Текст книги "Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра]"

Автор книги: Гэвин Лайл

Соавторы: Адам Даймен,Майкл Холлидей,Ричард Диминг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

Я сказал:

– Это принадлежит Вейко. Он в кабинете.

Маленький полицейский рванулся в дом мимо меня. Я обратился к здоровяку:

– Скажите ему, чтобы он не оставлял отпечатков пальцев на чем попало. Это дело полиции.

Голос здоровяка звучал миролюбиво:

– А мы, по-твоему, кто? Карточные валеты?

– Я имею в виду полицейских экспертов.

Из недр дома донесся вопль малыша.

– Сюда! Идите сюда!

Голос слегка дрожал.

Здоровяк спросил:

– Мертв?

– Да.

– Ты?

– Вы бы меня здесь не застали, если бы я его убил. Я собирался сообщить, но телефон не в порядке.

– Все сделал в лучшем виде, верно?

– Естественно. Кроме того, нет пистолета.

– Нет пистолета?

Огромный французский револьвер закачался в луче фонарика, показавшись в его лапище игрушкой.

– Его убили не из этого. Такая пушка могла бы разнести весь дом. А вам нужно найти тот пистолет, из которого действительно стреляли, и только после этого выдвигать обвинение.

Фонарь медленно прошелся по мне вверх-вниз, как большой всевидящий глаз.

– Мы всегда надеялись, что кто-нибудь отправит Вейко на тот свет. Но теперь, видно, всем нам предстоит долгая и беспокойная ночь.

Глава 17

Все кончилось тем же номером в том же отеле, и делали мы все то же: ждали Никонена.

Сначала это меня просто озадачило: я ожидал, что меня сразу засадят за решетку. Затем пришла в голову мысль, что вероятно на «Дакоте» из Рованиеми нагрянуло немало газетчиков, которые стали осаждать полицейских, чтобы добыть хоть какую-то информацию по поводу двух авиакатастроф за два дня.

Будучи человеком из «SuoPo», Никонен не хотел, чтобы его застукали где-нибудь поблизости от полицейского участка. Он отправился в Рованиеми чартерным рейсом в 4.10 и не мог вернуться раньше 11.20. Так что мы ждали.

Никто мне не сообщил, арестован я или нет, а был не в том расположении духа, чтобы выяснить это самому. Мы все просто ждали.

На этот раз – никакого шнапса. Все, чем я располагал, это старый еженедельник, подобранный в полицейском автомобиле. И я прикидывался, что внимательнейшим образом его читаю.

Прямо напротив меня за столом сидел здоровяк-полицейский.

Револьвер Вейко лежал перед ним, своим дулом глядя прямо мне в грудь и своей назидательностью напоминая мне указующий перст.

Маленький напарник сидел на кровати.

– Три выстрела! – сказал он. – Всего три выстрела – бах-бах-бах, кучно, как три пальца на руке. Он, должно быть, просто снайпер.

Говорил он по-шведски, так что, очевидно, предназначалось это для меня.

Я продолжал изображать внимательное чтение газеты.

Здоровяк сказал:

– Твой дружок Оскар не был такой уж невинной овечкой, между прочим. У него был револьвер. Ты об этом знал?

– Что-то я такого не помню.

Коротышка проворчал:

– Он не помнит. Ха!

Я заметил:

– Может быть, как раз из него подстрелили Вейко.

Коротышка привстал с кровати со словами:

– Мы и не думали… – прежде чем до него дошло, что Оскар был мертв и его револьвер лежал в полиции, когда Вейко убили.

Он озлобленно и угрожающе посмотрел на меня. Будь достаточно светло, он наверняка надел бы свои солнцезащитные очки и одарил бы меня непроницаемым взглядом.

Здоровяк откинулся на спинку стула, но не так далеко, чтобы не смог мгновенно схватить револьвер, если я вдруг начну проявлять признаки гражданского неповиновения.

– Лично я не думаю, что ты убил Вейко, – сказал он, – но никто и не поинтересуется, что я думаю.

Маленький фыркнул:

– Чего мы понапрасну тратим силы? Мы его поймали в доме с еще теплым трупом, он пытался угрожать нам револьвером жертвы. Вынести приговор не составит труда.

Как мне показалось, здоровяк уже прокручивал этот вариант.

– Мы, конечно, можем так и сделать. Но я предпочел бы все же докопаться, как все было на самом деле.

– А чего суетиться? Он нам помогать не собирается. Зачем же нам с ним возиться?

Они посмотрели на меня. Им ничего не оставалось делать, как разыгрывать весь спектакль по-шведски, чтобы быть уверенными, что до меня все доходит, и в то же время делать вид, что идет всего лишь исключительно обмен мнениями.

Я продолжал внимательно изучать газету.

Маленький полицейский продолжал:

– Он рассчитывает, что сможет выпутаться, когда прибудет Никонен. Ха! Чего ради Никонену это делать!

Он пожал плечами так сильно, как только мог.

– Продолжайте в том же духе, – заметил я, – и вы замучаете себя до смерти.

– Ты думаешь, мы не можем связать тебя с делом Адлера, верно? Преотлично можем. И в ближайшем будущем так и сделаем. Ты ничего не знаешь о револьвере, который был у Оскара?

Опять оба наблюдали за мной с легкой выжидательной улыбкой. Они подготовили для меня нечто неотразимое и, как видимо считали, такое смачное, что я должен был немедленно впасть в просто-таки физиологический шок.

Я сказал:

– Держу пари, что, кроме всего прочего, он был заряжен.

– Да, он был заряжен, – подтвердил здоровяк.

– И клянусь, с этим пистолетом связано еще что-то.

– Да, еще кое-что, – он выдержал драматическую паузу. – Номер у него спилен.

Воцарилась мертвая тишина.

Настал тот момент, когда я должен был сильно побледнеть и завопить:

– Значит, он был таким чудовищем?! О, если бы я только знал!

Все, Кери раскалывается и исповедуется до дна. Местная полиция решает проблему. «SuoPo» отправляется восвояси и присылает им медаль.

Вместо этого я тихонько спросил:

– И что это значит?

Коротышка завопил:

– Что это значит? Только то, что он был профессионалом – настоящим профессионалом. Ну а теперь выкладывай, что за игру он вел?

Я заявил:

– Номер можно восстановить. Просто отполируйте место, где он был, протравите соляной кислотой, а затем обработайте этиловым спиртом.

Здоровяк хмуро посмотрел на меня.

– И откуда ты это знаешь?

– Вы когда-либо слышали об угнанных автомобилях или ворованных авиационных моторах? Вот как раз способ установить их заводские номера.

Он тяжеловесно развернулся к своему напарнику.

– Слишком он ученый, этот тип. Придется применить к нему силу.

Коротышка отозвался:

– Мы просто обязаны затащить его в какое-то тихое местечко, где никто не услышит его визга. Я бы расколол его.

Впервые с того момента, как мы встретились, слова звучали искренне и от души..

– Вы, ребята, перенапрягаетесь понапрасну, – сказал я. – Ни один профессионал не будет таскать при себе оружие со спиленным номером именно потому, что это выглядело бы профессионально. Пойманные с обычным оружием, вы почти всегда сумеете отговориться, но не ждите, что вас отпустят, если обнаружат револьвер со спиленным номером. Все это доказывает, что Оскар настолько нуждался в оружии, что не стал обращать внимания, какого оно сорта, – или просто не знал, что это значит. Но очень интересно, почему он думал, что ему нужно оружие вообще.

Они опять на меня уставились.

– Да, и кроме того, – добавил я, – ваша настоящая проблема – это отловить шведский «Facel Vega».

Я увидел, как, затаив дыхание, полицейские что-то обдумывают. Они-то знали этот автомобиль как нельзя лучше. Затем здоровяк очень спокойно спросил:

– Какой это?

Я пожал плечами, опять подобрал газету и нервно ее скомкал.

– Если вы позволите ему смыться, я ничего не скажу.

Коротышка энергично наклонился вперед.

– Он все еще находится к северу от реки. Кто в нем?

Здоровяк хмуро покосился на него, как бы предупреждая.

Я развернул газету, затем снова свернул ее.

– Мне не известно, на кого Оскар работал этим летом. Авиаразведкой он не занимался… – Я пожал плечами.

Здоровяк задумчиво осмотрел меня с ног до головы. Он не доверял мне ни на грош. Однако другого источника информации, более надежного с его точки зрения, у них тоже не было.

Видимо, Никонена не поставили в известность насчет «Facel Vega» – что он скажет, когда выяснится, что я говорил про автомобиль, а ему спокойно дали уйти?

Он быстро что-то бросил по-фински, так, чтобы, как он полагал, я не понял, но, по-моему, это было предложение кому-то из них пойти и присмотреть за мостом. Телефона в комнате не было. Коротышка не желал сдвинуться с места. Если кому-нибудь надлежало остаться со мной наедине, он хотел быть им.

Я продолжал раскатывать и скатывать газету.

Наконец они порешили. Здоровяк встал и сказал:

– Я отойду только до конца коридора, так что смогу услышать, если что-то тут будет не так.

Казалось, что предупреждение предназначалось как мне, так и его напарнику.

Его сотоварищ скорчил кислую улыбку и подобрал огромный револьвер со стола.

– Ты не услышишь отсюда и шороха.

Здоровяк поколебался, затем вышел и закрыл за собой дверь.

Когда мы остались одни, коротышка дернул головой в сторону двери и сказал:

– Стареет. Не понимает, что твой случай весьма важен, как и все дела, которые ведет «SuoPo». Ты же не думаешь, что Никонен возвращается сюда пить с тобой шнапс?

Я внимательно смотрел ему под ноги.

– Ты не знаешь, чего Никонен хочет, так что не пытайся решать за него его задачи. Он тебя не отблагодарит, даже если ты кое-что за него и сделаешь. Пусть он сам отрабатывает свой хлеб.

– Ты нас считаешь просто деревенскими простаками, да?

Я поднял на него глаза.

– Да.

Револьвер обрушился на мою левую щеку. Я потрогал ее кончиками пальцев. Револьвер был направлен мне прямо в лицо.

– Сопротивление при аресте, – произнес он задумчиво. – Если не найдут еще кого-нибудь, Никонену понадобятся какие-то зацепки, чтобы все было тип-топ. Нам достаточно лишь видимости этого. Так, несколько царапин. Впрочем, ты, конечно, можешь сделать заявление.

Я продолжал рассматривать его ботинки.

Он продолжал:

– Ты должен рассказать нам все – просто факты, которые мы выясним так или иначе. Информацию, достаточную для начала дальнейших расследований. Мы не очень-то любим, когда большие люди из «SuoPo» приезжают из Хельсинки и указывают нам, что и как делать. А мы можем даже замолвить за тебя словечко.

Одно саркастическое замечание, и он ударит меня еще раз. Я это знал.

Ситуация, в которую он сам себя загнал, была неблагоприятной для него, потому что я заранее знал его действия до того, когда он на них решится.

Я сказал:

– Тронут до глубины души.

Револьвер взлетел вверх, чтобы обрушиться на меня. Я словно рапирой ткнул его под дых скрученной газетой. Туго свернутая, она была тверда, как дерево.

Он сложился пополам, револьвер шлепнулся на пол. Я вскочил, отпрыгнул в сторону и рубанул его ниже уха краем ладони. Он свалился с кровати на пол с грохотом, который потряс комнату. Но мы были на первом этаже, так что ничей потолок не обвалился.

Подобрав револьвер, я подошел к двери, слегка приоткрыл ее и стал ждать. Ждать мне не хотелось, но другого выбора не было.

Казалось, прошло немало времени.

Отель жил своей жизнью, окружая меня скрипами и гомоном. Ночь вокруг отеля давала себя знать отдаленными звуками и шумами, и довольно громко дышал на полу мой противник.

Я напрягся, как пружина будильника, когда услышал клацанье трубки телефона в холле и шаги по коридору.

Захлопнув за ним дверь, я успел нанести удар револьвером по челюсти снизу, прежде, чем он понял, что ситуация полностью изменилась.

Если говорить прямо, это глупо – демонстративно направлять пистолет на человека. Ни один профессионал этого бы не сделал. Но профессионалы никогда не убивают полицейских. А я хотел, чтобы этот подумал, что я на такое способен.

Он ничего не сказал и ничего не предпринял.

Я отступил в сторону.

– Садись.

Здоровяк двинулся к стулу, затем оглядел меня и увидел ссадины на моем лице.

– Он подошел слишком близко к тебе и облегчил задачу.

– У меня была масса возможностей. Садись.

Он сел спиной ко мне.

– Я не должен был оставлять тебя с ним наедине. Думаю, у тебя немалый опыт обращения с оружием, да и по другой части тоже.

– Есть немного. Побольше, чем у вас обоих, между прочим.

– Что, «Facel Vega» был просто блефом?

– Вы поехали к Вейко потому, что кто-то позвонил, верно?

– Может быть.

– С «Facel Vega» я не блефовал.

– Так или иначе неплохо было бы иметь кого-нибудь за решеткой, когда Никонен заявится, как ты считаешь?

Я рубанул его ниже уха, по месту, которое считал оптимальным для этого. И в результате на моих руках оказались два оглушенных полицейских в ситуации, когда руководства по этикету вряд ли сильно мне бы помогли. И когда они придут в себя – один Бог знает. Этого никогда верно не оценишь. Стремясь только отключить кого-то, всегда надеешься соблюсти верную грань между безопасным обмороком и убийством.

Теперь нужно было связать им руки и ноги и заткнуть кляпы, и все это – только двумя простынями с кровати. Но я не собирался играть роль сестры братьев-лебедей, всю ночь сшивая рубашки, так что пришлось покинуть все, как получилось.

Выждав, когда в коридоре никого не было, я запер за собой дверь и отправился в противоположную от вестибюля сторону, надеясь найти запасной выход. И нашел. Никто не видел, как я выходил.

Ночь пахла свежестью и сладостью и навевала странное умиротворение, словно я уже имел все, чего пытался достичь.

Боль в щеке вывела меня из этого настроения: щека набухала, кровь начала пульсировать, и это отдавалось болью в каждом зубе, будь они прокляты.

Я обошел отель сзади, поднялся по темному берегу реки к площади у моста. В наличии было только одно такси, потрепанный «Мерседес 220» со старым тряпьем в боковых воздухозаборниках, которое хоть как-то хранило быстро уходящее тепло мотора.

Пряча левую щеку от света фар, я спросил шофера:

– Буксировочного троса не найдется?

Трос у него был.

– У меня не заводится машина, здесь недалеко, – я махнул рукой в южном направлении. – Сможете подбросить меня к ней и отбуксировать сюда?

Он согласился.

Когда я влез внутрь, полицейская машина подкатила к мосту и расположилась так, чтобы заблокировать дорогу с севера, лучи фар были направлены в северную сторону вдоль моста. Мы проехали полмили от города в сторону аэропорта, когда я приказал остановиться. Затем я показал шоферу револьвер и предложил прогуляться домой пешком.

Тот попытался возразить по существу проблемы, но я убедил его, что мы с револьвером обладаем большинством голосов, и он поплелся в город.

Проехав еще пару сотен ярдов, я остановился, набросил буксировочный трос на телефонные провода и дернул. Потребовались куда большие усилия, чем я предполагал, но в конце концов мне удалось их оборвать. Теперь, если сообщение еще не прошло, в аэропорту не будут знать, что я еду. И я погнал машину дальше.

Можно было затратить уйму времени на запутывание следов моего бегства, но никто не придал им значения. Все знали, что я направлюсь к «Бобру», без которого Лапландия оказалась бы листом липкой бумаги, на котором я влип, как муха. Запихав ком финских марок в перчаточный ящик, «мерседес» я поставил прямо у аэропорта.

По пути к «Бобру» никто меня остановить не пытался.

Глава 18

Я летел в юго-западном направлении, по основной трассе в Швецию, с полными огнями, так, чтобы с диспетчерской вышки видели это ложное направление ясно и четко.

Спустя четверть часа я спустился на триста футов, выключил огни и на самых малых оборотах повернул на север.

Была тихая, почти безветренная ночь с редкими рваными перистыми облаками и молодой луной, блистающей на западе. Клочья тумана стелились по озерам и речным руслам, но пока ничего серьезного не намечалось.

Я пересек арктическую трассу как раз южнее Инари, и дальше следовал над озером, на этот раз набрав высоту, чтобы никто не услышал звука мотора.

Затем я повернул обратно, еще сбавил обороты и начал скользящее планирование к югу, в направлении огней Ивайло, мерцающих в дымке милях в пятнадцати впереди. Я искал семидесятифутовый трейлер.

Это было не таким трудным делом, как может показаться. Такое сооружение далеко от основной дороги не отгонишь. А между Ивайло и Инари не было других дорог достаточной ширины. Такой фургон не спрятать под деревьями, как невозможно спрятать большой дом.

При слабом лунном свете он должен был выглядеть как собор Парижской Богоматери. И я его нашел. Примерно в сотне ярдов от дороги, на просеке, быть может, старой лесовозной трассе, за полосой деревьев, которая его скрывала от шоссе. Я пытался запомнить местоположение, затем направился к озеру.

Ближайшее пригодное место нашлось в миле с лишним в стороне, но даже там посадка оказалась нелегким делом. Это был узкий залив с натыканными там и сям островами. Зато острова помогали мне определить высоту, о которой трудно было судить из-за гладкой воды и слабого освещения. Я ориентировал машину так, чтобы острова оказались на одной линии и в стороне от линии пробега, затем отдал вперед штурвал и плюхнулся, вздымая брызги.

Инерция движения кончилась раньше, чем самолет достиг берега, и так как не хотелось перезапускать мотор, пришлось вытаскивать резиновую лодку и последние тридцать ярдов буксировать самолет к берегу.

Закончил я это развлечение промерзший и промокший сверху и насквозь вспотевший изнутри. И тут нахлынули сожаление и удивление, почему я и впрямь не отправился в Швецию. Но я был трезв и дальнобойное орудие Вейко торчало у меня за поясом.

Я был готов к беседе с человеком в крепости на колесах, построенной по специальному заказу.

Привязав, как мог, «Бобра» под деревьями, я зашагал сквозь чащу и валуны к дороге. После одиннадцати вечера она была совершенно пуста, ни единой машины в обе стороны.

Достигнув просеки, я шел по лесу в стороне от нее, с пистолетом в руке, в полном неведении, с чем могу встретиться, и буду ли я готов стрелять, когда это случится. Но, во всяком случае, оружие предоставляло мне какой-то шанс.

В темноте стоявший поперек небольшой прогалины прицеп очень походил на длинное низкое бунгало. Все окна были темны. «Facel Vega» расположился вплотную к выезду на просеку. Я стоял, привалившись к дереву, некоторое время изучая все сооружение. Но оно по-прежнему оставалось только чертовски огромным автоприцепом, стоявшим в финском лесу.

Очень осторожно я двинулся вокруг прогалины среди деревьев, собираясь подойти к нему сзади. Но все, чего я добился – это позиция вплотную к углу трейлера и гадкое ощущение, что я намереваюсь вломиться к некоему благородному господину посреди его абсолютно легального ночного отдыха. Все это выглядело таким солидным, респектабельным выездом на природу…

Теперь мне нужно идти, нажимать на звонок и говорить:

– Послушайте, я в высшей степени, просто ужасно сожалею, но…

Но я медлил, томимый неопределенностью: если тот, с кем я желаю побеседовать, здесь, без револьвера мне не обойтись, то ли его нет, и в таком случае мне следует тихонечко исчезнуть в Швецию не нажимая никакого звонка.

Что-то легонько ткнулось в мою ногу. Я подскочил на месте и приземлился уже с взведенным пистолетом, готовый отчаянно защищать свою жизнь.

Однако после столь волнующих мгновений все, что обнаружилось в ближайших пределах, – серый кот, оскорбленно взирающий на меня.

Медведь или росомаха удивили бы меня куда меньше: лапландские леса не слишком подходили для домашнего кота. Затем мне пришла мысль, что если можно себе позволить таскать за Полярный круг целый прицеп всякого барахла ради комфорта, то можно себе позволить и кота.

Я выдавил приветливую улыбку и дружелюбно протянул левую руку. Кот продолжал подозрительно присматриваться. Вдруг хлопнула дверь автомобиля. Мы с котом вздрогнули и замерли. От дальнего конца прицепа послышались шаги. Я опустился на землю и спрятался между корней в благостной надежде, что теперь выгляжу столь же невинно, как серый кот. Неясная фигура обошла трейлер и зашагала сквозь деревья в мою сторону. Что-то тускло блеснуло в ее правой руке – и теперь я был уверен, что попал куда надо.

Человек остановился примерно в трех ярдах, и я уже собрался начать то ли переговоры, то ли стрелять, когда нервы у кота не выдержали и он стремительно рванулся в глубокие заросли. Человек обернулся.

Я тихо произнес:

– Мой револьвер направлен на тебя, Клод.

Он замер.

Пришлось продолжить мирные переговоры:

– Брось пистолет, Клод.

На решение ему понадобилось довольно много времени. Что, впрочем, и понятно, ведь нужно было победить свою гордость. Но само решение было уже принято в момент, когда он не выстрелил при первом звуке моих слов.

– Шагай-ка внутрь.

Он двинулся, разумеется, после секундной задержки.

Я подошел сзади и подобрал его пистолет. Это был браунинг «Н-P» калибра 9 миллиметров. Это я смог определить по толщине рукоятки – магазина, в котором помещалось тринадцать патронов. Какое облегчение – стать обладателем пистолета, который заведомо не взорвется в руках при попытке выстрелить! Курок я взвел вплотную к спине Клода.

Он бросил через плечо:

– Вас ждут большие неприятности, мистер Кери.

– Друг мой, сегодня я уже имел неприятностей выше головы. И дополнительные проблемы ничего не изменят.

– Я вам не друг, мистер Кери.

– Наши отношения можно считать просто дружескими по сравнению с тем, что мне довелось пережить за сегодняшний вечер. Ну а теперь, где тут у вас парадный вход – открывайте. И без шуточек.

Он понял, что я имел в виду, поднялся по небольшой лесенке к ближайшей двери, открыл ее – та открывалась внутрь – наклонился вперед и включил свет.

Никаких сюрпризов. Ничего, что могло бы спровоцировать выстрел в спину.

Я прокомментировал:

– Замечательно. Теперь проведи меня внутрь.

Я последовал за ним. Когда я за собой пяткой захлопывал дверь, серый кот прошмыгнул в помещение мимо нас.

Мы миновали тесный холл и плотные шторы на молнии, и Клод зажег свет в жилой комнате. Для трейлера помещение было довольно обширным, и специально меблировано так, чтобы казаться еще больше. На полу от стены до стены раскинулся ковер из шкуры молодых оленей, стоял комплект изящных кресел светлой березы с сиденьями, обитыми цветной кожей, несколько маленьких кофейных столиков и даже пара искусственных растений, взбирающихся из черных стеклянных горшков по занавешенному окну.

Все светильники скрыты, так что свет был рассеянным. Такая манера их использования превращала стены в источник теплого и нежного освещения и оставляла центр комнаты в полутьме. На противоположной стене висел коврик, расписанный бледно-голубыми и зелеными квадратами.

– Ну-ну. Это циновка Раиджи? – комментировал я. – Это, конечно, способ их сохранить. Не будете же вы платить такие деньги, чтобы целый день топтаться на них, верно?

Легкая насмешка промелькнула по лицу Клода.

– Вы стоите на такой же, мистер Кери.

И будь я проклят, в самом деле я стоял на таком же уникальном образце, только в красных и коричневых тонах.

– Конечно, – заметил я, – подлинный Рембрант смотрелся бы здесь лучше, но, полагаю, вы посчитали, что это будет слишком вызывающе. Только не кажется ли вам, что искусственные растения в этом году не в моде? Почему не просто орхидеи? – и сел.

– Прошу прощения, у меня был напряженный вечер с весьма закрученным сюжетом. Впервые в жизни мне пришлось вырубил на время полицейских. Лучше пойди и разбуди босса. Мне нужно поплакаться ему в жилетку.

– Мистер Кери, я здесь один. И босс здесь я.

На нем была приталенная, оливково-зеленая кожаная куртка, желтый шелковый шарф, заметно мятые черные брюки и коричневые мокасины.

Я покачал головой.

– Вся та фантасмагория возле моста имела целью нам внушить, что ты и есть та загадочная личность, которая в состоянии притащить сюда это передвижное чудо просто ради собственного удовольствия. Но тогда ты переиграл. Теперь буди его.

– Мистер Кери, уверяю, я здесь один.

– Боссы не спят в кабинах и тем более одетыми. Давай его сюда, водила!

Его лицо совсем окаменело, потом он повернулся и пошел к двери справа от циновки.

Я добавил:

– И оставайся все время на прямой видимости. Стенки здесь, должно быть, не слишком толстые.

Клод вполне понял мою точку зрения: пуля девятого калибра способна пробить десять дюймов прочнейшей сосны, так что выстрел прошьет прицеп из конца в конец.

Он осторожно постучал в дверь и приоткрыл ее. Похоже, разговор шел по-немецки.

Я встал с кресла и переместился таким образом, чтобы держать его в поле зрения.

В комнате зажегся свет, и через некоторое время вышел худой, сутулый человек с взъерошенными седыми волосами, одетый в полосатый, красно-желтый с черным халат. В руках его ничего не было и ничто не оттягивало карманы халата. Похвальная нейтральность.

Мимо него я смотрел на Клода. Тот задержал взгляд внутри комнаты несколько дольше, чем того требовало пустое помещение, затем мягко закрыл дверь.

Я приказал:

– Открой. Пусть она тоже придет.

Несколько бесконечно долгих секунд сгустившаяся атмосфера подсказывала, что эти двое готовы на меня прыгнуть. Я сделал шаг назад, чтобы за спиной была только стена, и большим пальцем снял револьвер с предохранителя.

– Вы, ребята, решили сыграть со мной злую шутку, я прав? У меня в магазине тринадцать зарядов, так что если дойдет до стрельбы, экономить не буду.

Человек в халате повернул голову и резко крикнул:

– Komm her, Ilse [13]13
  Иди сюда, Ильза (нем.).


[Закрыть].

Казалось, что сама комната перевела дух.

Он вытащил из кармана деревянный резной портсигар, достал сигарету и закурил.

Мы напряженно смотрели друг на друга через табачный дым. Из широких рукавов халата были видны длинные тонкие руки китайского мандарина. Его лицо сходилось клином к острому, маленькому подбородку. Кожа лица туго обтягивала кости черепа. Большие голубые беспокойные глаза и губы с сигаретой все время были в движении, и казалось, что этим процессом хозяин не управляет. Лицо было аскетичным и сладострастным одновременно, выразительное лицо, способное на любое выражение, кроме счастья.

Это было лицо человека, понимающего неотвратимость смерти, характерное для людей прошлых веков, рисовавших черепа на дне своих кубков. Лицо свидетельствовало, что его хозяин желает взять от жизни все: власть, наркотики, спиртное, женщин, – иначе он просто рехнется.

Я сказал:

– Ты бы лучше нас представил друг другу, Клод.

Клод обратился к хозяину:

– Das ist der Pilot.[14]14
  Это пилот (нем.).


[Закрыть]

– Что, у него нет имени? – спросил я.

Человек передернул тощими плечами, показывая, что имя не имеет значения.

– Кениг, если вам угодно.

У него был легкий немецкий или швейцарско-немецкий акцент.

Затем появилась она, в длинном стеганом халате с розовой вставкой. Середина ночи явно не была для нее лучшим временем. Женщина была высока и хорошо сложена в наиболее важных, традиционных для оценки местах. Лицо начинало оплывать, растрепанные волосы казались светлыми, серые глаза, вероятно, были большими, если бы она окончательно проснулась. Но сейчас настроение у нее было не лучше, чем у мокрого кота.

Она повернулась к Кенигу:

– Сигарету.

Тот достал портсигар и передал ей одну.

Затем она обратилась ко мне:

– И что же вы от нас хотите?

Я, двигаясь боком, как краб, пробрался к своему стулу и сел.

– Могу я просто искать работу, как вы считаете?

Кениг обнажил зубы в мимолетной ухмылке, сильно напомнив мне улыбающийся скелет.

– Какого рода работу?

– Клод что-то говорил мне несколько дней назад.

Ильза кое-как добралась до стула и плюхнулась на него так, что задрожал весь прицеп.

Кениг снова осклабился, и трудно было уловить смысл этой гримасы.

– Боюсь, эта работа уже сделана, мистер Кери.

– Оскаром Адлером?

Он нахмурился и тоже сел.

Клод остался стоять, я сохранял позицию, в которой револьвер был направлен примерно в его сторону. С такими типами следовало считаться.

Кениг сказал:

– Да, Адлер выполнял для меня кое-какие поручения. Вы полагаете, что раз он мертв, вы можете занять его место? Но чтобы это выяснить, револьвер вроде бы не нужен, мистер Кери?

– Вы посылали его в полет, когда он погиб?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Черт возьми, отвечайте на вопрос.

Он только оскалился.

– Оружие у меня. По правилам игры отвечать вам.

Он продолжал скалиться.

– Виски, – временно отступил я, – есть тут какое-нибудь виски?

– Думаю, виски разыскать можно. Клод…

– Нет, – перебил я, – пусть она займется. Я ей доверяю.

Кениг сказал:

– Ильза, вы ничего не имеете против, чтобы принести мистеру Кери стакан виски?

Она одарила меня взглядом, который мог рассечь человека пополам. Потом заставила себя подняться на ноги и двинулась через комнату к небольшому бару, встроенному в стену рядом с циновкой, откинула его дверцу на петлях, образовавшую столик, и через ее плечо я уловил блеск полудюжины бутылок.

– Итак, полет Оскара, – продолжал я, – я спрашиваю вас о полете Оскара.

– И если я не отвечу, вы нас всех перестреляете?

– Да нет, я просто оставлю вас торчать здесь, северней реки, чтобы полиция вас подобрала. А так, я думаю, мы могли бы кое-что сделать.

В комнате стало тихо. Ильза застыла, прервав движение в мою сторону с большим, высоким стаканом, наполовину полным чего-то, напоминающего виски. Затем она ткнула стакан мне в руки, не пересекая линию прицела.

– Чистый, – прокомментировала она. – Если нужно еще что-нибудь – возьми сам.

И направилась обратно к буфету.

Я понюхал содержимое стакана и попробовал на вкус. Напиток был грубоват, хотя все-таки шотландского происхождения. Но в Лапландии привыкаешь к самым причудливым сортам виски.

Кениг неожиданно спросил:

– У вас неприятности с полицией?

– Верно.

– Тогда что, вы бросились ко мне за помощью?

– Мы оба оказались в сложном положении, – ответил я уклончиво. – Полагаю, можно бы заключить пакт о взаимопомощи.

– Итак, мы в какой-то неприятной ситуации? – вмешалась Ильза, – Никто мне ничего не говорил.

Кениг оглянулся на нее. Она несла бутылку коньяка в одной руке и стакан в другой. Кениг спросил:

– И почему же у нас должно возникнуть желание иметь с вами что-то общее, мистер Кери?

– Потому что полиция стережет мост в Ивайло, и я уверен, что норвежская граница на севере тоже под контролем. Вы не проедете и пяти миль на этом засвеченном автомобиле, даже если бросите трейлер. Добраться отсюда домой можно только на самолете, а у меня такой имеется.

Клод спокойно пояснил:

– Летом он здесь летает и занимается геологоразведкой. Зимой работы найти не может, так что обычно на зиму консервирует самолет.

Кениг проигнорировал его замечание и произнес голосом, столь же твердым и размеренным, как логарифмическая линейка:

– И почему это полиция интересуется нами, мистер Кери?

– Потому что кто-то подстроил Оскару неисправность закрылков, так что он перевернулся и разбился при приземлении.

В результате новой порции информации в комнате воцарилась тишина. Но это была не та тишина, которая воцаряется среди людей, неожиданно охваченных приступом смущения: я оказался не в той компании. Нет, это была тишина быстрой оценки новой ситуации.

Клод еще сильнее прижался к стене, на которую перед тем облокотился, Ильза замерла со стаканом коньяка на полпути ко рту. Кениг осведомился:

– На основании чего вы это заявляете, мистер Кери?