Текст книги "Русский Эрос "Роман" Мысли с Жизнью"

Автор книги: Георгий Гачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Полис и эрос

28. II.67. Ну что ж? Разве что пожертвовать мыслью ради воли..

То есть я сел за стол, а мысли в голове нет. Можно отказаться на сегодня писать. Как только впустил это послабление, тут же на меня набросились коршуны из теребящего мира жен и издательств. Распушат. Как-то надо спастись. Припомнилась радость от усилия воли. И вот я крепче всаживаюсь в стол и напрягаюсь

Но сам еще пуст: я просто волевая форма для возможной мысли, но ее влага не снисходит. Так что ж? Раздрачивать дряблое мышленьице, что еще во мне шевелится, – лишь бы волю насытить? А ведь ей совершенно все равно: выложен ли будет храм ее усилия идеями-мрамором или мненьями-пластиком-заменителем

Главное, что ее усилье очерчено и оформлено. Даже наоборот: если б пошла мысль высокая, она б влюбила меня в себя и повлекла бы за собой на край света, лишив меня своей воли, – так что воля-то бы и рассеялась и не получила удовлетворенья. Это Кант видел: забота матери о дитяти своем не есть поступок нравственной воли, ибо мать любит и заинтересована. Когда же я даю рубашку чужому человеку, здесь нравственный закон насыщается

Но это значит, что устройство общества таково, что оно по идее исключает любовь и избирательность; его киты. безразличие, равенство и заменимость всех связей, от } ношении, касаний: моей рубашки к чужому телу, моего тела – к безразлично какому телу, т. е. оно – за проституцию

И естественно быть идеальному обществу таковому: ведь именно благодаря безразличию его установлении и полной бескровности и отрешенности от плоти, любви и симпатий, – любые любви, связи, уникальные привязанности могут под его эгидой и крышей вольно установиться. То есть при очищенном от Эроса Логосе – Эросу наиболее вольно живется, и непринужденно устраивается он на свете, как ему естественно и пристало. Представим, что логичным, государственно-почтенным был бы объявлен один вид Эроса (например, зарегистрированный брак) и нелогичным – другой; тогда бы смешались ремесла Эроса и Логоса, и оба душили б друг друга

(Но зато в такой притирке было б их объятие и шло соитие, – так что, может, так и надо и самому Эросу: вечно заигрывать с Логосом. Как раз безразличие и полная свобода друг от друга им обоим убийственна: тогда Логос бесплотен, бессодержателен, безжизнен, бессмыслен. А Эрос – туп.) Итак, независимость строя и порядков общества от любви, а, значит, пристрастий: любимчиков и постылых – обеспечивает Справедливость

Но это верно и хорошо как регулятивный принцип: т. е. Как требованье гражданского общества к себе – чтоб так чиста и прозрачна была его форма, в которой любое возможное естественное сочетание людей по любви или отвращению могло б непринужденно складываться без помех. Когда же социум видит в такой организации не предпосылки, не внешние условия истинной человеческой жизни, но распространяет свои пределы и полагает, что сама Жизнь должна иметь своим содержанием egalite, liberte, fraternite, или даже «Кто не работает, да не ест», если бы эти принципы не провозглашались, а и практиковались – это значило бы, что несправедливо, если не работающий ребенок ест, если для жены я муж, но всякий гражданин определенной комплекции и возраста и состава души возможен ей как муж: что любой матери можно любого сосунка к груди поднести. И это и делается, когда мать современная бежит на работу (чтоб быть полноценным гражданином) – и лишается молока Зато отпускают донорское молоко – нацеженное из разных грудей и простерилизованное (вот прообщественное и справедливейшее молоко! – зеркало fratermte, egalite u liberte) Но у ребенка – понос: его существо-то избирательно и бунтует Тогда обобществленная мать не заботится о том, чтоб себя раздоить и дитю вернуть ему присущее, но, не веря инстинкту и себе, но веря науке и правилу, – бежит проверять и несет к врачу ребенка – будто он виноват, его умное избирательное существо и чистая жизнь, что не соответствуют они стерилизованному бытию цивилизации. Точнее это бытие хорошо – и пусть себе царит вовне – это его дело, и когда оно довольствуется внешним и не претендует на нас, – даже удобно Но не допускайте его внутрь в тело и в дух Не превращайте принципы теоретического разума в нормы практического разума Кант недаром резко разграничил их сферы, дав потому каждой деятельности простор без помех Ого! Оказывается, я что-то люблю и против чего-то протестую! А то вчера у Нат Алекс сетовал, что мышление мое на беззлобьи и безлюбьи– лишь бы время проводить из себя – в себя, чтобы усадив себя на несколько часов за стол, не приносить зла; так спящий – безвреден

Но здесь прозрачно, вроде бы о Канте глубокомыслю, а на самом деле пробую рассудить вчерашнее – вечерний спор с мадонной в рейтузах – молодой ученой женой и полукормящей матерью

Однако в ходе этого спора с женой – рассуждения о легальном и моральном, по Канту, поступке, – прорыто еще несколько метров в штольне нашей проблемы: жизнь человека в обществе – как вид соития

Идеальное устройство общества – это та или иная организация буйного Эроса – прибытка, входящего через него в бытие: новых существ, любвей, ненавистей, пищи, идей, войн – льются потоком из его рога изобилия твари, а попробуй отрегулируй их, справься, чтобы не толкались и не теснились – или чтоб толкались в нужную сторону! История – это возня, гребля Полиса с Эросом. И все попытки идеальных мироустройств в двух направлениях идут: соединить Полис и Эрос – или разъединить. Платон, Мор и утопический коммунизм (особенно Фурье) – чтоб соединить в единое русло и устроить тотальное бытие как бы грандиозную государственную семью. Платон – в труде и любовно-семейной жизни видит лишь подсобное хозяйство для государства мудрецов и воинов. Фурье – напротив: хочет устройство сословий, союзов объединений в обществе создать как серии по страстям – на основе того, что у одних родство влечений к садоводству, у других – к машине и т. п., и использовать страсть людей как производительную силу Например, чтоб провести грандиозную операцию по орошению Сахары, вызываются несколько красивейших молодых женщин и мужчин, и за ними устремляются те, кто любит их, за этими же те, кто в свою очередь их любит, и так миллионные трудармии, собранные по страсти, – и трудиться будут, соревнуясь из любви и стараясь отличиться..

Но и Платон, и Фурье создают тотальность из Полиса и Эроса. По другому пути пошло формальное право (Рим) и теории естественного права: Гоббс (Левиафан), общественный договор Руссо, категорический императив Канта. Их принцип: чтоб Полис и Эрос не мешали друг другу, а каждый занимался своим делом. Хотя тотализаторы Полиса и Эроса заботятся о теснейшем их объятьи и взаимопроникновении без роздыху и дистанции, они тем самым глушат самость сторон: мужского и женского начал, молодого и старого, их полярность и, значит, силу притяжения. Кстати, здесь видно, как сходятся теории Эроса и Полиса у Платона. Тотальное государство идеального общества – это воссоединенный андрогин – в непрерывном объятьи, где уже пол и страсть теряются и не имеют значения, так что любовь-товарищество между мужчинами – «стражами» и мудрецами, что без телесного плода и порождения, – становится адекватна и даже важнее любви, род людской продолжающей. Значит, Платон сродни и Позднышеву в «Крейцеровой сонате», поскольку выше всего ставит воспоминания об истине и осуществление Цели, а не продолжение рода людского; во всяком случае ставит достижение Цели и Истины в независимость от продолжения рода. В этом смысле Библия и иудаизм прямо ставят исполнение завета – т. е. достижение цели – в зависимость от продолжения рода: «Плодитесь и размножайтесь!» В космогонии[59]59
  У греков лишь в «Тимее» Платона идея космогонии как творения берет верх над порождением через Эрос


[Закрыть] греков (Гесиод) этой заповеди нет – и вообще до людей не дошло. Точнее: у греков вначале порождение, а потом – творение. То есть первые божества, первоначала, возникая, порождают друг друга эротическим путем: Хаос, Океан, Эрос, Ночь, Гея, Уран, Хронос и т. д. Зато люди – сотворены: в рассказе о смене веков – золотого, серебряного и т. д. («Работы и дни»); и несколько раз сотворялись заново богами, а не сами распложались

В библейской же космогонии сначала – творение (креационизм)[60]60
  «Гония» – и есть рождение


[Закрыть], а потом порождение. И хотя и здесь Бог, как и греческие, насылает на род людской стихийные бедствия: потопы, пожары, моры, язвы – но никогда не истребляет род дотла, а сохраняет ниточку для продолжения рода (Авраам, Ной, Лот); а когда она донельзя истончалась – до того, что остались отец Лот с дочерьми, – позволял даже совокупление отца с дочерьми, лишь бы семя не пропало… И в христианстве когда-то будет 3-я Идея (2-е пришествие)! А до того роду надо сохраниться Хотя, точнее человеку – бодрствовать, ибо неизвестно, когда придет Сын Человеческий, так что здесь, наряду с идеей возмездия и искупления, смазано перенесение в будущее и возвышена идея достижения цели, жизни по истине не когда-то, а сейчас и именно тобой Так что, по христианству, род людской мог бы и вовсе не продолжаться, если б люди (человек) дерзнули осуществить истину сразу, а не делая себе лазейку из потомства– не мы – так они.. Итак, тотальность Полиса и Эроса у Платона грозит задушить Эрос Это подчинение молодого – старому недаром у него Истина – позади и через воспоминание идей достижима Аристократ он и возлюбивший Спарту И всегда у него юноша склоняется перед многоопытным мужем – Сократом У Фурье, напротив, – такой разлив страстей молоди, который в строе общества уже не имеет препятствия (а значит – партнера по соитию), и Эрос направляется в бесчеловечье: в космос, труд, преобразование природы Но тогда получается жизнь, лишенная духовности, а наполненная лишь сексом и трудом Соитие человека с человеком перестает быть страстно желанным, мощным, направленным актом, ибо оно нисколь не трудно Направление же Эроса в Космос, т е. в безбрежность, – тоже рассеивает его. Так что люди в обществе Фурье получаются радостные, нежные, чувственные, – но все более дряблые, как жители тропических стран – на помочах у природы, или как прекрасные, но вялые «злой» в обществе будущего в «Машине времени» Уэллса Разъединение же Полиса и Эроса – в римском праве, да и в христианстве речение– «Богу – Богово, Кесарю – Кесарево» – римским духом формального права напоено; но это соблюдение внешних приличий не затрагивать границ друг друга – допускает бесконечное развитие каждой стороны внутри себя, в своем измерении, и даже стимулирует рыпаться не в сторону отобрания рубежей, пограничной области – те. как если бы Бог рвался отобрать Кесарево (что и случилось в католицизме), так что оба стали бы все на том же одном поверхностном уровне жить распределять одно и то же бедное богатство, – но разделение сфер стимулирует саморазвитие и углубление, так что и свой домен получается не от сих до сих, а от сих – до бесконечности

Германский дух в Лютере еще дальше провел принцип формального разделения и расчленения всего: веры, науки, власти, любви; развил науки, изобретательство, всякого рода производство (Германия – духовное производство, Англия, Америка производство вещей). Шибко же социальный французский дух, выросший на тотальности католицизма, усилия направлял не в стороны от границы разделения сфер, а на переделку границы, на перераспределение одного и того же Так и топтались около рубежа сфер в борческих объятиях сословий – в тесных соитиях революции и перетасовок: все меняли позы, асаны, приемы этих «опасных связей» Во Франции редкий тут нетотальный мыслитель – Руссо Недаром он так близок германскому (Кант) и славянскому духу (Толстой). Но и он Робеспьером был понят тотально-католически Итак, германский мыслитель Кант в теории разделил формальные теоретические принципы и нормы практической жизни, а английское государство произвело разделение властей законодательной, исполнительной и судебной, при котором они сохраняют самостоятельность и могут пышно развиваться, и в то же время в контроле друг за другом – время от времени их соитие совершается Происходит оттяжение Эроса Разрывом формы от существа дела, порядка от связей ближних по родству, пристрастию и избирательной любви – устройство общества создает вакуум, неприлегание – дистанцию для поляризации и притяжения В России еще больше независимость общества, государства от народа, т. е. Полиса от Эроса Полис, государство снято Петром с чужого плеча европейских – немецких империй, а общество – с французского света скроилось (недаром и язык там французский), а под этим спудом сама собой, в гигантском подполье всея Руси оказалась и Старая Русь, раскольничья, и естественная жизнь народа – натуральный быт. Недаром столь жесткое рассечение проводит Толстой между формами и условиями существования в обществе: законами, словами, науками – и живой жизнью, независимо и вольно текущей («Казаки», «Война и мир») Когда же их сцепление и единоборство: «Анна Каренина», «Воскресение», «Хаджи-Мурат», – тогда-то в этом соитии такая мощь борьбы и оттолкновения и такое ее сладострастье, трагедия и безвыходность, какие возможны между мощными самостоятельными сущностями и даже потоками бытия. И оттого столь сладострастно и иссякающе-кроваво их праздничное сцепление, что в буднях форма и слова, и порядки и распоряжения государства – сами по себе, «особь статья», а жизнь и любовь людей народная – сама по себе, так управляются… Бурная пустая бумажная активность бюрократического государства есть тот заслон, что обеспечивает безмятежность бытия, пассивность и блаженно-созерцательную лень и ничегонеделанье народу – непотребному, в смысле: с минимумом претензий, потребностей и запросов Постоянного соития народа и государства в России нет; напротив – меж ними дистанция огромного размера и вакуум, который время от времени прорезается вспышками кроваво-любовных пристрастий, когда учиняются кровосемепускания то со стороны народа (Смута, Разин, Пугачев, пожары, революции), то со стороны государства (Грозный, Петр, раскулачивание и чистка от «врагов народа»)

У Солженицына в «Раковом корпусе» ответ. Работник Русанов любил «народ», но очень неприятно ему было «население» – грубое, живущее, рожающее, толпящееся, сквернословящее «население» – то, что само собой плодится и размножается и никак не дает сотворить себя по воле и подобию начальства И Слово России Литература) – в этой щели между Эросом (народом) и Полисом (государством) обретается И в нем всегда два адреса и два голоса, двунаправленность (от Радищева еще) У Лермонтова в «На смерть поэта» две интонации, два адреса «Зачем от мирных нег и дружбы простодушной / Вступил он в этот свет – завистливый и душный? «(тут «он» – как «ты») Но – «А вы, надменные потомки! «То же и у Некрасова в «Размышлениях у парадного подъезда» две части – два адреса – две интонации

Культ Татьяны

1 III 67 Вот мне подкинуло вовремя Цветаеву «Мой Пушкин» – для возгорания, влюбления, озлобления. А озлобление началось (вместе с В. В. Розановым) на русский культ Татьяны – У других народов, в крови и плоти французов, у их колыбели, как мифы – модели для всякой возможной любви стоят кроваво-семенные Абеляр и Элоиза, смертельно упоившиеся любовью Тристан и Изольда, а потом Манон и де Грие – везде осуществленная любовь, кровь и могила, у итальянцев – Франческа и Паоло, у англичан – Ромео и Джульетта, Отелло и Дездемона – все осуществленные и плотяно-кровные, у немцев Фауст и Гретхен – оплодотворенная, у нас же – словно касты разные мужчина и женщина – неприкасаемость проповедуется Татьяна и Онегин, Настасья Филипповна и т. д. Задан образец любви как оттолкновения, разрежения – создания пространства пустоты, вакуума, – и чтобы тяготеть на расстоянии Руси – в разлуке Но тут как бы воля русского пространства отклонить вертикальное всемирное тяготение (у нас – к центру Земли) и превратить его в плоскостно-горизонтальное чтоб все стремились друг к другу и этим океаном душевности была бы спаяна Русь в единство – покрепче всех застав богатырских Так что пушкинская Татьяна воистину выступила как «устроительница», «мироупорядочивающая» (что и значит по-гречески ее имя) она дала модель для устроения русской Психеи

Мужья россии

2 III. 67 Глядя, как сына обряжали в школу, как мать пуговицы ему на пальто застегивала, что сам может, – понял, какой Эрос балованного ребенка творит: мать теребит его, этот фаллик, это тельце, непрерывно задевает: заботой, замечаниями, мелкие обкусывающие волны любви рябью все заливают Большие волны – как редкие – дают просвет и вздохнуть – паузу и очухаться Непрерывно ласкаемый и заботимый, ребенок – словно голый в мир выходит человек-то вообще гол по сравнению с животным – так этот еще голее. обрезанный, чуткий и пугливый, ибо и покров сам свой не может содержать нуждается, чтобы ему пуговицу застегнули и досадливую заботу устранили В аристократии создавалась действительно особая новая порода рода людского – дальнейшая ступень беззащитности и утонченности ткани и состава Недаром они породой, породистостью, голубой кровью гордились А голубая кровь – это голубизна прожилок сквозь тонкую белую кожу – тонкокожесть – значит, еще один защитный естественный покров содран, скальпирован с человека – и ему его надо восстанавливать искусственным путем через власть, ум, обаяние, святость, любовь, обожание – сделать себе слой – воздушную подушку от резких касаний мира – руками и заботами грубошерстных

Но ведь та окруженность заботой, ни на секунду не оставленность на себя, что у балованного ребенка и аристократии, сегодня вершится над каждым горожанином Он весь в обслугах – «удобствах», лифт, газ, вода, электричество, телефон, отопление, автобус, магазин, парикмахерская, телевизор, транзистор, газета – т. е. не предоставлен себе наедине с миром, нет меж ними прямой связи, а вклинился посредник – эта кожа, через которую и не продохнешь до чистого воздуха, не вырвешься в вольный космос Потребности и отправления самого распролетария сегодня разветвленное, чем у короля Артура ему больше надо, а обслуживает его фактически, в силу разделения труда и обмена, весь мир от Ямайки до Исландии, ничего-то сам не может, как Илья Обломов А через рекламу эта материнскиизбаловывающая забота и щекотание цивилизации – уже просто нагло навязывается и прет на человека» насаживается на его зуб (зубная паста), улыбку (массаж), глаз, слух – все завербовано, отобраны и перекрыты каналы сообщения с бытием, – и главное, человек начинает теряться, что важно и что неважно Он скорбит, что нечем уплатить за телевизор, и не замечает, что скорбеть-то ему нужно, что естественные, божьи ему дары: зрение, слух, воздух и свет – благодаря приманке телевизора у него отобраны и что попался-то он не на живца, а на мертвеца – на механического соловья И в этом отличие кожи цивилизации (ее забот о современном человеке), этой механической матки, от кожи, что создавалась вокруг аристократа из живого труда» людей и дворовых Его касались живые руки брил цирюльник, а не электробритва, возили лошади пахнущие, парные, ржущие, машущие хвостом, а не бензинная, пластиковая, скрежещущая железяка поезда, готовил повар – гастроном, а не закусочная-автомат Да что там аристократ! Еще более простой крестьянин окружен живым влагалищем вселенной и в ней прорастал и жизнь проводил в живом соитии: с землей, огнем, воздухом, рекой Единственно еще детям через матерей достается в живой ткани вселенского вместилища пожить, но тонка и все тонкостеннее становится и эта кожа. И сама женщина в наш железный век, стиснув челюсти, лезет, торопится ожелезнеть, стать механической. Беременная мать, начитавшись ученых книжек, мнит, что у нее лопнул пузырь и потекли воды, – и торопится на анализ, кресло и кесарево сечение: чтоб железом до времени – семимесячного из ласковой тепловлажной утробной рубашки – извергнуть на холодный свет (не дай бог живые муки родов перенести!) – и вот еще два самых святых и неприкосновенных месяца жизни Молохом у Бога отвоеваны – благодаря развращению – цивилизации матерей. А затем тут что? Торопится сбагрить его со своего молока – на донорское, среднеарифметическое, механическое; чуть что – к врачу и на анализ. И не от злой воли, а от глубоко привитого неверия в себя: я ничего не могу, а цивилизация – все

А постыдный самоубийственный торг женщин за освобождение от «рабства» кухни, пеленок1 – чтоб уж ничего живого дитя, войдя в мир, не получало, а все – механическое!. Где ж быть и родиться потом в юноше и девушке любви – единственной на всю жизнь, когда с детства он ко взаимозаменимости приучен: материнской груди – и соски (соска – первое знакомство с ложью мира), слов воспитателя на зарплате – и игры с отцом, котлеты домашней – и столовской. Ведь в плоть и кровь этим вводится – как шприцами противоэпидемических сывороток – принципиальная проституция: неразличение настоящего и поддельного, живого соловья и механического Вот и предпосылка для мены жен, разводов: не та – так другая, все – одинаковы!.

Особенно жертвами этого стали американцы. Всего за полвека-век народ, составленный из самых мощных земно-кровных особей – именно особей, а не половинок (полов-сексов): крестьян, моряков, которые, оторвавшись от пуповины родных влагалищ – от матерей-земель Старого Света, отплывали уже как восстановленные первые Адамы на Новую Землю – и жили в суровости, без женщин; а потом, когда те добрались (как Адаму Еву Бог выделал), строго патриархальная пуритански-библейская семья и нравы установились: будто действительно быт первого тысячелетия до нашей эры повторился, времен Авраама и Иакова, и вот не успело и поколения смениться, как создали себе мощным трудом такого Молоха, Змия, Ваала – искусителя и казнителя – в лице совершеннейшей цивилизации, изощреннейщих удобств, рекламы![61]61
  Потом перенял я часть этого на себя – и только спасибо жене сказал вошел и пожил в шкуре матери – и целый мир открылся мне 18. I. 86


[Закрыть] То есть грандиозную механическую матку себе заделали, что насела на них, некогда живых, суровых, патриархальных, мужикоподобных с грубыми руками, – как шлем на электрическом стуле И очумелый патриарх пронизывается снопами токов – от политики, машин, биржи… Итак, грубый пуританин, выехав из Англии с завистью к лордам и аристократам, – во всех трудах своих, видимо, безотчетно хотел создать себе такую же райскую жизнь среди удобств и услуг: чтобы в пику лордам: что? видали? Я то же, да еще лучше создал

И да: он создал, только нетерпеливо быстро, ускоренно, не дожидаясь, пока растение само дорастет, а искусственно и мощной силой вытягивая стебель. Ну а то, что не получило достаточно естественного солнца и соков земли, – неизбежно отдает резиной и жвачкой: безвкусный хлеб, консервированные фрукты и подобная духовная культура бестселлеров Голливуда и дайджестов

Да, но все это насело на здоровеннейший народ из отборных особей с грубыми мясами и густыми кровями. Такой устойчивый, медлительный состав и могучий остов нации не заметил, как оказался в плену у пустоплясов, в свистопляске цивилизации, которая насела на него и наяривает, и откалывает, и раздрабливает. И сегодня, в середине XX века, начинает доходить, что же случилось из этого напряженнейшего противостояния тысячелетий (библейская патриархальность крепкого толстокожего фалла – и совершеннейшая механическая сильно и мелкокусающая и назойливая vagina цивилизации): зачинается ныне самосознание и возможная уникальная, мирового значения, духовная культура. Предчуял ее Мелвилл! во чрево библейского Кита Иона из защищенной комфортабельной vagm Старого Света, среди вещей и идей и политик, вдруг брошен вновь в космос до творения. И здесь – грандиозное увидение: что под покровом тонким истории кит, на котором земля, – шевелится и фонтаны пускает, и играючи, как лодку, эту землю нашу и культуру опрокинуть может. И один человек – муж еще без жены, как первый Адам – Человек, – в сем мире обитает. И тут даже долюди: Ахав – это Люцифер, Сатана, богоборец. «Пекод» – это до Ноева ковчега спасения: се корабль восстания ангелов – на небо. Черный, сверкающеглазый и костяноногий Ахав поклялся возмездием Белому Лебедю – Белому Киту – до-духовному (ибо – Кит, толща вещества), но уже Богу (ибо Белый) И далее мощная животность животворит американскую литературу: и индейцы, краснокожие Купера (идея «скальпа» – сдирания кожи, грубой, защитной, – и неожиданная, насильственная нежность и болезненная раздражимость); и звери, и волки, и Белые Клыки Джека Лондона и Сетона-Томпсона; и омар и каракатица в «Финансисте» Драйзера; и Рыба (новый Моби Дик) возлюбленная Рыба в «Старике и Море» Хемингуэя. А еще раньше: языческая река Миссисипи – в «Гекльберри Финне». Далее – Фолкнер: коровы и кобылицы его (ср. Юла)… Но и здесь же увидены были «Спрут» Норрисом и «Огни большого города» Чарли Чаплиным – сии механические чудища, тысячеглазые Аргусы; в них щупальцами конвейеров и роботов и неоновыми огнями реклам и снопом искр электрического стула – вавилонская шлюха цивилизации насела в этих подвесках и колье теребить и мастурбировать здоровый жеребячий фалл

Если фундаментом Америки были люди-мужи – первые Адамы: они, завоевывая живое лоно огненной, краснокожей земли Америки, создали себе влагалище искусственное, и на их живые тела насела механическая женщина индустрии и цивилизации, – то в России первична женщина-Русь, мать – сыра земля. На ней в естественном состоянии (когда меря, чудь и весь) бродили и лопались «пузыри земли» – полувоздушные-полусырые (но не огненные), бесплотные болотные люди – мужи – духи Но ей, огромной, этого домашнего мало, и она, меж Европой и Азией, евразийка – привечает еще и чужеземца[62]62
  В. В. Розанов объяснял притягательность иностранцев для России тем, что в России – при ее просторе и аморфности – недостаток определенности, и ей привлекателен твердо отграненный чужеземец – этот нерыхлый фалл


[Закрыть], чтоб взбодрил и дал вкусить: татаро-монгола, его нашествие на себя заманивает, а потом топит в себе – как русалка водяная, засыпает метелями, как потом и поляков, и французов, и немцев. Она-то хочет, ей – ничего, она – бессмертна, а народ-сын – расплачивайся – кровями и жертвами за похоть Матери-Родины

Однако – хаотичность, спорадичность, случайность этих нашествий чужеземных фаллических сил, вспомогательных русским мужам: в XIII веке Русь выгребли, тем, соответственно, своих мужей взбодрили – и они, как здоровы фаллы, оказались на Куликовом поле

А потом опять заснули и дряблы, ленивы стали. Теперь опять ждать: когда-то чужеземец нашествием осчастливит и своих нерадивых взбодрит?. Не вынеся такого беспорядочного сожительства, Россия-мать породила мощного мужа Петра – и этим камнем[63]63
  «Петр» – камень по-гречески


[Закрыть] напостоянно пробила себе целость: в Европу прорубила окно и вышла замуж – за Государство, аппарат, чин, закон. Это теперь постоянно действующее мужское начало, теребящее женщину-Россию. И русская история далее – это на аренелоне распростертой женщины-матери России соперничество двоякородных мужчин: своих – Народа, мужиков, столбовых бар и староверов (русского Ветхого завета как Моисеева закона) против отчасти пришлого (варяги!), заемного, космополитического совокупного мужа Государства (немецкие цари, французский язык «двора», из Германии пришедшая идеология). Последний функционирует аппаратно, методично. А свой родной – разгулами, запоями: разинщина, пугачевщина и т. д., когда, «раззудись, плечо, размахнись, рука!» – гуляет добрый молодец; а потом, когда-то проспится… – приходится с заемным – законным (а не по природе и по любви), зато постоянным супругом жить, И эта модель осуществляется в клеточке русской семьи: русская женщина (Татьяна, Анна) любит одного, живет или замужем за другим – и все трое равно несчастны (как в анекдоте сказано про русский вариант любовного треугольника на необитаемом острове). Но русская женщина чует справедливость того, чтобы жить и не уходить от законного мужа (хотя дозволяет себе телом или мечтанием унестись – занестись в снежном блоковском, разинско-есенинском вихре – с другим), и закон для нее не внешняя узда, но и внутреннее чувство: так нужно; и если зарвалась – чует грех и законность своей погибели (Катерина, Анна). Вот-вот: преступившая русская женщина знает, что это она подговаривает работничка Сергея убить хозяина, соблазняет Пугачева рассылать прелестные грамотки народу христианскому: бить, вешать господ, жечь усадьбы, погулять – как орел: лучше-де, 30 лет, да живой кровью… – и тогда долго еще постанывает Россия в крови, под плетьми, в каторге и ссылке Но в том-то и дело, что у России век долгий – вечность, и не выйдет ей всего прожить 30 лет, так что, как ни хороши орлы, орошающие ее живой кровью, – но надолго их не хватает: недолог эротический акт русского мужчины, на ура, на аврал – на рраз! ребята, навались! а там и шабашить… Так что приходится Руси потом долго век вековать с вороном, падалью с ним питаться, зато 300 лет протягивать – до того, как созреет и слетит на нее следующий орел[64]64
  И то, что в России «чтут царя и кнут», – это потребность российской женщины в божестве, в идеальном неприкасаемом фалле, которому поклониться (и Анна Каренина, умирая в родах, говорит о муже: он – святой, выше всех ее царь), и в страсти-страхе от того фалла, который грубо скачет по ней, колошматит, а если не бьет – значит, не любит


[Закрыть].. Вот почему так жестко старалось государство сохранять свою мужскую силу не расплесканной: с Петра стали запрещать жениться офицерам, солдатам, потом студентам; чиновникам – жениться по особому разрешению, так что к концу XIX в. по переписи 1890 г. в Петербурге приходилось 131 930 холостых мужчин брачного возраста (от 21 года) на 203 853 женатых, а женщин – 193 497 внебрачных брачного возраста (от 16 лет); девиц 133 764 и вдов 58 000 – на 136 249 замужних[65]65
  См Розанов В В Семейный вопрос в России – Т 1 – Спб, 1903


[Закрыть] Значит, аппарат русского государства, власть – своего рода мужской монашеский орден. Оттуда, как из Замка у Кафки, время от времени спускаются господа чиновники в деревню – опомниться и отдохнуть в связи с тоже неприкаянными девицами Но все равно не дается укрепить эти связи» сознательно оставляется государством треть браков и детей незаконными – чтобы не почуяли люди (и женщины и мужчины) себя, что они прежде всего – семья и семьянины, а потом уж граждане и служащие, нет, личное должно быть подчинено общественному, интересу государства, и потому изредка и загадочно слетают мужчины к женщинам – в отпуск, на побывку, или допускаются на личное свидание, но чтоб не приучались ощущать тело к телу прочно своими, а всегда – высочайше отпущенными, временнооб(в)я-занными Так верность корпусу государства больше, чем верность семье, ибо все – служащие, а лишь две трети – семьянины. Резервная армия холостых мужчин и женщин (как резервная армия безработных помогает жесткую эксплуатацию и высокую производительность труда поддерживать) содержится заботливо русским государством: как рычаг давления и устрашения народно-чувственной жизни, дабы не запамятовали, что она не исконная, но дарованная – божьим лишь попущением, а царским соизволением И так и церковь, и идеология внушали, что зачатие, плодородие – это внебожьи, личные дела. В книге В В Розанова «Семейный вопрос в России» дана интересная историческая справка о развитии в России холостячества: «До Петра I в России холостячества не было. Всякое лицо, достигшее брачного и возмужалого возраста, заботилось о вступлении в законный брак и об учреждении семьи Не женившиеся шли в монастырь, незамужние туда же, или становились черничками, то есть подвижницами в мире Бобыли и бобылки были без всякого значения в населении. Со времен Петра пошли холостяки – сначала только переселившиеся к нам из-за границы, на службу государству, иностранцы, мастеровые, пленные шведы и т. д. (№ – вот образец холостого мужчины – государственно-аппаратный чужеземец. – Г. Г), потом запрещено было жениться детям дворян, не поступавшим в школу и на службу государству.