюдал за выражением лица бригаденфюрера.

Эсэсовец сразу же забеспокоился.

– У него при себе было множество всевозможных документов, – с тайным наслаждением продолжал генерал.

– А как вы думаете, какие именно?

Генерал медленно втянул воздух через нос.

– Уж не должен ли я, исходя из вашего замечания, допустить мысль, что мой тогдашний гость, штурмбанфюрер Дернберг, располагал этими документами? – Генерал вставил монокль в глаз и, несколько раз затянувшись, выпустил густое облако дыма.

– Я этого не говорил. – Бригаденфюрер перешёл к обороне.

– С самого начала наступления Дернберг находился в дивизии СС «Гитлерюгенд», – проговорил Круземарк, вспоминая свой разговор с генералом Шнейдевиндом.

Бригаденфюрер понял, что командир дивизии имеет большие связи и располагает обширной информацией.

– Я многого не понимаю, – пробормотал бригаденфюрер.

– А я вообще ничего не понимаю! – Глаза генерала весело блеснули.

– Вы уже кому-нибудь докладывали об этом? – осторожно поинтересовался бригаденфюрер.

«Вот эти два маленьких словца – «об этом» – и свидетельствуют о том, что эти документы, исчезли из его собственного управления и были они не у кого-нибудь, а у этого Дернберга. Скорей всего, Альтдерфера застрелил не кто иной, как Дернберг. А уж почему он это сделал, пусть разбираются органы госбезопасности», – подумал генерал.

– Никому я ничего не докладывал. – В голосе генерала послышалось осуждение. – Я же вам сообщил, что сохранил все бумаги, и только. Я прекрасно понимаю, что докладывать об этом деле надлежит только тому, кто непосредственно этим занимается.

Про себя же генерал подумал: «Если он сейчас не возразит мне, то круг замкнётся».

Бригаденфюрер, слушая генерала, думал о том, что шутить с ним, видимо, не стоит.

«Ага, – мысленно обрадовался Круземарк. – Он не протестует, – значит, чувствует, что попался. Вот теперь-то я и заключу с ним выгодную сделку, с помощью которой сумею обезопасить себя в политическом отношении. Итак, можно сказать, что год начался совсем неплохо».

Подняв хрустальный бокал, генерал с хитрой улыбкой сказал:

– Я хотел бы выпить с вами за счастливый Новый год.

В кабинет бесшумно проскользнул шарфюрер и, наклонившись к эсэсовцу, сказал:

– Бригаденфюрер, вас срочно просят к телефону.

«Что же, операция мне прекрасно удалась, – думал Круземарк, оставшись один. – Я сам наступал на него, и он остался в дураках. Да и водка отнюдь не плоха, хотя никогда нельзя знать, кто чем её разбавит».

Когда бригаденфюрер вернулся в кабинет генерала Круземарка, на нём лица не было.

– Моё начальство сообщило мне одну новость, – начал он.

– Очень интересно, – оживился генерал.

– Только что из штаба корпуса сообщили, что прошедшей ночью похищен начальник штаба полковник фон Зальц.

– Что вы говорите! – удивился Круземарк.

– Если я не ошибаюсь, вас однажды уже просили доложить о дезертирах. Ведь у вас были случаи дезертирства! – Голос бригаденфюрера обрёл твёрдость.

Круземарк вспомнил свой разговор по этому поводу с Дернбергом, однако, чтобы сразу же отбить атаку, ответил:

– У меня лично сложилось такое впечатление, что вы, бригаденфюрер, неудовлетворительно управляетесь со своими собственными делами. – Генерал понял, что о партии в покер теперь не может быть и речи.

– Я прекрасно помню всё, что мне докладывал Дернберг. Именно такие элементы и сыграли свою роль при похищении полковника Зальца. А вы, господин генерал, попадёте, к сожалению, в неприятную историю.

– Вы же должны понять, что лучше иметь синицу в руке, чем журавля в небе. – Круземарк скривился, показывая свои жёлтые зубы. – Я готов пойти с вами на соглашение!

Бригаденфюрер сразу же клюнул на эту наживку.

– Моё предложение таково: списки агентов исчезают в моём сейфе, и мы больше не имеем друг к другу никаких претензий.

– И не будем их иметь ни при каких обстоятельствах в будущем, – добавил генерал.

Бригаденфюрер провёл рукой по своим чёрным блестящим волосам и с довольной ухмылкой кивнул в знак согласия.

– Прекрасно, договорились, – заметил Круземарк, одновременно вспомнив о своём хорошем знакомом, генерале Шнейдевинде с Бепдлерштрассе, который в случае необходимости может свести счёты с этим бригаденфюрером.

Глава двадцатая

Были приняты все меры, обеспечивающие полную безопасность, когда Дуайт Эйзенхауэр выехал на своём роскошном автомобиле в Голландию, где в небольшой деревеньке Хасселт разместился командный пункт командующего 21-й группой армий фельдмаршала Монтгомери.

Задержавшись в пути из-за сильной пурги, Эйзенхауэр лишь перед обедом встретился с английским командующим. Цель его поездки и предстоящего разговора с Монтгомери сводилась к тому, чтобы заставить упрямого британца назвать точную дату наступления на арденнский выступ с севера.

Английский фельдмаршал явно не спешил с наступлением, желая вначале остановить противника и одновременно привести в порядок свои резервы.

Начальник генерального штаба генерал Маршалл не без раздражения предупредил перед поездкой Эйзенхауэра: «Ни при каких обстоятельствах не делайте каких-либо уступок».

Эйзенхауэру было хорошо известно, что Монтгомери хочет использовать прежде всего американские войска, а свои собственные резервы стремится сохранить для захвата Рейнской области и главного военного трофея, о котором мечтал Черчилль, – Рурской области.

Монтгомери ничего не оставалось, как сообщить о том, что в первых числах января англичане начнут наступление на северной стороне арденнского выступа. Эта весть была встречена с удовлетворением…

Генерал-майор Круземарк остался доволен тем, что боевые действия на участке его дивизии, как и на всём северном фронте, ограничивались в течение последних дней операциями местного значения. Основные бои шли вокруг Бастони, которую союзники беспрерывно обеспечивали всем необходимым для боя через узкий километровый коридор. Генерал Паттон намеревался расширить этот коридор, введя в бой две части, не имеющие нужного боевого опыта. Его 11-я танковая дивизия столкнулась тридцатого декабря с левым крылом противника. Американцы вели тяжёлые бои, неся большие потери, и продвинуться не смогли.

В последней сводке вермахта за 1944 год говорилось: «В зимней битве между Маасом и Мозелем принимала участие с обеих сторон почти половина всех сил, находящихся на Западном театре военных действий».

Давая оценку общей обстановке, Модель констатировал, что с введением в бой двадцати пяти немецких дивизий группе армий «Б» противостояло тридцать восемь боеспособных американских соединений.

В первый день нового года в час ночи, все радиостанции Германии транслировали речь Гитлера, в которой он хвастливо заявлял о непоколебимой воле и духовном самообладании германского народа и готовности рейха довести войну до победного конца, чего бы это ни стоило.

Выслушав речь фюрера, майор Брам выключил приёмник. Он не имел ни малейшего желания слушать бравурную мелодию «Германия, Германия превыше всего».

«Раньше это имело какой-то смысл, а теперь сам диктор великого рейха уже лично взывает к всемогущему, – подумал Брам. – Однако уже никто не вытащит нас из этого дерьма». Он погасил свет, со стоном лёг на здоровый бок, надеясь, несмотря на свою озабоченность судьбой Урсулы, поспать хотя бы несколько часов.

Незадолго до полуночи восемь дивизий вермахта, и среди них четыре танковые дивизии и одна танковая бригада, после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление против 7-й американской армии, находившейся в Эльзасе. Операция «Северный ветер» началась. 1-я армия наступала из Саарской области в южном направлении, а 19-я армия – с кольмарского плацдарма в северном. Группа армий «Оберрейн», командующим которой был назначен Гиммлер, получила приказ на наступление и форсирование Рейна севернее Страсбурга.

Американцы отступили. Её располагая резервами на участке вплоть до швейцарской границы, Эйзенхауэр приказал 7-й армии отойти к Вогезам, а это означало принести в жертву Лотарингию и Эльзас, население которых очень боялось мести гитлеровцев, а также Страсбург.

Договорившись по телефону встретиться с Эйзенхауэром, де Голль в присутствии Черчилля, поспешно прибывшего из Лондона вместе с начальником английского имперского штаба Алланом Бруком в ставку Эйзенхауэра, потребовал от него не сдавать Страсбург. Вынужденный уступить требованию де Голля, Эйзенхауэр приказал передать страсбургское направление французской армии под командование Делатра де Тассиньи.

Однако гитлеровцы продолжали своё наступление и в первый день нового года, что заставило Черчилля глубоко задуматься. Не могло быть и речи о победе западных союзников ни в Арденнах, ни в Эльзасе. А на востоке? На Восточном фронте протяжённостью свыше 1200 километров, за исключением Венгрии, где Советская Армия вела наступление, было относительно спокойно. Подозрительно спокойно!

Лишь очень немногие лица в вермахте были посвящены в тайну нового плана фюрера. Остальные же пребывали в полном неведении. Идея плана принадлежала Гитлеру и Герингу, а суть заключалась в том, чтобы сосредоточить основную массу истребительной авиации на северо-западе рейха…

Основная роль в этом плане отводилась авиации, однако об этом не знал ни наземный обслуживающий персонал аэродромов, ни зенитная оборона вдоль границ рейха, ни зенитное обеспечение стартовых площадок Фау-2. Осповная цель операции «Боденплатте» сводилась к уничтожению авиации противника на территории Голландии и Бельгии.

В 7 часов 45 минут с заснеженных аэродромов стартовало множество самолётов «фокке-вульф» и «мессершмитт».

Это был последний мобильный резерв, которым располагало командование люфтваффе. Самолёты построились в боевые порядки и устремились в сторону Северного моря.

Перед экипажем каждого самолёта была поставлена конкретная задача: обстрел и бомбардировка одного из 26 опорпых пунктов противника, расположенных в районе от Брюсселя до Эйндховена. В целях маскировки переговоры по радио были строжайше запрещены.

Истребители в боевом порядке неслись высоко над землёй.

Зенитные батареи на Цундерзее, готовые к уничтожению самолётов противника, по недоразумению обрушили свой огонь на пролетающую армаду фашистских самолётов и вывели из строя дюжину собственных машин.

Но вот самолёты у цели. Над полевыми аэродромами союзников разразился ураган огня. Очереди тяжёлых пулемётов, взрывы зажигательных бомб и ракет – всё слилось в сплошной грохот. Неожиданность была полная. Около 400 самолётов союзников были уничтожены. В их числе даже «дакота» самого Монтгомери. Гитлеровцы потеряли около сотни самолётов. В прекрасном настроении пилоты повернули машины с чёрными крестами на свои аэродромы. Однако зенитные батареи прикрытия стартовых площадок Фау-2, не извещённые об этой операции, приняли их за самолёты противника и открыли по ним ураганный огонь, в результате чего было сбито много своих самолётов.

Сепп Брам настроил радиоприёмник. Ему хотелось послушать мужской хор своих земляков. Мысленно он видел, как стараются певцы, воображение рисовало лица людей, которым принадлежали эти прекрасные голоса – от высокого тенора до мощного баса. Браму казалось, что он видит чуткие пальцы дирижёра, его губы, которые беззвучно артикулируют каждое слово, окрыляя хористов.

Жизнь Брама вышла из привычной колеи. Ему хотелось разобраться в своих чувствах, но всё зависело не от него, а от исхода войны.

«Паршивый новогодний день, – подумал он и невольно вспомнил тех, кто не дожил до этого дня, и тех, кто ещё ждёт своей невесёлой участи. – Клювермантель, будь он жив, проклинал бы сейчас всё на свете. Напыщенный командир дивизиона Альтдерфер, которого кокнули свои же. Монзе, этот артиллерийский вундеркинд. Лица с мёртвыми, ничего не выражающими глазами. А штаб вермахта, составляя свои гениальные планы, планирует ещё много новых смертей».

Брам выглянул из окна, словно надеясь, что природа окажет на него успокаивающее действие и ослабит его боль. С неба на руины, могилы, воронки от бомб и лазарет с красным крестом лило свой скупой свет непривычно угрюмое солнце.

«Мои вояки… Найдхард командует ими. Талантливый офицер. А я? – размышлял Брам. – Хочу ли я ещё бриллианты к своему кресту, когда мы с этой войной сели в лужу? О победоносном окончании войны сообщат Кремль и Пентагон.

Когда же, наконец, чёрт побери, объявят о присвоении мне звания «подполковник»? Хочу ли я этого сейчас? Я вполне заслужил это безукоризненным выполнением своего долга. Но ведь я один не могу изменить рокового исхода войны в целом. Зачем мне это? Разве что для самоутверждения: вот, мол, посмотрите, какой я! А может, я хочу этого из чистого упрямства по отношению к тем лицам, кто ставит мне палки в колёса?

Самое важное заключается в том, что я всё-таки живу. Я живу, я люблю жизнь, я впервые за всё время по-настоящему полюбил женщину, которая стала для меня дороже всего. Но и она принадлежит другому…»

Урсуле дали отпуск на два дня рождества, потому что её муж, бывший в командировке, попутно заехал к ней на побывку. Когда она сказала Браму, что должна уехать, он сразу же понял, к чему это может привести; как-никак она будет с мужем. Он был уверен, что со свойственной ему твёрдостью перенесёт это неприятное известие, но на сей раз ошибся. Майор очень страдал, но понимал, что он не в силах что-либо изменить.

Брам старался смириться с действительностью лазаретной жизни, тем более в первый же день нового года. Но это ему плохо удавалось. Перед глазами всё время всплывал образ Урсулы, нечёткий, правда, будто из глубины колодца, зато фантазия рисовала ему убийственную картину: он видел Урсулу в объятиях другого. А если у неё не хватит сил и она не решится на разрыв с мужем? Вдруг она не найдёт в себе сил для того, чтобы восстать против освящённых традициями устоев жизни?

Когда Урсула вернулась, он нашёл её несколько изменившейся.

– Это было мучительно, – сказала она. – И я представляю, как было тяжело тебе.

В этот час они почувствовали, что должны пережить все невзгоды вместе.

– Дай мне ещё немного времени, – попросила она тихо. – Может быть, всё ещё обойдётся, и тогда я смогу принять решение, за которое молюсь. Ты давно говорил мне, что если любовь большая, то она обычно оканчивается трагически. У нас с тобой настоящая большая любовь. Будем же вместе бороться за неё и не допустим, чтобы она кончилась для нас трагично.

…В дверь постучали. Брам натянул одеяло под самый подбородок. «Наверное, санитар с грязными руками принёс мне утренний кофе».

В дверях стояла Урсула, держа поднос с несколькими ломтиками гренков. Она поставила поднос на тумбочку.

– Желаю тебе, Сепп, счастливого Нового года, скорейшего выздоровления, любимый… – Голос её был чрезмерно тих.

– И я желаю тебе большой любви и всего самого хорошего. Желаю тебе настоящего счастья.

Она присела на край кровати. Он привлёк её здоровой рукой к себе, и их губы слились в поцелуе. Текли минуты. Они поцеловались ещё и ещё. На какое-то мгновение обоим показалось, что все их мечты вполне осуществимы…

В соседней палате лежали легкораненые. Вахтмайстер Линдеман с марлевой повязкой на глазах сидел у постели своего друга Эрвина Зеехазе. Тот был укрыт одеялом до самого подбородка, так как температура у него не опускалась ниже 39 градусов и его всё время лихорадило.

Врачи никак не могли поставить правильный диагноз. Пичкали его то одними, то другими лекарствами. А Зеехазе вовсе не собирался выздоравливать и не спешил выдавать «секрет» своей болезни.

– Капитан санитарной службы доктор Квангель сказал, что мне крупно повезло: осколок застрял между нервом и глазным яблоком, не коснувшись головного мозга, – тихо прошептал Линдеман. – Меня скоро выпишут.

– Тогда и у меня сразу же «спадёт» температура, – ответил ему Зеехазе, убедившись, что соседи громко храпят и не слышат их разговора.

– А что будем делать дальше?

– Продовольствие наше надёжно спрятано, осталось только погрузить его в машину, а вот с бензином туговато.