Текст книги "Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра]"
Автор книги: Гэвин Лайл
Соавторы: Адам Даймен,Майкл Холлидей,Ричард Диминг
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)
Глава 24
Чтобы дать Шейрон возможность одеться, мы спустились вниз.
– Мы, кажется, закончили здесь. Вы едете, мистер Фуле? – сказал Квиглей, который привез адвоката на своей машине.
Убрав свой «форд» с дороги, я дал возможность вырулить «кадиллаку» доктора. Когда я вернулся в дом, Шейрон уже была полностью одета.
– Мне нужно вернуться в тюрьму, Мэт, так сказал лейтенант. – Она улыбалась, – Но через несколько часов меня освободят.
– Я знаю.
Открыв дверь, Вин обратился к одному из полицейских:
– Можете отвезти мисс Мэнорс. И повежливее там, черт вас возьми!
Шейрон повез Хэнк Картер.
Вин пригласил меня в гостиную, сел на диван и закурил. Взгляд его задержался на этикетках бутылок в баре.
Я встал:
– Не желаете стаканчик?
– На работе не пью, – ответил он сухо, – Выкладывайте, что там у вас за новости.
– Скорее, это вопрос о методе, чем о доказательствах, – начал я, – Вы знаете, что мы не поднимали шум об использовании наркотиков на вечере миссис Вайтер?
– Знаю.
– И все же мы продолжали раскручивать дело и сегодня взяли поставщика.
– Поздравляю, – лейтенант кисло улыбнулся, – но какое отношение это имеет к убийству?
– Никакого, если не считать, что, беседуя со свидетелями, я интересовался обстоятельствами, имеющими отношение к убийству. Мне казалось, что это будет полезным.
– Понятно, совали свой нос в чужие дела.
Не обращая внимания на его колкости, я продолжал:
– Кроме Шейрон только трое могли убить Изабель: Говард Фарелл, Росс Вайтер и Джо Греко. Больше на этаже никого не было. Согласны?
Он насупился:
– Это я уже слышал.
– Так вот, всем троим я ясно дал понять, что веду расследование независимо от вас. И это дало кое-какие результаты. Глофф и Эдвардс предприняли попытку убрать меня.
– Кто?
Он еще не видел телеграмму из Чикаго, я вспомнил.
– На ваш запрос из Чикаго прислали данные о тех парнях. Профессиональные убийцы, работают по найму. А в пользу моих доводов: кого-то я сильно тронул – говорит срочность, с какой они прибыли.
– Ну что ж, логично пока, но ничего не дает.
– Улика, как я уже говорил, скорее формальная. Вы представляете, сколько стоит услуга таких исполнителей?
– Недешево, полагаю.
– Я сейчас объясню свои доводы по порядку, – сказал я. – Профессионалы типа Глоффа и Эдвардса берут за работу большие деньги, причем наличными. Часть – авансом, остальное – после выполнения заказа. Короче говоря, человек, нанявший их, имеет возможность заплатить.
– Но все трое при деньгах, верно?
– Тот, кому я с удовольствием пришил бы убийство, промотал свои сбережения, и не только свои. Речь идет о Говарде Фарелле. Он должен три тысячи Изабель, также он задолжал Шейрон и наверняка всем или многим из этой компании. У него не хватило бы средств нанять даже мальчишку, чтобы бросить в меня камень, не говоря о профессионалах.
Вин проявил сообразительность:
– В таком случае, если Фарелл пуст, значит, подозрения падают на мистера Греко и Вайтера. Не далеко ли вы зашли в своих рассуждениях, Руд?
– Оба имеют одинаковые мотивы, – продолжал я, – оба любили Изабель. Вайтер стремился вернуть ее, а Джо Греко – завоевать. Никто из них не подозревал, что происходит на вечерах миссис Вайтер. Оба одновременно узнали об этом. Чтобы почувствовать себя оскорбленным в лучших чувствах, вполне достаточно.
– Кто же именно? Или вы не знаете?
– Я знаю. Но необходимы доказательства, а их пока нет!
– Вот именно! – лейтенант прищелкнул пальцами. – А пока их нет, всем вашим рассуждениям грош цена. Не затруднит ли вас сообщить, где вы собираетесь добывать эти самые доказательства?
– У самого преступника, – ответил я, – Он попытался убрать меня один раз, попробует сделать это еще раз.
– Руд, что вы задумали? – Вин подался вперед. – Он может не промахнуться во второй раз.
– До стрельбы, думаю, не дойдет. Все будет несколько иначе. Мы узнаем об этом, во всяком случае.
У лейтенанта был вид крайне заинтересованного мальчика.
– Каким образом?
– Сегодня это уже помогло нам. – Я показал ему портативный магнитофон. – Возьму с собой все это.
– Хм, – недоверчиво пробурчал Вин. – Сомнительно. А других предложений у вас нет?
– Конечно, есть, – ответил я. – Сейчас без четверти семь. В это время я обычно ужинаю. Как вам такое предложение?
– О'кей. Подробности обсудим за ужином.
Лейтенант встал.
Глава 25
Оставив машину за углом, в сумерках мы подошли к дому. Вин, Картер и я вошли и поднялись по лестнице. Лейтенант стиснул мое плечо:
– Если что, шумите. Мы будем рядом.
– Шуметь, думаю, не придется, – ответил я и нажал кнопку звонка в квартиру 5 Д.
Дверь открылась.
– Вы, сержант? – Джо Греко был явно удивлен, но пригласил меня войти.
– Чем обязан?
– Я хотел поговорить с вами.
Он уселся в кресло и, кивком головы указав мне на другое, спросил:
– О чем это?
– Вы слышали о попытке убить меня, мистер Греко?
– Разумеется, слышал. Вы везучий человек, сержант.
– Что есть, то есть. Но мне повезло вдвойне. – Я закурил и включил магнитофон. – Вы помните, что я говорил о намерении подвергнуть мисс Мэнорс сеансу гипноза?
Греко утвердительно кивнул.
– Эксперимент проходил в доме миссис Вайтер сегодня в полдень. Проводил его доктор Квиглей. Его офис в медицинском центре. Это имя вам что-нибудь говорит?
– Я, по-моему, слышал о нем.
– Лейтенант Вин, сержант Картер и адвокат Фуле присутствовали при этом.
Греко перебил меня:
– Эксперимент удался?
– Полностью. Мисс Шейрон невиновна и уже освобождена.
– Очень рад, – скривился Греко, – я же говорил, что вам везет.
– Но, к сожалению, эксперимент не удался в другом: он ничего не дал в установлении истинного убийцы.
Греко прищурил глаза и усмехнулся:
– Вот как? Это прискорбно. Вы что, пришли ко мне специально за сочувствием?
– Не только. Вы сейчас все поймете. Вас разве не интересует, как проходил сеанс? Это было любопытно.
– На самом деле?
– Шейрон была приведена доктором в состояние транса. Раздевшись, она взяла нож со стола, поднялась по лестнице и подошла к комнате Изабель.
Он слушал меня молча.
– Войдя в соседнюю комнату, Шейрон резко остановилась, словно наткнулась на кого-то. Доктор Квиглей заставил меня сыграть роль этого человека. Девушка нащупала мою руку и вложила в нее оружие.
– Дальше! Что было дальше? – Греко напряженно смотрел на меня.
– Ничего. Она подошла к кровати. Легла и уснула.
После наступившей паузы он произнес уже спокойно:
– Человек, на которого мисс Мэнорс наткнулась в темноте, безусловно, и есть убийца.
– Разумеется. А поскольку в тот момент на этаже находились только трое, один и есть убийца. Но кто именно?
Он посмотрел на меня:
– Кто же?
– Не спешите, мистер Греко. Я вел расследование отдельно от криминальной полиции. Беседуя со всеми, я одновременно выяснил кое-что об убийстве. И кто-то из вас троих прислал ко мне этих проворных ребят из Чикаго.
Он был бледен, но держался:
– Кто, интересно?
– Говарда Фарелла я исключил сразу.
– Отчего же это? – Греко улыбнулся.
– Далее, – продолжал я. – Когда я находился в обществе этих симпатяг, один из них назвал меня Рудовски, я его поправил, но они знали обе фамилии. Их хорошо информировали. Росс Вайтер не знает настоящей, но зато ее знаете вы, мистер Греко. Вчера в вашем офисе вы назвали меня «сержант Рудовски».
Он молча изучал меня некоторое время. Наконец он произнес:
– Надеюсь, об этом вы тоже еще никому не докладывали?
– Я не служу в криминальной полиции, как вы заметили вчера, – ответил я.
Он улыбнулся.
– И что же вы собираетесь делать с вашей информацией, сержант?
– Забыть. Основной моей целью было вытащить Шейрон из тюрьмы. Теперь она свободна.
– Ну да! – Он закинул ногу на ногу. – Душевное благородство – это прекрасно. Не думаю, однако, что вы этим удовлетворитесь.
– Не понимаю вас, мистер Греко.
– Бросьте, Рудовски, отлично понимаете. Чего вы хотите?
– A-а, вы об этом. Поверьте, сэр, я скромный полицейский, на жизнь мне хватает. Правда, хотелось бы, чтобы она была несколько лучше. Думаю, я вас не разорю, уж если вы смогли оплатить таких дорогих людей, как Глофф и Эдвардс.
Он встал, заложив руки в карманы:
– Сколько?
– Десять тысяч, думаю, не нанесут серьезного ущерба вашему бюджету.
– Вы, надеюсь, не настолько наивны, чтобы навестить меня еще раз?
– Избави Бог, мистер Греко. Жадные люди, как правило, долго не живут. Мне не хотелось бы давать вам повод для еще одного звонка в Чикаго.
Он внимательно смотрел на меня.
– С вашей стороны будет непростительной глупостью любая попытка нарушить наш договор.
– Договор – это штука более весомая, чем чек, – заметил я.
– Завтра суббота, – продолжал он хладнокровно, – банки закрыты. Придете ко мне в бюро в понедельник утром. Сможете?
– Почему бы нет, – я встал, – и желательно всю сумму в пятидесятидолларовых банкнотах.
Он встал проводить меня к двери.
– Зачем же убивать? Было бы проще бросить ее, и все.
Он замер. Рука, лежавшая на ручке двери, вздрагивала:
– Были ли вы по-настоящему влюблены, сержант?
– Нет, по-моему. Так, несколько увлечений.
– Представьте, что вы безумно, страстно любите женщину. Она для вас все – идеал, смысл, все на свете. И представьте теперь, что она поступила с вами так же, кик Изабель со мной в ту ночь. Что сделали бы вы?
– Не знаю. Подобных экспериментов со мной не проводили. Возможно, если бы вложили в руку оружие, как вам, я воспользовался бы им. Встреча с Шейрон была роковой.
Он смотрел мимо меня, голос его звучал глухо:
– Ничего бы не изменилось. Я знал, где Изабель. Я шел за ними и слышал их шепот. Когда она, совсем голая, вышла в коридор, я хотел попросту придушить ее и ждал у двери. Но тут появилась Шейрон. В надежде, что она пройдет мимо, я спрятался в соседней комнате, но девушка наткнулась на меня. Да, я воспользовался ножом, но все равно убил бы ее.
– Она ведь не была в постели, верно?
– Изабель шла к Фареллу, она выходила из спальни. Я всадил ей нож по рукоять, потом отнес в комнату и уложил. Затем стер отпечатки.
Я сунул руку в карман и выключил магнитофон.
– Думаю, достаточно.
Открыв дверь, я впустил Вина и Картера и сказал:
– Он признался, ребята.
Греко побелел от бешенства.
– С-скотина, – прорычал он. – Паршивый полицейский ублюдок!
Я поздно вернулся в участок. В вестибюле меня дожидались Мэнорсы.
– Сержант, я все знаю. Мы так благодарны вам!
Мэнорс пожал мне руку.
Я спросил Шейрон:
– Куда вы сейчас?
– Домой, а что?
– Мне кажется, следует выпить по стаканчику. Вы не против?
– Папа, как ты посмотришь на это?
– Я не возражаю. И не нахожу более подходящего общества для тебя, чем сержант.
Некоторое время спустя, сидя с Шейрон в уютном баре, я спросил:
– Говард, наверное, был приятный собеседник, а, Шейрон?
Она, покраснев, посмотрела мне в глаза:
– Я многое поняла, Мэт. Честное слово. Думая сейчас о Фарелле, я испытывала лишь удивление. Да я и не думаю о нем.
Мы молча пили коктейль.
– Думаю, как только утрясется скандал, компания Изабель возобновит свои игры, – сказал я.
Она скривилась:
– Наверное. Я действительно много думала. Что было, то было, но уже не повторится. Может быть, мы уедем отсюда туда, где меня никто не знает. Попробую начать сначала. Выйду замуж и стану самой добродетельной женой.
– Вот как?! И кто же этот счастливчик?!
– Эх, Мэт! У вас дома есть виски?
– Конечно. – Я вскочил.
Шейрон громко рассмеялась.
– Что здесь смешного?
– Уже можно не спешить, Мэт. Позвольте, я допью коктейль.
Почувствовав, что краснею, я сел и стал ждать. Уровень жидкости в ее бокале быстро опускался. На дне лежала здоровенная вишня.
Адам Даймен Шпион поневоле
(Пер. с англ. И. Кубатько)
Посвящается М.,
без которой… и т. д. и т. п.
1. Африканский пролог
Африканская луна садилась за моим левым плечом, когда я сбросил скорость «Чессны» и пошел на посадку, медленно и, надеюсь, тихо. Подсветку приборов, чтобы не мешала, зашторил.
– Тебе лучше пристегнуть ремни, – сказал я негру, сидящему рядом. И краем глаза заметил, как его зубы сверкнули в улыбке.
– Я полностью тебе доверяю, белый.
Нельзя было сказать, что мы были повязаны взаимной любовью, так что наши отношения оставались всего лишь деловыми. Я чуть-чуть приподнял самолет над пригорком, а затем спланировал с другой стороны в направлении родезийской долины. Стрелка альтиметра медленно ползла вниз в своей стеклянной клетке. Затем я увидел огни и наконец успокоился. Я и раньше здесь приземлялся, так что вроде бы не должно было возникать сомнений в том, где мы находились, но тысяча миль счисления пути при двух коррекциях по звездам сбила бы с толку куда более опытных пилотов, чем я. А я-то был «классным летуном», как говаривали эти усатые болваны в старых добрых RAF[1]1
Королевские Воздушные Силы (англ.).
[Закрыть].
Я привел в действие закрылки и выпустил шасси. Внизу слабо вспыхнули сигнальные огни – похоже, керосин, налитый в банки из-под консервированных бобов. Меня ожидало одно из моих лучших приземлений. Я осторожно начал сбавлять газ, когда заметил мигание огней в дальнем конце травянистой посадочной полосы.
«Интересно, что они этим хотят сказать?» – подумал я.
Несколько трассирующих снарядов лениво пролетели над левым крылом самолета, прежде чем до меня дошло: это были не огни, а зенитки. Но я был собран перед нелегкой посадкой, потому реакция оказалась лучше обычной. Лишь миг паники – и моя вспотевшая ладонь обхватила ручку сектора газа.
Даю максимальные обороты, убираю закрылки и шасси. Резко маневрировать я побоялся: «Чессна» ведь и так шла почти на критической скорости. Несколько снарядов вновь пролетели рядом, на этот раз уже ближе. Фирма «Интернэшнл Чартер Инкорпорейтед» – хозяин самолета, на котором я имел сомнительное удовольствие летать – предупреждала меня, что двигатели были, что называется, несколько форсированы. Ну прямо настоящие турбокомпрессоры. «Только дай полный газ, если будет худо, и все», – говорили мне. Похоже, сделанное двигателям промывание желудка не прошло без толку, потому что мне показалось, будто я, сидя в «феррари», дал полный газ на нижней передаче. Спидометр мгновенно показал 250. Я вошел в разворот, чем, вероятнее всего, вызвал самую высокую перегрузку, какую мог вынести этот самолет на грани катастрофы.
Теперь я летел под прямым углом к моим приятелям-артиллеристам. Упреждение при выстреле под таким углом – вещь довольно проблематичная, это вам подтвердит любой пижон, стреляющий фазанов ради милых дам. Не знаешь, куда именно прицелиться – особенно если неизвестно, с какой скоростью летит птица или самолет. Что и сработало. Их стрельба стала беспорядочной, и спустя несколько секунд, все еще держась вплотную к земле и ураганом мчась на бреющем со скоростью 300 миль в час, я был вне досягаемости. Может быть, эти белые родезийские парни там, внизу, и могли без труда подбить какую-нибудь этажерку, вооруженную одним пулеметом, или прокатиться на танках на славном маленьком параде в Солсбери, но сбить наш самолет умения у них не хватало.
Я сбросил скорость, чтобы пощадить двигатели, тянувшие на пределе, и слегка расслабился. По моей спине струился пот, появилась реакция на происшедшее: я весь дрожал, меня мутило.
– Ты уверен, что твои друзья из Пекина по-прежнему тебя любят? – бросил я негру-пассажиру.
– Кого-то попытали, и он заговорил, – подавленно ответил он, – полагаю, даже его преданная коммунизму душа не выдержала. – Нет ли тут запасной посадочной полосы?
Я мысленно прикинул направление по компасу и скорость.
– Ну да, конечно. «Интернэшнл Чартер» ее тебе гарантирует. Остается только надеяться, что тот, кто выдал первую полосу, не рассказал секретной полиции и о ней.
– Быть этого не может, – успокоил он. – Но не следят ли они за нами по радару? И еще ведь у них есть реактивные истребители.
Он, безусловно, старался меня подбодрить. В самом деле, не может же один человек знать про обе посадочных полосы. Ведь они подбирались совершенно независимыми друг от друга группами. А вот радар или истребители меня не волновали.
– Родезийский радар нас на этой высоте не почует. У них до сих пор допотопное оборудование. А истребителям не найти нас в темноте без радара, даже если они нагазуют вовсю. – Я сосредоточился на управлении. После всего пережитого атмосфера между нами стала сердечнее.
– Ты храбрый парень, – наконец произнес он, – Почему ты всем этим занимаешься?
Сейчас мне не хотелось вступать в идеологическую дискуссию.
– Приятель, это долгая история. Но могу тебя заверить, марксистско-ленинская философия и Фронт демократической свободы великих народов здесь ни при чем.
Я нашел резервную посадочную полосу, а белые родезийцы – нет. Она оказалась довольно неровной, но шасси «Чессны» были к этому подготовлены. Нас ожидали несколько черных революционеров, вооруженных симпатичными китайскими автоматами и брошюрами дядюшки Мао.
Мой пассажир потряс руку каждому, пока я наблюдал за пролетариями-демократами, заправляющими «Чессну» из пятигаллоновых канистр. Это заняло немало времени, так как я проверял каждую канистру с помощью небольшой штучки, которую мне вручили в «Интернэшнл Чартер Инкорпорейтед», чтобы узнать, не слишком ли сильно разбавляют борцы за свободу горючее. Забраковать пришлось всего пять канистр. Они развернули самолет, и мой пассажир залез на крыло попрощаться.
– Спасибо за полет, капиталистическая гиена, – улыбнулся он.
– Не за что, коммунистическая крыса, – Я пожал его черную руку.
– Не верю, что ты делаешь это за деньги, – заявил он.
Боже, эти люди меня достали. Не могут упустить случая, чтобы не попытаться обратить кого-то в свою веру. Я запустил двигатели, проверил все, что меня учили проверять, и взлетел. Успокоился я, только когда очутился над Индийским океаном. Занимался рассвет. Конечно, чернокожий агитатор был прав. Никакие деньги не заставили бы меня влезть в это дело. Я трус, и всегда им был. Но приложите определенные усилия, и из самой жалкой дрожащей мышки получится бесстрашный лев. Было уже совсем светло, и я спокойно летел над Красным морем. Время шло, а я все еще был начеку. Это действовал транквилизатор, принятый на посадочной полосе. Тихо подрагивающие приборы действовали гипнотически, солнце жгло мне руки. Я снял рубашку и выпил воды. Потом я пересек Синайскую пустыню и полетел над Средиземным морем на высоте 9000 футов на скорости 200 миль в час. Через пару часов я вел самолет уже по радио: пролетая над Каиром, удалось поймать радиомаяк, так что полет не представлял проблемы.
Я прекрасно приземлился на бетонную дорожку в Датосе, где была база и штаб-квартира «Интернэшнл Чартер Инкорпорейтед». Напряженная выдалась ночь. «Чессну» я оставил возле главного ангара и сказал механикам-фрицам, что выжал двигатели до предела. Затем сел в приготовленный старый джип и покатил к главному зданию для доклада. Действие транквилизатора заканчивалось, я был потным, усталым и хотел пить. Как я сказал, никакие деньги не заставили бы меня этим заняться, разве что угроза пяти лет тюрьмы.
По правде говоря, так оно и было.
2. Вербовка
Сначала о себе. Меня зовут Филипп Макальпин. Я работал в службе охраны промышленных секретов на одном хорошо известном предприятии по производству дешевой домашней утвари с банальным названием «Бритиш Электрик Хаусхолд Тулз». Моим начальником был вышвырнутый из армейской разведки тип по фамилии Стаффорд. Я ненавидел и его, и свою работу, но надо же на что-то жить, а служба в «Б.Э.Х.Т.» не была особенно трудна. Мне даже неплохо платили – особенно после того, как я сорвал для компании небольшой куш, для чего мне понадобилось выйти за рамки дозволенных законом действий. На самом деле я чудом остался жив, и чтобы выказать свою благодарность, а также рассчитывая на подобные услуги в будущем, мне прибавили жалованье.
Еще несколько деталей, которые можно найти тщательно зарегистрированными в досье, хранящемся в «Б.Э.Х.Т.», а также в одном из архивов Службы безопасности нашего гордого Отечества. Я отношусь к тем, кого называют наследием среднего класса. Посещал среднюю ступень государственной школы и был исключен из второразрядного университета за то, что сделал бэби дочери местного миллионера. Мой заработок в «Б.Э.Х.Т.» составлял 2500 фунтов в год плюс 500 фунтов на расходы, за которые мне не нужно было отчитываться. (Никому бы и не понравилось знать, что я использовал их на взятки.) Вдобавок я получал 500 фунтов в год от вложений, сделанных на мое имя родителями, чтобы избежать расходов на их похороны. Я арендую трехкомнатную квартиру в Хэмстеде сроком на 15 лет. В ней полно стильных безделушек типа дорогих проигрывателей, кожаного уголка, вращающегося стула, кресел с подголовником, белого китайского ковра во весь пол, книжного шкафа вдоль стены и небольшой, но качественной коллекции вин.
В данный момент я живу с Вероникой. Ее полное имя Вероника Лом.
Мой рост чуть выше 6 футов, а вес между 160 и 175 фунтами, в зависимости от того, сижу я на диете или нет. У меня светлые волосы и серые глаза – женщины не считают меня особо привлекательным. Я немного изучал восточные единоборства, и это привело меня к выводу, что лучше иметь пистолет и находиться как минимум в двадцати футах от противника. Наконец, у меня есть спортивная машина «MGB», и в данный момент я восстановил права пилота, полученные еще в молодости, но просроченные из-за отсутствия интереса к полетам.
Время – 10 часов утра. Промозглый декабрьский день с дождем, заливающим Лондон, как серая вода из сточной канавы. Год 1966. Рука Судьбы, философское понятие, к которому я отношусь с нервным презрением, снова протянула мне Руны Смерти.
Капли дождя густо усеяли мой плащ, пока я выбирался со стоянки. Я бережно повесил его на батарею, надеясь, что тепло не испортит чудесный синтетический блеск. На подносе с пометкой «Входящие» лежали три письма, а в центре стола – маленькая розовая карточка. Я знал, что это послание от моего драгоценного босса. Он все пишет на розовых карточках. Слава Богу, послание было коротким. Иногда на него находит литературное вдохновение, и он исписывает тонны бумаги для моего руководства, а почерк его оставляет желать лучшего. «Зайди ко мне», – гласила записка.
Я извлек щетку и расческу из ящика письменного стола и причесался, глядя в зеркало на стене. Потребовалось шесть недель пререканий и записок в четырех экземплярах, прежде чем я стал это проделывать, так что, естественно, теперь этим горжусь. Уничтожив парочку угрей (появившихся из-за отсутствия солнца с прошлого апреля, когда у меня был месяц отпуска) и приведя в порядок серый фланелевый костюм, я покинул свою нору и направился в центральный офис, где работали две секретарши из отдела Службы безопасности. Одну из них, рыжеволосую девицу с плохими зубами, зовут Эврил. Сколько себя помню, она всегда работала в отделе. Подозреваю, что она увлечена Стаффордом, – а иначе почему не увольняется? Однако надо отдать должное старушке: у нее отличная фигура, особенно для тех, кто ценит женщин грудастых, а однажды, когда я сопровождал ее в прошлом июле в пустой офис, она выказала и массу других талантов. Между собой мы поддерживаем дружеские отношения с примесью надежды на будущее.
Ее помощница, прекрасный образец роста бюрократии (работы для них обеих явно не хватает), еще отвратительнее. Восемнадцатилетняя простушка, с головой, забитой всякой ерундой. Единственной темой разговоров служит ей хит-парад и его участники. В первую же неделю работы она повесила на стену офиса плакат группы «Трайб», чьи участники сочетали прически «под Христа» с потреблением ЛСД. Впервые мы со Стаффордом были едины во мнениях, и через час этого плаката на стене уже не было. В довершение ко всему у этой плоскогрудой девчонки попка подобна мешку с влажным цементом, а ноги, как шпалы, выпирают из-под ужасающей коллекции мини-юбок. Кстати, зовут ее Джун.
– Привет, дорогуши, – промычал я, проходя мимо.
– Ты опять опоздал, Филипп. – (Это Эврил).
– Видел вчера вечером парад звезд? – (А это Джун).
Я не обратил на них внимания и постучал в дверь Стаффорда. Оттуда донеслось бурчание, и я вошел. Стаффорд сидел, погрузив свои армейские усы в папку с толстой обложкой. Он поднял глаза, привычно изобразил взглядом разочарование от того, что пришел какой-то ничтожный тип, и закрыл папку.
– Садись, малыш.
Я элегантно сел на стул для посетителей с прямой и жесткой спинкой, который очень бы понравился гестапо в качестве орудия пыток, и взял из вежливости протянутую пачку «Плэйера». Сам я в то время курил турецкие. Они легче и, говорят, не такие канцерогенные.
– Кажется, у тебя есть поклонники на стороне, Филипп. Прошлым вечером мне позвонил некто, скажем так, из государственной службы. Он хочет тебя видеть и заказал разовый пропуск на твое имя в его личную башню из слоновой кости. На два часа сегодня.
Я могу назвать массу новостей, от повышения курса моих акций на два шиллинга до поражения вьетконговцев во Вьетнаме, которые доставили бы мне большее удовольствие. Потому что если что и приводит меня в дрожь, так это государственные органы разведки, интересующиеся мной. Я не хочу становиться профессионалом – считаю, что это слишком трудно для меня, любителя. И поверьте, звонок из министерства никогда не предвещает ничего хорошего.
– Что им на этот раз нужно?
Стаффорд стряхнул с костюма пепел и уставился в окно проницательным взором честного солдата. Это означало, что он собирался соврать.
– Понятия не имею, малыш. – Он перебросил мне через стол пропуск. – Возьми это и сходи к ним. Парня, что звонил мне, зовут Руперт Генри Квин, и, как я слышал, он толковый мужик.
Захватив с собой этот картонный ключ к своей судьбе, я вернулся в свой офис. На карточке была надпись «Только на один день» и масса цветных завитушек, чтобы обескуражить неопытных любителей подделывать документы. Мое имя было вписано ручкой, равно как и сегодняшнее число, а на гербовой печати красовалась неразборчивая закорючка. На обороте кто-то написал карандашом адрес: «6-й отдел (NC/NAC), через Министерство труда, „Саффолк Хаус“, улица и номер. Я проверил, с собой ли паспорт, зная по опыту, что вахтер захочет сверить его с пропуском, и вышел. Мой макинтош и не думал высыхать, а в машине вода с него наверняка зальет брюки. По крайней мере, сегодня мне не надо будет возвращаться и я смогу перекусить не за свой счет – и не в ведомственной столовой, где еда такая, что неандерталец подумал бы дважды, прежде чем ею воспользоваться.
Сквозь сальные разводы на ветровом стекле автомобиля Лондон выглядел уныло: мутные потоки дождя, грязные здания и бледные люди, шныряющие под зонтами, как крысы, рыщущие от норы к норе. Даже отличный ланч у „Каспара“ за счет „Б.Э.Х.Т.“ (6 фунтов 5 шиллингов) не привел меня в нормальное настроение. Так, пустая трата денег. Когда чертово государство напускает на меня свои чары, меня не вдохновит даже гарем старлеток. Я оставил машину у „Каспара“, дав фунт служителю. В таком настроении мне не хотелось колесить по Лондону. Одно неверное движение другого водителя довело бы меня до слез. Фактически я просто трусил.
Я расплатился с таксистом возле „Саффолк Хаус“, новенького здания из бетона и стекла, построенного в память о несчастном налогоплательщике, который без колебаний платит за подобную современную ерунду. Внутри, в стеклянной конторке сидел администратор, без сомнения, казарменный простофиля. Я пропихнул свой пропуск через щель между стеклом и столом, а вслед за ним и паспорт, прежде чем он об этом попросил.
– Спасибо, cap (вместо „сэр“), – отчеканил он.
Пока он звонил по телефону, я бродил по мраморному полу вестибюля. Затем вернулся к его будке из армированного стекла.
– На лифте до седьмого этажа, cap. – Он отдал мне пропуск и паспорт.
Лифт поднял меня вверх, но я чувствовал себя спускающимся в ад. Лифт остановился, и я вышел прямо в маленькое фойе, оформленное в спокойных матово-серых тонах и дополненное ковром в тон. В наши дни парни из разведки так поглупели, что приглашают профессиональных декораторов, чтобы отделать свои комнаты пыток. В фойе находился еще один страж, на этот раз прилизанный тип, прямо выпускник Итона или Оксфорда, и сидел он в такой же коробке из армированного стекла, на месте, где правительство обычно демонстрирует свой страх перед подданными. Я протянул ему свои документы, и он снял трубку одного из телефонов.
– Тут к вам мистер Макэлпен, директор. – Трубка издала приглушенное бормотание, и он положил ее на рычаг, милостиво сообщив: – Сейчас за вами спустятся.
Подтверждая его слова, открылась раздвижная дверь и появилась средних лет женщина.
– Прошу вас сюда, мистер Макальпин.
Я наклонился, чтобы сказать кое-что типу в стеклянной будке.
– Я бы не стал носить старый школьный галстук с этой рубашкой, – заметил я. – Цвет Итона на красной шотландке означает в определенных кругах „я голубой“. – Это было ложью, но я знал, что ему это неведомо. Девичий румянец вспыхнул на его детском личике, и это навело меня на мысль, что мое дикое предположение небезосновательно.
Женщина провела меня по нескольким коридорам, выдержанным в мягких пастельных тонах, и подвела к красивой двери испанского дуба с золотой надписью „Директор“. Постучав, она впустила меня. Комната была примерно тридцать на тридцать. Толстый ковер, на оранжевых стенах пара современных рисунков, стол, похожий на палубу авианосца, два стеллажа с папками, суперсовременная вешалка из нержавеющей стали, кожаный диван, журнальный столик с последними номерами „Вога“, „Плейбоя“ и „Тайма“, а за столом возле большого окна – человек, к которому я пришел.
– Филипп Макальпин, – он произнес это, словно какое-нибудь божество. – Присядь, дружок.
Это был маленький, худой, похожий на гнома человек. Он был лыс, но светло-зеленый костюм с манжетами на брюках выглядел эффектно. В целом он производил впечатление элегантного, но полинявшего горностая. В процессе разговора выяснилось, что натура у него такая же скверная, как и внешность. Почему-то принято считать, что люди, выглядящие так непрезентабельно, имеют ангельский характер и большую семью, а также любят своих собак.
– Что ж, рад видеть тебя, я много о тебе читал. Не так уж ты хорош, дружок.
– Я редко бываю в лучшей форме, – я тоже могу огрызаться, если он хочет говорить в подобном тоне, – и честно говоря, дорогой, без загара я просто не имею товарного вида.
Я мог себе позволить грубость по отношению к этому человеку. Вежливость не спасет меня от судьбы, которую он мне уготовил, так, по крайней мере, получу удовлетворение от того, что смогу над ним покуражиться. Он ухмыльнулся, сверкнув маленькими глазками и обнажив желтые зубы.
– Да, в твоем деле сказано, что ты „с закидонами“.