Текст книги "Русский Эрос "Роман" Мысли с Жизнью"
Автор книги: Георгий Гачев
Жанр:
Культурология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)
Воля и миссия русского Целого, Двубого– беспредметность бытия – это явить и доказать; и осуществляется это через то, что в России всякая предметность (отдельные вещи, идеи, принципы) должна поглощаться во всемирную прорву и в воронку – точнее «всеземную», ибо на Земном шаре одна такая – и именно Россия! – и тем непрерывно напоминать человечеству о том, что не все клином на «огнеземле» труда сошлось, но что как такая же всемирная богиня и стихия пребывает сыроземля и светер – и об этом так же сильно кому-то печься и радеть надлежит
Так что выходит– русский мужчина-светер (летучий, переносный) есть соительный сон России, русской матери сырой-земли. А обилие птичьих образов в русской литературе: Буревестник, Сокол, Ворон – это выдает женскость русского творческого духа (Уж же, испытывающий сладость в паденьи – самочувствие мужчины в соитии). А пресловутая «всевосприимчивость» – то влагалищность русского человека
Вместо эпилога
Я– василий при василисах
19.1.85. Прокаженный я сегодня в доме – как Василий при Василисе (в повести Распутина). Постучался к старшей дочери:
предложить вместе на лыжах пойти. «Ну, что тебе еще?» – презрительно-брезгливый голос, и я отошел. Хотя – попробовать еще: она ж хочет! Тут каждый другого боится – и оттого превентивно нападает – так это бывает с хрупкими любимыми психеюшками в семейке нашей, и оттого все орут друг на друга… Постучал снова. «Не заходи. Говори через дверь!» – «Я не хочу к тебе заходить, а просто хотел предложить: вместе часа на два сходить на лыжах – я тебе новые места покажу». – «Я не пойду с тобой. А новые места я сама прекрасно знаю (не знает мои!..) Я сама люблю ходить. (Постепенно смягчается тон.) А сегодня ты ж пойдешь в дальний лес, а я в ближний…» Во всяком случае полезный разговор состоялся – и маленький шажок к прощению меня и к общесемейному благу. Но как мощен и многообъясняющ сюжет «Василия и Василисы» – и у нас, и вообще в XX веке! Конечно, он, мужик, вышел похлипче, полживее. Баба ж – фундаментальнее, и честнее, и крепче. Но ведь и среда-мир, в котором ему вращаться и иметь с чем дело, – стократ ужаснее и призрачнее, труднее там разобраться, нежели ей в своем мире: дети, дом, корм – тут Матерь Природа и Жизнь помогают, наставление дают прямо. И потому они – сильнее и праведнее и с основанием могут мужика презирать и осуждать: что мир таким устроил за тысячелетия своего патриархата, да и в век сей, словоложь всю нагородил, – и дурак он, и малодушен, и пьяница..
Но вот постепенно она, жестянея в праведности своей и осуде, становится антиженщиной, началом Власти и Суда – не страшного, а мирского, людского. И он, себя виноватым все чуя, крест покаяния неся, – праведнее оказывается… Она же – бедная, ожестяневшая дура, стала уже рабыней своей осуды, сторожем исполнения своего приговора, исполнена им как содержанием своей жизни. Так что именно она – в заключении душевном (хотя он – во внешнем: в амбаре), он же – как птица, душою все более волен – и возлетает (и в кинофильме метафора птицы дана, хотя это уже при смерти его: душа улетать зовется…) Гоша! – жена взошла (сожалея и мягчея уже, видно: не Василиса она! Не сторож своей злобы и гнева. Не может так долго). Но как она одновременно вышла на ту мысль и чувство, что и я! Только я хотел записать: «А надо мне подняться и постучаться к Светлане (уже так, не «женою» ее именуя) и предложить: «Ну что мы будем – и долго еще сторожить мою вину и твою осуду? Ну да: виноват, плохо сделал – и вышло еще хуже… Ну не будем впредь, остережемся… Куда ж нам друг от друга деться-то? Да и зачем?..»
И она – тут как тут..