Текст книги "Снова на привязи (СИ)"

Автор книги: Гульнара Черепашка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава 26

– Где тебя носит, хотела бы я знать? – сварливо осведомилась Рамла.

Накато замерла в поклоне.

– Госпожа… но ведь все готовятся к свадебному пиру, – напомнила она робко. – И я со всеми остальными слугами подготавливаю шатры и трапезу. Так приказал господин Фарадж, ты же сама помнишь.

– Я помню, – та скривилась. – Но кто подготовит меня к свадебному пиру? Или господин Фарадж приказал не пускать меня туда?!

– Что ты, – Накато на всякий случай вновь поклонилась – кажется, недовольства Рамлы хватит на следующие несколько дней. – Я нарочно управилась поскорее и пришла к тебе – помочь подготовиться к нынешнему вечеру. Я уверена, что господин будет рад видеть тебя на пиру! Ты много значишь для него. Я принесла горячую воду, подумала – ты захочешь помыться…

Какое-то время шхарт глядела на нее, сдвинув брови к переносице. Явно раздумывала, что бы такого ядовитого или раздраженного сказать. Наконец вздохнула, махнула рукой.

– Ладно. Я искупаюсь. Хоть я не считаю себя такой уж грязной!

– Что ты, госпожа. Но если ты искупаешься, запах благовоний на твоей коже раскроется лучше.

– Ты разбираешься в благовониях? – она фыркнула презрительно, заставив Накато похолодеть. – С каких пор?

– Ну, я же одеваю тебя, госпожа, – отозвалась девушка, мысленно ругая себя за оплошность. Надо же было сболтнуть такое!

– Вот и одевай, – буркнула Рамла недовольно. – А болтай меньше!

Она только склонила почтительно голову. Тьфу ты, пропасть! Дала волю языку. Потеряла осторожность. Должно быть, минувшая ночь сказалась – точнее, свидание с Таонга в мире снов. Накато осмелела. Не укоротит свой же язык – быть беде!

Она развела воду, чтоб была теплой, но не обжигающей. Впереди – долгий вечер. Ей нужно помочь ведунье вымыться, одеться и причесаться.

После – сопровождать ее на пир. Должен ведь кто-то прислуживать ей! Наверняка она захочет видеть рядом преданную служанку, к которой привыкла за долгие декады. А пир продлится аж до самого утра. Поспать нынче толком едва ли удастся – хорошо, если прикорнет ненадолго перед рассветом. А после – снова беготня.

Накануне два кочевья расположились в широкой лощине меж пологих холмов.

Подготовка к пиршеству началась затемно. Рабы в обоих кочевьях еще до рассвета принялись носиться, как ужаленные. Даже Накато пришлось принять участие в общей беготне – каждая пара рук была на счету!

Лишь теперь, много спустя после полудня, она добралась до своей госпожи.

Та, как девушка и ожидала, оказалась до крайности раздражена. Теперь ей все было не так и не эдак. То воду служанка плескала слишком небрежно и грубо. То волосы намыливала слишком долго. То смывала и попала ей в глаза. Рамла ворчала и прикрикивала нетерпеливо. Накато оставалось лишь молчать.

То ли еще будет, как дело подойдет к закату, когда нужно будет идти в самый большой из пиршественных шатров! Рамле ведь предстоящие торжества поперек горла.

Любопытно – ведунья сама захотела быть на пиру, или это Фарадж настоял, чтобы и она явилась? Не спросишь. Точнее – спросишь, да затрещину и схлопочешь. Больно надо! Да не так это и важно – обыкновенное любопытство.

Прическу Рамла потребовала ей сделать высокую, изысканную. И украсить едва не всеми драгоценностями, что нашлись у нее.

Руки от запястий до локтей и выше скрылись под браслетами. Под длинными многочисленными нитями крупного жемчуга не видно сделалось синей туники с расшитым цветными бусинами воротом, которую Накато пришлось искать, повинуясь капризу госпожи.

Пояс ведунья долго выбирала, все не могла решить – какой же украшен лучше: расшитый сплошь золотом или мелкими бирюзовыми бусинами.

Наконец остановилась на широком, расшитом разноцветным шелком, спускающемся чуть не до пола длинными концами.

Поверх всего это великолепия накинула плотную тяжелую накидку – до пиршественного шатра предстояло пройти по кочевью. А пурга все мела – пусть порывы ветра здесь, под защитой холмов, и были куда тише, чем в открытой степи.

Поняв, что прическу разрушит или тяжелая стеганая накидка, или ветер, Рамла в гневе топнула ногой. И велела Накато идти за рабами и носилками – не обязана она, шхарт, шагать сама!

Так и вышло, что будущая жена Фараджа подошла к пиршественному шатру своими ногами, а Рамла выбралась из плетеной кибитки, которую пронесли через стоянку четверо дюжих рабов.

Две женщины чуть не столкнулись у входа в пиршественный шатер.

Они вполне могли бы и сцепиться в споре – которая из них первой должна зайти. Но меж ними удачно вклинился Бомани, подхватил бесцеремонно Рамлу под локоть, принялся расспрашивать о какой-то безделице.

Накато видела, как госпожа побелела – однако грубить Бомани она не посмела. Во-первых, сама же старательно его столько времени задабривала. Во-вторых, вел он себя с исключительным почтением.

Пришлось замедлить шаг, и будущая жена Фараджа скрылась под пологом вместе с отцом.

– Теперь и мы можем идти, – мягко проговорил Бомани. – Ты нынче прекрасна, ведунья – как никогда.

– Льстец, – швырнула с раздражением Рамла и шагнула под полог.

Накато скользнула следом. Она впервые видела, чтобы шатер раскидывался настолько широко – внутри мог бы поместиться небольшой загон для страусов.

На подушках сидели уже гости – самые сильные и богатые воины из обоих кочевий, а на головном месте – оба вождя. Рядом с вождем дружественного племени – его ближайший советник, а рядом с Фараджем – дочь этого советника. Бомани досталось место чуть дальше. Для Рамлы приготовили отдельное место – с пышными подушками, на небольшом возвышении. Других женщин в шатре не было – только служанки, подававшие пищу и несколько музыкантш, перебиравших негромко струны нгомби. Танцовщиц не было – видно, пока не пришло их время.

Рамла уселась на свое место, Накато поместилась рядом и чуть позади.

Сбоку она видела, как застыло лицо шхарт. Видно, та изо всех сил сдерживала гнев. Что ей не понравилось – то, что новая жена Фараджа зашла первой? Или то, что ее собственное место оказалось очень уж далеко от главы кочевья?

Девушка слегка вздохнула. Пир будет продолжаться всю ночь. И недовольство Рамлы – тоже. А то и дольше.

Вот Фарадж поднял медный кубок, украшенный выбитыми на мягком металле узорами, и собравшиеся за столом примолкли. Вождь заговорил о новых временах и будущем, что ожидает народы степи. О том, как важно союзникам держаться вместе.

Накато навострила уши. Такие речи звучали в степи редко. И уж если звучали, так за ними, сколько она помнила, непременно следовала резня.

Помнится, минул год или два, как ее продали в шатер двоюродного брата. И точно такой же пир устроили главы трех или четырех кочевий. Говорили о мире и дружбе, о союзах и помощи друг другу.

Да, ровно то же все и было – только тот пир пришелся на весну или начало лета.

Много красивых слов было произнесено на том пиру. Так же, как и на этом. Вон, вождь союзного племени поднимает свой кубок, чтобы произнести ответную речь. Совсем, как тогда – много лет назад.

Помнится, тогда наутро обнаружился не один десяток трупов с перерезанным горлом – в каждом племени не досчитались кого-то из сильнейших. Даже вождя одного из племен прирезали.

И наутро началась резня – вчерашние союзники выясняли, кто из них оказался более подл. Любопытно – в этот раз так же будет?

Всего два племени – и вождей всего двое. Так что, если поутру за пиршественной трапезой найдутся тела с перерезанным горлом, сомнений не останется: чья же это заслуга.

Любопытно: Амади на это и рассчитывает?

Ей он никаких приказов не давал – так что ей, по всей видимости, делать ничего и не нужно. Ни самой резать кого-то во сне, ни мешать делать это другим.

Задумавшись, она забыла подлить вовремя напиток в кубок Рамлы.

Видимо, та с самого момента столкновения у входа кипела от злости. Вот и подвернулся повод эту злость выплеснуть. Ведунья, развернувшись, отвесила Накато увесистую затрещину. И та, от неожиданности не удержавшись, кувыркнулась прямо на скатерть.

Кувшин с напитком вырвался из рук, описав дугу над головами пирующих, и врезался в одну из танцовщиц, аккурат вышедшую на середину открытого места.

Девица, взвизгнув, отскочила. На белоснежной тунике заалели пятна.

Шатер сотрясся от многоголосого хохота. Мужчин, успевших выпить не по одному кубку, зрелище развеселило. Наверное, даже больше, чем могло бы развеселить выступление танцовщицы.

После того, как набежавшие рабы все прибрали, Накато снова заняла место за плечом ведуньи. Теперь она старалась в рассеянность не впадать.

Ночь тянулась долго – шумная, суетная, наполненная гомоном, голосами, громкими разговорами и смехом. Рабы так и сновали туда и сюда, занося огромные подносы с только что приготовленной едой и унося объедки.

– Хватит, – шикнула в какой-то момент Рамла, схватив Накато за запястье.

– Ты не хочешь больше вина, госпожа? – вздрогнув, переспросила та.

– Что? Прости, – ведунья, спохватившись, разжала пальцы. – Нет, хватит, – шепнула она. – Я пришла сюда не пировать. Я скажу, – взгляд ее вспыхнул нездоровым огнем. – Я скажу им всем, что их ждет! Я скажу правду – при всех. И пусть Фарадж после прикажет выпороть меня напоказ всем. Или даже выгонит! Сделает ничтожнейшей из рабынь – я скажу все.

– Что ты скажешь, госпожа? – Накато нахмурилась, искренне недоумевая.

Что это ударило в голову шхарт? Может, она выпила много вина? Так немного – не такое оно и крепкое.

– Я скажу, что эта девка принесет только несчастье, – прошептала дико Рамла. – Она сама еще не подозревает, что навлечет на все кочевье!

– Почему ты так считаешь, госпожа?

– Я ведь шхарт, – та усмехнулась. – Мне открыто больше, много больше, чем простым смертным. Пусть мой дар еще и не окреп – но я знаю.

– О, – Накато не нашлась, что еще ответить. – А какое несчастье она принесет?

Рамла только рыкнула на нее невнятно. Накато поняла только, что она – бестолочь, и ничего не соображает.

Ну, не спорить же со шхарт. Тем более, та и без того кипит от раздражения.

Ох, что-то будет! И резать никого не нужно. Рамла устроит грызню с помощью одних только слов – без всякого оружия.

«Ее следует остановить».

Накато чуть не подпрыгнула на месте. Амади! Его голос прозвучал прямо над ухом так, словно он стоял рядом с ней. Девушка даже оглянулась украдкой. Никакого колдуна рядом, разумеется, не было. Да и как бы он тут очутился!

Однако он наблюдает за происходящим, судя по всему. Понять бы, как?

Поневоле делалось жутко – неужели колдун может читать ее мысли? Так или иначе – но приказ прозвучал недвусмысленный. Она, Накато, должна помешать Рамле осуществить ее намерение. Шхарт не должна произнести ни слова.

Оно и понятно: союз с дочкой советника главы чужого племени нужен был Амади. Это ведь он надоумил Фараджа! И Рамла рядом с ним нужна была Амади.

А раскроет сейчас ведунья рот – и перед Фараджем встанет выбор: которую из женщин возле себя оставить. Что бы он ни решил – для Амади это плохо. Колдуну нужны обе! Жаль, что ни одна из них об этом не подозревает.

Накато с сомнением покосилась на шхарт. Что ж она может сделать?!

– Госпожа, – шепнула она чуть слышно, склонившись к уху той. – Ты не хотела, чтобы я тебе подливала пока что вина?

– Чего тебе? – та дернулась.

– Прости меня, – Накато поклонилась. – У меня живот прихватило… позволь ненадолго покинуть тебя. Я вернусь быстро, очень быстро, обещаю!

Рамла наградила ее прожигающим взглядом. Потом махнула рукой и отвернулась.

Накато, сочтя это за разрешение, быстро шмыгнула назад. Из сидящих за трапезой никто и внимания не обратил – что там какая-то рабыня! Пусть и рабыня, прислуживавшая шхарт – единственной, кроме новой жены Фараджа, женщины на пиру. Может, она сорвалась куда-то по приказу своей госпожи!

Скользнув под пологом шатра, девушка стремительно помчалась через кочевье. На нее оглядывались, но остановить не пытались.

Шутка ли – помчалась по морозу в одной тунике! Не иначе – что-то ну очень уж сильно приспичило ведунье, вот и отправила служанку. А та ноги сбивает.

Накато вломилась в шалашик лекарки, надеясь, что та еще не спит.

– Помоги, бабушка! – выпалила заполошено. – Без тебя не знаю, что и делать.

– Ты чего это, оглашенная? – заворчала лекарка, заворочавшись.

– Боюсь я за шхарт, – выговорила Накато, с трудом подбирая слова. – Она собралась поносить новую жену господина прямо на пиру! Он ей такого вовек не простит. Боюсь я за нее, – сама не заметила, как повторяется. – Может, есть у тебя какие-нибудь капельки, чтоб ей в питье накапать – да она и заснула?

Старуха закряхтела, потом захихикала.

– Да уж, чудит твоя шхарт, – согласилась она насмешливо. – Впору беспокоиться за нее! Мне уж рассказали, что она вытворила. Усыпить госпожу, значит, хочешь? Без ее ведома, – лекарка опять хихикнула. – Помогу. Дело благое, и союз этот обоим племенам нужен. Не с руки будет разгребать выходки шхарт. Ох, несчастье, – забормотала она, принимаясь рыться в своих корзинках прямо впотьмах. – Пока еще дар ее раскроется – сколько ей мучений доведется претерпеть, да неожиданностей всему кочевью! – она выудила из запасов какую-то склянку. – Ты осторожнее только гляди, чтоб не заметила она, – прибавила с тревогой. – А то беды не оберешься! А тебе – поротой быть.

– Спасибо, бабушка! – Накато слегка поклонилась, хоть старуха, может, и не видела. И порскнула наружу, во тьму и холод.

*** ***

– Долго ты, – пробурчала Рамла, когда запыхавшаяся Накато, сдерживая тяжелое дыхание, снова появилась за ее плечом. – Эк тебе приспичило!

– Прости, госпожа, – та поклонилась. – Сильно прихватило! У тебя, должно, в горле пересохло – чего тебе налить? Может, за молоком сбегать?

– За молоком – это, пожалуй, – ведунья задумчиво кивнула. – Чтоб никто не мог потом болтать – мол, напилась вина шхарт, лишнего хватила наравне с мужчинами – вот и понесла непотребное. Принеси мне молока!

– Подогретого и с медом, как ты любишь?

– Ты умница, – Рамла снизошла до ласковой улыбки и брошенного через плечо взгляда. – Помнишь, что я люблю! Да, подогретого и с медом. Принеси!

Славно! За пиршественной-то скатертью пришлось бы изворачиваться – как добавить знахаркиных капель в кубок, пока его вином наполняешь. А тут – снова надо выйти из шатра. Пока будет нести – и накапает как следует!

Получить чашку молока у рабов, что суетились возле нескольких костров, зажаривая один за другим громадные куски туш зубров, оказалось недолго.

Ее узнали. А уж слова – подогретое молоко – знакомы были всем. Накато быстро вручили вместительную миску с молоком, и она, стараясь не расплескать, потопала обратно.

Флакончик опрокинула весь – а ну, как шхарт не захочет пить все разом? А миска большая! Несколько капель в таком количестве разойдутся, и толку от них не будет! На удачу, шхарт пока что не торопится произносить свою речь. Не то с духом собирается, не то ждет, чтобы мужчины как следует напировались.

И славно. Пускай ждет!

Речи – их говорить следует, промочив как следует горло. Теплое молоко для этого – в самый раз! А уж с добавкой, которую Накато у знахарки выпросила – вовсе славно получится.

Рамлу, видать, и впрямь замучила жажда. Она почти залпом осушила половину миски. И начала клониться лицом прямо в поставленное перед нею блюдо.

– Ох, госпожа, – пробормотала Накато. – Да ты засыпаешь, никак?

Она обхватила ведунью поперек туловища, подставила плечо. И опустила осторожно набок на пышные подушки – благо, тех насыпали для шхарт в изобилии.

Накато какое-то время настороженно прислушивалась. Рамла спала и мирно сопела во сне. Интересно, успела она понять, что это все из-за молока?

Внимания на это никто не обратил. Ну, заснула слабая женщина, не сумев продержаться долго на пиру. Что ж тут удивительного? Женщины слабы – даже те из них, что осенены влиянием высших сил.

«Ты гляди-ка, сообразительна! – хихикнул внутри головы голос Амади. – Хотя и сложно. Ты могла просто пережать ей особую точку на шее – тебя ведь учили».

Точку на шее?

Ну да, Накато знала такие точки. Только вот… она попыталась представить себе, как пережимает шею Рамлы на глазах у всех, а та хрипит. Славное решение придумал Амади, ничего не скажешь!

Глава 27

Бодрствовать Накато пришлось всю ночь.

Она подумывала о том, чтобы улизнуть потихоньку, или прикорнуть, пока Рамла спит. Но Фарадж приметил, что ведунью сморило. И служанку позвали, чтоб прислуживала его новой жене.

Той, должно быть, льстило, что она не только прошла впереди ведуньи своего супруга, но и теперь ей прислуживает служанка той самой ведуньи.

Не отпустили Накато, и когда подняли Рамлу на руки несколько рабов и вынесли. Должно быть, понесли в ее шатер – мол, нечего спящей делать на пиру.

А новая супруга Фараджа оказалась своенравной девицей. На замечание мужа – не устала ли она, и не хочет ли тоже отправиться отдохнуть – заявила: мол, она не слабосильная ведунья, и в силах остаться. Тот, должно быть, не захотел ссориться с женой в присутствии ее родственников. Благосклонно кивнул – словно так и должно быть. И отвернулся, отвлекшись на беседу с отцом девицы.

Накато приметила мелькнувшую по ее лицу тень.

Не понравилось пренебрежение! Ох, и нравную жену взял глава кочевья. То-то они с Рамлой вдвоем устроят. Ведь грызться станут не на шутку! Такая, как эта, не потерпит соперниц.

Впрочем, не ее, Накато, забота. Фарадж – вождь, уж как-нибудь с женщинами разберется. Даже и такими вздорными.

– Я тоже хочу молока, – капризно заявила новобрачная, не оглядываясь на служанку.

– Подогретого, госпожа? – почтительно переспросила Накато.

– Я люблю охлажденное! – та поджала губы.

Ага – что угодно, лишь бы не быть похожей на ведунью, с которой так носится ее супруг!

– Как скажешь, госпожа. Сейчас принесу, – девушка поклонилась и нырнула прочь из шатра.

Жаль, что молоко Рамлы уже вынесли прочь! Можно было бы подсунуть вздорной девице – пусть бы тоже отдохнула. Вон, уж давно за полночь, а ей все не спится! Сидит с мужчинами, не желая уходить. Нет, оно понятно – что за радость сидеть одной в шатре, когда твой муж пирует?

*** ***

Пирующие разошлись, когда над степью поднялся поздний рассвет.

Точнее – большая часть не разошлась, воины повалились на подушки там же, где и пировали. А некоторые – вовсе попадали лицами в объедки.

Вождь союзного племени и его приближенные удалились в свои шатры, Фарадж отправился к себе с молодой женой. Накато собиралась отправиться в шатер к Рамле, но ее дернули – мол, негоже прохлаждаться, когда другие из кожи лезут.

Пиршественные шатры требовалось привести в порядок. Подносы с объедками унести, подготовить все к продолжению пира вечером. Благо, хоть поесть удалось – перехватила несколько кусков от объедков на бегу.

К ведунье Накато вырвалась лишь после полудня, когда та давно проснулась.

Расположение духа у Рамлы нынче было еще хуже, чем накануне. Накато перепал добрый десяток затрещин. Правда, о своей внезапной сонливости шхарт не обмолвилась ни словом. Либо не связала ее с отлучкой служанки, либо не сочла нужным что-то говорить об этом. Мол, и затрещины со своевольной бестолочи достанет – сама пусть соображает.

Нынешним вечером она тоже решила быть на пиру. А что – она шхарт. Ей никто запретить не может! Даже Фарадж – он ведь дорожит миром с нею?

Накато пожалела, что накануне опрокинула в молоко для госпожи весь флакон: а ну, как та вновь надумает распускать язык?

– Ты все-таки скажешь, что хотела сказать вчера, госпожа? – покорно осведомилась она.

– Я скажу все, и пусть меня кто-то попробует остановить! А я вчера ничего не сказала? – она слегка нахмурила брови. – Я плохо помню окончание пира. Мне сказали, что я заснула. Но я вроде начала говорить?

– Ты подняла кубок, но тебя перебили, – отозвалась Накато, опуская глаза.

Да помилуют ее боги и духи! Она научилась так легко врать. И ложь выдумала так просто – словно всю жизнь тем и занималась. А шхарт, похоже, ничего не помнит. И хвала всем богам и духам!

В особенности – могущественной Нефер, – спохватившись, прибавила она мысленно.

Ответа не последовало. Но присутствие богини девушка ощутила явственно. Как и то, что Нефер услышала ее мысль и осталась довольна.

– Перебили, – повторила ведунья, покачала недоуменно головой. – Ничего не помню! Ты принесла мне молока, я подняла кубок… кубок? – переспросила она. – Не пиалу с молоком?

– О, госпожа. На пиру все, кто хотел что-то сказать, поднимали кубки! А молоко ты не допила. Отпила только немного, а потом собралась говорить.

– Ну, собралась, и что?

– И тебя перебили, а ты прилегла на подушки. Я не успела сообразить, глядь – а ты спишь!

– Странно, – пробормотала она. – Не помню!

– Ты долго не спала в тот день. Утомилась. А пир протянулся далеко за полночь! Ты уж после полуночи заснула.

– Одень и причеши меня как следует! – приказала властно Рамла, выпрямляясь. – Еще лучше, чем вчера. Как бы то ни было – но я скажу им все, что следует! Этой девке не место рядом с Фараджем – даже будь она дочкой самого вождя наших союзников. И пусть Фарадж после делает со мной, что захочет, – прибавила глухо.

– Как скажешь, госпожа, – Накато поклонилась. – Я сделаю все, как скажешь…

Спорить с ведуньей бесполезно – она не передумает! Благо, один день уже миновал, и впереди – меньше половины декады пиров. Она просто будет усыплять шхарт – а та пусть думает, что ей не хватает сил попасть на пир.

Хотя после третьего раза она, быть может, и заподозрит, что дело нечисто.

Но что она сделает? Нажалуется Фараджу – и Накато расскажет ему, зачем так поступала. А тот уж найдет способ помешать ведунье осуществить ее намерение и поссорить его с союзниками.

Чтобы выйти из шатра, ей и предлога сочинять не пришлось.

Старуха-лекарка только головой покачала, когда Накато объяснила ей, как опрокинула всю скляницу в молоко для Рамлы. Поворчала, но вручила новую – побольше. И настрого наказала не лить лишнего – чтобы со шхарт дурного не случилось. И усыплять не посреди дня, а на ночь, чтобы та уж наверняка спала до рассвета.

Что ж, придется исхитряться. Ничего, она справится! А главное – если никто о ней не вспомнит ввечеру, то и она сможет поспать, пока знахаркины капли действуют.

*** ***

– Мне бы хотелось навсегда остаться во сне. Или вовсе в потустороннем мире, – проговорила Накато.

Голова ее лежала на груди Таонга.

Летнее оглушительно-синее небо раскинулось над ними высоким куполом. Здесь, на границе миров явленного и потустороннего, всегда царило лето. В отличие от степи, забеленной зимней пургой. И здесь было хорошо. Спокойно и мирно – как редко бывало в настоящей жизни.

Накато впервые задумалась – а зачем ей сдалась жизнь? Беспокойная и полная горечи.

С Таонга они виделись не так часто. И сейчас был один из редких моментов близости и умиротворения. С покойным шаманом можно было говорить обо всем на свете, ничего не боясь. И ничего не скрывая – а что за смысл скрывать что-то, если ему здесь, в мире потустороннем, все ведомо?

– Стоит ли торопиться, – протянул он мягко. – Потусторонний край – место, где все оказываются рано или поздно.

– Здесь так спокойно, – признание вырвалось само и прозвучало горше, чем ей хотелось.

– И все же тебе не следует торопиться. Всему свое время в этом мире, – он помолчал, положил тяжелую жесткую ладонь на ее голову. – Мы можем видеться чаще. И еще мы сможем видеться наяву – а там никто не сумеет за тобой шпионить или мешать нам.

– Наяву? – Накато подняла голову, заглядывая ему в лицо.

Слова Таонга вызвали недоумение. Как они смогут видеться наяву? Он – дух бесплотный, и видеться они могут лишь здесь – в мире снов.

– Наяву, – он кивнул. Поглядел ей в глаза и улыбнулся вдруг озорно, точно молодой мальчишка. – Для этого нужно лишь мне очутиться в мире явленном.

– Ты заговорил об этом, – она приподнялась, села, глядя на него пристально. – Ты знаешь, как это сделать? Есть такой способ?

– Способ есть, – он тоже поднялся с земли, сел напротив. – Для этого мне нужно лишь тело, в которое сможет поместиться мой дух.

– Вот как, – до нее стало доходить.

Она прекрасно помнила, что ее бывший хозяин – Изуба – в доме которого она была одной из наложниц, после смерти сумел вернуться. Все, что ему для этого понадобилось – тело еще не рожденного ребенка. Тело, которое покинул дух, когда появилась угроза гибели. И Таонга, видимо, хочет вернуться так же! Только чье тело он изберет?

– Бомани – скверный шаман, – хмуро поведал он. – Мне не нравится то, что я вижу отсюда. Он глуп, напыщен, самонадеян и сластолюбив. Ему не место подле Фараджа!

– Ты хочешь занять его тело?

– А чье же еще? Бомани – шаман. И я вновь сделаюсь шаманом племени. Мне не придется никому ничего доказывать. Мне не придется даже называть свое настоящее имя. Я просто стану исполнять свои обязанности перед племенем.

– И мы вновь окажемся вместе!

– И мы вновь окажемся вместе, – эхом откликнулся он. – А освободить тело легче легкого. Ты ведь уже использовала цвет червей! Он хранится у твоей госпожи – Рамлы. Она в своей глупости считает, что он ей поможет раскрыть ее дар.

– А он ей не поможет? – удивилась девушка.

– Дар раскрывается сам и только сам. Тогда, когда приходит время, – жестко прихлопнул Таонга. – А использовать такие сильные снадобья – означает и гасить свой дар, и гневить богов и духов. А еще это – знак неверия и слабости.

– Почему ты не сказал об этом Рамле? – Накато растерялась.

– А я не обязан ей помогать на ее пути. У нее – своя дорога. Моя дорога – служение племени.

Накато хмыкнула. В конце концов, все это – не ее дело.

– Значит, дух Бомани можно изгнать из тела с помощью цвета червей? – переспросила она. – И я должна высыпать горсть в горящую жаровню, верно?

Как тогда, когда она вмешалась в ритуал Рамлы по приказу Амади. Странно – выходит, ее хозяин хотел, чтоб дух шхарт покинул ее тело? Да, наверное, так и вышло – ей-то вон как скверно было после того, как вдохнула того дыма!

– Ты все верно поняла, – Таонга пристально глянул ей в глаза, и на миг девушке сделалось не по себе – так горел его взгляд. – Горсти только вот будет маловато. Сыпь три – не меньше! Чтобы наверняка. Бомани скверный шаман, но дух его силен. И, чтобы выдворить его, понадобится немало сил.

– Я сделаю, как ты скажешь, – прошелестела Накато.

Он порывисто подался вперед, прижал ладонь к ее щеке. По телу разлилось тепло от этого прикосновения.

– Я буду ждать, – шепнул он. – Помни: я все время рядом, наблюдаю за тобой!

От его слов бросило в жар. И тут же внутри живота разлился холод.

Таонга рядом с ней! Даже там, в настоящем мире, среди зимы, холода и суеты. Там, где она – никто и ничто. Незримый, он рядом. Наблюдает за ней.

Да, утром снова начнется привычная суматоха. Проснется Рамла. Недовольная и недоумевающая. Придется сначала успокоить ее, и уж потом идти к шаману. Тот, возможно, будет спать – после ночи-то за пиршественной трапезой!

Ей понадобятся всего три горсти цвета червей. Главное – спрятать их как следует, чтобы Бомани не заметил, что у нее с собой что-то есть.

Она все сделает, как надо! И уже до заката она увидит Таонга как есть, живого, во плоти. Это стоило бы любых усилий! А уж стащить горсть сушеной травы у Рамлы и сыпануть ее в жаровню у шамана – сущая мелочь. О затраченных усилиях и говорить смешно. От нее нужно совсем немного, она же получит то, о чем больше всего мечтала.

*** ***

Маленький кожаный мешочек. Его Накато отыскала среди вещей Рамлы, когда наводила порядок. Припрятала под тунику.

В запасы сушеных трав влезла, когда шхарт прикорнула после обеда. Та не глядела – улеглась спать. Не иначе – решила днем выспаться, чтобы вечером уж наверняка не заснуть. Ну, это она зря надеется! Накато по-прежнему не могла допустить ссоры – приказ свой Амади не отменял. А Таонга, может, и не сумеет избавить ее от печати.

В любом случае, пока печать на ее руке – колдуна злить не стоит.

Другое дело – если вернувшийся шаман сумеет свести ее! Она окажется свободна. И будет находиться при Таонга, сделается ему верной подругой. Она все сделает, что он прикажет – и кочевью станет служить так же ревностно, как и он.

Фарадж и нынче остался в своем шатре. Новая жена неотлучно находилась при нем. О шхарт вождь вроде как и не вспоминал.

Вот уж вторую ночь длятся свадебные пиршества. Нынче будет третья.

Накато раздумывала, под каким предлогом явится в шатер Бомани. И сильно ли он удивится, увидев ее, незваную.

Впрочем, если и удивится – так удивление продлится недолго. Дым цвета червей быстро сделает свое дело – уж Накато знала! А она позаботится, чтобы шаман как следует надышался этого дыма. На ее стороне – внезапность. Он и сделать ничего не успеет. Пусть она и сама свалится – это не так важно. Таонга, выдавив из тела Бомани ослабший дух, займет его место. Тогда и о Накато сможет позаботиться.

Даже если Бомани уже не спит, выспался после бессонной ночи – ничего он сделать не успеет. Да может, он еще и не проснулся – все же до заката далеко. А к пиру начнут собираться перед закатом. Пока над степью светло – на стоянке суетятся только рабы.

Девушка задумалась.

Получается, она отныне будет видеть Таонга в теле Бомани? Ведь его собственное тело похоронено. Развеяно пеплом над степью.

Впрочем, что для нее важнее: тело или дух? Она-то будет знать, кто на деле скрывается под неуклюжей коренастой оболочкой нынешнего шамана!

Ладно, главное – она приготовила необходимое.

Оглянулась на спящую Рамлу. Не проснется ли, услышав, как служанка выбирается из шатра?

Да пусть ее! Спросит – так можно сказать, что готовит для нее ванну, чтоб подготовиться к вечернему пиру. Или легкий ужин, чтоб не ждать до темноты. Мало ли у служанки забот, чтоб госпоже было хорошо!

Идти нужно прямо сейчас – иначе не успеет.

Проснется все кочевье. Воины выберутся из шатров, чтобы размяться и вдохнуть морозного воздуха. Рабы станут носиться не так резво, кто-нибудь да приметит, как она прошмыгнула к Бомани. Да и сам Бомани проснется! Ее удача, если он еще спит.

– Помоги мне, могущественная Нефер, – прошептала Накато. – Прошу тебя! Ты ведь знаешь – я верна тебе и преданна! Только помоги нынче. Помоги!

Ответа не последовало.

Ничего. Богиня слышит все. А если делает вид, что не слышит – так, верно, так ей зачем-то нужно. Не смертной постичь, что на уме самой Нефер.

Накато, прижав руку к груди, где ждал своего времени заветный мешочек, выскользнула из шатра. И со всех ног припустила через кочевье.

*** ***

Когда она проскользнула в шатер Бомани, тот еще спал.

Ей же лучше!

Змеей скользнула к жаровне с тлеющими угольками. Вытянула из-за пазухи мешочек с лепестками и суетливо вытряхнула их все. Руками ловила разлетающиеся легкие лепесточки, чуть не голыми пальцами всовывала в угли.