Текст книги "Земля"

Автор книги: Григол Чиковани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Начальник снабжения совместно с Брегвадзе затратил немало труда, чтобы подготовить жилые вагончики. Они получились большие – здесь вполне могли поместиться четыре кровати. И окна в них были побольше и повыше, чем в железнодорожных вагонах.

– Эти вагончики лучше наших бараков оказались!

Ни Уче, ни его напарнику Хурция было некогда готовить обед. Не до того было и Бондо с Дзуку Цулая. Гудуйя по-прежнему приносил горячую пищу из столовки на всех.

Каждая бригада знала о всех успехах и неудачах своих соперников по соревнованию. Туда, где был прорыв, срочно мчался Васо Брегвадзе и делал все, чтобы ликвидировать неполадки.

До сих пор экскаваторы работали в две смены, по восемь часов каждая. В остальное время экскаваторы простаивали – у драгеров не было сменщиков. Теперь экскаватор работал и днем и ночью с часовым перерывом в сутки на технический осмотр.

Самым большим стимулом для успешной работы драгеров было досрочное завершение прокладки канала, но в чрезмерной спешке иные из них забывали о качестве. Часто нарушалась профилировка стен и русла канала. Из-за этого в канале скапливалась вода, а стены обваливались. День ото дня эти нарушения принимали все более массовый характер. Недоделки драгеров приходилось исправлять вручную лопатами и заступами. На это уходило много времени, сил и средств.

Сваны и другие рабочие были переброшены на рытье дренажных каналов. Новых рабочих нанять было неоткуда, а возвращать сванов на главный канал – накладно: рытье дренажных каналов могло надолго застопориться. Единственным выходом из создавшегося положения было повышение качества работы драгеров.

Больше всех из-за этого волновался и переживал Васо Брегвадзе. Его возмущению не было предела. Штурмовщина доводила Васо до белого каления. Он грозил погнать со стройки всех драгеров, систематически нарушающих правила прокладки канала. Но угрозы так и оставались угрозами – ведь драгеров заменить было некем.

Для решения этого важного вопроса срочно было созвано совещание. Оно началось поздним вечером в комнате Спиридона Гуния в коратской конторе. На нем присутствовали сотрудники управления, начальники строительств массивов, прорабы, десятники, бригадиры, драгеры, рабочие. Председательствовал Важа Джапаридзе.

– Можно закрыть глаза на ошибки неопытных машинистов, – горячился Васо, не выносивший слова «драгер» и поэтому называвший их «машинистами». – Но когда качеством сознательно жертвует опытный мастер, этого простить нельзя. За каждый лишний кубометр – спасибо, но за каждый сантиметр огрехов нарушителя надо потребовать к ответу.

– Ты погляди, как понесло нашего заику, – шепнул на ухо своему дружку Тенгизу Керкадзе Кириле Эбралидзе. А потом громко продолжил: – Это к какому же такому ответу, батенька? Ты его к ответу, а он твой экскаватор к черту пошлет, и только его и видели. Где ты замену ему найдешь, может, на хобском или потийском базаре, а?

– Обойдемся без таких как-нибудь. Скатертью дорожка – пусть катится на все четыре стороны! – жестко отрезал Брегвадзе.

– Каков, а? – вновь шепнул Тенгизу Кириле. – И хоть бы раз заикнулся, старый пень?!

– Такому, как он, на роток не набросишь платок, – ехидно поддакнул шепотом Тенгиз.

Важа Джапаридзе услышал их шушуканье.

– Не мешай нам, Кириле, – резко оборвал Эбралидзе Важа.

– Не я вам мешаю, это вам горе-драгеры подножку подставили, батенька. Те самые драгеры, что в три месяца из трактористов вылупились. Поспешишь – людей насмешишь, слыхал, наверное? Торопливость при ловле блох хороша, – не усидел на месте Кириле. – Нельзя было доверять вчерашним сосункам такое большое дело. Эдакой махиной заправлять не каждому по плечу!..

– Садись! – резко сказал Важа.

– От каждого машиниста мы должны потребовать квалифицированной работы, – продолжал Васо Брегвадзе. – Надо поставить заслон на пути брака. Здесь совсем не в скороспелости дело. Антон Бачило в два месяца посадил за рычаги Учу Шамугия. Да и Уча от него не отстал – всего лишь за полтора месяца сделал отменного экскаваторщика из бывшего танкиста Бондо Нодия. Так что нечего нам тут пословицами глаза колоть. Поспешай, да с умом – вот наш ответ. У меня есть предложение: мерилом работы должен стать не просто кубометр, но и качество.

– Верно!

– Правильно!

– Давно бы так!

– Хватит бракоделов по головке гладить!

– Не позволим пыль в глаза нам пускать! – крикнул Антон Бачило.

Слово попросил драгер Квалонского участка Никита Ляшко.

Он долго откашливался и наконец начал:

– Это я принимал экзамен у этих, как их здесь назвали, сосунков. Нечего на них зря напраслину возводить – ребята подготовлены что надо, ничего не скажешь. Незачем их за ручку водить, сами справятся, коли охота есть. – Никита сильно закашлялся и побледнел. Лихорадка вконец измучила его. Ему не раз предлагали путевки в Цагверский дом отдыха, но он отказывался, не желая бросать работу. – Кирилл Максимович, о том, чего не знаешь, судить не берись. Прав Василий Георгиевич: качеством надо работу мерить, а не кубометром. Премии надо не только за кубометр, но и за качество выдавать.

– Где я вам возьму деньги на качество? У меня и графы такой нет, – заволновался Харитон Кахидзе, главный бухгалтер управления. – За каждый кубометр сверх нормы премию – пожалуйста, но за качество... М‑да... Таких денег у нас не предвидится.

– Непременно надо изыскать, Харитон, – сказал парторг.

– Одним энтузиазмом тут не обойтись. Нужна и материальная заинтересованность. Иначе мы недалеко уйдем, – напустился на Харитона Васо Брегвадзе. – Тогда будут у нас и кубометры, и качество.

– Выходит, все дело в деньгах, батенька, – не замедлил съехидничать Кириле Эбралидзе.

– Да, и в деньгах тоже, – твердо ответил Ляшко. – Ты что же, без денег работаешь?

– Я не дурак, чтобы без денег работать. Но за премиями не гонюсь.

– Ну и плохо, что не гонишься. Не мешало бы тебе получше работать... – сказал Ляшко.

– Ты за работой гонись, а премия сама тебя найдет. И палки нам в колеса ставить нечего, – рассердился Уча Шамугия.

Встал Важа Джапаридзе.

– Уймись ты, Кириле. Иначе я буду вынужден попросить тебя отсюда.

– Я-то уймусь, это мне нетрудно. Но одним моим молчанием дела не поправишь, – пошел на попятный никем не поддержанный Кириле. До самого конца собрания он стойко молчал.

– Вот вы, товарищ Харитон, спрашиваете, откуда, мол, деньги для поощрения взять, так? – обратился к главному бухгалтеру парторг.

– Именно так.

– Но ответьте мне, пожалуйста, не сокращает ли производственные расходы работа без брака, работа высоко качественная, не требующая дополнительных расходов, средств? Не это ли источник экономии денег? Вот из этих сэкономленных денег мы и создадим поощрительный фонд. Нет такой графы, говорите вы. Согласен. Но что нам мешает ввести такую графу, обратившись с предложением в финансовые органы? Люди сегодня работают по-новому. Ударный труд стал нормой нашей жизни. Вот перед вами вчерашний мальчик, а ныне стахановец, автор прекрасной и нужной всем нам инициативы... – Парторг взглянул на Учу Шамугия. – А сам Стаханов? Кто мог раньше даже подумать, что в нашей работе есть такие огромные резервы. Но вот рабочий человек открыл это, и по всей стране у него появились тысячи последователей. По-новому, по-стахановски надо относиться к каждому делу. Сейчас на повестке дня вопрос качества, и это закономерно. Здесь тоже таятся неисчерпаемые резервы. Так вскроем их и будем поощрять каждого, кто станет работать добротно и без брака.

– Отлично сказано! – горячо захлопал Васо Брегвадзе. За ним последовали и другие.

– Товарищи, как я понимаю, большинство одобряет предложение Васо Брегвадзе и Кочи Коршия. Если даже кто и воздержался – не в этом суть дела. Как вы считаете, товарищ Харитон, сможем мы направить часть сэкономленных средств на поощрение качества работы?

– Я думаю, что сможем. Во всяком случае, я сделаю все от меня зависящее.

– Вот и отлично. Товарищи, мне кажется, что вопрос этот затрагивает не только работу драгеров, но и всех других работников стройки. Наше решение мы должны распространить и на дорожников, и на корчевщиков леса, и на дренажеров, на всех строителей канала, – подвел итог совещания главный инженер.

На дворе стояла первая половина февраля, а окна уже были распахнуты настежь. Жарко было не только в комнате Спиридона Гуния, но и на улице. Февральская жара в этих местах иногда не уступает июльской, и переносить ее гораздо тяжелей. Горячий воздух насыщается влагой, и дышать становится невмоготу. Однако участники совещания были в таком приподнятом настроении, что ничего не замечали.

Тариел Карда и Важа Джапаридзе, сопровождаемые Васо Брегвадзе, проверяли работу по всей трассе канала. Вот уже десять дней ездили они от истоков и до Коратско-Кулевского массива. Хотя на этом последнем отрезке трасса и была получше, но тем не менее технически он считался наиболее сложным. Работу экскаваторов тормозило то обстоятельство, что за исключением «Комсомольца» не было запасных частей ни к «Пристману», ни к «Коппелю», ни к «Любеку», ни к «Менике». Машины часто выходили из строя, и поврежденные детали и узлы приходилось возить в ремонт на Потийский механический завод.

– Знаешь, Тариел, – обратился к начальнику управления Васо Брегвадзе, перед тем как подойти к «Комсомольцу» Учи Шамугия. – В среднем за день экскаватор продвигается вперед метров на восемь—десять. А вот Уча и Антон роют по десять—двенадцать метров за смену. Теперь посчитай, сколько они роют за четыре смены?

– Допустим. Ну и что? – спросил Тариел Карда, чувствуя, что у Васо, как это часто бывало, родилась какая-то новая идея.

– Мы запланировали окончание работы на этом массиве на конец года, так?

– Верно, – с улыбкой поглядел на Васо начальник управления. Он догадался, что хочет сказать старый инженер.

– Почему бы нам не передвинуть срок завершения работ к Октябрьским праздникам? Я тут все рассчитал, и получается, что с прокладкой канала до Кулеви мы вполне укладываемся в этот срок.

– При таких темпах это конечно же не исключено. Поглядим, как дальше пойдет работа у драгеров, – задумчиво произнес Важа Джапаридзе, внимательно выслушав соображения Васо. – Однако я не думаю, что надо менять сроки завершения строительства.

– Почему?

– В ударном темпе можно закончить прокладку главного канала. Но как быть с водосборниками, коллекторами, дренажными каналами, наконец?

– Перебросим на эти работы «Комсомолец», – возразил Васо Брегвадзе. – При таких темпах работы на главном канале вполне достаточно двенадцати экскаваторов.

– Согласен. А что ты скажешь относительно корчевки леса, прокладки дорог, наводки мостов? Ведь не исчерпывается же все главным каналом даже на Коратско-Кулевском массиве?

– Конечно же нет, – отозвался старый инженер. Глаза у него по-юношески блестели. – Может, мы и впрямь не все успеем сделать, но что касается корчевки леса и расчистки трассы, тут я ручаюсь.

– В этом и я не сомневаюсь, – поддержал Васо главный инженер. – Кроме того, я уверен, мы успеем и дороги проложить, правда без покрытия.

– Наводку мостов мы завершим во втором квартале следующего года, – горячо продолжал Васо и, чтобы окончательно убедить начальника управления, быстро закончил: – Но самое главное все-таки каналы и расчистка лесов.

На всем Коратско-Кулевском массиве и на землях, раскинувшихся между Риони и Хобисцкали, стройка да и сама жизнь наполнились новым содержанием. Даже природа и та, казалось, смилостивилась над людьми. Вместо обычных в эту пору дождей стояла сухая солнечная погода.

Ни рабочие, ни технический персонал не желали придерживаться нормированного рабочего дня. Все просыпались на заре и, наскоро перекусив, спешили на свои рабочие места. Возвращались поздним вечером и, поужинав, ложились спать, чтобы собраться с силами к новому рабочему дню. Воодушевление и нетерпение вдруг овладело всеми. День окончания строительства Коратско-Кулевского массива вот-вот должен был постучаться в дверь, и каждый старался по возможности приблизить этот день.

– Как вы думаете, настанет конец нашим трудам? – этим вопросом обычно начинал каждый свой ночной разговор последний из рода погонщиков скота семидесятилетний Бурда Кварацхелия. – Пять лет я здесь работаю и этот английский «Пристман» на своей спине таскаю. – Бурда Кварацхелия обслуживал экскаватор Никиты Ляшко: подкладывал доски под гусеницы, заливал в двигатель горючее и масло. – На доску пуд грязи налипает, а я ее десяток раз на дню с места на место перекладываю, душа из меня вон. Вы думаете, для того Бурда надрывается, чтобы эти кислые лимоны да апельсины разводить? Как бы не так. Лимоны тому нужны, кто чаем забавляется. А нам земля для скотины нужна. В этих лесах Кварацхелия отродясь скот зимой пасли. Нет ничего лучше этих мест для буйволов и коров. Даже когда здесь турок хозяйничал, мы все едино сюда с гор спускались. Ох, и боялись турки местных лесов, носа, бывало, годами сюда не кажут. Здешняя травка молоком налита. На всей земле не сыскать лучших пастбищ. Тут не лимоны сажать надо, а скот разводить, чтобы молочные реки с морем сливались. Вот так. Не стало скота в Одиши, весь вчистую свели. Вот и надо нам мяса нагулять и молока надоить. Наши предки без лимонов да мандаринов пробавлялись. А ты попробуй без мяса да молока силу набрать. А ведь ее еще и сохранить надо. Вот так-то... – Бессонница одолевала старого Кварацхелия, только в разговоре и отводил он беспокойную свою душу. Все слушатели давно уже храпели, а старик все говорил и говорил без умолку.

– С кем это ты язык всю ночь чешешь, Бурда? – спрашивал его разбуженный среди ночи сосед.

– Душу отвожу, сон ко мне нейдет. Все своего дня дожидаюсь. Часы считаю, минуты тороплю. Сделает мой «Пристман» шаг, и я тут же крестным знамением себя осеняю: ближе тот день на шаг, а сделался. Меня четырнадцать детей да внуков дома дожидается. Поди накорми эту ораву, если село наше на такой круче стоит, – веревкой к дереву привязаться надо, чтобы поле свое обработать. Вот построят здесь фермы, все четырнадцать душ туда работать пойдут – все до единого погонщиками станут, так у нас, у Кварацхелия, на роду написано. Бывало, когда мы стадо с гор в долину гоним, кажется, что это горы с места сошли. А ты еще спрашиваешь, почему, мол, не сплю.

Всю ночь не мог сомкнуть глаз Бурда Кварацхелия, а под утро, бывало, так заснет, что потом и не добудишься, хоть с топчана сбрасывай...

Корчевщики леса возвращались в бараки большой группой. Шли они неторопливо, вразвалку по только что расчищенной их же руками дороге.

– Сказывают, комиссия из Тбилиси приехала, – сообщил пожилой крестьянин с киркой на плече.

– Что еще за комиссия? – спросил Джаджу Джгереная, поигрывая топором.

– Землю, говорят, распределять будут, – с деланным равнодушием ответил Сардион Сартания.

– Чего же ты молчал до сих пор? Неужели распределяют? – с недоверием и надеждой спросил Бурда Кварацхелия.

– Что, скажешь, время еще не настало? – удивился Джаджу. – Сколько лет мы дня этого дожидаемся, вот и дождались наконец. Уже вроде бы нарезали землю для колхозов и совхозов в Саджиджао, Корати, Набаде, Сабажо, Квалони и Чаладиди.

– Ты, милый, не слышал, случаем, для каких колхозов и совхозов?

– Как это для каких? Для цитрусовых, конечно.

– А как насчет животноводческих?

– Чего не знаю, того не знаю, ей-богу, не слышал.

– Как это не слышал? Первым делом скотоводство и должно быть на этих землях.

– Не слышал, тебе говорят, чего пристал?

– Оглох, наверное, с того и не слышал, – сказал встревоженный Бурда.

– Был бы я твоих лет, видимо, уже оглох бы. Только мне еще два десятка до тебя шагать, ей-богу.

– Погорячился я, милый, извини. Сердце у меня не на месте, с того и горячусь.

– Что я тебе такого сказал? – удивился Джаджу Джгереная.

– Не ты ли сказал, что только под цитрусовые плантации и нарезали землю?

– Зря кипятишься, и животноводов, верно, не забудут.

– Как это «верно»? – взорвался Бурда. – Без всяких «верно», в первую голову нам и должны нарезать.

– Может, ты и прав, но со мной этого пока не согласовали. Я уж тебе удружу, будь спокоен.

– Ты все зубы скалишь, а мне не до шуток, душа в пятки ушла.

Цисана и Ция осторожно выносили из теплицы саженцы лимонов и апельсинов и аккуратно пересаживали в борозды. На девушках были ситцевые платьица с короткими рукавами, головы повязаны пестрыми косынками. Загорелые, крепкие, веселые, они щебетали без умолку.

Ни на минуту не прекращая разговора, они то и дело сновали из теплицы к бороздам и обратно.

– Стоило им в вагончики переселиться, они тут же и позабыли про нас, – поправляя рукой прядку волос, выбившуюся из-под косынки, укоризненно говорила Ция.

– Что поделаешь, Ция! Не гулять же они в эти вагончики переселились. Ради нас они торопятся, ради нас боятся время потерять. С тех пор как они туда перешли, экскаватор, говорят, ни минуты не простаивал.

Увлеченные разговором, девушки и не заметили, что поблизости от них остановились председатель колхоза «Солнце Одити» Эстате Парцвания и его шофер Чичико Читана. Они крадучись подобрались вплотную к подругам. Девушки завизжали с перепугу и радости и бросились к ним, оправляя на бегу платья.

– Здравия желаю, – поздоровался с ними Эстате.

– Дядюшка Эстате, – обняла его Ция. Потом она подбежала к Чичико. – Ой, Чичи, какой же ты высоченный, никак подрос еще, да? – встала на цыпочки Ция, чтобы чмокнуть шофера в щеку.

– Роста мне и так хватало. А вот здесь прибавилось, это уж точно, – постучал он пальцем по лбу, потом наклонился и поцеловал Цию. – Ну что, и на этот раз ты нас без саженцев отпустишь?

– Да, Чичи, ничего тут не попишешь! – сказала Ция.

– Да что это такое?! Ваш директор нам обещал...

– Обещать-то обещал, но сейчас такое положение создалось...

– Что еще за положение? – недовольно спросил председатель.

– Мы должны в первую очередь удовлетворить другие колхозы и совхозы.

– Я же всегда в первую очередь и проходил, девочка, что же изменилось теперь?

– Нельзя, дядя Эстате, честное слово, нельзя. Нет у нас другого выхода.

– Интересно, кого же это вы предпочли, разрешите полюбопытствовать?

– Всех сразу и не сочтешь! «Новый фазис», «Золотое руно», колхоз...

– Что, что? Да таких хозяйств в природе не существует, – перебил Цию председатель.

– Не было, так будут, дядюшка Эстате, – ответила Ция. – Этим и другим хозяйствам уже выделили землю.

– Какую это землю, где ты здесь землю увидела? Еще главный канал не проложили, болота еще не осушили, а уже землю делить вздумали?

– Вы что же, не слышали, мы ведь к Октябрьским главный канал сдаем...

– Твоими устами да мед бы пить, дочка. Неужели это правда? Тогда и впрямь стоит земли раздавать, пришло время. Даже не верится, что исчезнут с лица земли эти треклятые болота. Вы только слово свое сдержите, а я сам для вас саженцы привезу из Абхазии.

– Нет, дядюшка Эстате, – сказала Ция. – На этой земле лишь наши саженцы и будут расти. Вы только посмотрите, какая в них сила, какая стать. Здесь и вправду земля золотая.

– Это, конечно, здорово, что ты для всех саженцы готовишь, а вот когда ты нас на свадьбу пригласишь? – спросил Чичико.

– Мы к свадьбе давно уже готовы... И я, и Цисана.

– Кто такая Цисана? – спросил Чичико, украдкой разглядывая Циину подружку.

– Та самая, от которой ты глаз отвести не можешь, Чичи.

– А жених у нее есть? – быстро спросил Чичико. – Коли нет, я-то здесь на что? Чичико Читана меня зовут.

– Не трудись понапрасну, Чичи. Есть у нее жених, да еще какой.

– Откуда он?

– Из Белоруссии. Белорус он.

– Кто? Кто?

– Белорус, тебе говорят. Антон Бачило!

– Ничего не понимаю. Здесь ребята перевелись, что ли? Зачем в такую даль ездить? – огорчился Чичико.

– Я к нему не ездила. Он сам сюда приехал, – ответила Цисана.

– Как это он тебя за тридевять земель разглядел?

– Разглядел, как видишь, Чичи, – засмеялась Ция.

– Что же, мы тут ослепли? В двух шагах такую девушку не разглядели!

– Замолчи ты, ради бога! – рассердился Эстате. – Пусть даже бревно в глаз тебе попадет, ты и то не заметить.

– Я-то вижу девушек, и еще как вижу. Только вот они меня не замечают, – с горечью проговорил Чичико, – но такой девушки я, честное слово, никогда не видел.

– Тебе бы только языком молоть, болтун ты эдакий! – снова рассердился Эстате.

– Как мои старики поживают, дядюшка Эстате?

– Все в порядке вроде бы. Живут себе, поживают, добра наживают. Только вот сильно без тебя скучают. Какой ты дом, дочка, бросила, какую землю на эти болота сменяла!

– Это сейчас здесь болота, дядюшка Эстате. Но дайте срок, осушим мы их, вот тогда и посмотрим, где лучше. Все наше побережье в рай превратится.

– Ну, когда это еще будет. Как твой жених поживает?

– Живет-поживает, только вот добра пока маловато, – в тон председателю ответила Ция и рассмеялась.

– Это ничего, успеет еще добром обзавестись. Матушка твоя говорила, что он на стройке в лучших драгерах ходит.

– Всяко бывает, дядюшка Эстате. То лучше, то чуть хуже.

– Это как понимать?

– Он с Антоном Бачило соревнуется. То один впереди, то другой.

– Неплохо устроились, – засмеялся Чичико.

– Эх, Чичи, Чичи! А говорил, ума у тебя прибавилось? – не осталась в долгу Ция.

– Потому я и говорю так, что ума прибавилось. Что из того, что я шофером работаю? Эх, надо было учиться мне. Кабы не любовь к машине, быть мне директором или, на худой конец, профессором. Посмотрел бы я тогда, как девушки от меня нос воротили.

– Главное, в своем деле профессором быть. А директором не каждый может стать. Вот мой Антон – драгер, а по мне он лучше любого директора.

– Врет он все. Сам ото всех нос воротит, потому и ходит в холостых. На него девушки, как мухи на мед, слетаются, а он хоть бы хны, – сказал председатель.

– Он мне все невест сватает. А кто в наше время, скажите ему, пожалуйста, по сватовству женится? – шутливо отпарировал Чичико.

– Этого еще не хватало! Если понравится кто, он и так женится. За Чичи любая девушка с охотой пойдет, – взяла сторону шофера Ция.

– Эх, в том-то и беда, Ция, что никому я по сердцу не пришелся.

– Придешься, Чичико, непременно придешься. Всему свое время.

– Ты меня всегда успокаиваешь, Ция, но, видно, невезучий я, страсть. Которая мне по душе, той я не нравлюсь, и наоборот. Вот так и проходят годы.

– Ума не приложу, дочка, где мне саженцами разжиться? – вновь заговорил о деле председатель. – Сколько их еще ждать? Земля у меня без пользы простаивает. Выходит, напрасно мы лес корчевали и людей я зря тормошил.

– Эти земли, дядя Эстате, веками были бесплодными, нельзя же их теперь без саженцев оставить, не вернуть им жизнь, – посерьезнела и Ция.

– Надо оживить, конечно, надо. Да разве я против? И я это понимаю, да что поделаешь: у кого что болит, тот о том и говорит. Не стану я зря директора беспокоить... Ты так и не сказала мне, когда свадьбу играть собираешься? – вновь перевел разговор на другое председатель.

– В день открытия главного канала, дядюшка Эстате. Я вам всем пригласительные билеты пришлю, непременно, вот увидите.

– Ты, надеюсь, своего обещания не забыла, Ция? – спросил Чичико.

– Конечно, нет. Быть тебе посаженым отцом, Чичи.

– Я тебя так люблю, Ция, что даже тамадой у тебя на свадьбе не отказался бы.

– Помолчал бы, парень, опять тебя занесло, – шутливо побранил шофера Эстате. – Это ты в своей деревне тамадой слывешь, но на такой свадьбе, извините. Ты представляешь, сколько народу на открытие канала съедется? Потом все они на свадьбу пожалуют. Вот и пораскинь своими куриными мозгами, потянешь ли ты такое дело?

– Народ мне не страшен, – все еще хорохорился Чичико. Но по его голосу было заметно, что он и вправду порядком струсил.

В феврале-то погода была отменная, но вот март, как ему и пристало вообще, повел себя по-мартовски. Более того, он совершенно обезумел. Не проходило дня, чтобы ливни с громом и молнией не обрушивались на округу.

Коратцы знали по опыту, что непогода протянет до самого конца месяца.

Больше всего дожди мешали работе бригады драгеров. Экскаваторы сползали с досок, гусеницы вязли в грязи, приходилось все время прерывать работу и вновь подставлять доски. Но, несмотря на это, работа на всем протяжении трассы не прерывалась ни днем, ни ночью.

Спиридон Гуния сутками не выходил из конторы: с каждой бригадой у него была телефонная связь, и он всегда находился в курсе дел.

Лонгиноз Ломджария ни на шаг не отходил от Спиридона, чтобы в случае надобности без промедления выехать на участки, где возникали какие-то трудности.

Грозовые тучи то и дело шли с моря, сопровождаемые ветром, грохотом грома и вспышками молнии. Земля и болота пропитались мутной водой. Каналы тоже были полны водой.

Гусеницы Учиного «Комсомольца» совершенно потонули в грязи. Экскаватор был обращен к морю, и дождевые потоки хлестали в смотровое стекло кабины с такой яростью, что казалось, вот-вот разнесут все вдребезги.

После жаркого тропического утра днем начиналась страшная гроза, в небе бесновались длинные зигзаги ослепительной молнии, где-то взрывался гром, земля содрогалась и стонала, трещали деревья, пораженные ударами молний.

Видимость почти отсутствовала, и Уча работал вслепую. Он всеми силами старался выдержать профилировку дна канала и стен, но это было неимоверно трудно, ибо вода заливала все вокруг.

Прокладка главного канала близилась к завершению. И если раньше ни одному драгеру даже в голову не могло прийти работать в ливень, то нынче все они были на своих рабочих местах.

Антон и Уча ежедневно связывались по телефону, расспрашивали о делах, предлагали помощь, интересовались вестями от невест. Но никто из них ничего не знал о Цисане и Ции: вода и дождь отрезали их от внешнего мира.

Да и невесты ничего толком не знали о своих женихах и совсем потеряли покой. Справиться о них в управлении девушки стеснялись. Одно было известно точно: даже в проливной дождь экскаваторы упрямо движутся вперед.

В середине марта Уче удалось через Лонгиноза Ломджария передать Ции весточку: «Дорогая Ция! Я и Антон чувствуем себя нормально. Социалистическое соревнование идет полным ходом. Мы всячески стараемся приблизить день нашей свадьбы, потому и работаем с хорошим настроением. Что делается там, у вас? Надеюсь, вода не повредила теплицы? Впрочем, говорят, что в Поти дождей поменьше. Как только распогодится, я хоть на час вырвусь к тебе. Антон шлет приветы тебе и Цисане. Черкните нам хоть пару строк. До встречи. Твой Уча».

Ему вдруг очень захотелось, чтобы Ция оказалась рядом, чтобы хотя бы одним глазком взглянула, в каких условиях он работает, как тяжело ему от непогоды. Это было проявление чисто юношеского тщеславия, желания, чтобы его отвага и самоотверженность были непременно замечены и оценены любимой девушкой. И тут же Уча застеснялся своего желания: ему показалось, что оно недостойно настоящего мужчины.

Милое Циино лицо неотступно стояло перед глазами Учи. Ция улыбалась ему грустной и нежной улыбкой, которая прибавляла Уче силы и энергии. «Не тревожься, Ция, ничего со мной не случится, не в таких еще переделках приходилось мне бывать, все образуется, и я приеду к тебе», – мысленно успокаивал любимую Уча.

В отличие от Спиридона Гуния, Васо Брегвадзе не сиделось на одном месте. Как только не уговаривали, чем только не стращали его, но никакие уговоры и угрозы на Васо не действовали. Никто не мог удержать его в конторе. В течение дня он по два три раза бывал в каждой бригаде. Кому принесет папирос, кому спирту, чтобы отогреть мокрых с головы до ног драгеров, кому поможет добрым словом и мудрым советом. Заглядывал он и в вагончики, где отдыхали свободные от смены драгеры: кто в шахматы или в нарды сражался, кто обедал, а кто спал. Подсядет к столу Васо, подбодрит, похвалит ребят, пошутит, посмеется вместе с ними, вроде о пустяках поговорит. Но драгеры чувствовали его горячий интерес к их жизни, заботу об общем деле, и это поддерживало их силы и вдохновляло работать еще лучше.

Даже ночью Брегвадзе не возвращался в барак. Заночует, бывало, в каком-нибудь вагончике, чтобы прямо с раннего утра окунуться в гущу событий, не упустить ничего и оказаться там, где он был нужнее всего.

Обещание завершить прокладку канала к Октябрьским праздникам даже во сне не давало ему покоя. Он прекрасно понимал, что одними обещаниями и благими намерениями дела не сделать, и старался найти неиспользованные резервы, чтобы работы велись ритмично, без штурмовщины и неоправданной спешки, чреватой потерями, которые ничем в дальнейшем не восполнить. Все на канале вроде бы шло хорошо, но Васо был недоволен и как одержимый просил, требовал большего.

Старый инженер чем-то стал походить на Андро Гангия. Он это и сам чувствовал. Чувствовал и то, что раньше этого сходства между ними не было. Оно возникло в нем постепенно, после смерти бывшего главного инженера, после памятного ночного наводнения, после незабываемого совещания, открывшего ему глаза на многое.

Чем же он стал походить на Андро? Может быть, неуемным желанием работать лучше, а может, стремлением не довольствоваться достигнутым, искать новое? Но ведь у Андро Гангия были и другие качества, выразить которые словами Васо не удавалось.

Люди, разменявшие седьмой десяток, как правило, вполне довольствуются сделанным и достигнутым на протяжении долгой жизни. Новизна страшит и пугает их. Но Васо Брегвадзе был не похож на таких людей. С самой юности он не терпел благодушия и самоуспокоенности. Одержимость и азарт сопутствовали ему всегда.

Личная жизнь кончилась для него со смертью жены. Заботы о своем благополучии и карьере никогда не занимали и не тревожили Васо.

Таких людей кое-кто называет чудаками и вселенскими повитухами. Но Васо никогда не обижался на ехидные улыбки «доброжелателей» и не обращал на них внимания.

Его жена, сестра милосердия Нина Ивановна Миронова, вместе с мужем сражалась на фронтах первой мировой войны. Потом они надолго потеряли друг друга из виду. И только тяжело контуженный Васо, уже будучи офицером Красной Армии, в одном из московских госпиталей узнал о гибели жены. Весть об этом подкосила пошедшего было на поправку Васо, и он едва не потерял дар речи. Тяжелый недуг надолго остался у него, как горькая память о тех тяжелых днях.

Выписавшись из госпиталя, Васо домой не вернулся. Уже зрелым человеком он поступил в Московский политехнический институт и только после его окончания решил возвратиться на родину.

Судьба человека во многом зависит от того, насколько счастливо сложилась его юность. Первая любовь нередко так и остается последней в жизни.

Много воды утекло с той поры, как овдовел Васо, но ни разу не возникло у него желания жениться снова, создать новую семью. Любовь к рано погибшей жене оказалась сильнее благоразумных увещеваний друзей и близких.