Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Потом прозвучали два злополучных выстрела. Тилю удалось уйти живым, и теперь его уже не достанешь. Альтдерфер вытер пот, выступивший на лбу. Тиль тоже не пескарь, это крупная рыбина.

«Однако сейчас этот Генгенбах находится в моих руках, – думал Альтдерфер. – Ему удалось выбраться живым из котла под Житомиром, удалось ускользнуть от англичан во время их высадки на французском побережье, удалось уцелеть во время танковой битвы, удалось выкарабкаться из фалезского котла…»

Второй вариант мести Генгенбаху, вынашиваемый Альтдерфером, уже не нравился Алоизу. Он решил подать на имя командира дивизии официальный рапорт, в котором должен обвинить обер-лейтенанта в преднамеренном убийстве. Тот факт, что на фронте в России Генгенбах служил на батарее Хельгерта, а в Нормандии был ближайшим другом Тиля, сам по себе является серьёзным обвинением. Только когда будет уничтожен Генгенбах, Альтдерфер сможет чувствовать себя в безопасности.

Поразмыслив над всем этим, капитан Алоиз Альтдерфер позвонил по телефону подполковнику Кисингену и сообщил ему, что направляет командиру дивизии рапорт, содержащий обвинение против обер-лейтенанта Генгенбаха в преднамеренном убийстве. Одновременно капитан попросил Кисингена принять меры, чтобы подозреваемый не сбежал.

Глава третья

Спустились сумерки. Передний край Западного вала совсем не просматривался: мешали полумрак и высоченные ели. Человек, не знающий точного местонахождения доса, натыкался на него в самый последний момент.

Майор Брам, пока было светло, долго и внимательно рассматривал лежащую перед ним местность, стараясь заметить происшедшие на ней изменения. Сегодня пошёл десятый день с того времени, как его полк захватил это позиции. Недавно сформированная на территории Венгрии народно-гренадерская дивизия по частям прибывала на фронт.

Крутые ступеньки лестницы, которая вела к штабному бункеру, обледенели и были скользкими, хотя их и посыпали песком. Рядом, на самой опушке леса, находился бункер, в котором размещался коммутатор.

У майора имелось два ящика африканского пива, которое удалось реквизировать у одного из интендантов. Этот интендант, не устояв перед майором, на груди которого красовался Рыцарский крест с мечами и дубовыми листьями, отдал ему пиво, уменьшив на это количество поставку так хорошо утолявшего жажду напитка войскам, воюющим в африканской пустыне. Такое ценное приобретение сразу же улучшило настроение майора, и он пребывал в нём вот уже часа два. На переднем крае ничего не случилось. Начальник, штаба капитан Найдхард находился на КП полка. Он играл в скат с новым водителем майора, обер-лейтенантом Клювермантелем, нисколько не уступающем капитану в игре, и денщиком Нолленом, который тоже был парень не промах.

– Кто сдаёт? – высоким голосом спросил, Брам.

– Я, – ответил Ноллен.

Майор присоединился к ним и, сделав удачный ход, с усмешкой проговорил:

– Никогда не нужно опускать руки. В декабре сорок первого года в бою под Ленинградом я однажды оказался отрезанным от своих, а вместе со мной – семеро солдат из роты. Снегу навалило в человеческий рост, мороз градусов под тридцать, но я не унывал. Решил, что ночью мы во что бы то ни стало должны прорваться к своим. Стали прорываться, а наши от страха подумали, что это русские, и встретили нас таким огнём, что пятерых моих солдат уложили навсегда. «Эй вы! – заорал я во всё горло. – Может, перестанете по своим палить?» Короче говоря, оставшимся, а осталось нас трое, удалось попасть к своим. Был я тогда одним из первых лейтенантов, которые удостоились награждения Рыцарским крестом.

Клювермантель и Ноллен одобряюще закивали, продолжая дуться в карты.

– Восемнадцать.

– Хорошо.

– Двадцать.

– Идёт.

– Два.

– Моя игра.

– Четыре.

– Я начинаю.

– Двадцать семь.

– Играй ты.

Клювермантель проиграл, по попытался отыграться, увеличив свою ставку, однако снова потерпел неудачу.

– Иногда на удивление не везёт… – заметил майор и наигранно засмеялся, перетасовывая карты. – И вот с Рыцарским крестом на груди приехал я домой в поощрительный отпуск. Моя невеста Агнес безумно рада. Родители бегают по селу, хвастаются: пусть все знают, что их сын, бравый лейтенант Брам, герой, награждён Рыцарским крестом и сейчас приехал в отпуск. Представляете, как выглядит долина Мозеля весною? Виноградари по такому случаю не поскупились на самое доброе вино. Ну и пили же мы тогда – день и ночь! Настал предпоследний вечер моего отпуска. Отец устроил для своего сына пир горой, вернее говоря, не столько ради сына, сколько ради его Рыцарского креста. Пригласили друзей. И Агнес, разумеется. Она уже считала часы до моего отъезда на фронт. Мне, откровенно говоря, уже до чёртиков надоела вся эта гражданская суета. Хотелось поскорее попасть к своим пулемётчикам, которые ежечасно глядят смерти в глаза. Мне не терпелось поскорее вернуться в заснеженную Россию, увидеть перед собой на горизонте зажатый в кольце блокады Ленинград. «Выпусти меня на минутку отсюда, – попросил я Агнес. – Мне хочется подышать свежим воздухом». Я встал и, выйдя на улицу, пошёл к блестящему серебром Мозелю. – Майор посмотрел на стакан с пивом и отодвинул его в сторону. – И вдруг завыли сирены, возвещая о том, что летят вражеские бомбардировщики. Со страшным свистом на землю полетели бомбы. Чёрт его знает, кому они предназначались на самом деле, но упали они на наше село… – Майор положил карты на массивный стол и, достав платок, вытер лоб. – Я как угорелый помчался домой, чувствуя, как мой Рыцарский крест бьётся у меня на шее. Прибегаю и вижу: на месте нашего дома – груда развалин.

– А как же люди? – спросил Клювермантель.

– Люди? Всех убило: и родителей, и Агнес, и друзей. Утром мы подобрали их останки и похоронили. Я вернулся на фронт к своим ребятам… С тех пор… Ну что, играем? – Майор громко шлёпнул картон об стол.

В этот момент зазвонил телефон. Начальник штаба торопливо бросил в трубку:

– Шнайдер! «Чёрное»!

Карты полетели на стол, несколько листов упало на пол.

Снаружи доносился рокот тяжёлой артиллерии.

– Сорок! – раздражённо бросил Ноллен.

– Да.

– Сорок шесть.

– Идёт.

– Шестьдесят.

– Да… – пробормотал Брам.

– Восемьдесят.

– Ты, свистун, так всех людей перепугаешь, но только не меня, особенно после Ленинграда и бомбёжки родного села на Мозеле. Когда ты подрастёшь немного, я тебе расскажу историю о том, как я получил «Дубовые листья» и выстрел в голову… Может, даже о «мечах» расскажу. Тогда ты, может быть, хоть что-нибудь поймёшь… – Майор бросил карты на стол. – Запиши мне сотню. Больше играть не могу: нет времени. И вообще знаете ли вы, желторотые, для чего нам нужно время? Для выражения печали? Для того чтобы осознать, что война путает нам все карты? А что такое жизнь? Валяться с девчонкой в постели или напиваться до чёртиков? Люди делятся на две категории: на львов, способных преодолеть любые препятствия, и на говнюков. Будьте довольны, что я вас обоих не причисляю к последним. Подготовь машину к рейсу и подгони её сюда! Жизнь… смех да и только!

– Слушаюсь, господин майор, – козырнул шофёр и выбежал из бункера.

– А ты, Ноллен, посчитай точно, кто кому сколько должен, а завтра утром скажешь мне – хотя подожди, не утром, а в полдень, – что с меня причитается… – Бросив беглый взгляд на дверь, майор крикнул:

– Найдхард!

– Слушаю вас, господин майор. – Капитан подошёл ближе.

– Я сейчас уезжаю в Шлейден. Вполне возможно, что там несколько задержусь.

– Слушаюсь, господин майор. Номер отеля Корна у меня есть.

Дойдя до двери, майор остановился и оглянулся. Капитан застыл по команде «Смирно», подняв вверх руку.

«Хороший парень, возможно, даже сорвиголова, – подумал о нём майор. – Один из тех, на кого можно положиться в любой ситуации, из породы тех, кто ни на минуту не забывает о том, что для достижения победы необходимо бороться. Именно поэтому он сейчас в душе и не одобряет того, что я уезжаю».

«Шлейдеп – небольшой городок, затерявшийся на северных склонах Эйфеля, поросших хвойным лесом, густо присыпанным снегом. Места для дзотов выбраны с учётом конфигурации местности. Сам городок расположен в тылу, за линией немецкой обороны, и защищён от противника бастионами, построенными незадолго до начала войны по приказу предусмотрительного фюрера. По мнению командования вермахта, наступление англичан и американцев должно разбиться об эти укрепления…»

Перо проворно скользило по листу бумаги. На хорошеньком лице корреспондентки застыло недовольное выражение.

«Такой бред может написать любой солдат, – думала она. – Для этого совсем не обязательно быть корреспондентом «Вестдойче беобахтер» и торчать в этой дыре…»

Она посмотрела в окно, за которым виднелся небольшой мостик, а за ним широкая, бегущая к Рейну петля асфальтированного шоссе, прикрытого местами стеной старого леса. Слева шоссе поворачивало к главной линии обороны. Через десяток километров, у домика лесника в Валершейде, что на самой бельгийской границе, дорога кончалась. В южном направлении шоссе шло на Блюменталь, Хелленталь, Рейфершейд, Холлерат. Куда ни посмотри, всюду Западный вал, всюду главная линия обороны.

Получая задание, корреспондентка подумала о том, что наконец сбывается её заветное желание писать и присылать репортажи с переднего края: из дотов, дзотов, из окопов, откуда видны Арденны, занятые войсками противника.

Ей, члену нацистской партии, хотелось побывать у артиллерийских наблюдателей, на передовых постах, но туда её не пускали, отговаривались тем, что это очень опасно, что за её жизнь несут ответственность. Её благодарили за то, что она умеет хранить тайны…

Но Эльвира была не из тех людей, кто может вернуться в редакцию газеты с пустыми руками. Она уселась за телефон и начала названивать различным начальникам, упрашивая их предоставить ей возможность познакомиться с жизнью передовых частей.

Эльвира встала и выпрямилась так, что блузка плотно обтянула грудь. Недостатка в мужчинах здесь не было. Многие из них – только маски, но даже таких начинает трясти, стоит им только увидеть её.

«Война украла у нас много ночей», – подумала Эльвира и, посмотрев в зеркало, увидела свои длинные тёмно-каштановые волосы, спадающие на плечи. Она провела косметическим карандашом по полным губам, по тут же слизала краску кончиком языка. Улыбнулась сама себе, вспомнила фразу: «Немецкие женщины не красятся!» Её голубые глаза ещё раз скользнули по отражению в зеркале. Затем она надела жакет из шкуры белого медведя. Эльвира тайно надеялась встретить здесь мужчину, о котором она мечтала, героя своей мечты.

Когда она спустилась в винный погребок, у противоположной стены какой-то офицер снял серый непромокаемый плащ и, повесив его на вешалку, повернулся.

Эльвира обомлела. Перед ней стоял майор с энергичным, почти строгим лицом, и на шее у него красовался Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами. Когда она проходила мимо майора, он окинул её холодным взглядом. Дверь за Эльвирой тихо затворилась.

Разрывы американских снарядов средней артиллерии один за другим вспарывали тишину, царившую в Шлейденской долине.

Майор Брам внимательно прислушался к разрывам, стараясь определить, где именно легли снаряды. Рядом с ним лежала молодая женщина. Как ни странно, она была спокойна, об этом свидетельствовало её размеренное дыхание.

Это была ещё одна полная загадочности ночь, которую майор провёл в этой комнате с Урсулой Хальваг.

Урсула, русоголовая миловидная женщина с глазами мадонны, работала в Шлейдене, в военном госпитале, медицинской сестрой. Она проходила, гордая и недоступная, среди длинного ряда кроватей, на которых лежали или сидели раненые, и не обращала никакого внимания на их удивлённые и жаркие взгляды. Они для неё не существовали: у неё был он, майор Брам. Урсуле казалось, что она создана для него. К такому мнению она пришла с первого же дня их знакомства. А потом с пен случилось нечто неожиданное.

Брам вспомнил, как это было. В глазах Урсулы отражалось пламя свечи, стоящей на ночном столике. Она по самый подбородок натянула на себя одеяло и тихо прошептала:

– Я люблю тебя, Сепп. – Голос её был тих и спокоен. – Только я больше не свободна, я вышла замуж…

Несколько секунд он ничего не понимал.

– Но я люблю тебя, люблю по-прежнему… – увлечённо повторяла она, а затем рассказала, как в начале сорок второго года стала женой капитана Бодо Хальвага. Сказала, что это был брак по любви. Но Брама она тоже любит, не может устоять перед ним. Сепп Брамм задумался; «Неужели она на самом деле любит меня? Или, быть может, ей просто льстит, находиться, рядом с офицером, имеющим такие высокие награда? Откуда только у неё столько силы, твёрдости и хладнокровия? А люблю ли я её? Или она для меня не больше чем замена погибшей Агнес?»

И вновь воспоминания нахлынули на Брама. В первый раз он увидел Урсулу немного более двух недель назад. Она понравилась ему, эта симпатичная порядочная молодая женщина. Однажды вечером она под руку с ним вошла в свою комнату. Вид у неё был задумчивый, даже немножко отсутствующий.

Майор обращался с Урсулой с непривычной для него нежностью и предупредительностью. В её присутствии Сепп переставал вспоминать свою прежнюю жизнь.

А теперь этот удар. Она любит своего мужа, капитана-фронтовика, который, как она сама рассказала, командует батальоном. Разбить семью? Такое в жизни бывает. Но связаться с женой товарища? Это противоречит кодексу офицерской чести.

Однако, несмотря на угрызения совести, Сепп чувствовал, что он не в силах порвать с Урсулой. Он решил, если понадобится, всё взять на себя и только в крайнем случае пойти на строгие меры.

Однако сама Урсула никак не могла отважиться на столь решительный шаг. Она не могла развестись со своим мужем, считая, что двухнедельный роман с Брамом ещё не основание для разрыва с мужем.

Снаружи усиливался грохот артиллерийской канонады. Немецкая артиллерия, в свою очередь, тоже открыла огонь. Найдхард с этим справился. По сведениям их разведки, в этом квадрате никак нельзя было опасаться сюрпризов со стороны американцев. Сегодня ночью должны были прибыть новые артиллерийские части, снятые из Венгрии, и с ними вместе подполковник Кисинген.

Майор Брам знал его ещё по военному училищу, где Кисинген тогда преподавал. В то время это был живой и подвижный молодой человек. Несколько позже он перешёл в артиллерию – то ли потому, что в этом роде войск было больше шансов остаться в живых, то ли потому, что здесь можно было скорее сделать карьеру. И это Кисингену удалось: он уже ходил в подполковниках, в то время как Брам, несмотря на свой Рыцарский крест, всё ещё оставался майором.

«Плевал я на золотую звезду подполковника и большее жалованье, – подумал майор. – Выше головы не прыгнешь. Наверное, снова пойдёт снег: ветер опять дует в самое окно».

Урсула тихо вздыхает во сне. Сеппу захотелось погладить Урсулу по волосам, но он побоялся разбудить её.

Он осторожно приподнялся и, сев на постели, медленно приблизил своё лицо к лицу спящей Урсулы.

В замке со скрипом повернулся ключ. Дверь отворилась, и комнату залил свет. Майор как сидел на кровати, так и застыл. Молодая женщина, лежавшая рядом с ним, проснулась и испугалась. Она ничего не понимала со сна. На одном из стульев валялись её вещи, на другом лежала форма майора с орденом, портупея и кобура.

В дверях застыла корреспондентка «Вестдойче беобахтер» Эльвира Май.

– О!.. Прошу прощения… Я, кажется, ошиблась дверью.

Рука её потянулась к выключателю, и через секунду в комнате снова воцарилась темнота. За окном по-прежнему завывал ветер. Он дул со стороны сторожки лесника, справа и слева от которой притаились замаскированные укрепления, перекрывающие шоссе, ведущее в долину.

Урсула лежала неподвижно. На её шее учащённо билась жилка. Урсула сильно перепугалась.

«Кто знает, что может взбрести в голову этой журналистке? – думала Урсула. – Вдруг ей неизвестно почему захочется уведомить об увиденном моего супруга, адрес которого без особого труда можно узнать у администратора отеля, и тогда мне придётся плохо».

– Непонятно, почему я не оставил ключ в замочной скважине? – Голос майора прозвучал довольно громко, но спокойно.

Сепп протянул руку и погладил Урсулу по лицу, затем рука соскользнула на шею, спустилась на плечи, а затем и на грудь женщины, но Урсула даже не пошевелилась.

Майор включил ночник и, увидев бледное и испуганное лицо Урсулы, начал целовать её, чтобы хоть немного успокоить. Но тут он почувствовал, что Урсула не отвечает на его поцелуи и что ему вряд ли удастся снять с неё то нервное напряжение, которое её охватило.

– Она нас совсем не знает и вполне может принять тебя за мою жену.

Урсула замотала головой:

– Она меня уже не раз видела в платье медсестры, так что установить, кто я такая, ей будет вовсе не трудно.

– А почему она должна тобой заинтересоваться? – спросил Сепп, пожимая плечами.

– Ты, видимо, прав, Сепп. Я просто-напросто нервничаю и, возможно, преувеличиваю опасность. – Урсула подставила майору губы.

Сепп погасил свет. Он вспомнил, что видел эту женщину в меховой шубке у входа в отель.

«Какая глупая случайность! И нужно же было ей ошибиться дверью», – подумал майор, лениво зевая. Стрелки на часах показывали четыре часа с несколькими минутами.

Зазвонил телефон, звонок был каким-то дребезжащим. Майор подскочил на постели и, невольно выругавшись про себя, произнёс:

– Да, слушаю.

– Говорит капитан Найдхард! – послышалось в трубке.

– Брам слушает. Что нового, Найдхард?

– Я вас почти совсем не слышу, господин майор!

– Я вас слушаю, Найдхард! Что случилось?

– Американцы силой до роты при поддержке огня артиллерии атаковали группу Мандлера.

– Группу Мандлера атаковали янки? – Майор включи.! свет и вытащил из планшета топографическую карту.

– Так точно. Мы их отбросили контратакой, двое наших убиты.

– А как обстоят дела в восьмой роте?

– Шесть убитых и трое пропавших без вести.

Майор закусил губу. Он понял, что это не что иное, как разведка боем.

– Генерал Круземарк просил вас позвоните ему. Он хочет поговорить с вами.

– А вы доложили генералу о том, где я нахожусь?

– Я вас снова не слышу, господин майор!

– Я вас спрашиваю, вы сказали генералу Круземарку о том, что я в Шлейдене?! – заорал в трубку майор.

– Разумеется, нет.

– Ну слава богу!

– Что я должен доложить о том, где вы находитесь, господин майор?

– В тылу… Буду через час…

– Слушаюсь, господин майор!

Брам потушил свет. Он представил себе физиономию Найдхарда, когда тот докладывает начальству неправду, чего сам он, Брам, не одобряет. Однако в основных вопросах у капитана и майора никаких разногласий не было, так как каждый из них был готов сложить свою голову за дело фюрера и за то, чтобы жила и процветала великая Германия.

– Неприятная история, Урсула. Стоило мне только уехать из полка, как янки сразу же начали дурить.

– А генерал заметил, что ты без его разрешения… – испуганно начала Урсула.

– Это не самое важное, – почти спокойно произнёс майор.

– Ты должен немедленно ехать в полк, Сепп.

Майор был доволен тем, что всё так уладилось. Он быстро оделся, а уходя, сказал:

– Сегодня вечером я буду ехать мимо и загляну к тебе, чтобы ты не беспокоилась.

Открытый «фольксваген» послушно рванулся с места. Брам сразу же свернул на дорогу, которая вела в Валершейд. Это был один из известных пунктов линии Зигфрида.

В голову майора лезли самые различные мысли.

«Я прикажу построить все сооружения Западного вала руками ополчения. Сам вал будет построен так, что в первой линии будут находиться противотанковые препятствия. Мероприятия по созданию зоны разрушения уже проводятся…»

Брам и сам не знал, почему ему сейчас пришли в голову слова фюрера, которые тот произнёс ещё в августе. Чтобы отогнать от себя навязчивую мысль, Брам потряс головой.

Внезапно задние колёса машины занесло чуть вправо. Дорога скована гололёдом.

«Западный вал – какой анахронизм! До тридцать девятого года он ещё представлял какую-то угрозу стратегическим концепциям Запада. Милое время! А сегодня? Если янки будут наступать так же, как это делают русские, беды не миновать. Почему, спрашивается, народногренадерские дивизии, только что сформированные в Венгрии, не брошены туда, где они нужнее всего, где дорог каждый человек, а посланы сюда? Что-то непонятно».

С потушенными фарами машина майора проехала через Шенесейфен. Правее сторожки лесника по ночному небу то и дело проносились трассирующие пули. Фронт вроде бы притих, но в то же время в любой момент воюющие стороны были готовы к прыжку друг на друга.

У Брама было такое ощущение, будто на него надвигается что-то нехорошее, страшное.

Пятого сентября генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, оторванный от войск во время вторжения англичан и американцев, вновь был назначен главнокомандующим группой армий «Запад». Командующий группой армий «Б» генерал-фельдмаршал Модель, находившийся в подчинении у Рундштедта, придерживался точки зрения, что все семьдесят четыре гитлеровские дивизии, расположенные от Ла-Манша до границы со Швейцарией, укомплектованы в лучшем случае лишь на одну треть, В рейхе, не стесняясь, шли на импровизации. Поскольку вермахт испытывал недостаток в авиационном бензине и самолётах, Геринг собрал в одну кучу лётчиков, которые по той или иной причине не летали, десантников, рабочих военных заводов, выздоровевших и обслуживающий персонал ложных аэродромов, что в общей сложности составило ровно тридцать тысяч человек. Гитлер назвал этот разношёрстный сброд 1-й парашютно-десантной армией, назначив командовать ею генерал-полковника авиации Курта Штудента. Вскоре пал Антверпен, что позволило союзникам русских высвободить значительную часть войск для продолжения наступления к границам Германии.

Английский фельдмаршал Монтгомери предложил верховному главнокомандующему союзными экспедиционными силами в Северо-Западной Европе генералу Дуайту Эйзенхауэру нанести мощный удар в направлении Берлина через Рурскую область. Однако Эйзенхауэр находился в тот момент на западном побережье полуострова Котантен, то есть почти в семистах километрах от бельгийской границы и, следовательно, довольно далеко от района военных действий. Кроме всего прочего Эйзенхауэр был противником организации такого наступления, которое соответствовало намерениям Черчилля, именно поэтому он настаивал на своей точке зрения, сводившейся к овладению Руром и Сааром путём наступления на широком фронте.

Несколько недель Гитлер не расставался с мыслью о нанесении ответного удара противнику на Западном фронте. Начальник штаба оперативного руководства ОКБ генерал-полковник Йодль прекрасно знал об этом и шестого сентября посоветовал фюреру назначить это контрнаступление не ранее чем на первое ноября.

Гитлер приказал сформировать 6-ю танковую армию СС. В душе он всё ещё лелеял мечту разъединить англичан и американцев и, используя политические разногласия между союзниками и русскими, подорвать антигитлеровскую коалицию.

Однако Эйзенхауэр и Монтгомери смешали фюреру все его карты. В воскресенье семнадцатого сентября в полдень, воспользовавшись установившейся хорошей погодой, в небо поднялись тысячи транспортных самолётов и пятьсот планеров, которые взяли курс на Голландию. Эту операцию с воздуха прикрывали тысяча триста сорок истребителей. Впервые за весь период второй мировой войны удалось провести такую крупную десантную операцию, высадив одну английскую и две американские дивизии, в задачу которых входил захват территории и мостов через Маас, Ваал, Нижний Рейн, с тем чтобы обеспечить проход танковых колонн в северном направлении.

Немцам удалось сбить один планер. В этом месте по чистой случайности как раз находились фельдмаршал Модель и генерал-полковник Штудент, которым и были доставлены все сведения о десантной операции.

Спустя неделю основная масса десантированных частей была разрознена танковым корпусом СС. 6450 человек попали в плен.

2-я английская армия с боями пробила коридор на Неймеген и, заменив остатки разбитых десантников, перешла к обороне, похоронив на время все надежды на проведение стратегической наступательной операции на территории Нижнего Рейна и Рурской области.

Успех укрепил Гитлера в решении провести контрнаступление по плану, разработанному ОКВ.

Одиннадцатого октября Йодель доложил фюреру проект плана операции, закодированного под названием «Вахта на Рейне», а спустя трое суток план уже был утверждён.

В это же время в Думбартон-Оксе встретились представители СССР, Китая, США и Великобритании и договорились о создании Организации Объединённых Наций с целью сплочения в ближайшем будущем народов мира.

В Москве Сталин, Черчилль и посол США в СССР Гарриман, представленный в качестве наблюдателя, совещались об устройстве мира в Европе, который наступит после разгрома гитлеровской Германии…

Эльвира Май, полуодетая, видела перед зеркалом. Стена, отделявшая комнату от соседних помещений, была тонка, и каждое слово, сказанное майором, было ей настолько хорошо слышно, что его высказывания можно было без труда застенографировать. У неё создалось впечатление, что судьба улыбнулась ей, шепнув волшебное слово, которое устраняло с пути все препятствия. Выходит, этот майор, по фамилии Брам, покинул свой пост на фронте, чтобы заняться любовью с хорошенькой женщиной. Используя своё служебное положение, он вынудил своего начальника штаба наврать командиру дивизии в чине генерала, сказав, что он находится в тылах. И теперь от неё, Эльвиры, зависит, узнает генерал правду или нет. Ей ещё никогда не приходилось заставать кавалера Рыцарского креста с дамой в недвусмысленной ситуации.

Эльвира усмехнулась, глядя на своё отражение в зеркале. Она решила сегодня вечером перехватить майора Брама. И вот что она ему скажет: «Надеюсь, господин майор найдёт для меня несколько минут свободного времени. Я хотела бы завтра утром побывать в передовых подразделениях вашего полка. Пришлите за мной в семь тридцать свою машину!» Если же он заупрямится, она нанесёт по нему оглушающий удар, заявив, что является обладательницей магнитофонного ролика, на котором записан разговор майора с любовницей. Короче говоря, или он сразу же согласится оказать ей маленькую любезность, или же…

Эльвира не сразу поняла, что за музыка вдруг зазвучала в её радиоприёмнике. Неужели это солдатская радиостанция Кале? Вслед за музыкой было передано сообщение о Белграде: двадцатого октября югославская столица была взята совместными усилиями югославских партизан и частей Советской Армии. Правда, диктор неизвестной радиостанции сказал не «взята», а «освобождена». Затем снова зазвучала музыка.

В редакцию «Вестдойче беобахтер» Эльвира написала письмо и вложила в большой конверт маленький конвертик с плоской коробочкой. На нём было написано: «Строго секретно. Хранить в сейфе в запечатанном виде. Вскрыть в том случае, если со мной что-нибудь произойдёт. Эльвира Май».