Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Вперёд, только вперёд. Гитлеровские солдаты растерянно встают с земли, бросают оружие и поднимают вверх дрожащие руки. Наступающие уже растеклись между бункерами. Лёгкий юго-западный ветер начал разгонять туман и пороховой дым.

– За мной, товарищи! Вперёд! Не отставать! Быстрей! – Голос Михайлова звучал бодро.

Слева застучал «максим». Спокойно, уверенно, по-хозяйски расходовали пулемётчики ленту. Рвались ручные гранаты. Трещали автоматы. Шум боя усиливался.

«Позиции боевого охранения, минное поле и часть дотов уже остались позади, – подумал Фаренкрог. – Ещё один рывок – и мы выскочим из тумана на свет божий. И я наконец увижу этот город. Как странно, я волнуюсь. Вероятно, потому, что это последний город, во взятии которого я участвую».

Шум боя между тем отодвигался всё дальше налево, перерастая в ожесточённую огневую дуэль.

Михайлов привёл третий взвод в лощину, над которой висел туман.

Атака захлебнулась. Люди зарывались в землю на окраине учебного лагеря, откуда ещё не было видно города.

Когда рассвело, батальоны тяжёлых миномётов выкурили противника из первой траншеи, а артиллерия, открыв огонь по окраине города, помешала прибытию резервов.

И гвардейцы снова поднялись в атаку, их громкое «ура!» разносилось далеко вокруг.

Слушайте, товарищи! – гремел голос Михайлова. – Через десять минут подойдут мотоциклы с колясками, и мы на полной скорости въедем в город!

Фаренкрог подполз к Шехтингу, который лежал около брошенного гитлеровцами штабеля фаустпатронов.

– Ну что, служака, как дела? – с усмешкой спросил он.

– Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, – ответил ему Шехтинг.

Тем временем ветер отогнал в сторону полоску тумана и обнажил несколько зубцов крепостной стены.

Туман ещё больше разошёлся и открыл вид на освещённый утренним солнцем город. Соборы с разрушенными крышами, вокзал около массивной водонапорной башни, кресты и флюгеры. Справа полоска леса. Довольно скучная картина, в которую вносят разнообразие лишь красные кирпичные строения, типичные для Пруссии. В нескольких местах видны столбы дыма разбушевавшихся пожаров.

Немецкий коммунист Фриц Фаренкрог жадно впился взглядом в панораму города. Он пытался освободиться от нахлынувших на него чувств, но это ему не удавалось, как он ни старался. Голос Михайлова вернул его к действительности:

– Приготовиться! По машинам!

Моторы мотоциклов громко трещали. Около Фаренкрога остановился неуклюжий парень и недовольно проворчал:

– Ну давай, Фриц, быстро!

Шехтинг залез в коляску. Фаренкрог устроился на заднем сиденье, зажав под мышкой фаустпатроны.

Ехали быстро. То справа, то слева рвались снаряды, поднимая в воздух ржавую землю и белый искрящийся снег.

Проехали брошенные немцами окопы, проскочили между противотанковыми заграждениями. Сапёры и гвардейцы преодолели огневое сопротивление противника и были, судя по шуму боя, уже в предместьях города.

Мотоциклисты с бешеной скоростью мчались по обледенелой дороге. Внезапно из-за дома о гранитным цоколем вынырнули три «тигра». Расстояние до них было не больше двухсот метров. Ещё мгновение – и выпущенный из пушки первого танка снаряд со страшным свистом пролетел мимо. Второй снаряд, оглушительно разорвавшись, взрывной волной оторвал первый мотоцикл от дороги и поставил его поперёк дороги. Водитель, пытаясь развернуть машину, наскочил на мешки с песком, не справился с рулевым управлением и опрокинул мотоцикл. Шехтинг успел выскочить из коляски.

Прыгнув в кювет, он крикнул:

– Назад! Из поля обстрела танков! И побежал.

Фаренкрог остался лежать на месте.

«Вот шанс разведать что-нибудь», – мелькнула у него в голове мысль. И в тот же миг над ним пролетел очередной снаряд. Фаренкрога обдало дымом и снежной пылью от гусениц мчавшегося на большой скорости танка.

Фаренкрог, собрав всю силу воли, остался лежать, хотя «тигр», лязгая гусеницами, полз на него. Фаренкрог бросился к двум панцерфаустам, которые лежали метрах в пяти от него. Раздался выстрел, и по броне танка поползли языки пламени и клубы чёрного дыма.

Два других «тигра» открыли огонь из пушек.

«Не ввязываться в бой, выполнять свою непосредственную задачу», – вспомнил Фаренкрог указание Тарасенко. – А как бы он сам поступил на моём месте, если бы его товарищам угрожала смертельная опасность?..

Спокойно дышать. Сейчас от этого многое зависит…» Он прицелился из панцерфауста во второй танк.

Огненный шлейф выдал его местонахождение. Фауст-граната полетела в цель. Фаренкрогу казалось, что летит она ужасно долго. Но тут раздался взрыв – и танк заюлил на месте.

Третий «тигр» попятился и открыл огонь из пулемёта.

Метрах в двухстах от обломков Фаренкрог заметил ещё несколько «тигров» и «пантеру», а за ними – солдат противника.

«Теперь прочь отсюда», – решил он.

По другую сторону дороги раскинулись сады. Где-то в середине их находился дом, в котором можно надёжно укрыться, если незаметно туда добраться.

Фаренкрог сначала полз, а затем поднялся и побежал. И вдруг он ощутил удар в грудь. Зашатался, но не упал. А дом совсем близко. Видно, что не осталось ни одного целого оконного стекла, огромные дыры зияли в черепичной крыше, три ступеньки вели к двери.

По-пластунски Фаренкрог подполз к полуоткрытой двери, прислушиваясь, не слышно ли шагов погони. Нет. Глаза начала застилать тьма.

«Бинты! Надо сделать перевязку! – подумал он. – Но на это уйдёт много времени. Это потом… Сейчас самое главное – наблюдать». Он бросил взгляд на часы: 12 часов 50 минут. Одиннадцать фашистских танков рвутся вперёд. «Но не для того ли их пропустили гвардейцы, чтобы потом уничтожить? А где же я сам нахожусь? Я ведь совершенно не знаю города».

Куртка стала мокрой. На правой стороне груди расплылось красное пятно.

«Не стоит расстраиваться. Царапина, чуть позже её залепят пластырем санитары… Как передать Михайлову, что здесь одиннадцать «тигров» и «пантера»? Рации нет. Ничего. Я сам доберусь до Михайлова! Но о засаде танков можно доложить любому командиру части. Я должен! Только где я найду его?..»

Когда Фриц Фаренкрог пришёл в себя, уже стемнело. Стрельба ещё не прекратилась.

«А танки?.. Где они?» Он пристально оглядел площадь. Там стояла полевая кухня, и над ней поднимался пар. Вокруг толклись землисто-серые фигуры с котелками и кружками в руках. Чуть в стороне догорали обломки двух «тигров». «Почему бы мне не сесть на стул?

И вообще почему я не отдохнул на вон той тёмно-голубой плюшевой кушетке? А каменные плиты такие холодные! И дверь скрипит на ветру… Почему за мной никто не приходит? Я сам должен встать!.. Поднять хотя бы голову. Мне нельзя простужаться».

Фриц попробовал подняться, упёршись руками в землю, и не смог сдержать стона. Пополз, отдавая себе команды: «Правую ногу подтянуть, найти опору. Левую следом». Сердце было готово выскочить из груди.

Вскоре Фаренкрог замер: почувствовал, что добрался до порога. Каменные ступеньки охладили жар его щёк и лба.

«Почему оттуда, где стояли «тигры», раздаётся мужской смех? Как бы там ни было, я должен дойти туда! Доложить!.. Но они добродушно улыбнутся и ответят: «Папаша, танки, которые здесь стояли, мы уже сожгли. Можешь посмотреть на их сгоревшие остовы, а ещё лучше выпей немного водки». Пусть смеются, сколько им захочется. Они молоды и сильны, у них горячая кровь. А я должен крепко держаться за жизнь…»

Когда снежные тучи затуманили лунный свет, Фрица Фаренкрога нашли дозорные. Шехтинг закрыл глаза своему другу и заплакал, не стыдясь слёз.

На другой день город был взят советскими войсками.

Глава двадцать четвёртая

27 января в военном дневнике ОКВ появилась такая запись: «Атаки противника в районе действий группы армий «Б» несколько уменьшились». Однако солдаты из дивизии Круземарка не почувствовали облегчения, так как этот и последующие дни они укрывались в своих наспех отрытых окопчиках и часами отражали атаки американских «шерманов».

Когда генерал-майор Круземарк узнал, что последние части танковой дивизии СС вот уже три дня как выведены из района боевых действий, он снова открыто заговорил о дилетантизме высшего командования при проведении арденнского наступления. Но в душе он благодарил бога за то, что будет оказывать «сдерживающее сопротивление» противнику не на Восточном фронте, а на полях Вестфалии. Старый, опытный служака, он за каждым названным в сводке вермахта городом Польши, Восточной Пруссии и Верхней Силезии ясно видел гибель находящихся там войск, котлы и уничтожение попавших в них частей.

– Мы дышим на ладан. Заключительный аккорд прозвучит на Одере, господа! Впрочем, я буду строг, если кто-нибудь из вас начнёт заикаться о поражении… – Произнеся эти слова, Круземарк невольно вспомнил своё соглашение с бригаденфюрером.

Майора Брама всё ещё не нашли. Круземарк, допросив капитана Найдхарда, позвонил майору санитарной службы Квангелю, и тот доложил ему с точностью до минуты, когда Брам покинул его лазарет.

– Майор подробно расспрашивал о ранении господина Зойферта и сразу же намеревался возвратиться в часть, – сообщил генералу Квангель.

Фельдфебель, старший колонны автомашин, вёзших боеприпасы, клялся и божился, что майор въехал в Лосхейм на джипе в хвосте его колонны.

Лишь теперь Круземарк дал ход приказу о присвоении Браму звания «подполковник». «Нужно глядеть в оба и быть особенно бдительным!» – решил генерал.

После того как командир 2-го гренадерского полка выбыл по ранению из строя, Кисинген, как старший по званию среди командиров полков, стал исполнять обязанности начальника оперативного отдела штаба дивизии.

– Завтра мы отойдём к Кринкельту. Там мы знаем каждую тропинку. Так и хочется заползти в старые траншеи. Речь идёт прежде всего об огневых позициях, Кисинген! – Этими словами генерал закончил инструктаж подполковника.

– Конечно. Я тотчас же распоряжусь провести разведку…

Круземарк подхватил монокль.

– Разведку? – переспросил он. – Я вам могу и без неё точно сказать: повсюду снежные сугробы, снарядные гильзы, пустые ящики из-под снарядов и прочий хлам, оставленный нами пять педель назад. Кстати, кто сейчас командует первым дивизионом? – спросил он внезапно.

– Командование осуществляется штабом полка.

Генерал разинул рот от удивления, а затем ехидно спросил:

– Интендантом, что ли?

Подполковник закусил губу.

– Хочу вам заметить, Кисинген, что, когда я командовал полком, такого безобразия у меня не было. У вас что, нет в штабе молодого энергичного офицера?

– Больше чем батареей никто из них командовать не сможет…

– А Клазен? – прервал его генерал. – Он доказал, что у него есть твёрдость характера. Был адъютантом, знает дело и выполнит любой приказ. Кого вам ещё нужно?!

Кисинген совсем смешался.

«Тот самый Клазен, которого обвиняли во многих тёмных делах, жизнь которого, не говоря уже о карьере, висела на волоске, выдвигается самим генералом на должность командира дивизиона?»

– Дружище, у какого командира части есть сегодня хорошие офицеры? Срочно представьте его к присвоению звания «капитан». Надеюсь, вы уже подумали о награждении его Железным крестом за боевые заслуги? Это тот самый стимул, который бетонирует нашу дивизию. Поймите, что, вручив орден, мы заставим его непоколебимо верить в нашу окончательную победу.

«Когда последние судороги этой войны закончатся, мои связи с генералом пригодятся мне. Едва ли Круземарк станет ворошить прошлое», – подумал Кисинген, однако, как младший и по званию, и по должности, в настоящий момент он ничем не мог ответить на унижение, хотя в душе поклялся при подходящем случае отплатить генералу.

Генерал понял, что происходит в душе его подчинённого, и решил сегодня же объявить приказом по дивизии, что командиром 1-го дивизиона назначается обер-лейтенант Клазен. Прощаясь с подполковником, Круземарк холодно улыбался.

Днём позже Клазен вступил во владение командным пунктом, который находился в подвале разрушенного дома, и одновременно получил приказ готовиться к перемещению позиций в тыл. Под вечер ему позвонил Кисинген:

– Послушайте, Клазен, вы отвечаете за то, чтобы без потерь переместить дивизион на новые позиции. Сделать это можно следующим образом: когда первая батарея на новой позиции будет готова открыть огонь, перемещается вторая и подтягивается третья.

– Слушаюсь, господин подполковник.

– И ещё… Сами вы остаётесь на месте и снимаетесь только тогда, когда последнее орудие окажется на расстоянии дальности прямого выстрела. С вами будет отходить группа Найдхарда. Всё.

Клазен улыбнулся. Намерение подполковника воодушевить его этими пустыми фразами не удалось. Вся боевая деятельность теперь будет заключаться в непрерывном артиллерийском обстреле, который парализует волю всё больше и больше.

На землю опустилась ночь. Автомашины с прицепленными к ним орудиями и миномётами двигались мимо руин домов к Кринкельту. За ними по грязи шлёпали группы солдат с панцерфаустами на плечах.

Обер-ефрейтор Розе с шумом ворвался в подвал:

– Пехотинцы свернулись! Разрешите снимать связь?

Клазен кивнул. Клейнайдам поспешно отсоединил телефонный аппарат. Розе потащил рацию к машине, но вскоре вернулся и передал донесение от капитана Найдхарда.

Обер-лейтенант прочитал: «Управление полка начнёт отход в 0 часов 30 мин. До 5 часов оно займёт новые позиции. Противник повсюду подтягивает резервы, а также танки». Ниже указывалось несколько огневых точек на переднем крае. И затем приписка: «Никогда не забывайте, Клазен, что мы справимся со своей задачей! Даже при теперешнем положении. Полагаюсь полностью на вас и ваш дивизион. Чем нас больше бьют, тем сильнее мы становимся!»

– Вы без остановки следуйте к Кринкельту. Там стоит дорожный указатель. Я подожду здесь, пока не пройдёт топобатарея. Мы прибудем на новый командный пункт около четырёх.

– Слушаюсь, господин обер-лейтенант!

Клейнайдам и Розе выскочили из подвала. Через несколько секунд шум мотора машины смолк вдали.

Затрещала старая деревянная перегородка подвала. Время не пощадило и её.

«Ещё вчера мне угрожали от лица старшего начальника, а теперь на меня взвалили ответственность за боеготовность целого дивизиона, – подумал Клазен. – Это противоречит моему убеждению порвать с войной, что я так и не смог сделать из-за отсутствия силы воли. Совершенно ясно, что начальство надеется на мою верность приказу, хотя до сих пор оно держало меня в скотском положении и только кормило обещаниями о повышении в должности и награждении Железным крестом».

– Артиллерийский дивизион сейчас чрезвычайно уязвим, Мюнхоф. Батареи не на ОП, связи со штабом ещё нет.

– В Нормандии смена огневых позиций всегда делалась под прикрытием, но тогда у нас было достаточно снарядов, – ответил Мюнхоф.

– Когда-нибудь у нас не будет и того, что есть сейчас, – пробормотал Клазен и посмотрел на часы. – Топобатарея должна была давным-давно быть здесь. Посмотрите-ка ещё разок.

Вблизи ухали пушки тяжёлой американской артиллерии. Обер-лейтенант внимательно изучал карту, чтобы запомнить маршрут через лес.

Вскоре вернулся Мюнхоф и доложил, что топографов ещё не видно, по на опушке леса, около блиндажей, замочено какое-то движение. Похоже, что это повозки тыловых подразделений, которые готовятся к маршу. С последними словами он положил пакет сухарей на стол и произнёс:

– Угощайтесь, подкрепиться-то надо.

Клазен грыз сухари, занятый своими мыслями.

«Повозки из тыла… – думал он. – Они должны были отправиться по меньшей мере два часа назад».

– Ваши лыжи в порядке? – внезапно спросил он Мюнхофа.

– Надеюсь, что да, господин обер-лейтенант.

Клазен вспомнил, что ему было приказано остаться здесь. «Попросту говоря, это означает оставаться столько, сколько потребуется американцам для того, чтобы превратить меня в труп. Этого вы хотели бы, господин подполковник?»

– Идите, Мюнхоф.

Температура между тем поднялась, ледяной холод последних дней несколько смягчился потоком тёплого воздуха. С ветвей деревьев капала талая вода, и снег становился тёмным.

«Хорошо ещё, что природа наградила меня завидным здоровьем», – подумал обер-лейтенант.

– Подождите. Я сам взгляну на эту пехоту.

Он оттолкнулся палками и покатился по снегу. Автомат больно ударял его в поясницу. Лыжи еле скользили по мокрому снегу. На полпути Клазен остановился, поняв, что промозглая влага зимней ночи действует ему на нервы. Высоко над елями рвались снаряды, осколки срезали верхушки деревьев. Эти разрывы вплетались в усиливающееся завывание ветра.

Клазен обратил внимание на опушку леса, до которой было не более шестидесяти метров. Услыхав шум моторов, он поехал дальше и вдруг замер.

«Танки! Американские танки!»

Он ясно различал белые звёзды на башнях. Очевидно, это был передовой отряд. Только теперь Клазен понял, почему им не встретилась топобатарея.

Клазен осторожно довернулся и, пригнувшись, покатил назад.

Мюнхоф ждал его в тени руин, набросив поверх ватной куртки плащ.

– Поехали, и как можно быстрей, – прошипел Клазен и свернул в просеку, работая изо всех сил палками. Через несколько минут Мюнхоф отстал от него. Он с трудом переводил дыхание, как во время соревнований. Клазен заметил это, остановился:

– Что такое? Почему отстаёшь?

– Я забыл смазать лыжи.

Обер-лейтенант отсоединил крепления и в тот же момент упал на землю. Над обломками просвистело несколько снарядов. Осколки и обломки веток посыпались на них.

– Снимай быстрее свои лыжи и дай их мне!

Мюнхоф недоверчиво посмотрел на Клазена, когда они обменялись лыжами. Обер-лейтенант вскоре понял, что по липкому снегу на несмазанных лыжах он не проедет и двух километров. Пот лил с него ручьём. Мускулы сводило от напряжения. Мюнхоф давным-давно сбросил свой плащ, его шатало от страха и усталости. А канонада всё не утихала.

Клазен свернул на просеку, ведущую на север.

«Нам нужно выехать на дорогу, иначе мы тут костей не соберём».

Двигаться становилось всё труднее.

«Почему бы тебе не лечь, просто лечь в снег и лежать? – спрашивал он самого себя. – Остаться там, где есть… Не думать о том, что будет завтра…»

Наконец они вышли к дороге, которую несколько человек на бульдозере пытались сделать проходимой.

«Для кого? – машинально подумал Клазен. – Вероятно, и они должны выполнить приказ, чего бы им это ни стоило».

Замахав руками, они остановили машину и забрались в неё. Клазен уже перестал ругать приказ о своём новом назначении. Эта езда на лыжах показалась ему длиною в жизнь.

Стрелка часов приближалась к цифре «3». Целых шесть километров отделяли их бульдозер от Кринкельта. Дальнобойные американские орудия обстреливали дорогу. Взрывы ухали совсем рядом, по не кучно. Попутчики Клазена и Мюнхофа, те самые солдаты, которые пытались привести дорогу в порядок, вдруг спрыгнули с машины и бросились в лес, опасаясь, что из-за шума мотора их заметят и «накроют». Вскоре они растворились в темноте.

Лицо Мюнхофа от страха и изнеможения стало неузнаваемым. Клазен сел за руль, выжал сцепление. Машина дёрнулась, начала двигаться еле-еле, метр за метром. Несколькими минутами позже в нос ударил зловонный запах – горела резина. Но всё же охать было можно. Клазен почувствовал, как его руки судорожно сжимают рычаг скоростей. Лоб он прижал к ветровому стеклу. Стеклоочистители едва успевали сгребать налипший на стекло снег. Он уже не обращал внимания на канавы, а видел только жалкую груду камней Кринкельта, освещаемую частыми разрывами.

Вдруг удар страшной силы вырвал руль у него из рук. Взрывная волна запрокинула назад голову. Стекло покрылось сеткой трещин. Плохо соображая, Клазен выпрыгнул из машины, больно ударился обо что-то. Отбежав на несколько метров в сторону, он оглянулся и увидел изуродованный до неузнаваемости бульдозер, а рядом – огромную воронку.

Когда обер-лейтенант пошевелился, его пронзила острая боль в левом предплечье. Лицо Мюнхофа, хотя с ним ничего не случилось, было белее полотна и перекошено от страха. Спотыкаясь, они поплелись дальше.

Вскоре на обочине дороги заметили тень. Это оказался брошенный кем-то джип. Мюнхоф завёл его.

Поехали. Из снежной пурги призрачно выросли несколько дворов. На одном полуразрушенном доме раскачивалась вывеска: здесь была мастерская. В подвале Клазен нашёл шорника.

– Помогите мне снять френч. Но только осторожнее.

Шорник увидел кровоточащую левую руку. Разрезал рукав до самого плеча. Рана оказалась страшной: в локтевом суставе застрял осколок.

– Попробуйте вытащить его хотя бы плоскогубцами.

Тот удивлённо уставился на обер-лейтенанта, а потом, стиснув зубы, осторожно и ловко, как врач щипцами, вытянул кусок металла плоскогубцами. Подвигав рукой, Клазен почувствовал некоторое облегчение.

– Блюхер! – громко позвал он.

Штабс-ефрейтор высунул своё небритое лицо из-за перегородки:

– Кто здесь кричит как сумасшедший?

– Иди сюда со своей санитарной сумкой! Рука у меня должна действовать! Тебе ясно, Блюхер?

– А мелкие осколки?

– Ты только перевяжи. Осколками займутся другие.

Клазен закрыл глаза.

«Неплохо бы сейчас попасть в лазарет. Например, в Гарц. Услышать голос сестры: «Потерпите немного, дорогой, и всё пройдёт». Белоснежное бельё на постели, сытный завтрак и послеобеденный сон…»

– Ты что, чокнулся?! – Клазен подпрыгнул от боли.

– Не собираетесь же вы с такой рукой воевать до окончательной победы?

Клазен посмотрел штабс-ефрейтору в лицо и подумал, что тот, кажется, переходит на фамильярный тон.

После перевязки Клазен и Мюнхоф поехали дальше. Машину кидало от одной воронки к другой. От усталости у обоих слипались глаза.

– Мы, вероятно, последние на этом участке фронта.

– Позади нас должна двигаться ремонтная мастерская, – возразил ему Мюнхоф.

– У меня нет уверенности, что никто из них не рвётся домой, в рейх.

Вскоре они заметили свет от фар. Лучи прорезали ночную темноту, а за ними проступили большие расплывчатые контуры.

– Танки! – выдохнул Клазен.

Мюнхоф сбросил газ, резко затормозил и словно оцепенел за рулём.

«Он должен бы обрадоваться, поняв, что из нашего положения есть только один выход и что мы уже пришли к нему, – подумал обер-лейтенант, глядя на Мюнхофа. – А он сидит растерянный, как будто не может трезво оценить ситуацию».

Клазен поправил шинель над забинтованной левой рукой и повернулся, чтобы вылезти из машины, по тут его ослепил лучик карманного фонарика.

– Халло! Рад тебя видеть тут! Чёрт возьми! Руки вверх!

Клазен заметил, как Мюнхоф снял с руля руки и медленно поднял вверх. За ярким лучом света не было видно ни одного лица. Обер-лейтенант понял, что его служба в вермахте сегодня, 30 января, в двенадцатую годовщину взятия Гитлером власти, для него окончилась. Рана страшно болела. Но его раздражал яркий луч фонарика, которым ему светили прямо в глаза.

– Да погасите же вы свой фонарь!

Затем он вылез из машины и покачался мгновенно на месте, стоя в глубокой грязи.

Темнота за лучом зло огрызнулась вспышкой огня. Грянул выстрел. Левое плечо обожгла резкая боль. Клазена отбросило назад, и он, стиснув зубы, повалился на землю.

Передачи войсковой радиостанции «Кале» славились музыкальным оформлением. На её частотах всё время звучали популярные мелодии. Но музыка служила только приманкой, за которой следовала деловая информация.

«На Арденнском фронте вчерашний день был отмечен тем, что войска генерала Эйзенхауэра в результате многочисленных атак продвинулись на восток, захватив при этом большое количество пленных, – так начал обозреватель радио своё утреннее сообщение 20 января. – В результате неожиданного танкового удара был взят в плен командир гренадерской дивизии генерал Карл Фридрих Круземарк с частью офицеров своего штаба. На первом допросе генерал заявил, что он с имеющимися в его распоряжении силами и средствами был не в состоянии удержать вверенный ему участок, что сам он давно уже потерял веру в победу. Генерал дал ценные показания…»

Подполковник Кисинген повернул регулятор громкости и скрипнул зубами.

«Он просто отсиживался и ждал, пока они не пришли. Я же знаю Круземарка! – подумал Кисинген. – Что ж, я должен сделать для себя выбор. Штаб дивизии находится по ту сторону. Брам пропал без вести, командир полка в госпитале, большинство моих офицеров убиты или ранены. Мне придётся вести остатки людей назад, так как я временно исполняю обязанности командира. В некоторой степени я захватил власть. Впрочем, мне, как временно исполняющему обязанности, не остаётся ничего другого, как официально принять письмо, направленное Браму. Всё правильно: номер полевой почты, адресат. Отправитель Урсула Хальваг, Шлейден, отель Корна. Он разорвал конверт!

«Мой дорогой, любимый Сепп, когда ты ушёл из моей комнаты, я поняла, что ты выдержишь самые тяжёлые объяснения, что ты устоишь перед людской молвой. Я иду к тебе, потому что бесконечно люблю тебя. Я так рада нашему предстоящему свиданию в Шлейдене. Твоя Урсула».

Подполковник Кисинген машинально сунул письмо в конверт и бросил его адъютанту со словами:

– Отправьте это куда положено, на тот случай если дама начнёт разыскивать своё письмо.

30 января войска 1-го Украинского фронта полностью очистили всю промышленную область Силезии от гитлеровцев. Многие предприятия снова работали на полную мощность. Дымили фабричные трубы. Снабжение электричеством и телефонная сеть ни одной минуты не бездействовали. Идея маршала Конева о захвате этого мощного промышленного района была претворена в жизнь.

Между тем войска маршала Рокоссовского, отбросив противника назад, прочно закрепились на побережье Балтики.

В результате успешных наступательных действий советские войска 29 января вступили на территорию Германии.

Тарасенко склонился над картой.

«Маршал Малиновский крепко держит Будапешт, – подумал он, – от Вены его, к сожалению, отделяют сто тридцать километров. Маршал Конев блокировал Бреслау. До Праги остаётся километров двести. А Берлин?»

Майор взял крупномасштабный лист карты района Циленцига.

«Передовые отряды 5-й ударной армии генерала Берзарина повернули на северо-запад».

Свернув карту, он сунул её в полевую сумку. При этом он опять вспомнил доклад Шехтинга. В ходе наступления на Мезериц при исполнении служебных обязанностей погиб смертью храбрых товарищ Фриц Фаренкрог. Майора глубоко тронула эта потеря.

При въезде в населённый пункт нашёл свою последнюю стоянку в канаве сгоревший «тигр». Ствол его пушки, разрисованный белыми кругами по количеству уничтоженных целей, уткнулся в снежное месиво. Гитлеровцы с боями отступили в направлении Кюстрина. Варта, прежде всего её топкие места и несколько холмистых валов старого русла, сама по себе являлась естественным препятствием, которое при инженерном укреплении сделалось бы почти непроходимым. Погода, казалось, изменилась. В местечке работали строительные команды. На окраине расположились разведчики, готовясь к очередному заданию. Последние подразделения генерала Берзарина скрылись в туманно-голубой дымке.

Тарасенко вызвал к себе Хельгерта и Хейдемана.

– Мы не знаем, кто находится впереди нас. Может быть, нам удастся обнаружить какие-нибудь признаки противника из того высокого дома, что по ту сторону? – Не дождавшись ответа и не дав никаких конкретных распоряжений своему адъютанту, он быстро зашагал вперёд.

Дороги выглядели так, как будто огромный ураган намёл на них оружие, различные предметы военного снаряжения и убитых. Всё говорило о поспешном отступлении гитлеровцев. Местных жителей не видно. Рядом с белыми флагами – верным признаком капитуляции – здесь и там виднелись фашистские флаги.

«Некоторым, очевидно, кажется мало прошедших двенадцати лет с их кровавыми жертвами. Всё ещё мало…» – невольно подумал Хельгерт.

Захватывающая тишина висела над домами. С северо-запада иногда доносились раскаты разрывов тяжёлых артиллерийских снарядов. Вторичная встреча с Германией в этой обстановке была тяжёлой. Знакомые, но давно ненужные надписи на указателях, магазинах и предприятиях. Трупы, валявшиеся под эмалевыми дощечками «Герман-Герингштрассе». При жизни все эти люди были уверены, что выполняют свой долг.

Майор перевёл свой автомат в положение «на грудь».

«Не нравится мне что-то эта тишина», – подумал он с тревогой.

Разведчики подошли к дому, двери которого были раскрыты настежь. Посреди большого вала громоздилась куча разбросанных бумаг, которые гитлеровцы не успели уничтожить.

– Товарищ Хейдеман, вы остаётесь здесь, а мы посмотрим, что творится в других комнатах.

Всюду они видели признаки панического бегства. Вырванные из столов ящики, наполовину упакованные чемоданы. В шкафах – пропитанные потом военные мундиры с орденскими планками, шинели, личное оружие офицеров.

Тарасенко и Хельгерт бегом поднялись на чердак. Из одного окошечка хорошо просматривалась вся местность с грязными пятнами воронок.

Тарасенко внимательно осмотрелся. С запада доносился шум моторов. Уже начало смеркаться.

– Ну-ка, что там на юге? – сказал Хельгерт и пошёл к другому окошечку.

На стене висел противопожарный щит, лопаты, вёдра с песком для тушения пожаров от зажигательных бомб. В левом углу он нашёл лестницу, с трудом отодвинул крышку люка в сторону и стал наблюдать. Позади неглубокой низины, на удалении двух километров, виднелась узкая полоска леса. С этой стороны шум моторов слышался отчётливей. Он явно приближался. Кустарник, росший перед опушкой леса, вдруг зашевелился, и из него начали выползать тяжёлые танки, замаскированные ветками сосен. Танков было не меньше десятка. Они ползли по низине. От сильного волнения у Хельгерта пересохло во рту.

«Нужно немедленно предупредить товарищей!»

Он скользнул по лестнице вниз и крикнул Тарасенко:

– Танки с юго-запада!

– Я их тоже заметил. Передай Хейдеману, чтобы мчался к связистам. Будем обороняться.

Хельгерт, прыгая сразу через несколько ступенек, подлетел к Хейдеману и быстро обрисовал обстановку.

– Обороняться с горсткой телефонистов против танков? – удивился Хейдеман, но, вспомнив, что приказы не обсуждаются, бросился по дороге к связистам.

Гудение стало сильнее, танки были уже совсем близко.

Бойцы прикатили во двор две противотанковые пушки и быстро изготовили их к бою.

«Нашего полку прибыло», – обрадовался Хельгерт. В прихожей первого этажа он внезапно остановился, увидев в выдолбленной в стене нише заряд взрывчатки и два провода… На лестничной площадке то же самое. Дом был подготовлен к взрыву. «Срочно доложить Тарасенко о выполнении приказа, а потом заняться взрывчаткой…»

Майор сидел за дымовой трубой, наблюдая за тапками. Несколько снарядов разорвалось перед самым зданием. Густой дым клубами поднимался к небу. Артиллеристы залегли в укрытии позади своих пушек. От взрывов задрожали стены.

«Эти танки стоят целого дивизиона гаубиц», – подумал Хельгерт, не отрывая взгляда от стальных чудовищ.