Текст книги "Русский Эрос "Роман" Мысли с Жизнью"

Автор книги: Георгий Гачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Порнография

Тут кстати: почему так воистину оскорбительна порнография? Не только для нашей стыдливости: унижает «я», личность – это бы еще полбеды. Но она оскорбляет богов, ибо, не замечая метафизического характера происходящего, продолжает талдычить о нем на языке и в понятиях психологии личности, которая вычленяет части, вещи, формы – фиксирует их передвижение, позы-факты в ходе соития. И какова здесь наилучшая гастрономия. Она видит удовольствие и не зрит блаженства. Будто то, что здесь совершается, принадлежит полностью личности (будто в ней, тупой, начала и концы происходящего), ее замкнутому опыту, а не космической жизни рода людского. Порнография не тем лишь оскорбительна, что о таинстве говорит – о том, что должно быть, но не быть предметом мысли и слова (это посягательство делаю и я), но тем, что не так говорит: музыку разымая, как труп. Она оскорбительна той же тупостью, что и рассудок в делах разума, что и сапожник, судящий выше сапога в картине Апеллеса, что и у Толстого рассудочные штабисты-немцы в народной русской войне, полагающие выиграть ее диспозициями: «Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert…»[77]77
  То же самое: живопись, рисующая самые соблазнительные сцены и части тела, – не оскорбительна, ибо метафизична. А! Первая колонна марширует, вторая колонна Марширует… (нем.)


[Закрыть] фотография, фиксирующая просто даже двух раздетых или полураздетых рядом, – оскорбительна и порнографична, ибо безжизненна: тупой, не священный, электрический свет направляет на темное и закрытое для глаз рассудка и постигаемое лишь живой целостностью бытия и человека и ее представителем – духом нашим: разумом и воображением, которые чуют космическое продолжение наших ног, рук, губ, фалла. А порнография на них и останавливается и замыкается: вселенского представительства здесь не предвидя. То – как Уж у Горького, который мнил, что взлетел, видел небо и его измерил

ЦЕЛИТЕЛЬНОСТЬ СМЕХА

Уж так брызжет солнце, что весь перед и стол мне залило и мозг плавить начинает. Хоть отступай в глубь комнаты или вообще разомлевай – иди гулять и на сегодня прекращай писанину. Ну вот и малшик пришел. Работаешь? Пойдем гулять. Попрыгаем на биточках. Словно жизнь сама мной пишет и мне главы и разделы своим ходом устанавливает. Выходим: воздух – точно подснежник: снег, пенящаяся воздушная сырость – в ноздри, как от шампанского. Подобрал лист – прошлой осенью пахнет. Думал о панегирике Юзу, имеющему бракосочетаться в субботу. Целительность смеха: разжимает рот, как нож – зажатые челюсти, и вливает лекарство, так в зев, раскрытый смехом, бытие входит, наполняет нас и к себе приобщает – исцеляет от закупоренности в нашем «я»

ВЕТЕР ТВОРИТ – ЧЕЛОВЕК ВТОРИТ

10. III.67. Помню в отрочестве, когда лето 1944-го, в войну, проводили в совхозе композиторов под Иванове, так мне прекрасным виделось, когда идет кто-нибудь[78]78
  Эти «кто-нибудь» были: Прокофьев, Шостакович, Кабалевский.


[Закрыть] утром, под ветром, полем гречихи в свой домик с инструментом, возле леса или в поле, – и там, как в часовне, священнодействует до обеда. Сам ритуал ухода, пребывания и возвращения, словно перенесения в иной мир, – был дивен. И когда я некоторую пору композиторствовал, помню это ощущение, что встаешь с утра, ничего не звучит в ушах, и кажется: ничего не будет, но открыл крышку, вчерашнюю запись раскрыл, последний такт сыграл – и вдруг тебя

7.12.89 словно подцепило и намотало на требующий своей жизни стержень и бур, на меня, как на повело (от помело), – и он ввинчивается в тебя – и очухаешься через несколько часов. И предвидя уже, и зная это имеющее найти на меня состояние, с утра восстав, даже тормозишь, не даешь волю пробивающимся мотивам, не даешь им послабления, ибо расслабят..

Так и я к голому столу подхожу – как крышку инструмента поднимаю; взгляд в-за окно, вслух – в птичье, вдох в грудье – и понеслась. Хотя что это мне услышалось за утренним молением под древами, что в уши надуло? Да – шорох ветвяный: слово понравилось, и целый шлях жизнеслова открылся: а что если разбить пригнанность суффиксов к корням и вместо «ветвистый» – «ветвяный»? И смысл иной, и краска – и звучит хорошо, природно языку

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ТВОРЕНЬЯ

Но – за дело! Вдохнул простору и вольного космосу, надземного воздуху, – и спускайся опять в недра, врубайся в…., в ее жар, мокреть и пахучесть

Но, собственно, сегодня уж легче: главное внедрение уже состоялось – промыслено вчера, так что сегодня мы встречаемся с ним и с нею на полпути, на среднем горизонте: когда они сами очухиваются, приходят в себя и в чувство, и возвращаются на поверхность и вновь начинают различать грани предметов, строй мира и самих себя. Да: из Хаоса возникает Космос – как в первый день творенья; и этот «первый день творенья» не то, что бы лишь был когда-то, но каждый раз вновь совершается с возвращающимися из путешествия на тот, метафизический свет, из унесения в интеллигибельный[79]79
  Слово это здесь по-русски хорошо многозначно: принятое в язык в своем сомкнутом иностранном значении, оно значит: доступное (лишь) интеллекту, ему лишь способно (подвластно): ibel-abile, т. е. «умопостигаемый» мир. Но русский язык в своем духе незаметно делает иное расчленение: «интелли – гибельный», т. е. где погибель уму и интеллекту. И это тоже верно, ибо там, в соитии, еще дальше человек проходит в сверх } метафизическую область Матерей, Вечной Женскости – бессловесной и глубиннейшей женской половины Двубога.


[Закрыть] мир. Приглядимся же к этому акту нового сотворения, возрождения мира, – ибо в нем мы сопричастны к Первому Творению и имеем счастливую возможность наблюдать в собственном опыте то, о чем нам лишь (за)поведано в священных писаниях народов. Итак, клубления, вихри – вихревое наше состояние отлетело. Его последним действием было загоняние дьявола в ад[80]80
  Так в одной из новелл «Декамерона» обозначается эротическое занятие – как богоугодное казнение беса. – 17.12.89


[Закрыть], низвержение огненосного Люцифера, заключение титанов в Тартар – и Оттуда вулканическое извержение с сотрясением, содроганием всей Земли – Геи. Но это значит, что беспорядочное, безвременное клубление сменилось на ритм, такт, пульс: забилось Сердце, началось Время – возникло царство Хроноса

Недаром у Гесиода рождение Хроноса – завязка мира (бытия), ибо все остальные: Хаос, Гея, Тартар, Эрос, Ночь, Эреб, Эфир, День, Уран… – это лишь предпосылки бытия, тянущиеся полосы предвечных миров. Но лишь с того момента, когда Гея с Ураном зачали и произвели Хроноса, – произошло событие: т. е. параллельно бытию возникло событие, т. е. то, что имеет начало; а начало – из своенаправленной воли: Хронос восстал на Урана-Небо и лишил его власти и силы. Но как? Ночь за собою ведя, появился Уран, и возлег он Около Геи, пылая любовным желаньем, и всюду Распространился кругом. Неожиданно левую руку Сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный Серп острозубый, отсек у родителя милого быстро Член детородный и бросил назад его сильным размахом. (Гесиод. «Теогония», 176–181, пер. В. Вересаева). Но это же совершается и повторяется в любом соитии. То, что Уран распространился кругом, – это потеря места и ощущение себя в пространстве, утрата ориентиров координат – вихревое клубление и растворение «я» в бытии. Высший же миг, когда фонтанирует семя, – это одновременно смерть эротической силы; и из этого мгновенного оскопления тут же взвился, набрал силу, забился пульс (Сердце и Время) – словно ликуя, заплясал на трупе родителя

Когда пробил час – раскрываются глаза. Точнее, само ЕГО мощное битье в нас, раз начавшись, расталкивает наше нутро, разгоняет вихри по местам. И когда мы еще, обессиленные, лежим с закрытыми глазами, – наше нутро, наша нутрь: земля, вода, воздух, огонь – уже кнутом Хроноса (Времени – поры: «всему уделено» «свое время») распределены и упорядочены. То есть все бытие уже есть, но не налично: т. е. нет лиц у вещей всего, и нет лица, на все взирающего и ко всему относящегося. Ибо лица – это свет, глаз (солнце – одно огромное лицо; все светила – головы и лица: еще луна, месяц, а звезды – глаза). Итак, не хватает лишь света – взгляда на это со стороны и увиденья порядка, что навело Время – уже в пространственном отношении: распределив все по своим местам, формам и видам (эйдосам – идеям – сущностям). И когда после долгого беспамятства, Как труп в пустыне я лежал, И Бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли» это «Да будет свет!» Когда заглох и кончился Эрос, возникло сознание, восстал свет, Логос – как духовный светоч – новый фалл – Бог мира Творение – как именование Но это значит, что свет, Логос заступает на все готовое: глаза раскрываются post coitu: зачатие, порождение уже состоялось в соитии: работяга Эрос, эта ломовая лошадь мироздания, – сделал свое дело, самую тяжкую работу выполнил. Теперь же является чистенький барич Логос и приступает к так названному им «Творению» – к сотворению мира – Космоса (Порядка, Строя) из Хаоса. На самом же деле все уже было сделано: жизнь всему дана, и все творение на самом деле явилось как классификация, инвентаризация уже наличного бытия (таким оно теперь стало восприниматься) – разданием имен. Так что то творение мира за шесть дней, о котором рассказано в книге Бытия, – это присвоение чужого труда: Бог присваивает себе труд ДвуБого. Но это не злостно. Ведь хтоническая, немая женская половина Двубого по идее, сути и предназначению своему не может быть видима. В то же время о Двубого должно стать известно. Остается единственный путь: представительное возвещение о себе через единственно из двух оглашенного – мужского, Бога. И так как о реальном творении (порождении мира через Двубого) возвещено быть не может (ибо Слово – лишь малюсенькая составная и потенциал этого дела), то сообщается, по сути, о номинативном творении: о назывании уже созданных вещей мира, о даровании всему слов. И последовательность шести дней творения – это последовательность, в какой одно за другим Слово сливалось, обходило, орошало собой явления бытия. Вот смысл того «темного» (т. е., скорее, слепяще-светлого) места, утверждения в Евангелии от Иоанна, что

I. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог

2. Оно было в начале у Бога

3. Все через него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть

4. В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.

5. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его»

(От Иоанна, I; 1–5)

Первые два стиха бесспорны: верно, что Слово было Бог, и оно – единственное «оружие» Бога. Но вот с третьего уже видно распространение Слова за свои пределы – как Уран «распространился кругом»; только тот, ведя за собой Ночь, а этот Логос, свет, – ив том его уже нечестивость и согрешение. Ведь Слово объявляет, что «без Него ничто не начало быть, что начало (уже: значит, до – без него) быть». То есть Слово хочет залезть в то, что до него: что уже есть в слое Двубого и, в частности, Матерей, – и уже в 4-м стихе прямо фальсифицирует Истину, объявляя, что Слово – жизнь, а жизнь – свет. Две подтасовки: ибо жизнь дословна, и свет, собственно, после жизни возникает: недаром «совокупляться» имеет синоним – «жить», а высший свет (невечерний, озарение, просветление) наступает, по вере, – в миг смерти

Вон она, оскопляющая деятельность Слова – Хроноса: под жабры Жизни забирается. Начинается – через Эдипов комплекс: восстание Сына на Отца для обладания Матерью (Природой), вытеснение Эроса Логосом, из чего состоит вся история цивилизации и ее плоды (точнее: результаты, ибо она не плодородяща, а формирующа), а также неврозы в психике современных людей, рассмотренные Фрейдом

Но что дальше творится в евангельской Космологии? Слово объявляется единородным сыном Бога: Он же Христос, Сын Человеческий. Итак, узурпируется из общего владения Двубого коренной акт – рождения: что принадлежит, по существу, двоим (и во всяком случае и в первую очередь – Матери(и)), объявляется делом мужского Бога – и вещается не половое, а единое, целостное рождение

И недаром эти утверждения суть догматы, что непонятны, неисповедимы и составляют устои – сваи веры, и лишь на веру должны быть приняты, и ей лишь открываются. Ибо здесь действительно Слово (Единое, Мужской Бог) дерзнуло сойти в глубины, в толщу Двубого и на своем языке представить то, что ему неисповедимо. Потому Слово здесь глаголет темно, неясно – и не столько представляет, сколько своей невнятицей и «сумбуром» намекает, наводит нас на идею того грандиозного, истинного, глубинного бытия, которое даже Богу-Слову не дано выговорить; значит, тем более оно велико, истинно и – есть, и его надо внутренне зреть, ощущать, иметь «в виду», и с ним бытие свое сверять

Рост – как разноформие

Я узнаю окрестные предметы

А. С. Пушкин «Русалка»

Итак, мы… точнее, двутелое целое Человекосущество (ибо «мы» – это уже наличное бытие: со светом – открытием глаз начинается) еще лежит в беспамятстве и бессилии (Сила– жизнь, Эрос – улетучилась), а в стенки – полости – складки нашего единого нутра уже забил пульс – час Времени – и стал волнами прокатываться, до самых отдаленных концов – кончиков волос распределяясь и так настраивая нас в лад, резонанс, создавая единый строй – ноту – настроение, словом, целостность и умиротворение (тоже творение мира).

Но это еще безобидный внутренний настрой. Музыка (ей это измерение бытия подвластно) сфер уже звучит, но мы еще ничего не знаем: где я? что я? – ибо ни «где», ни «я» еще нет. Да, Хронос еще не для света и вида. Он лишь, волею самки женщины – Земли – Геи, прекратил неистовое утрамбованье ее взбесившимся, хаотическим, необузданным Эросом– через Урана. Ведь отчего возмутилась Гея – женская часть Двубого? Дети, рожденные Геей-Землею и Небом-Ураном, Были ужасны и стали отцу своему ненавистны С первого взгляда. Едва лишь на свет кто из них появлялся, Каждого в недрах Земли немедлительно прятал родитель, Не выпуская на свет, и злодейством своим наслаждался. С полной утробой тяжко стонала Земля-великанша (Гесиод. Теогония, 154–159)

Значит, Уран – сам распространялся, а Земле распространяться не давал: входивший через плодородящую силу Эроса и набухающей Матери(и) в бытие прибыток – он единственно мог и позволял устремлять(ся) в себя же, внутрь: густеть, уплотняться веществу мира, пребывая в тех же формах и границах. Он не давал прибытку расширяться, не мог организовать вселенную как саморасширяющееся бытие, а стискивал. Это как если прибыток бытия, массы вещества в человека совершался на протяжении его жизни, но он бы не рос, не увеличивался в объеме, а сохранялся величиной в новорожденного младенца, лишь уплотняясь и тяжелея в весе; как если бы рост состоял в том, что тот же кусок дерева, постепенно наливаясь, – обретал бы вес металла. Ясно, что тяжко восстонала с полной утробой Земля-великанша: стеснение, нажим на нее вызвал адекватный по силе позыв к саморасширению, т. е. выходу за свои пределы: пойти в рост над собой – через леса, животных, людей, города – словом, через всю природу и цивилизацию

Значит (выясняя первоначало и перводвигатель), если Эрос был первосилой прибытия и действовал неизменно и вечно, как мировая константа (так что начало здесь неуловимо), то первым, началом было – стоп! при теснение, закупорка, безвыходность, предел. Следствием этого было сгущение прибытка, уплотнение вещества, массы – в точку и, соответственно, назревание потенции, энергии, что в итоге дало квант, вспышку – первое событие в мире и начало действования, изменения (в отличие от константы Эроса – порождения); т. е. совершился сдвиг-уход Эроса, либидо, elan-vital – не в одноплановое прибытие, но в расплескиванье Эроса в дифференциацию бытия: в разные его планы, измерения, уровни, формы жизни, так что одни бы не мешали другим, и бесконечный прибыток бытия из Эроса имел бы бесконечный исток в самоустраивающейся вселенной – именно: самоустраивающейся, а не саморасширяющейся (ибо то прямолинейно и убого – как вата и болото). Нет, раз возникнув, искусство различения, разнообразия и стало тем пределом, формой, строем, космосом, что необходимо для известного нажима и притеснения Эроса и прибытка: чтоб он был энергией и не терял напора, а все время истекал бы квантами; порядок этот же необходим и для согласования все новых и новых отпочковании и дифференциации. В то же время это искусство (дело) различения станет бесконечным выходом прибытка: но не в пустую, однородную бесконечность, а в бесконечное разнообразие и разноформие. Благодаря ему бытие, будучи все время единым, равным себе, целостным, все время совершается как прибытие, и его саморасширение есть дифференциация

Се и есть Жизнь. Ведь отчего человек, за жизнь съедающий эшелоны пищи, – не становится такой массой и величиной или не обретает увесистость, равную эшелонам, – такую плотность вещества? Отчего он, столько воды выпивающий, не становится рекой-нереидой? Отчего он, столько тепла и солнца поглощающий, не стоит лучевым, огненным столпом? Отчего у него, столько книг прочитывающего, не вырастает череп с книгохранилище Ленинской библиотеки? – Да оттого, что «не хлебом единым сыт будет», т. е. ничто одно и однообразное не может в нем прямолинейно, эгоистически и самостно пребывать, а что рост его, прибыток бытия в нем есть – дифференциация: возникновение всех новых уровней жизни, интересов, планов, отношений, благодаря чему прибыток распределяется, и одно не мешает другому

Этого не мог понять и сотворить в мире тупой Уран, и если Эрос его толкал в одну сторону – расширения, то этот толкал в сторону уплотнения: утрамбовывать бытие и прежде всего – Землю. Ей теперь, как воздух, именно воздух стал необходим:

чтобы раздалась она (как человек – в плечах), чтобы создать внутри ее поры, полости, пустоты – и раздвинуть вещество, материю. Но именно (как мы установили выше) дело воздуха как стихии в человеке: распяливать (грудную) клетку стесняющей нас земли, плотного вещества, не давать ему заполонить нас и утрамбовать собой, но выталкивать – и тем удерживать нас в постоянстве формы, фигуры и духа – «я»

Время и «я»

Соитие есть утрамбование земли – женщины. Она это любит: для того у нее есть полости, влагалище. Но, раз зачав и понеся, – она хочет разродиться и не выносит, выталкивает из себя все лезущий и наглый и все утрамбовывающий фалл; и в этом, в частности, естественная подоплека того, что беременная мать просит сына-зародыш (тоже фаллик) оскопить отца: чтоб тот прекратил ее до Времени мучить Эросом, и ее стражем, охранителем теперь становится Время – Хронос Но Хронос сам по себе на большее не способен, как быть стражем, охранителем при Матери(и): в конечном счете Время все устроит, свое возьмет, выявит, где ложь, где правда и т. д

Т. е. он стоит, бытийствует как распределяющая рамка и сила всеобщего рассасыванья: идея меры и тактов. Но что, куда, во что, – ни субъекта, ни предиката, ни места, ни формы – идеи-вида, он не знает: т. е. он – предтеча, предпосылка дифференциации, но не сама она

Сам Хронос, сын Геи, немногим был лучше отца Неба – лишь мерой и (большим) тактом. Недаром он и его поколение названы Ураном «титаны» – т. е. «простершие» (руки на дело), «касающиеся» (такт – «касание»). Уран – объемлет аморфное бытие; но касание есть уже различение одного от другого: «ты» и «я» (нет еще «он» – отделения, объектного видения, что – от лица, в наличном бытии происходит)

То же самое, когда мы после извержения и землетрясения возлежим в беспамятстве, – первое, что нам сверкает в сознание при приведении в чувство, – это «ты» и «я». Лежа единым целостным Человеком, первое, что я начинаю из особого и отдельного различать, – это такт: бьется фалл о что-то..

Ничего еще не ощущаю: весь мир – марево; неясно, где я, где не я, где что начинается; пространство кругло, безвидно и неощутимо. Но лишь внутри, в самом средоточии – пульс, сердце Хроноса ясно дает мне почувствовать «я – ты»; я – это бьющееся о что-то. это первое саморазличение на «ты» и «я» дается через касание, titaino – бытие на уровне титанов. о при царстве Хроноса еще не открываются у нас глаза: нет света, и не возникают виды (эйдосы), идеи, формы, вещи. И если он дал Гее – Земле – Женщине разрешиться от бремени, то при строить родившихся существ в мире не мог: сам заглатывал и пожирал своих чад: Каждого Крон пожирал, лишь к нему попадал на колени Новорожденный младенец из матерна чрева святого. (Гесиод Теогония, 458–459) Что ж тогда толку Матери-Земле. Хрон, значит, лишь акушерка: разродиться помогает серпом острозубым, как кесарево сечение производит. Ну а дальше что? Время не знает, что делать со своими чадами: нет у него на этот счет идей иных, как тупо пожирать. Значит, в мир должна настоятельно вступить не только идея выпрастывания, разрожанья в положенный срок – Время, но и что делать с уже рожденным прибытком? Нужна форма, дифференциация

А что делает Хрон? «Топит в пропасти забвенья». Из чрева женщины – в чрево же, но лишь свое, мужское, переправляет и все тут, т. е. топит потенциальную форму – в безвидности, в аморфности, не давая вещам расчленения, дифференциации, особости, самости. Ибо сам еще Хронос не был самцом. Ведь то, что он умеет лишь заглатывать, т. е. женское, влагалищное дело делать, – говорит, что род его еще средний, что неполноценный он еще самец, но переходный: полуженщина, как сфинкс Он из тьмы в тьму прибыток бытия переплавляет, не выпускает его из уровня утробы и недр Все это от хаотического неразличения и перепутывания функций: нет еще настоящей твердой двойственности мужского и женского, но всеобщее оборотничество; каждый берется не за свое дело – аморфность и артельность: «один за всех – все за одного», – и никто за себя не самец, не отвечает за себя. Кстати, это уровень, стадия и принцип России и русского Эроса: бабье начало в русском человеке мужчине развито1 То знание, что мы имеем, пребывая на уровне царства Хроноса (т. е. во чреве, безвидно, безглазо, но с биением сердца – такта внутри), дает нам, с одной стороны, музыка (эту сторону ритма, биения, чистой жизненности и энергии улавливает), а, с другой, – чревовещание наши внутренности, кишки, – как трубы органа; это те стенки, полости, складки, о которые бьется такт-сердце-огонь, и каждое(ая) издает особый звук – меру, свою волю жить Потому все это относится к сфере Времени и осуществляет предсказания на будущее (когда сбудется, зависит от такта, ритма, срока: когда исполнится звук…) И гаданье по внутренностям животных есть тоже добыванье знания из толщи Двубого: туда заглянуть, а не лишь поверхностным Логосом-Словом рассуждать и предвидеть

Нет, дороже и глубже предчувствовать, предслышать.. Итак, Хронос еще не есть Бог-Слово, не в силах он, не знает (и не его это дело, ибо он хтоничнее, глубже) сказать: «Да будет свет!» Нужен еще один космический акт, чтобы вывести царство света и пространства Этот акт сопряжен и осуществляется Зевсом – светом До сих пор Уран и Хронос сопряжены с тьмой – ночью. Уран, идя к Гее, приводит с собою Ночь, т. е. к женщине-женщину с собой (ночь-то ведь нам привычна как женское царство, а здесь она мужчина) Хронос утробен– вторит беременности своей супруги Реи ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА – ПУТЬ ОТ ЖИВОТНОГО К ДЕРЕВУ 10 III 67 Зч. Вышел, ошалев от умозрения, из дома Дети у воды – в сне[81]81
  Также и продолжение русскоеское советскоское коллективное перелагание (без) ответственности во всех делах и идеях, безличность, и никто не самец(ка) И всеобщее оборотничество «номенклатуры» одного ответственного товарища могут бросать на укрепление колхозов и музыки


[Закрыть] у прорывают русла, воду гонят, запружают Так же безудержно льнут к огню – играют с водой и огнем С остальными стихиями – менее отчетливый союз С Землей? – конечно: в песочек играют, роются. С воздухом? – да:

17 XII 89 прыгают, бегают Но главное завораживание – вода и огонь. Но это и есть состав Эроса, огневода, а дети – фаллики – недаром льнут Жрецы чистых стихий Из земного – вырывают ямки – роют (чревеса, утробы). Из леса боятся волков Я вышел – Диму жду, спрашиваю у девочки, а она: «Если его в этом лесу не съели волки, тогда придет, а съели – одна сумка останется и придется вам другого мальчика родить. А у нас в саду совсем совсем нет волков, туда можно ходить гулять». Дитя – ест и боится, что его съедят Он сам – утроба, и только из утробы – боится опять в утробу попасть, в живот с пастью (матрешка в матрешке – утроба в утробе) Цветаева первым делом интимно ощутила, что Пушкина убили в живот. Собаки – ходячие животы – священны для детей

Вообще дети любят животных. Растения начинают любить позже И собственно – путь человека: от заинтересованности животным – к интимному сочувствию с растением, старики-садоводы тоже в песочек играют, землю роют, как дети, но все вверх смотрят А мертвые – трупы («труп», по-болгарски, – полено, дерево) Жизнь Человека – путь от животного к дереву когда мал – приземлен, от нее пружинит и отталкивается, катится – самоходный животик А растет (недаром это слово – от растения) – те тяготеет быть взрослым, порослью. А как пошел в рост – так и деревянеть начал: медленнее движения, на одном месте чаще, а старик так вообще прирастает: словно человек живет-живет, кружит-кружит, но круги все теснее, которыми ходит, уже, словно точку себе выискивает навечно прикрепиться и прорасти, и так и есть зарывается, как зерно в борозду, – в могилу – на погост – на пророст Так что же. жизнь, значит, по назначению своему есть возврат вспять – регресс от животного к растению? Интересно – новый ракурс дает на бытие человека Конечно, в ходе жизни животность в нем уменьшается, растительность прибывает Недаром к старости на растительную, вегетарианскую пищу переходят и все больше просто воду пьют, сидят да на солнышке греются Но тем самым уменьшается и чувствительность и раздражимость. человек уже полудерево по своим тканям – и легче, безболезненнее умирать, словно жизнь естественно убирает, приготовляет человека к этому акту его мясо наркозирует, дабы бесчувственнее был, словом, состав и пропорцию стихий в нем меняет

«А Я МУЖА ПРОГНАЛА!»

12. III.67. Фу, смута! Хоть сяду упорядочусь. Правда, поевши горячего, подтупел в чувствах и уже не чую того, что с утра навалилось, так остро Но попробую воспроизвести. Вчера бракосочетал Юза1. На обеде у его жены был потрясен, заворожен и подавлен монументальностью четверых благообразных седых – даже нельзя сказать «старушек»: столь чисты, гладки и мягки у них и женственны лица, взирают так светло; но главное, это не христианская тихость, а плавное жизненное довольство Это четыре сестры: Нина Иосифовна, Вера Иосифовна, Надежда Иосифовна и еще..

Лишь при одной живой муж, да и тот – щупленький мужчинка, нервный, суетный старичок, учитель советской истории, и по хобби – меломан-классик; его наличие только удручающе подчеркивало летучесть, несущественность русского советского мужчины – его ненужность, никчемность: оплодотворил – и убирайся, хватит с тебя (как пчелы – трутней). Да так и сделала уже их дочь: прекрасная пышная женщина с красивым мальчиком 11 лет

Простите, – спрашиваю, – а что Дима (ее сын) – без отца

Да, я прогнала своего супруга

И давно

Лет шесть

И вот, как она объяснила, что может такой мальчик представлять о папе и маме:

Папа приходит, мальчик знает, что у него есть папа, есть мама, а это ведь для ребенка главное. Но ему и в голову не приходит, что могут (должны) быть какие-то отношения между папой и мамой – как супругов. Этой идеи в нем нет. Так вот: значит, мальчик знает только такое отношение – угол, а не замкнутый треугольник. Нет в нем необходимости той идеи, что обозначена пунктиром и что единственно создает законченную фигуру – крепость, ячейку семьи в мире. А при открытости – незащищенность, подверженность ветрам и легкая сносимость существа, его проходность в мире..

И так это – в корне русского мироощущения: нет дома – семьи – крепости. Но и каждая вещь (понятие) не имеет своего четкого, законченного само– (и извне) определения, но незавершена, открыта; только с одной стороны (где стороны угла) имеет определенность: в начале, кануне, исходе, а там? – Бог весть: открытость и ожидание непредвиденного, чудесного..[82]82
  Я ему сват – Юзу Алешковскому познакомил его с первой женой «Хорошо гребаться днем и трезвым!» – подарил он мне вскорости свое открытие 17 12 89


[Закрыть]

Словом, – >~ – однонаправленная бесконечность! как сжатый образ русского мироощущения и логики, – теперь виднее нам так: то есть не одна линия, а из нутри угла открытость в простор распахнутой русской душой… Но так выросший мальчик и сам будет потом расширенно воспроизводить такую же открытоугольность, проходность: нет в нем опыта целостной семьи с отцом – так и он потом будет легок: или сам уйдет, или с легкостью примет, что его «прогонят» (как его мать – его отца)

Я не расспрашивал. Но видно было, что эта красивая энергическая женщина-врач – совершенно самостоятельная и не испытывает нужды в постоянно подкрепляющем ее мужчине. Нет женской слабости, гибкости, хрупкости, клонимости. И союз русской женщины и мужчины – это не ОН / .ОНС1 и не! ОН 1. где оба или равно поддерживают друг друга (как в еврейской или болгарской семье), или где она опирается на него – прямо стоящего, но где ему хочется припасть, прильнуть, осесть и прислониться хоть на миг, и где она – самостоятельна: крепка русская баба и без мужика выживет и проживет.

Так что и не разбираясь в том, кто здесь кого, кто первый виноват, – видно, что здесь русский рок, который уже в гене и хромосоме создал такую бабу, которая может, допускает себе – прогнать мужчину, а его, мужчину, создал – хлипким, непутевым; в сына же, в дитя сей рок вкладывает ощущение проходности: ты – как сквозная труба из жизни в смерть. И нет такой яростной живучести (которой недаром так поразился Толстой в крепко-семейном горце Хаджи-Мурате); отсюда – смелость, храбрость, легкость жертвы, гибели – за родину (а не столько за детей, за семью свою). Все это – от слабой коренности

И глядя на мальчика этого – красивого, воспитанного, но с нервом внутренним: уже, верно, подавленного сверхлюбовью матери – и вырастающего полубабьим (в pendant к ней, ибо она – полумужик), среди двух белых богинь: пожилых – безвозрастных, которые так благодушно, мирно и со сфинксовой усмешкой на всех нас за столом глядели (такие губы у них прекрасные: очертанья античные, тепло-мраморные!), – глядя на их бессмертный покой и на взволнованность мальчика, я чуть не заплакал (вот и сейчас слеза) – за него: что ему предстоит! Все муки, все решения, все долгомотание жизненное, а он – такой хрупкий. А они: как им прекрасен каждый день – все познавшим! Этот образ и формула выведены мною для русского Космо-Психо-Логоса еще в предыдущие годы – 17 12 89 и умиротворенным! Какая в них набитость, налитость силой, что может равно и смерть, и вечность выдержать! И уходя, ошеломленный, неся в глазах все эти в разных местах стола вспыхивающие белые головы, слегка колышущиеся и бодролюбопытные (но не суетно, а мудро – любопытные к нам каковы-то вы? Каков ваш состав? как-то вы вынесете, что придется! кем окажетесь?), чую восторг, восхищение, но и подавленность и ревность, ни одного мужчины вокруг них не уцелело! И не говорите мне, что война, 38-й год – верно, все это было. Но где-то я внутри чувствую, что это были провиденциальные истребления мужиков, что это они, эти женщины, их угробили, чтобы самим быть такими прекрасными, монументальными, божественными, в которых уже пол не чувствуется и которые есть целостный Человек (первый Адам), но только в женском облике И идя по улицам, я думал: так вот вы каковы, женщины! Мы-то вас жалеем, а вы-то нас всех и переживете И мысль уже обращается на моих женщин, вплетенных в мою колесницу я-то ахаю, как вам трудно приходится, и в душе роет острое чувство вины то перед одной, то перед другой, то перед матерью А вы-то еще меня и похороните И, стиснув зубы, заклялся, пережить своих женщин. И когда гулял вечером с засыпающей уже в 9 часов Св. (не стояла на ногах от трудов с девочкой), не было во мне многого сочувствия.