Текст книги "Заключительный аккорд"

Автор книги: Гюнтер Хофе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава пятнадцатая

Генрих Хейдеман включил радиоприёмник. Передавали сводку о ходе боевых действий. Войска Советской Армии наступали по территории Венгрии, обходя с севера и с юга озеро Веленце. Можно было догадываться о том, что основной их удар нацелен в глубь страны, где войска вермахта построили сильно укреплённую линию обороны.

– Я чувствую, что в Будапеште русские устроят второй Сталинград, – тихо сказал Фаренкрог.

– По сообщениям Совинформбюро, кольцо окружения вокруг венгерской столицы за последние дни постоянно сжимается. Русские уже освободили две трети Венгрии. – Шехтинг задумчиво строгал перочинным ножом берёзовое полено.

– Обход с севера и с юга озера Веленце означает не что иное, как наступление на важный пункт дорог. – Хейдеман достал вырезанную из газеты карту Венгрии и положил её перед собой. – Они хотят перерезать железнодорожную линию Будапешт-Вена.

– До Австрии осталось рукой подать, час езды на поезде.

– А мы вот уже который месяц бездействуем здесь… – Фаренкрог задумался.

– И не только мы. – Хейдеман сел на своего любимого конька. – На Балтике тоже ничего не происходит. На участке под Наревом продолжается спячка. О событиях на Висле тоже ничего не слышно. Позиционная война – так это называется. Все события разыгрываются в Словакии и Венгрии, там русские наносят по врагу один удар за другим.

– Здесь, командование действует согласно правилам современной стратегий.

Фаренкрогу было поручено интересоваться в штабе положением на фронтах, а после этого делать об этом в группе небольшие сообщения. Слушали его всегда внимательно, а он спокойно и не спеша вводил друзей в обстановку:

– Гитлеровская идея проведения «молниеносной войны» – оправдывалась до тех пор, пока гитлеровские войска имели перед собой слабо вооружённого и неопытного противника. Зато стоило противнику стать сильным, как эта идея сразу же потерпела крах. За неделю до рождества Советская Армия каждый день проводила наступления то на одном, то на другом фронте. Гитлеровское командование было вынуждено то и дело перегруппировывать свои резервы и бросать их на «штопку» то одного, то другого прорыва. Таким образом, фюрер уже не являлся господином собственных планов. Гитлеровскому командованию стало трудно следить за ударами русских, которые они наносили один за другим. Сказалось и моральное превосходство русских, когда геройство отдельных солдат превращалось в массовый героизм. Форсирование Дуная явилось тому доказательством.

– За педелю до рождества… – тихо повторил Шехтинг.

– В первый раз в жизни мы будем встречать рождество на другой стороне, – заметил Хейдеман.

Зашелестела парусина, которой был завешен вход в землянку. Вошёл Руди Бендер. Отряхнул снег с шапки.

– Здесь рождество не празднуют, – сказал он, так как услышал последние слова, которые произнёс Хейдеман. – Под конец года Дедушка Мороз решил приударить.

– Ты-то, Руди, знаешь, что это такое, ты уже почувствовал это.

– В этом году оно приходится на воскресенье. Раньше, когда так выпадало, я очень сердился, да и не только я, – весело усмехнулся Шехтинг.

– В прошлом году мы провели под Житомиром превосходный рождественский вечер.

– И в дополнение ко всему перешили котёл, который нам устроили войска Советской. Армии, Нашу батарею прямо-таки накрыли огнём. Солдаты гибли как мухи. Ни тебе шелеста развёрнутых знамён, ни тебе героизма. – Хейдеман задумчиво кивал головой.

– А эсэсовец, командовавший отрядом, вытащив пистолет, пытался принудить Хельгерта погнать нас в бой. Хорошо, что Хельгерт помог нам перейти на сторону русских.

– Рождественская ночь… святая ночь… ёлка с зажжёнными свечками… Старая традиция… – задумчиво произнёс Хейдеман. – Не знаю, хороший это обычай или нет.

– После войны нам всем крепко придётся надумать, – заметил Бендер.

– Нелегко будет перестраивать своё мировоззрение, – сказал Хейдеман. – Что мы знаем о марксизме? Разве только то, что успели усвоить за время пребывания в лагере военнопленных в Красногорске, не больше…

– Послушайте меня, товарищи, – прервал Хейдемана Бендер. – Наша группа получит новое задание. Командирами назначены Фаренкрог и я. Через час начнётся совещание по этому вопросу!

Снова зашелестела палатка у входа. В землянку вошёл Хельгерт. Он не спеша снял с себя телогрейку, а пока раздевался, снег на его сапогах растаял, образовались две маленькие лужицы, в которых отражался свет свечи.

– Ну, что тебе сказал врач? – спросил его Шехтинг.

– Всё в порядке.

– Однако физиономия у тебя не очень-то довольная.

– Это потому, что я только что встретил Зину.

Все помолчали.

Майор Тарасенко по-русски разъяснял Бендеру и Фаренкрогу обстановку. Переводчик монотонно переводил сказанное.

– Шестнадцатого декабря фашисты начали наступление в Арденнах. За неделю им удалось продвинуться почти на восемьдесят километров. Как нам следует оценить создавшуюся ситуацию? Эйзенхауэр и его генералы отнюдь не рассчитывали на такое наступление гитлеровцев. До сегодняшнего дня союзникам, к сожалению, не удалось нанести по противнику ни одного ответного удара, который спутал бы все карты Моделю. – Тарасенко закурил папиросу и продолжал: – Какой вывод следует нам сделать из сложившейся общей обстановки? Необходимо координировать совместные усилия, товарищи. А это означает, что мы должны не дать Гитлеру передышки и возобновить наступление. Готовящаяся к наступлению сторона должна разбираться не только в стратегических замыслах противника, но и детально знать конкретные местные условия. На нашем участке вот уже несколько месяцев ведётся так называемая позиционная война. Аэрофотосъёмка кое-что дала нам. Вот, собственно говоря, и всё, чем мы располагаем, что знаем о противнике, который находится перед нами. Однако командованию этого явно недостаточно. Мы до сих пор не разгадали: оперативных намерений врага. – Тарасенко по очереди осмотрел бойцов, словно искал у них поддержки, и продолжал: – Штаб Первого Белорусского фронта требует от нас конкретных разведывательных данных, которые дополнили бы сведения а противнике. И эти данные, товарищи, должны достать мы с вами.

Затем Тарасенко остановился на конкретной задаче, которая поставлена перед их группой, а час спустя он сам пришёл в землянку, где располагалась немецкая группа.

– Товарищ Бендер, наверное, уже сказал вам, – начал майор, – что мы планируем проведение новой и очень важной разведывательной операции.

Майор разостлал на столе карту.

«Кто это «мы»? – думал Хельгерт. – Отношусь ли я к этому числу? После возвращения из тыла противника Тарасенко разговаривал со мной всего один раз и больше к себе не вызывал».

Майор на миг задумался, а затем продолжал:

– Каково же положение, товарищи? – Взяв в руки карандаш, он провёл его кончиком вдоль линии фронта. – Вот изгиб Нарева. В двадцати километрах отсюда, у Модлина, Нарев впадает в Вислу. Вот здесь проходит, линия фронта. – Карандаш медленно полз по карте. – Напротив нас держит оборону усиленный корпус противника. Нам известно, что начальником штаба корпуса является полковник фон Зальц. – Карандаш вздрогнул в руке майора. – Фон Зальц знает очень многое. – Последнее предложение Тарасенко произнёс так тихо, словно он говорил его только для себя одного.

Бендер и Хельгерт переглянулись.

– Можем ли. мы ещё раз планировать проведение операции по старому плану? Не натолкнёмся ли мы на ловушку противника?

– Я уверен, что противник ни за что на свете не будет ждать нас на старом месте. Он рассматривает это как самоубийство, – высказал своё мнение Фаренкрог, и притом довольно решительно.

– Вы хотите сказать, что не натолкнётесь на повышенную бдительность? Полагаете, что в одно и то же место снаряд два раза не падает?

– Я этого не говорил.

– Если гитлеровцы увидят знакомые лица, они мгновенно поднимут тревогу.

– Но ведь и мы тоже помним их лица. – Губы Бендера превратились в узкие полоски.

– И только один из пас лично видел фон Зальца, – сказал Хейдеман.

По виду Тарасенко нельзя было понять, услышал он эту фразу или нет, так как в этот момент он сосредоточенно разглядывал какую-то точку на карте.

– А как вы думаете протащить его через немецкий передний край?

– Да уж как-нибудь протащим.

– И он будет говорить?

– Думаю, что да.

– И скажет больше, чем обычный рядовой солдат?

– А почему бы и нет?

«Майор Тарасенко прекрасно знает, что только я могу узнать полковника фон Зальца, – думал Хельгерт. – Однако он об этом ни словом не обмолвился. Неужели он мне больше не доверяет? Что же, я это вполне заслужил. Я же сам не выполнил приказ и не захватил фон Зальца с первой попытки. Из-за моего, можно сказать, легкомыслия, провалилась вся операция. Видимо, именно поэтому Тарасенко и медлит, не знает, включать меня в группу или но включать. Я сам во всём виноват».

Тарасенко, казалось, никого не замечал. Вдруг он поднял голову и сказал:

– Мы можем планировать операцию по-разному, но нас торопит время. Именно поэтому мы хотели бы, чтобы товарищ Хельгерт обязательно принял участие в этой операции, разумеется, если он достаточно хорошо себя для этого чувствует и если он сам этого хочет.

Хельгерт встретился взглядом с глазами майора.

«Опи хотели бы, чтобы я принял участие в этой операции, – с радостью подумал Хельгерт. – Почему он так деликатно выразился? По лицу майора ничего не поймёшь. У него свои обязанности, у меня – свои. Сейчас не время копаться в психологии. Прошлые ошибки можно исправить лишь результативными действиями».

– Мы видим три варианта, – продолжал Тарасенко, – выполнения этого приказа. Согласпо первому варианту, захват фон Зальца осуществляет группа советских разведчиков, в состав которой включается и товарищ Хельгерт. Согласно второму варианту, всю операцию с самого начала и до конца проводит ваша группа. И наконец, третий вариант, по которому создаётся смешанная группа, состоящая из советских и немецких товарищей. Обсудите всё между собой, а завтра утром сообщите мне, какой вариант вы считаете наиболее приемлемым. Имейте в виду, что при любом варианте разведгруппа получит серьёзную поддержку всеми имеющимися у нас силами и средствами. – Майор сдвинул на затылок шапку и почесал лоб. – Однако вариант с эсэсовцами, могу сказать заранее, исключается! – Попрощавшись кивком головы, он вышел из землянки.

Издалека доносились раскаты артиллерийской дуэли. Сегодня они были слышны сильнее, чем раньше. Однако канонада нисколько не мешала спать солдатам. Не спал лишь один Хельгерт. Он лежал с открытыми глазами и думал.

«Итак, с командной точки зрения всю операцию будет возглавлять Фаренкрог. Бендер, как и раньше, выполняет обязанности политкомиссара. Оба они представители рабочего класса, – думал Хельгерт. – А может быть, так оно и должно быть? Ведь недаром компартия, членами которой они оба являются, принимает непосредственное участие во всех сложных операциях. Правда, Фаренкрог всего лишь ефрейтор, а я офицер. Однако именно на него ложится ответственность за проведение операции в целом. Я же буду отвечать лишь за действия группы на месте захвата «языка»… Неужели я настолько честолюбив, что это обижает меня?»

Хельгерт прислушался, глядя прямо перед собой в темноту.

«Нужно учиться понимать целесообразность того или иного шага начальства. Вместе с нами пойдёт и Иван Добрушкин… Он до армии был крестьянином. Ну и что? Да что мы, немцы, до войны знали о Советском Союзе? Собственно говоря, почти ничего. Разве только то, что у них не было всемирно известной футбольной команды, известных боксёров, что они не принимали участия в олимпийских играх, и только. Я ещё знал, что это страна, где большевиков сначала возглавлял Ленин, а после его смерти – Сталин. А что я знаю о ней сейчас? Многое, и в первую очередь то, что русские обязательно выиграют эту войну, что они значительно сильнее фашистов. Далеко не сразу, но я всё же понял, что и морально они намного выше нас., Майор Тарасенко отлично понял, что я не из-за страха рассказал ему всю историю с Ильзе. А теперь Ильзе и мой отец арестованы и находятся где-нибудь в концлагере. Лишь бы они выдержали! До полного освобождения от фашизма осталось не так уж и долго. Теперь я люблю Клавдию, но это не освобождает меня от обязанности заботиться об Ильзе. Раньше я думал, что любовь и счастье – это одно и то же. Как я тогда заблуждался! Лишь после окончания войны я смогу осознать в полной мере и то и другое.

Гитлер, как очумелый, рвётся на Восток, хочет продолжить эту войну, а это значит, что и страданиям народов пока ещё не суждено окончиться».

– Именем германского народа объявляется настоящий приговор. Обвиняемая Ильзе Хельгерт, по профессии медицинская сестра, урождённая Крузе, родилась в Берлине на улице Шютцентшрассе, четырнадцать, в настоящее время находится под стражей, обвиняется в подготовке к измене. В ходе предварительного следствия была установлена бесспорная виновность обвиняемой.

На основании материалов следствия народная судебная палата двадцать первого декабря тысяча девятьсот сорок четвёртого года приговорила обвиняемую за действия, оказывающие помощь врагу, и действия, связанные с подготовкой к измене, к смертной казни и лишению всех гражданских нрав. Своими враждебными действиями обвиняемая вполне заслуживает такого приговора.

По залу заседаний пронёсся возглас одобрения. Здесь находились специально приглашённые лица, правительственные служащие в украшенных шитьём мундирах и служащие военной промышленности в гражданском, представители нацистской партии и эсэсовцы в своих неизменных чёрных мундирах.

Подобный приговор Ильзн слышала до этого дважды. К смертной казни с лишением всех гражданских нрав до неё были приговорены Элизабет Бернлейн и Хельга Матуше, с которыми Ильзе познакомилась в заключении.

Председательствующий на судебном заседании довольно подробно остановился на характеристике так называемой группы Эстеркампа, члены которой, но его словам, систематически занимались деятельностью, направленной на подрыв Германского государства, нанося германскому народу, который якобы вёл борьбу за свою свободу, предательский удар в спину.

Далее председатель говорил о том, что «гидра должна быть обезглавлена». О том, что коммунистические подонки располагают хитро сплетённой организацией, говорит хотя бы тот факт, что они даже в тюрьме создали собственную сеть информации.

– И лишь благодаря бдительности служащей тюрьмы Елены Шрам удалось вывести на чистую воду обвиняемую Ильзе Хельгерт и положить конец заговору, который вышел даже за границы германского рейха, так как супруг Хельгерт, дезертир и предатель фатерланда, перешёл на службу диверсионной группы большевиков и поднял оружие на свою родину. Из свидетельских показаний бригаденфюрера управления имперской безопасности, подтверждённых фактами, между обвиняемой и её мужем-изменником существовала тесная связь. Их преступления повлекли за собой кровопролитие и потребуют ещё немало жертв. За это обвиняемая заслуживает самой суровой кары – смертной казни!

Собравшиеся в зале встретили эту речь председательствующего шумом одобрения.

Боясь причинить вред людям, которых она совершенно не знала, Ильзе на всех допросах решительно отрицала, что Дикая Елена нашла секретную записку у неё в камере. Ильзе беспрестанно повторяла, что никогда в жизни ни разу не видела ни одной из двух женщин, которые неизвестно по чьей злой воле проходили обвиняемыми и по её делу.

По словам прокурора выходило, что она, Ильзе, ещё в тысяча девятьсот сорок третьем году входила в группу красных заговорщиков, когда проживала в Гамбурге, а несколько позднее была послана в Берлин для выполнения особого задания.

Прокурор заявил, что всё это полностью доказано. Председательствующий и защитник быстро договорились между собой и пришли к единому выводу, что обвиняемая заслуживает смертной казни за свою подрывную коммунистическую деятельность.

Когда Дернберг на последнем допросе сообщил Ильзе о том, что он закончил дело и будет передавать его в суд, Ильзе додумала, что до суда пройдёт ещё немало времени. Но она ошиблась. Уже через неделю её судили и приговорили к смертной казни…

Из тюрьмы Моабит Ильзе перевела в тюрьму на улице Барнимштрассе, где содержались под стражей только одни женщины. Тут-то Ильзе во время одной из прогулок по тюремному двору заметила Элизабет Бернлейн, которую знала ещё по Моабитской тюрьме. Тогда Ильзе и не думала, что ей придётся сидеть на скамье подсудимых по одному и тому же делу с этой женщиной. От своего защитника Ильзе не получала никакой информации относительно предстоящего суда.

На суд Ильзе везли через весь город. Она успела заметить, что улицы изуродованы бомбовыми воронками, которые, даже и засыпанные, всё равно были видны. Её везли через полностью разрушенные бомбардировкой рабочие кварталы, через Александерплац и Кенигштрассе, через мост на Шпрее. Собор на площади наполовину сгорел. На Унтер-ден-Линден разбитые дома. Здания посольств до уровня окон заложены мешками. Колесница на Бранденбургских воротах перевёрнута набок.

И вот Ильзе в здании суда. На скамье подсудимых справа и слева от Ильзе сидели два вахтмайстера. Затем в зал заседаний ввели Хольгу Матуше и Элизабет Бернлейн.

И тут начался спектакль, при ведении которого и подсудимым и обвинителям с самого начала стало ясно, что обвиняемая Ильзе Хельгерт не имеет никакого отношения к Коммунистической партии Германии.

Ильзе была сильно напугана и с напряжением следила за жестами председателя суда и довольными лицами присутствующих в зале, почти ничего не понимая из того, что слышит.

Когда судьи вошли в зал, один из вахтмайстеров, охранявших Ильзе, толкнул её локтем в бок, давая этим попять, что она должна встать и стоя выслушать решение суда.

К ней пробрался защитник и сбивчиво пролепетал:

– Я вас предупреждал об участи, которая вас ждёт… предлагал просить о помиловании. Подумайте об этом. Сейчас, откровенно говоря, нет никакого смысла играть роль невинной… – Тут его оттеснили в сторону охранники в форме.

А потом она оказалась в полутёмной камере с двумя женщинами, одна из которых была Элизабет Бернлейн, а другая – Хельга Матуше. Дверь камеры захлопнулась.

Все трое молчали. И это молчание, как казалось Ильзе, возводило между ними стену.

«Жаворонок раскололся, предупреждал тогда в записке Бобёр. Кто же из этих женщин носит кличку Бобёр?» – думала Ильзе, глядя то на одну, то на другую.

Правда, на судебном заседании по делу Хельгерт никто и словом не обмолвился о Жаворонке.

Обе женщины начали тихонько переговариваться между собой, как люди, которые могут положиться друг на друга.

«Почему они не связались со мной тогда? – думала Ильзе. – Они даже не спрашивают меня, почему я не отрицала свою принадлежность к группе Эстеркампа. Неужели им нисколько не жаль меня, ведь я ни в чём не виновата, а меня должны казнить? Они могли бы о многом спросить меня, поблагодарить за моё молчание. Но они ничего не говорят. На суде я приняла их замкнутые лица за маски. Но здесь-то зачем играть? Они смотрят на меня подозрительно и стараются держаться в стороне».

«Почему, собственно, нас посадили с ней в одну камеру? – думали в это же время Элизабет и Хельга. – Только потому, что мы все трое приговорены к смертной казни? Случайно ли это? В подобных случаях приговорённых к смертной казни, как правило, помещают в камеры-одиночки».

«Может, эти коммунистки принимают меня за шпионку и доносчицу, а приговор суда – всего лишь за искусную маскировку? – терзалась Ильзе. – Вполне возможно, что именно меня они и принимают за «подсадную утку». А я должна умереть, хотя ничего плохого не совершала и ни о какой подрывной деятельности не имею ни малейшего представления. И я должна умереть, не дождавшись признания и уважения этих женщин?»

– Вы, видимо, ошибаетесь во мне… – первой заговорила Ильзе.

Женщины насторожились.

– Довольно оригинальный способ представляться… – с презрением выдавила из себя Хельга.

Глаза Ильзе наполнились слезами.

– Слезами здесь никого не тронешь, – презрительно заметила Элизабет и вздохнула, подумав: «Наш путь закончен, зато другие продолжат его».

– Как мне вам доказать, что и со мной гестаповцы обращались точно так же, как и с вами? Этого я ничем не смогу вам доказать. Я ни за кого не боролась, я вообще ничего не делала.

Ильзе не могла больше говорить. Она чувствовала всю бессмысленность этого разговора. Ей хотелось завоевать доверие этих женщин, но они были убеждены, что она не заслужила его. Только теперь Ильзе начала понимать, что иначе эти две женщины и не могли себя вести.

В дверях заскрежетал ключ. Вошёл вахтмайстер и вперился взглядом в Элизабет Бернлейн. Та поняла его, встала, обняла Хельгу и тяжело вздохнула. Проходя мимо Ильзе, она испытующе заглянула ей в глаза…

– Теперь поговорим: вести разговор без свидетелей, с глазу на глаз, уже безопасно, – первой заговорила Хельга.

– Мне нечего вам сказать.

– И спросить вы ничего не хотите?

Ильзе пожала плечами, а затем сказала:

– Когда я в первый раз прочитала записку, мне стало жаль Жаворонка и очень хотелось, чтобы Бобру удалось спастись.

– Жаворонок? – удивилась Хельга. – Но ведь о нём на суде никто ничего не говорил. Откуда к вам попала записка?

– Мне кто-то сунул её в руку тринадцатого ноября.

– Где это было?

– Во дворе номер два, после прогулки, у южных ворот.

Настало минутное молчание.

– Вот как… – наконец сказала Хельга, но на этот раз в её голосе не было и тени недоверия, а лишь одна растерянность.

Дверь камеры распахнулась, и голос тюремщика грубо выкрикнул:

– Приговорённая Хельгерт!

Ильзе бросила прощальный взгляд на Хельгу, и та ответила ей сочувствующим взглядом.

И пока Ильзе везли к месту казни, она видела перед собой эти серо-голубые глаза Хельги.

Незнакомая надзирательница провела её во флигель. Скромные пожитки Ильзе уже лежали на парах в камере для смертников.

Страх почти парализовал Ильзе. Она легла на соломенный матрас, но сон не шёл в голову. В ту последнюю ночь в своей жизни Ильзе так и не сомкнула глаз до рассвета.

До места казни было рукой подать, но и за то короткое время, пока Ильзе шла к нему, перед ней прошла вся её недолгая жизнь.