Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Глава шестнадцатая

Как снег на голову, заявился двадцатого декабря задолго до рассвета фельдмаршал Монтгомери в штаб-квартиру 1-й американской армии, которая в то утро как раз должна была начать наступление и тем самым восстановить хоть в какой-то степени моральный дух своих солдат. За несколько часов до этого визита английский фельдмаршал вызвал к себе на совещание командующих всех союзных войск, соединения и части которых действовали в районе севернее прорыва противника. На этом совещании он твёрдо заявил, что тот, кто намеревается одержать более или менее крупную победу, в первую очередь должен навести строгий порядок в собственных войсках. Далее он сказал, что сейчас нужно думать не о наступлении, а о том, как бы поскорее вывести все войска, которые под Сен-Витом попали в большой «карман», для чего необходимо образовать довольно широкий коридор, так как фронт быстро сокращается.

Сказав всё это, фельдмаршал натянул на голову берет, надел маскировочную куртку, какую обычно носят десантники, и поехал дальше объезжать фронт и успокаивать войска.

Тем временем две народно-гренадерские дивизии, бригада из личной охраны фюрера и свежие танковые дивизии СС закончили полное окружение Сен-Вита.

Битва под Арденнами графически имела форму клина, а Сен-Вит был, если так можно выразиться, клином в клин, который с северо-запада врезался в позиции группы армий «Б».

Вечером двадцать первого декабря в трёх местах была прорвана линия фронта обороняющихся. В густой пелене снега бесконечно шли колонны немецких солдат, ехали танки, громыхали пушки. Горящие дома освещали место, по которому вела огонь гитлеровская артиллерия.

Американские войска, уповавшие на то, что им быстро удастся расправиться с противником, в результате медлительности и нерешительности своего военного командования были сметены ударными дивизиями Рундштедта. Картина была столь безотрадной, что её не смогли измелить даже героические поступки отдельных солдат.

В полночь город Сен-Вит пал.

Двадцатого декабря важный пункт коммуникаций Бастонь превратился в кипящий котёл на южном участке фронта. Здесь действовала 101-я воздушно-десантная дивизия под командованием бригадного генерала Маколифа. Генерал даже не помышлял об отходе, считая, что три танковые дивизии генерала Мантейфеля так или иначе уничтожат его дивизию. Он обратился к своим солдатам с обращением, в котором попытался приободрить их.

Попрощавшись с командиром корпуса, генерал по единственной ещё не перерезанной противником дороге поехал в почти полностью окружённый город. А спустя несколько минут и эта дорога была перерезана гитлеровскими «тиграми». Кольцо окружения вокруг Бает они замкнулось.

Между тем температура катастрофически быстро падала. С неба валил густой снег. Маколиф принял на себя командование всеми войсками, оказавшимися в кольце.

В условиях полного окружения начался бой. Когда рассвело, десантники увидели на восточной окраине города множество трупов гитлеровских солдат, павших во время наступления. Основная же масса солдат учебной танковой дивизии, не встретив упорного сопротивления, прошла мимо Бастони и теперь находилась в сорока километрах западнее, то есть на холмах Святого Хуберта.

В это же самое время три дивизии американского генерала Паттона форсированным маршем шли из Люксембурга с целью нанесения удара по левому флангу войск Моделя.

Двадцать второго декабря темп операции «Осенний туман» значительно возрос. Однако общий темп гитлеровского наступления снижали два опорных пункта противника, которыми являлись почти полностью разрушенный Сен-Вит, а на южном участке Бастонь.

Люттвиц выслал к американцам четырёх парламентёров с белым флагом. По приказу майора из учебно-танковой дивизии навстречу парламентёрам вышел капитан медицинской службы, которому один из американских сержантов сказал, что они просят, чтобы их провели к командиру дивизии.

Бригадный генерал внимательно прочёл машинописный текст воззвания, в котором было написано:

«Командирам частей армии США, окружённых в городе Бастони. Военное счастье изменило вам. Части США, находящиеся в Бастони и её окрестностях, окружены крупными танковыми силами Германии. Имеется лишь единственная возможность спасти американские части от полного уничтожения – это добровольная сдача окружённого города. В том случае, если американское командование не примет этого условия, германской артиллерии будет отдан приказ уничтожить окружённую группировку. Открытие артиллерийского огня по городу приведёт, к сожалению, к уничтожению большой части мирного населения, что несовместимо с идеями гуманности, которых до сих придерживались американские власти.

Германское командование».

После короткого раздумья Маколиф написал гитлеровцам следующий ответ: «Германскому командованию. Nuts». И подпись.

«Nuts» в переводе на русский язык означает: «Болтовня».

Арденнское наступление продолжалось уже целую неделю. Командование группы армий «Запад» предприняло новую попытку к вторжению в район Эльзенборна. 12-я танковая дивизия, 3-я танково-гренадерская и три народно-гренадерские дивизии под общим командованием командира 11-го танкового корпуса СС были готовы вступить в бой. Соединение генерал-майора Круземарка, согласно приказу, тоже должно было вступить в бой.

Обер-ефрейтор Эрвин Зеехазе вполголоса ругался по поводу того, что ему никак не дадут спокойно отметить седьмую годовщину его свадьбы.

«Ожидается густой туман». Эта фраза часто встречалась в метеосводках последних дней. Для авиации обеих воюющих сторон это означало нелётную погоду.

Обер-штурмбанфюрер Скорцени, или, как его ещё называли, Человек со шрамом на лице, решил использовать плохую погоду для того, чтобы под прикрытием густого тумана с двух сторон подойти к Малмеди. Головорезы из его 150-й бригады на сей раз действовали как обыкновенный танковый десант, посаженный на танки и самоходные установки.

Справа от него части генерала Дитриха уже в течение нескольких дней пытались в ходе наступательных боёв отыскать наиболее слабое место в обороне противника на линии Эльзенборнских высот. Так, тяжёлые германские танки были пущены на Бютгенбах – один из ключевых пунктов обороны на этом участке. Танки смяли КП и НП противника, разворотили КП батальонов и в нескольких местах прорвали линию обороны. Они пытались было углубиться в прорывы, но были обстреляны и отошли.

Вся надежда оставалась на одного Скорцени.

И тут ветер рассеял туман. Артиллерия 30-й американской дивизии открыла ураганный огонь по 150-й бригаде. Человеку со шрамом на лице ничего не оставалось, как обратиться в позорное бегство.

«Вот уже трое суток подряд я не могу позволить себе раздеться и поспать», – думал майор Брам, с трудом натягивая на ногу правый сапог, но распухшая нога никак не лезла в сапог. Брам зло выругался. Сапог он в конце концов натянул. Вставая, майор задел головой полог палатки, и за шиворот ему посыпался снег.

Найдхард, кое-как примостившись на каком-то узле, названивал по телефону. Он поддерживал связь с начальниками штабов двух батальонов и командиром взвода противопехотных пушек. Потери в людях были страшными: из строя выбыло до сорока процентов личного состава.

– Прошу сверить часы! – кричал в трубку Найдхард. – Сейчас «X» минус сто двадцать?

«Сейчас семь часов, – подумал майор Брам. – Ровно в девять начнётся наступление. Двадцать второе декабря. Пятница, а в такой день, согласно истории, пруссакам ещё никогда не улыбалось счастье».

– Что нового, Найдхард? – громко спросил майор у начальника штаба.

– Двое убитых, одиннадцать раненых – такова жертва беспокоящему огню вражеской артиллерии.

– Изменения у противника?

– Пока ничего не докладывали.

– В отношении наступления всё ясно?

– Из рот доложили о полной готовности.

– Особая штука заключается в том, – голос Брама пополз вверх, – что нам приказано при любых обстоятельствах удерживать левый фланг с войсками СС, а это значит, что даже в том случае, если нам придётся пойти на отрыв от соседа справа.

– У нас на левом фланге четыре роты, и притом самые лучшие.

– А выдвинутый вперёд артиллерийский НП?

– Наблюдатель уже на месте. Его рация вступила в связь с лейтенантом Гармсом.

– Я буду находиться на участке второго батальона. Если что случится, я там.

– Слушаюсь, господин майор.

– И держите со мной постоянную связь. Включайте связь, а ко мне в батальон вышлите резерв.

– Берегите себя, господин майор.

Брам махнул рукой и вылез из землянки наружу.

– Надо было бы хоть сухарей пожевать, – тихо сказал он сам себе.

На опушке густого елового леса окопались офицеры его штаба. В полукилометре севернее, на противоположной опушке леса, расположился батальонный командный пункт, перед которым находились довольно слабенькие заграждения.

Действующая левее полка майора Брама 12-я танковая дивизия СC должна была наносить главный удар по населённому пункту Бютгенбах.

Клювермантель стоял в своём окопчике и, чтобы хоть немного согреться, хлопал себя ладонями по плечам.

– Я сейчас буду готов, господин майор, – сказал он внезапно появившемуся Браму.

– Будешь наводить лоск дома, а здесь для тебя и другие дела найдутся. Ползи-ка лучше в окоп к Найдхарду и будь у него под рукой.

– Слушаюсь!

Брам поднял воротник своего серого, видавшего виды кожаного пальто и пошёл дальше, стараясь не потерять красный телефонный провод из поля зрения. Путь его на КП второго батальона лежал через молодой ельник.

«Вот и настала для меня чёрная пятница, – подумал майор. – Я даже сам себе ничем не могу помочь».

Погода, к сожалению, улучшилась, и вскоре раздалось гудение первых американских самолётов.

На берегах Эльбы два дня назад началось строительство оборонительного рубежа.

«При хорошей погоде самолёты американцев нагрянут на дивизию Круземарка как снег с ясного неба», – подумал майор.

При одном воспоминании о генерале Круземарке Браму стало нехорошо. Майор вспомнил, как позавчера генерал вызвал его к себе.

– Мой дорогой Брам, – сказал ему Круземарк. – Наши успехи, в кавычках, разумеется, – хуже некуда. Без ваших солдат янки, возможно, и сегодня не оторвут зада от земли.

«Высокая оценка», – усмехнулся про себя майор.

Генерал то вставлял в глаз монокль, то вынимал его. Наконец он улыбнулся вымученной улыбкой и сказал:

– Всё это мелочи, настоящая же причина, которая побудила меня увидеть вас, – это, разумеется, секретные бумаги, списки агентов в радиусе боевых действий и тому подобное. Моя незначительная персона, как и ваша, майор, упомянута в одном из списков. – Генерал обнажил жёлтые зубы. – Скажите, что вы лично думаете по данному поводу? Как сюда попали эти бумаги? И разумеется, для кого, они, по вашему мнению, предназначены?

Майор не заставил генерала долго ждать ответа. Он сказал:

– Сначала я было подумал о том, что Альтдерфер и Линдеман чего-то не поделили. Теперь я уверен, что следует искать другую фигуру.

– Дружище Брам, стрелял-то Линдеман!

– Линдеман никак не мог, стоя справа от Альтдерфера, попасть ему в левый висок.

– Чепуха, ничего-то вы не можете себе представить!

– Я редко разрешаю себе фантазировать, – слегка обиделся майор Брам. – Позволю, однако, напомнить вам, господин генерал: как-то я сказал, что приказ командования от семнадцатого декабря атаковать противника без поддержки танков является, по сути дела, пустой затеей, не так ли? Не кто иной, как я, говорил вам и о том, что не меньшей глупостью является и идея наступления на Эльзенборнские высоты…

Командиру дивизии не понравились эти слова майора Брама, и он резко оборвал его:

– Я запрещаю вам делать подобные упрёки в адрес нашего командования!

– У меня в полку всего лишь сорок процентов личного состава. Остальные сложили свои головы из-за неквалифицированного руководства войсками. Господин генерал, у вас есть ещё какие-либо распоряжения для меня?

Круземарку нечего было сказать майору.

Брам разозлился на самого себя:

«Какой же я осёл! Не мог подипломатичнее поговорить с генералом. В один прекрасный день главный редактор «Вестдойче беобахтер» пришлёт свои бумаги генералу, и если тот будет хорошо относиться ко мне, то моё положение окажется не таким тяжёлым. А так? Круземарк зашлёт меня в какую-нибудь дыру».

Наблюдатель проводил майора на КП батальона.

Когда обер-ефрейтор Розе в семь утра разбудил вахтмайстера Мопзе, тот сразу же понял, в чём дело. Другой радист, по фамилии Линбург, сидел у рации и храпел в микрофон. Под табуреткой у него стояли две пустые бутылки из-под водки.

Когда же вахтмайстер набрал в лёгкие побольше воздуху, чтобы что-то сказать, в бункер связистов заглянул лейтенант Гармс и сразу же понял, что здесь происходит.

– Ну, голубчик, попался! А ведь вам придётся не только поддерживать связь, но ещё и стрелять!

– Я готов, господин лейтенант! – поспешил доложить Розе.

– Я вижу, что ты уже готов. Связь есть?

Монзе взял у штабс-ефрейтора Линбурга наушники, а тот, не поняв сразу, в чём дело, вскочил как ужаленный и механически доложил:

– Никаких особых происшествий не произошло!

– Придётся мне всех вас отдать под военный трибунал, – пробормотал Гармс. – Какое безобразие! Напиться перед самым наступлением!

– Говорив «Заячий хвост два», вас слышу, приём! – доложили в этот момент с батареи.

Монзе с облегчением вздохнул и спросил:

– К открытию огня готовы? Приём.

– Пусть ждут команды! – бросил лейтенант и пошёл на НП роты, который находился по соседству.

Монзе выматерил обоих связистов:

– С вами, идиоты, ни за что пропадёшь! – И начал смотреть документацию, а затем, взяв бинокль, стал внимательно осматривать местность, которая лежала перед ним. Однако американцев он не заметил.

Ровно в девять часов дивизионная артиллерия гитлеровцев открыла ураганный огонь по целям, находившимся на переднем крае. Миномёты вели огонь по Бютгенбаху и другим опорным пунктам противника в районе Эльзенборна. Корпусная артиллерия вела сосредоточенный огонь по скоплениям войск противника и огневым позициям вражеской артиллерии на участке от Малмеди до Моншау. Противотанковые пушки вели огонь по уничтожению уже обнаруженных наблюдательных пунктов противника и выдвинутых вперёд танков «шерман». В воздухе стояла пороховая гарь, то тут, то там начались пожары.

Противник почти не реагировал на обстрел. Лишь одна американская батарея тяжёлой артиллерии произвела по три выстрела, но все снаряды легли в стороне от цели.

Когда артиллерия утихла, вперёд рванулись «тигры» и «пантеры». Они двигались по направлению к Бютгенбаху, а следом за ними – бронетранспортёры с пехотой.

А позади них шла пехота в маскхалатах. Строчили станковые пулемёты.

Гармс снова появился в проёме двери бункера, где располагались связисты.

– Майор Брам идёт сюда, – предупредил он. – Будьте внимательны, Монзе, а то он вам покажет! Имейте в виду, что ваша судьба находится в ваших руках!

– А вы что будете делать, господин лейтенант?

– Постараюсь приблизить нашу победу. На этот раз, кажется, удастся. Пока что моя рота серьёзного сопротивления не встретила. КП батальона переместится сюда.

Монзе не знал, чего ему больше бояться: начавшегося наступления или прихода майора Брама. Наконец он решился:

– Я иду с вами.

Пока Розе приводил себя в порядок, Линбург проверял рацию, Угроза лейтенанта отдать его под военный трибунал напугала Линбурга.

– Передайте: подготовиться к смене позиций! Пусть держат постоянную связь с нами! – И, повернувшись к связисту, Гармс добавил: – Не забудьте взять с собой панцерфаусты!

После этого лейтенант вместе с Монзе пошёл к пехоте. Артиллерия 99-й американской дивизии вела огонь по позициям гитлеровцев и заставила их залечь в снег.

Лейтенант и Монзе пристроились в одной из воронок. Неподалёку от них лежал лейтенант Гармс.

– Держать левее! – крикнул он.

Командиры взводов взмахом рук дали знать, что поняли приказ своего командира. В полутора километрах от них находился Бютгенбах.

Пятнадцать «тигров» и «пантер» обстреливали американские тылы.

Прорыв, который удалось совершить гитлеровцам, превратился в огромную дыру, в которую устремились танки и самоходные орудия. Ширина прорыва местами доходила до тысячи метров.

– Эй, Монзе! Сегодня мы на правильном пути! – довольный, крикнул ему лейтенант. – Ползи ко мне поближе. Пусть ваши артиллеристы поддадут побольше жару! – И пополз к своим пехотинцам.

– Ребята! Жарьте вовсю! – прохрипел Монзе в телефонную трубку. Нервы были напряжены. Ему казалось, что его самого вот-вот может разорвать снарядом.

Линбург не сразу сообразил, что происходит вокруг. Бой продолжался, и страх не только не проходил, но даже рос.

Розе обиженно жаловался на то, что ему кроме тяжёлой рации придётся ещё тащить панцерфауст.

Монзе рывком забрал у него рацию и попробовал выйти на связь, но в хаосе нескольких десятков немецких и американских радиостанций никак не мог отыскать «Заячий хвост». Тут только он заметил, что, несмотря на мороз, ему жарко.

– Всё ещё не настроился? – Гармс явно нервничал. – Моя связь функционирует нормально. Но мне срочно нужна артиллерийская поддержка, иначе я не смогу продвинуться вперёд! Давай связь с ОП!

Монзе сердился сам на себя, сетовал на изменчивость военного счастья.

«Несколько часов назад они готовы была носить меня на руках, – думал он, – а всё потому, что я навёл их на американскую колонну. Навёл, потому что у меня была связь с НП. А сейчас, когда связи неизвестно почему нет, меня можно обзывать последним дерьмом».

Неожиданно смолкла артиллерия и наступила звенящая тишина.

– Ну, господа, – раздался вдруг высокий голос майора Брама, – чем мы с вами помогли сегодняшнему наступлению?

– Рота держит связь с левым соседом, там эсэсовцы. Правда, на правом фланге нам пока ещё не удалось выбить американцев из их окопов! – доложил майору лейтенант, удивлённый тем, что командир полка появился в боевых порядках его роты, да ещё в сопровождении единственного связного.

– Долго они там не задержатся, скоро им «тигры» сядут на горло, – сказал Брам и подумал о том, что уже одиннадцать часов.

Между тем американская артиллерия открыла огонь по полосе прорыва. Снова ответила огнём пехота.

– Связь с ОП есть? – весело спросил майор, давая выход своему хорошему настроению.

Передовой артиллерийский наблюдатель, крепко сжав губы, молча покачал головой.

– Вас, паршивых артиллеристов, господь бог создал не в одночасье! – бросил майор. Хорошего настроения как не бывало.

– Не нас, а наши рации, – ответил Монзе.

Брам покачал головой и пошёл к выходу, крикнув на ходу Гармсу:

– Немедленно установите связь с Найдхардом!

Из окопа майор даже без бинокля заметил оживление на позициях американцев и понял, что они готовятся к контрнаступлению. Из-за холмов то тут, то там появлялись небольшие дымки: это танкисты противника прогревали моторы.

Майор снова бросился к связистам:

– Пусть Найдхард немедленно передаст Кисингену, чтобы тот поставил заградительный огонь перед Бютгенбахом! Иначе все наши усилия пойдут коту под хвост!

Найдхард на связь не вышел. В это время он по приказу майора руководил сменой ОП, так как атака на Бютгенбах, по его мнению, удалась. Клювермантель тоже не отвечал на вызовы, так как его КП был разбит снарядом тяжёлой американской артиллерии.

– Вперёд, господа, все вперёд! – скомандовал Брам. – Будем до последнего отстаивать наши позиции! Настал самый важный момент! – Майор забрал у Гармса автомат. – Попытайтесь хоть по своему телефону связаться с артиллерией! – крикнул он и, не оглядываясь, пошёл вперёд. Солдаты роты молча последовали за ним.

– Розе, попытайтесь ещё раз связаться с КП, – распорядился Монзе и вытолкнул всё ещё не совсем пришедшего в себя Линбурга на воздух. – Иди впереди меня, чёрт бы тебя побрал! – зашипел он на связиста.

Штабс-ефрейтор затрепетал от страха.

Бой тем временем шёл на северной окраине Бютгенбаха. Повсюду слышался автомобильный треск, взрывы ручных гранат и фаустпатронов. Кое-где уже завязалась рукопашная схватка.

Браму, по сути дела, пришлось командовать двумя десятками солдат. Это было всё, что осталось от четвёртой роты. Соседи слева, эсэсовцы-танкисты, медленно, но всё же начали отходить.

«Вот и надейся на них, – мелькнуло у майора в голове. – Они только глотки драть горазды».

Брам упал на кучу какого-то хлама. Противник подошёл на расстояние броска ручной гранаты.

«Ну, Сепп, – сказал сам себе майор, – ты должен прорваться!» – И, повернувшись к солдатам, крикнул: – Ребята, прикройте меня огнём! – Вскочив, майор бросился вперёд. Вслед за ним побежал и Монзе, держа в руках панцерфауст.

«В горячие минуты, – подумал Монзе, – вся надежда только на майора».

Майор усмехнулся себе под нос: «Обстановочка мне по вкусу». И вставил в автомат новый магазин. «Через эту улочку ни один не пройдёт!»

Повсюду трещали автоматы.

Брам хорошо понимал, что взятие Кринкельта тесно связано с его именем и его полком. Это признал даже сам Круземарк. Если ему с горсткой людей удастся захватить у американцев этот населённый пункт, то он может считать, что бриллианты к Рыцарскому кресту уже красуются у него на шее.

В самый последний момент Монзе увидел в окошке крестьянского дома темнолицего американца со смоляными ушками. Он целился из базуки. До него было не более тридцати шагов. Монзе хотел было закричать, но не смог. Подняв панцерфауст, он выстрелил в американца, почти не целясь.

Брам успел заметить, как рухнула стена дома, потом он почувствовал сильную боль в глазах, тело отказалось повиноваться ему. Он потерял сознание:..

Когда часы на соборной башне Бютгенбаха показывали полдень, командование группы армий «Запад» отдало приказ, в котором говорилось, что армию Дитриха «не удалось ввести в бой по тактическим и стратегическим соображениям, из-за отсутствия необходимого пространства для развёртывания и обнажения, в случае наступления на Эльзенборнские высоты, правого фланга, плохих метеорологических условий и, наконец, из-за недостаточной подготовки подразделений».

Дитрих приказал расформировать 12-ю танковую дивизию СС, так как её остатки, считал он, бессмысленно обречены на верную смерть. В новой обстановке целесообразно усилить ударный клин, который направлен на Маас.

Пехотинцы, таким образом, будут сидеть перед холмами, которые они не смогут захватить, без всякой поддержки со стороны танков.

В то время как обер-штурмбанфюрер Скорцени предпринимал попытку овладеть Малмеди, оставшиеся в живых десантники, лишённые продовольствия и боеприпасов, разделившись на небольшие группы, через заснеженный лес пробивались в восточном направлении. Они старались поскорее выйти на своих, чтобы не попасть в плен. Кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, он же профессор международного права, подполковник воздушно-десантных войск фон Гейдте разрешил им пробиваться самостоятельно, а сам сел в машину и поехал один в Моншау, где в доме учителя-немца сдался в плен американцам. Сделал он это не без дальнего прицела получить тёпленькое местечко от янки, когда они захватят всю Баварию.

У аппарата находился капитан Найдхард, которого Клазен хотя и плохо, но всё же слышал.

– Что он передал? – нервно спросил у Клазена Виктор Зойферт, новый командир батальона.

– Приказал открыть огонь из всех стволов по северной окраине Бютгенбаха, где янки переходят в контрнаступление.

– Но ведь это уже не наш участок.

– Однако майор Брам с горсткой солдат из четвёртой роты всё ещё находится там, хотя это тоже не его участок. – В голосе Клазена сквозила злая ирония.

Зойферт спова почувствовал, насколько он зависит от этого начальника штаба и как в то же время тот нужен ему, если он хочет утвердиться в новой должности. В душе Зойферт ненавидел обер-лейтенанта за то, что тот насмехался над ним.

Клазен уже готовил данные для огня артиллерии. Спустя несколько минут все восемнадцать стволов были нацелены на северную окраину Бютгенбаха.

«Кто здает, – думал Зойферт, – правильно ли Клазен подготовил данные. Хотя в такой обстановке дело может обернуться так, что можно и славу заработать. Какое свинство, что Монзе до сих пор молчит! Если бы дивизион выслал своего передового наблюдателя прямо к Браму, тогда ещё можно было бы на него рассчитывать. Линдеман оказался самым лучшим». И, отогнав от себя невесёлые мысли, Зойферт скомандовал:

– Линдеман, Зеехазе и обер-канонир Клейнайдам, подготовиться к немедленному выходу на батальонный КП передовыми наблюдателями! Доложите там лично майору Браму! Ну, с богом!

Линдеман надел каску и взял в руки планшет. Выходя из бункера, он столкнулся с несколькими людьми, шинели которых были припорошены снегом. Ими оказались подполковник Кисинген, его порученец и двое солдат охраны с автоматами.

– Эй, Линдеман, куда направился, бестия?

– Назначен передовым артнаблюдателем в четвёртую роту, господин подполковник! Там, говорят, майор Брам оказался в дерь… в поисках, – поправился Линдеман.

Выражение лица у Кисингена сразу же изменилось. С некоторых пор он уже не был уверен в том, что Лин-деман мог убить Альтдерфера. Ключом к разгадке тайны убийства был, разумеется, исчезнувший незнакомец. Конечно, в том, что он исчез, есть и вина Клазена, который, хоть и, случайно, появился на месте происшествия спустя несколько минут после убийства. Единственное, чего Кисинген всё ещё никак не мог простить Линдеману, было то, что тот все секретные бумаги, и прежде всего списки агентов, передал в руки Браму. А ведь командиром артиллерийского полка, в котором служил Линдеман, был он, Кисинген, и уж он сумел бы воспользоваться этими бумагами, и, быть может, даже после окончания войны.

– Ну, тогда мотай и смотри в оба! Может, и на этот раз что-нибудь найдёшь, – произнёс подполковник с усмешкой.

«Это он, видимо, на Альтдерфера намекнул, – мелькнуло в голове у Линдемана. – Но интересно, что за всё это время меня никто не допрашивал и вообще не расспрашивал о том, что произошло, а неизвестность хуже всего».

Капитан Зойферт доложил командиру полка о количестве людей в батальоне, обстановку и меры, которые он принял для отражения контратаки противника.

Подполковник нахмурился. Его раздражал стоявший рядом Клазен с ленточкой Железного креста второго класса в петличке. На этого человека обращал внимание Кисингена сам генерал Круземарк. В данный момент этот обер-лейтенант интересовал подполковника больше всего. Доклад Зойферта не понравился командиру полка.

– Ясно, американцы контратакуют, – лениво зевая, сказал Кисинген, поднимая правую бровь выше обычного. – Мне хорошо известно, что первая американская дивизия готовится к контрнаступлению!

Зойферт попытался сослаться на Найдхарда, который просил помощи

Кисинген с ехидной улыбкой повернулся к Клазену и сказал:

– Давайте мы с вами выйдем на свежий воздух. Капитан Зойферт справится со своими обязанностями один.

«Сейчас, когда Альтдерфера уже нет в живых, Генгенбаха нельзя судить», – вдруг ни с того ни с его подумал Клазен, сам удивившись тому, что ему в голову вдруг пришла такая мысль.

– Я уже давно хочу поговорить с вами, Клазен, – начал Кисинген.

Клазен недоумённо поднял плечи.

– Вы догадываетесь, о чём сейчас пойдёт речь? То, что вы помыкаете капитаном Зойфертом, – это ерунда. То, что вы ставите в неудобное положение меня, тоже но главное. А вот то, что вы делаете генерала предметом насмешек, – это уже непростительно. Своим поведением вы подрываете авторитет вермахта, и в особенности германского офицерского корпуса. Мало того, вы ещё поносите своё начальство. Как вы полагаете, до каких пор всё это может продолжаться?

Клазен снова пожал плечами.

Неожиданно подполковник опомнился: здесь не заседание военного трибунала, а он не судья; сейчас ему положено заниматься организацией наступления, а не читать нотации подчинённым, поэтому он решил незаметно отступить.

– Как только закончатся боевые действия и я освобожусь от дел, я вами займусь как. следует. И я вам обещаю, что распутаю клубок вокруг убийства капитана Альтдерфера, в котором вы сыграли довольно некрасивую роль… – Подполковник махнул рукой и, не попрощавшись, направился в ближайшие тылы.

«Всё, что он мне здесь сказал, не больше чем угроза, которую он, однако, не сможет привести в действие», – подумал обер-лейтенант, но на душе у него было отвратительно.

Линдеман, широко шагая, вышел из полутёмного хвойного леса и пересёк открытую местность, засыпанную снегом, которая лежала перед самым населённым пунктом. Зеехазе, отстав на два-три шага, следовал за ним, словно тень. А шагах в десяти за ними – Клейнайдам, о котором ходила недобрая молва, обвинявшая его в гомосексуализме.

Справа от них тянулось обезображенное разрывами снарядов и мин железнодорожное полотно, которое чуть дальше поворачивало на север, огибая Бютгенбах.

Зеехазе двигался осторожно, подолгу наблюдая за тем, что делается возле близлежащих домов. Однако не похоже, чтобы там были люди. Разве что время от времени то слева, то справа раздавался одиночный винтовочный выстрел.

– Дружище, посмотри-ка вон туда! – Зеехазе ткнул вытянутой рукой в сторону американских палаток, которые выстроились в ровный рядок.

– Может, они сейчас как раз заснули? – заметил Линдеман и молча направился к палаточному лагерю, который казался безлюдным. Кругом ни одной живой души. Земля вокруг палаток вспахана снарядами. Неподалёку от палаток виднелись два джипа, застрявшие в снегу по самые оси колёс. Возле палаток валялись брошенные сапёрные лопатки, стрелковое оружие, предметы обмундирования, пакеты с пайком, консервные банки. Всё это давало основание предполагать, что янки дали дёру.

Линдеман откинул заледеневший полог ближайшей палатки. В ней стояли шесть грубых топчанов, на которых лежали скальные мешки и валялись противомоскитные сетки. Посреди палатки – стол и табурет. Похоже, что тут располагался связист или радист.

На столе стояла большая жестяная банка co сгущённым молоком, в крышке которой были прорезаны две дырки.

Клейнайдам взял банку и стал лить из неё себе в рот сгущёнку.

В этот момент поблизости разорвался снаряд. Руки Клейнайдама дрогнули, сгущёнка полилась вместо рта на лицо, шею и за воротник шинели.

Линдеман не выдержал и впервые за несколько дней громко рассмеялся.

Зеехазе нашёл плитку шоколада, но даже не смог её разломить, так она замёрзла. Лезвие его тесака не брало шоколад. Тогда он пристроил плитку на левое бедро и ударил по ней ножом.

– Так ты себя ранишь, – предупредит его Линдеман. – Смотри-ка, шинель и штаны прорезал.

– У меия ран на теле хватает, подумаешь, одной больше, – пробормотал Зеехазе и положил куски шоколада на стол. Жуя шоколад, он почувствовал, однако, боль в левой ноге. – Жаль, – недовольно буркнул он.