Текст книги "Снова на привязи (СИ)"

Автор книги: Гульнара Черепашка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Иначе бы – добил, – задумчиво протянула она. – Во всяком случае – попытался бы. Была бы драка. А зачем ты сказал, будто я – ведьма, умею говорить с духами? Чтобы не позарился?

– Сама сообразила, – Амади хмыкнул. – Ты же бывшая степнячка! Должна знать, как ваши шаманы относятся к женщинам-ведьмам. Здесь, в степях и горах, предрассудки сильны. Они и на равнине сильны – а уж здесь и подавно.

Предрассудки. Накато помнила, и что говорили о ведьмах в их кочевье, и что передавали шепотом друг другу служанки в доме, где она когда-то находилась в услужении. Ведьм боялись, их ненавидели.

Ведьма – считалось – способна на многое. Ей подвластны невиданные силы, и духи служат ей. А за это она служит потусторонним духам и мрачным богам, приносит жертвы. И руки ведьмы всегда в крови – потому что только так она может сохранить свою силу. Они коварны, они бесчестны. Ведьма пойдет на ложь и предательство, чтобы заручиться поддержкой своих потусторонних покровителей. Она выполнит любую их волю. Она зальет все вокруг себя кровью, лишь бы задобрить духов.

Предрассудки, да. Но они были сильны. А может, настоящие ведьмы и правда таковы – просто сама Накато никогда настоящих ведьм не видела.

– Мастер! – окликнула она. – Почему Тафари так легко поверил тебе? Ведь ты не слаб.

Колдун фыркнул.

– Предрассудки, – повторил он. – Колдовской дар помещается в душе, а не в какой-то части тела. Во всяком случае, пока тело живо и способно удержать в себе душу, дар сохраняется.

– Сохраняется таким же сильным, каким и был дан от природы?

– В точности! И отрезать что-либо бессмысленно – магических способностей этим не лишишь. Можно разве что голову отрезать – тогда дар рассеется. Вместе с жизнью.

Накато покачала головой. Слишком легко говорил колдун о своем увечье. Притворялся?

– И это действительно были колдуны? – она искоса взглянула на него.

На лице Амади сохранялась печать безмятежности. Шагал беспечно, глядя куда-то вперед, точно видел нечто, доступное ему одному.

– Законы башни Ошакати суровы, – проговорил он задумчиво. – А уж для отступников – так тем паче. Я был молод, глуп, – он помолчал. – Я тогда сомневался в правильности решения. И мог бы вернуться… но после их приговора уверился, что поступил верно. И отвернулся от мастеров башни Ошакати навсегда.

– Почему ты вообще пошел против них?

– А вот этого я вспоминать не хочу, – отрубил Амади. – Пошел и пошел. Молод был.

– А ты был в башне учеником или послушником? – Накато не унималась.

– Ты гляди-ка, – он покачал головой. – И разницу знаешь! Не сиделось же тебе на месте. Был я послушником самой башни. Но об учении тоже говорить не хочу. Давно это было! Чего теперь вспоминать?

Накато покосилась на хозяина. Вроде как не сердится. Правда, это первый раз на ее памяти, чтобы он отказался отвечать на вопросы. Неприятно вспоминать?

Выражение безмятежности с лица никуда не делась. Глядел Амади по-прежнему перед собой, слегка подняв голову. Будто любовался горными вершинами впереди и высоким куполом осеннего неба.

Что задумал? И не узнаешь. Чем-то закончится очередная авантюра ее хозяина…

*** ***

Облака вытянулись длинными лентами в побледневшем небе. На равнине такой картины не увидишь.

Это – горы, совсем рядом с границей бескрайней степи. Несколько лет Накато не видела неба родных степей. Не видела, как по осени блекнет, делается льдисто-серым купол над головой. И под этим куполом растягиваются длинные-длинные белые полосы, похожие на расчесанную шерсть мамонтов, готовую к прядению.

Скучно.

Флейта из камышового стебля стояла, прислоненная к стене пещеры. Но играть на ней Амади девушке запретил. Так что приходилось днями напролет сидеть у входа в пещеру и глядеть в небо.

Колдун отсутствовал четвертый день. Уходить далеко от пещеры он ей тоже не велел. У нее остался запас ягод, вяленого мяса, сушеной травы, чтобы заваривать для питья. Все необходимое – только сидеть на месте было тоскливо.

Пещеру Амади выбрал далеко от хоженых троп. Но все равно, заявил он, поблизости мог оказаться случайный прохожий. А выдавать свое присутствие людям Накато не следовало. Никто не должен был ее видеть. Знать, что в небольшой пещере она одиноко ждет возвращения хозяина-колдуна.

Да, она была способна справиться с любым человеком – и не с одним. Ее сила многократно превосходила силу обученного воина. Да только колдун не хотел, чтобы разошелся по горам слух – мол, бродит где-то в этих местах невероятно сильная женщина, способная побить мужчину, и не одного. Даже если убивать каждого, кто ее увидит – кто-то, да заметит неладное. Насторожится. И поползут ненужные слухи.

Где-то бродит Амади? Ее товарку он сплавил горцу. Ее саму тоже, судя по всему, намеревался кому-то продать. Или отдать также, даром.

Кому, хотелось бы знать? И когда?

Ответ на свой вопрос Накато получила спустя три-четыре декады, когда высокие стебли мамонтовой травы на степных просторах слегка припорошило первым слабым снежком.

Ее новый владелец был главой одного из богатейших кочевий запада. И, чтобы попасть к нему, ей предстоял долгий путь через множество рук.

Глава 3

Гиена коротко взвизгнула, захохотала кровожадно.

Клыки ощерились, желтые бешеные глазищи засверкали. Накато поневоле сжалась – эти звери славились кровожадностью и безумной яростью. Кем нужно быть, чтобы приручить такую тварь и заставить служить себе?!

Рядом завизжала тоненько завалившаяся наземь девица в разорванной накидке. Должно быть, дочка или наложница кого-то из влиятельных мужчин кочевья. Накидка из ткани, многослойная! Длинные волосы растрепались, перемазанного грязью лица не разглядишь. Девица завозилась, пытаясь отползти от раззявленной пасти гиены. Тщетно – лохмотья накидки цеплялись за вытоптанную землю и сухие ости срубленной травы, мешая двигаться.

Налетчик захохотал. Приспустил поводок, и гиена рванулась вперед, силясь дотянуться до теплого мяса. Девчонка булькнула, взвыла, закрывая голову руками.

Гиена подпрыгнула, разворачиваясь к Накато. Та, сидя на земле, поползла назад.

Кругом царили хаос и неразбериха. В ночи метались факелы, раздавались отовсюду вопли и ругань, громыхало оружие. Редкий звон меди, тяжелые тупые удары дубинами и копьями из мамонтовой кости. Чавкали плети – здесь, в западный степях, воины ценили это оружие и мастерски им владели.

Вот дернулся купол шатра совсем рядом. Несколько мгновений – и пара шестов покосилась. Шатер накренился, а после – завалился и целиком. Кто-то заорал – кажется, изнутри.

Мужской голос. Не успел выскочить, или пытался спрятаться? Какая теперь разница. Они себя выдали.

Заваленный наземь шатер окружили с десяток головорезов разом. Орали и хохотали, тыкали длинными тяжелыми копьями, насквозь пробивая боковые стены из толстой валяной шерсти. Тяжелые полы ходили ходуном, но изнутри никто не показывался. Оставшиеся внутри, должно быть, понимали, что их окружили – не выберешься.

Подоспели еще несколько разбойников – с тяжелыми широкими тесаками из заточенной кости. Боги и духи, сколько же их здесь, если один шатер могут окружить два-три десятка людей?!

А еще – те, что держат на поводках беснующихся гиен.

Накато слышала, что в западных степях промышляют головорезы, приручившие гиен, приспособившие их к своему ремеслу. Но она не представляла, как такое возможно. А теперь вот увидела воочию.

И даже ей было не по себе – даром, что повредить ей никто из разбойников не сумел бы.

Налетчики выбрали самый темный час безлунной ночи, когда самые яркие звезды спустились, скрывшись за кряжами близких гор. Защитники кочевья отбивались отчаянно, но уже становилось ясно, что они проигрывают. Нападавшие действовали слаженно и стремительно.

Девица рядом с Накато рванулась к завалившемуся шатру – и рухнула наземь, пойманная веревочной петлей. Ее принялись сноровисто скручивать. Она вопила и брыкалась – внимания на это налетчики не обращали.

Вторая такая же петля опустилась на плечи самой Накато. Она не сопротивлялась. Никто не заподозрит дурного в ее покорности: женщины часто цепенели от ужаса при таких ночных нападениях.

План придумал Амади: пробраться тихонько ночью к окраине кочевья, на которое нацелились степные охотники. И позволить схватить себя вместе с другими пленницами. Никто не разберет – отсюда она или нет. А в стойбище налетчиков держат пленников и добычу от нескольких удачных набегов. Так что никто не обратит внимания на незнакомое лицо. Что пленникам за дело до лиц друг друга! Спустя время ее продадут в одно из кочевий, что бродят сейчас поблизости.

С середины стоянки донеслись надсадные вопли. И там же затявкали, захохотали гиены.

Видать, туда стянулась большая часть налетчиков.

Накато слышала об этой разбойничьей шайке, наводившей ужас на всю западную степь. В кочевье, промышлявшем исключительно грабежом, находилось несколько десятков прирученных гиен. Боги и духи ведают, как исхитрялись воины держать хищных тварей в подчинении – но те слушались хозяев. И рвали на куски всякого, кого им приказывали. По степи шайка шагала, окруженная плотным кольцом рвущихся с привязей тварей. Не было худшей участи для кочевого племени, чем оказаться на пути степных охотников.

Девица в который раз рванулась, завизжала надрывно, пронзительно. Но что она могла поделать?

Пленниц тянули в ночь, в темноту, прочь от хохота гиен, криков и сполохов пламени. В разоренном становище за спиной, разгорались пожары.

Не вспыхнула бы трава! Начало зимы, но осень в степях всегда стояла сухая, так что высохшие стебли, вытянувшиеся за лето много выше головы взрослого воина, горели стремительно и жарко. Да, вокруг становища траву вытоптали. Но, чтобы полыхнула степь, хватит одной искры, случайно долетевшей до нетронутых зарослей.

И тогда огонь не остановить. Он поглотит все вокруг, помчится стремительно во все стороны, пожирая необъятные пространства.

За спиной раздался женский визг. Накато дернулась и свалилась на колени. Веревочная петля дернула ее, опрокинула наземь. Случайная неловкость – но удивительно удачно пришлась. Кто поверит, что эта спотыкающаяся девица – шпионка колдуна? Грубая рука ухватила за плечо, вздернула на ноги. Толкнула вперед.

Далеко позади кто-то орал, срываясь на визг. Взвыли, затявкали гиены. Накато распласталась на земле, когда тяжелая ладонь опустилась на голову, придавила.

Рядом, всхлипывая и поскуливая, валились в истоптанную траву другие пленницы. Над головами засвистело. Вот один из налетчиков, что гнали женщин, свалился со стрелой в груди. Несколько стрел истыкали гиену, и та завалилась, визжа и хрипя, забилась, вырывая поводок из рук хозяина. Тот не удержал зверя, сам распластался на земле, чтобы его не задело стрелой – и раненая гиена в ярости кинулась на ближайшую невольницу. Та заверещала, когда острые когти располосовали кожу на боку и спине.

Клыки сомкнулись на шее – и женщина, захрипев, стихла. Гиена тоже замерла – клыков она так и не разжала.

Еще одна из пленниц вскочила, рванулась прочь – очередная стрела досталась ей.

Накато попыталась вывернуть шею, оглянуться.

Что это – воины кочевья, вместо того, чтобы отбиваться от степных охотников, решили засыпать стрелами своих же женщин, очутившихся в руках врагов?

В землю совсем рядом вонзилась горящая стрела. Накато дернулась и в ужасе уставилась на дрожащее древко. От огонька на острие начала тлеть высохшая трава. Она принялась руками прибивать крохотное пока что пламя.

Дождь из стрел прекратился так же внезапно, как и начался. Тут и там потянулись дымки ввысь. Воины налетчиков вскакивали, кидались тушить начинающийся пожар.

Накато взвизгнула от неожиданности, когда сверху опустилась с размаху тяжелая кожаная накидка, хлопнув краем ей по голове. В то же мгновение ее дернули грубо кверху, пихнули и погнали с остальными женщинами дальше.

Кто-то из пленниц поскуливал, кто-то рыдал и выл. Но вырваться и бежать назад не пыталась больше ни одна.

Когда вопли и грохот остались позади, перепуганных женщин пинками согнали в колонну по трое и связали между собой. Одежду с тех, у кого она была, содрали и ткань забрали. Нагота осталась прикрыта лишь у рабынь, одетых в сплетенные из сухой травы накидки и набедренные повязки.

Зазвучали насмешки – бывшие рабыни осмелели, приободрились. Первый испуг, должно быть, прошел. И женщины сообразили, что разницы нет – чьими рабынями быть.

Налетчики не мешали им болтать. И их резкие голоса разносились далеко окрест. Бывшие рабыни поносили бывших наложниц, жен, дочек и сестер воинов, приближенных к главе кочевья. Те шагали, цепляясь за неровную почву спутанными ногами – голые, понурые, растерянные. Вид у них сейчас был куда более жалкий, чем у недавних рабынь. Плач и злые насмешки сопровождали печальную процессию.

Вокруг рыскали гиены, рвущиеся с поводков. Степные разбойники ухмылялись, глядя на них, довольные – добычу они взяли нынче знатную.

В стороне Накато услышала шум двигающегося кочевья. Это – тоже разбойники! – озарило ее. Там, должно быть, основная масса налетчиков. Наверное, там – их шатры, вьючные животные, добытые во время налета ценности. Наверное, и стадо разгромленного кочевья они угнали. Как минимум – часть его. Часть животных, должно быть, убили, забрали мясо.

Уцелел ли хоть кто-нибудь после налета? Если только очень немногие. Да и те наверняка ранены. И то, если разбойники не добивали оставшихся, уходя.

Последнее, впрочем, не ее забота. Да и угнанным налетчиками женщинам безразлично – их навряд ли станет кто-то искать и отбивать. Оставшимся в живых – если таковые найдутся – наверняка будет не до того.

*** ***

По степи шли долго. Небо засветлело, а колонна пленниц все шагала.

Их вели прямо сквозь заросли травы. К началу зимы стебли высохли, сделались жесткими, неподатливыми. Метелки колосьев качались высоко над головами, длинные острые листья обламывались, кололи руки, когда их с толстыми травяными стеблями пытались отодвинуть с дороги.

Не остановилась процессия и тогда, когда солнце показалось на окончательно развидневшемся небосклоне. Налетчики куда-то торопились – не то опасались погони, не то спешили доставить куда-то живую добычу.

К месту стоянки подошли, когда солнце перевалило далеко за полдень. Лагерь явно находился здесь не одну декаду: имелся и загон, огороженный плетеной изгородью, в которой держали захваченных рабов. Там уже находились женщины – видимо, угнанные раньше из других кочевий.

Пленницы к тому времени валились с ног. Последнее не помешало им устроить безобразную драку, когда принесли еду.

Примечательно – грызлись только вновь прибывшие. Те, что находились здесь давно, даже не вмешивались. Вид у них был вконец изможденный.

Накато, памятуя наставление Амади – не ввязываться ни во что – опасливо отползла в сторонку, прихватив небольшой завяленный кусок жилистого мяса.

Сжавшись в стороне от свалки, выудила из подмышки припрятанный кусочек и вгрызлась зубами. Проголодалась! Сама с любопытством пригляделась к происходящему. Бывшие рабыни, кажется, решили отыграться на бывших хозяйках.

Под руку им попалась дородная женщина – совершенно голая, но с длинными волосами, которые с вечера, по всей видимости, были еще заплетены в косы. Сейчас прическа растрепалась, среди густых прядей запутались обломки травы и грязь. Но в колтунах еще угадывались прихотливые косы – пусть и распустившиеся большей частью. Нагота ясно указывала – с нее сняли одежду. А значит – та была сделана из настоящей материи.

Кажется, женщина пыталась выбрать лучший кусок. И считала, что ей должны уступить – только по той причине, что она совсем недавно приказывала остальным пленницам.

Это стало ее ошибкой. Кроме нее, здесь находились и другие ей подобные. Они тоже были обнажены – и это указывало, что с них сняли тканую одежду. А значит, сами они не были рабынями. Но тех не трогали. Потому что вели себя тихо и забито. А это – видимо, жена или любимая наложница одного из лучших воинов. Привыкла к послушанию.

Вот и послушание. Ее смачно таскали за растрепанные остатки кос, пиная и катая по земле. Осыпали сварливой бранью.

Почему сторожа не вмешиваются? Испортят ведь товар.

Накато отогнала нелепую мысль. Ей-то что за дело, в конце концов?! Она – такая же пленница, как и остальные. Правда, есть одна загвоздка: одежды на ней нет!

Амади решил, что одеваться ей ни к чему – все равно одежда пострадает в свалке. А теперь она вроде как тоже была раньше госпожой. Потому как – где иначе одеяние из соломы? Перемудрил колдун.

Ну, что уж теперь. Пока она ни во что не влезает – не тронут. Бить каждую из бывших хозяек – у рабынь сил не хватит.

Она грызла ухваченный кусочек, прижимаясь к земле, стараясь стать как можно незаметнее.

Надсмотрщики все же вмешались. Должно, кто-то углядел, что недавние рабыни портят стоящий товар. Женщин разогнали пинками и тычками. Кто-то рявкнул, что спустит гиен. Это заставило присмиреть и расползтись даже самых ретивых.

Избитую подняли, прислонили к плетеной перегородке загона, куда поместили пленниц. Сунули в руку извалянный в пыли кусок мяса, и она презрительно отшвырнула его.

Кусок подобрали и снова сунули в ослабшую руку.

– Не будешь есть – ослабнешь и подурнеешь, – шепот надсмотрщика был еле слышным, если бы не обостренный нечеловеческий слух – Накато не расслышала бы. – И купят тебя задешево, будешь остаток жизни убирать из-под хвостов у зубров.

Угроза подействовала. Женщина с отвращением оглядела изгвазданный кусок и принялась неохотно жевать.

Спорить с налетчиком она не стала – видимо, окончательно выбилась из сил. А что проку спорить? Ну, скажет она, что в любом случае подурнеет. Что уже подурнела – вся в синяках, растрепана, измучена. Что жалкий кусок жесткого мяса мало что изменит. И что ей так или иначе быть рабыней. У захватчиков цель – каждую из женщин продать как можно дороже. А слушать болтовню каждой он не станет.

*** ***

После скудной трапезы сторожа прошлись по загону, в котором теснились пленницы. С тех, на ком оставались соломенные накидки и повязки, их грубо срывали.

– Новые хозяева вас оденут, – зло ощерился один из налетчиков на возмущенные вопли женщин.

А ведь и правда: пленницы, пригнанные сюда раньше них, все были голыми. Не иначе – у них тоже стряслась драка между бывшими рабынями и госпожами. Смешно, если подумать: теперь все они были на равных. Да и прежде – велика ли была разница? Да, госпожи обитали в шатрах, подле мужчин. Их не гоняли на грязные тяжелые работы. Но они всецело принадлежали мужчинам – так же, как и самые забитые рабыни.

– Грязное отрепье, – злобное ворчание над ухом прервало размышления Накато.

Она обернулась, взглянула на умостившуюся рядом женщину. Та самая, побитая нынче рабынями. Волосы завязала в узел, и теперь из них солома торчала целыми пучками.

– Ты! Девка, – она бесцеремонно ткнула пальцем в Накато. – Принеси мне воды, быстро!

Кадка с водой стояла возле входа в загон: ее принесли несколько женщин, которых нарочно для этого выгоняли наружу немного раньше. Возле кадки находилось и несколько грубых глиняных мисок с битыми краями. Пленницы, которые хотели пить, подходили, набирали себе воды одной из мисок, а после – ставили ее на место.

Но бывшая госпожа, видать, по-прежнему считала, что не обязана сама набирать для себя воду. А может, Накато показалась ей достаточно забитой.

Та раскрыла рот, чтобы возразить, но вспомнила наставление Амади. Женщина выглядела прибитой, но внутри кипела от злости. Мало ли, чего от нее можно ждать! Не хватало ввязаться в драку против воли.

– Я сейчас, госпожа, – пробормотала она вместо этого.

И потрусила к кадке. Интереса ее действия у других пленниц не вызвали. Да, остальные женщины пили сами, а она потащила воду соседке. Но, по большому счету, никого это не волновало. Накато еще дважды приходилось бегать к кадке – женщину мучила жажда.

Второй раз их покормили, когда уже наступали сумерки. И снова пришлось таскать воду бывшей госпоже, которая никак не желала смириться со своей участью.

Сон пришел с закатом. Пленницы наконец-то угомонились, разговоры и склоки стихли. Накато заснула, вытянувшись прямо на голой земле. Случайно или намеренно, но женщина улеглась рядом, чуть ли не вплотную – аккурат между нею и плетеной изгородью, окружавшей загон.

Считала, что Накато сумеет защитить ее от нападок других рабынь? Или хотела остаться поближе к услужливой забитой девице…

Разница невелика.

Накато точно знала, что долго они все здесь не пробудут. Несколько дней, может, декаду. И живой товар распродадут, пока пленницы не отощали и не перегрызлись между собою до увечий.

В отличие от товарок по несчастью, ей было наплевать. Пребывание в загоне на стоянке степных разбойников или продажа в любое из кочевий – для нее все это ровным счетом ничего не меняло. Смыслом и единственной целью ее жизни было служение колдуну, который несколько лет назад превратил ее в свою игрушку. И произошло это с ее согласия. А потому все, что делается сейчас вокруг, не имело ни малейшего значения.