Текст книги "По нехоженной земле"

Автор книги: Георгий Ушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

В борьбе с распутицей

«7 июня 1931 г.

Опять всю ночь ревел ветер и бушевала метель. Собак и сани вновь пришлось

откапывать. Зато с утра установилась такая чудесная погода, какой на Северной Земле

мы еще ни разу не видели. Солнце, голубое небо, редкие клочья белых облаков, тепло и

полный штиль. Настоящий мартовский день где-нибудь в Подмосковье. Слышалось

пение пуночек. Откуда-то издалека доносилось гуканье совы. Пьянил кристально-

чистый воздух. Он был так прозрачен, что позволял четко видеть зубцы Базарных скал в

фиорде Матусевича, хотя до них оставалось еще около 70 километров. Такой же

беспредельно широкий горизонт открывался в сторону Карского моря. Там светились

морские льды. А на юге лежал ледниковый щит. Все это захватывало своей ширью,

блестело и искрилось в лучах яркого солнца.

Казалось, что в такую погоду можно за один переход объехать всю Северную

Землю. С этим настроением мы и оставили лагерь. Сделали в этот день такой переход,

который, безусловно, будет иметь решающее значение в нашем путешествии. [271]

Сначала путь шел вдоль узкого и глубокого ущелья, заполненного рыхлыми

сугробами и местами перегороженного высокими ступенями водопадов. Дальше

каменная щель заметно расширялась, а профиль ее дна становился все спокойнее и

спокойнее. Скоро на противоположном берегу показалась очень характерная скала,

запомнившаяся еще с апрельского похода. По ней, точно по маяку, нашли и узенький

участок берега, позволявший спуститься в русло речки.

Спуск на этот раз прошел значительно легче. В апреле на этом склоне, падающем

под углом почти в 45 градусов, лежал утрамбованный ветром и смерзшийся забой, едва

прикрытый пушистым снегом. Это мешало по-настоящему использовать тормоза, и мы

тогда не скатились, а буквально свалились с высоты почти 50 метров. Журавлев здесь

чуть не сломал себе ногу.

Сейчас склон был покрыт глубоким рыхлым снегом, что не могло не облегчить

торможения, а высокий ступенеобразный уступ внизу почти исчез. Обмотанные

веревками и цепями полозья саней еще больше уменьшили скольжение, и мы без

приключений оказались внизу, со всех сторон окруженные высокими скалистыми

берегами.

Прерванный водоразделом, в этом месте снова возобновлялся естественный

геологический разрез Северной Земли. Ущелье, идущее «вкрест простирания» пород,

залегающих почти в меридиональном направлении, давало прекрасную геологическую

картину этого района Земли. Ущелье в районе нашего спуска украшали причудливые

обрывы, местами образующие отдельные сильно выступающие скалы. Складки пород

были резко изогнуты, местами скручены и перевернуты.

Пестрая толща горных пород западного берега Земли здесь сменялась

известняками и другими породами. Сильно дислоцированные породы образовывали

сложную картину. Местами все породы были раздроблены, а местами стерты в порошок

и превратились в такую смесь, что нельзя было отличить ни слоистости, ни складок.

Это была зона каких-то необычайно мощных движений пластов земной коры.

Здесь пришлось немного задержаться, чтобы исследовать узкую каменную щель

вверх по речке. Отвесные берега местами здесь сходились настолько близко, что только

человеку пройти. Немного выше эта щель несколько расширялась, но там над головой

висели огромные снежные козырьки, каждую минуту готовые рухнуть вниз.

Потом удалось осмотреть ближайший район и съездить в русло потока, который

впадает в речку перед большим ущельем. Судя по характеру русла, этот поток

многоводнее [272] речки, в которую мы спустились. Возможно, что он является

основным руслом. Берега его такие же крутые и сложены красными песчаниками со

значительными прослойками других пород.

Но надолго задерживаться было нельзя. Таяние снега стало видимым. Появились

сосульки. Во многих местах с обрывистых берегов заструились ручейки воды. В руслах

речек они скрывались под забоями снега, но кое-где вода уже успела пропитать сугробы

и начала скапливаться в лужи и пока еще крохотные озерки. Задержка здесь на день, а

может быть, и на несколько часов, грозила ловушкой и срывом похода. Надо было

спешить.

Впереди лежало большое ущелье. Занимал вопрос – что мы там найдем.

Рассчитывать можно было только на мощные снежные забои. Они на какое-то время

должны были задержать воду.

Не останавливаясь на ночлег, в полночь двинулись дальше.

8 июня 1931 г.

Первый бой выигран. Пересечение Земли можно считать совершенным. Участок,

наиболее беспокоивший нас, остался позади...

Чем дальше мы шли по руслу речки, тем заметнее становилась прибыль воды.

Через каждые 300—400 метров, справа и слева, со скал падали миниатюрные водопады

и сбегали маленькие ручейки. Из-под снега часто слышалось глухое журчание воды.

Местами пропитавшийся снег уже превращался в месиво. Лавируя между пятнами

раскисшего снега, километр за километром мы шли вперед, пока не приблизились к

самому опасному месту – узкому ущелью с отвесными стенами от 80 до 100 метров

высотой. Если бы и здесь происходило такое же ускоренное таяние снега, мысль о

дальнейшем продвижении пришлось бы оставить.

Перед мрачным входом в ущелье справа шумел поток. Большое озеро

собравшейся воды преградило путь. Берега озера уже превратились в снежную кашу.

Но в воротах ущелья, как и зимой, лежал высокий снежный забой, запрудивший воду.

Пока она не прорвалась вперед, ущелье должно было быть проходимым. Пробравшись

под самой скалой, я прошел некоторое расстояние между гигантскими черными

стенами. Вверху, как и полтора месяца назад, висели огромные снежные козырьки. Вода

действительно сюда еще не пробилась. Но надо было спешить.

С одного края озера мы нашли место, где вода доходила только до колен. Я погнал

свою упряжку. Для собак это было первым крещением. Сырость они вообще ненавидят,

а здесь [273] надо было лезть в воду. Собаки заупрямились, остановились, попытались

повернуть обратно. Но надо было приучаться. Впереди воды так много! Подтянув сани

к краю озера, я столкнул собак в воду. Стремясь поскорее выбраться, они с визгом

вытянули сани на противоположный берег. Я нарочно перевалил поскорее через

снежный забой и скрылся за его склоном. Собаки, как правило, теряя из виду идущую

впереди упряжку, стремились поскорее догнать ее. Поэтому собаки следующей

упряжки, поборов отвращение к воде, одна за другой бросились по следу и вынесли

сани в ущелье.

Дальше пошло лучше. Снег в ущелье был крепкий. Намокшие собаки, стараясь

согреться, быстро бежали вперед. Мы замедляла движение, только когда надо было

пройти под огромными снежными козырьками. Казалось, что иногда достаточно было

незначительного сотрясения воздуха, чтобы тысячи и тысячи тонн снега рухнули вниз.

Несколько таких громад, под которыми мы с Журавлевым прошли в апреле, уже

рухнули. На дне ущелья лежали целые горы снежных глыб. В особо опасных местах мы

останавливались, делали несколько выстрелов, и если снежные громады не падали, то,

затаив дыхание, возможно быстрее гнали собак.

На выходе из ущелья, где стены его понизились, снова появилась вода и

размякший снег. Во многих местах обнажились камни. Здесь нам пришлось поработать.

Около пяти километров, впрягшись вместе с собаками, тащили сани то по размякшему

снегу, то по голым камням, то по воде.

За ущельем река образует долину около двух километров шириной. Насть этой

долины занята озером. Здесь был опять тот же размякший снег и кое-где вода. Мы

встали на лыжи. Так прошли еще пять километров, пока не выбрались на крепкий снег

уже в фиорде Матусевича.

До восточного берега Земли было еще далеко, но теперь мы знали, что пройдем к

нему. А приходилось бороться буквально за каждую минуту времени: там, где прошли

сегодня, завтра уже нельзя было бы пробраться.

Так мы выиграли первый бой – обогнали распутицу в центральной части Земли.

Лагерем стали на одном из «бараньих лбов». Поверхность его почти свободна от

снега, и наша палатка стоит на сухой земле, только сани, в 10 метрах от нас, оставлены

на снегу. В лагере полная тишина. Собаки уже спят.

Мы были в работе беспрерывно полтора суток и дьявольски устали. На трудном

пути мы не прерывали съемки и обследовали обнажения. Стены ущелья оказались

сложенными [274] известняками с фауной силурийских{16} кораллов, морских лилий и

брахиопод. Далее шла область конгломерата, повидимому, переходная ступень к

кембрию.

9 июня 1931 г.

Прошли почти 32 километра местами прекрасного, местами очень тяжелого пути.

Правда, трудности были уже другого характера. Вода сегодня не беспокоила. Она в

небольшом количестве скопилась только около островка, на котором стоял наш лагерь.

Поверхность островка полностью освободилась от снега. Сани, оставленные на снегу,

за время нашего отдыха оказались на голой земле. Весна вступает в свои права по-

настоящему. Снег – там, где он лежал тонким слоем, едва прикрывавшим землю, —

исчезает буквально на глазах. Кое-где он испаряется, не оставляя даже влаги. На

участках, покрытых глубокими, утрамбованными во время метелей забоями, влияние

солнца еще незаметно. Только миллиарды снежных кристаллов горят и переливаются,

точно бриллиантовая пыль. На таких перегонах собаки бегут играючи. Сравнительно

легко мы прошли часть фиорда, занятого сползшим в воду языком глетчера. Он

занимает всю ширину фиорда, около трех километров, и лежит здесь, повидимому,

очень давно. Поверхность его покрыта огромными ледяными волнами. Собаки и сани

то ныряют вниз, то взбираются на новый гребень. В первом случае надо попридержать

сани, затормозить их стремительное скольжение, не допустить увечья собак, а во

втором – ухватиться за воз и напрячь все силы, чтобы помочь собакам выдернуть

тяжелые сани на гребень ледяной волны. И так беспрерывно, много часов. Пот струится

по лицу, застилает снежные очки, струйками щекочет спину. Но движения у нас

быстрые, стремительные. Журавлев даже напевает:

По морям, по волнам,

Нынче здесь, а завтра там.

И собак как бы захватывает это настроение. Повизгивая, они выдергивают сани на

очередной гребень и, как пушистые шары, катятся вниз. При остановке они смотрят

весело, не ложатся и оживленно помахивают хвостами.

Дальше и дальше. Ледяные гребни становятся круче. Ледниковый язык,

повидимому, уже достиг воздействий приливной волны. Появляются трещины. Итти

дальше по леднику не только тяжело, но и опасно. Прижимаемся к берегу. Мягкие,

[275] сглаженные склоны его постепенно становятся выше и круче. Вот уже зеленые

скалы, покрытые яркими пятнами оранжево-красных лишайников, вздыбились почти

отвесными стенами. Между ними видны ослепительно белые снежные поля и голубые

изломы глетчеров. Ледник, заполнивший фиорд, вплотную прижался к скалам. Между

ним и каменной стеной – глубокий коридор, одна стена которого зеленая – каменная,

другая голубая – ледяная. Иногда дно коридора преграждается каменной глыбой,

свалившейся со скалы, твердым снежным застругом или ледяным валом. Сани с трудом

протискиваются между стенами. Веерная упряжка не вмещается в узкой щели, собаки

теснят друг друга. Сани часто кренятся то вправо, то влево. Не поддержи их – они

перевернутся. Путь тяжел. Нависшие над головой выступы скал делают его еще и

опасным. Хочется скорее миновать их и выйти на простор. Мы работаем с полным

напряжением, делаем невероятные усилия, чтобы удержать сани, заставляем торопиться

собак.

Эхо наших криков и визга собак сливается с гомоном птиц. Количество их, —

если вспомнить, сколько было в апреле, – увеличилось во много раз. Тысячи и тысячи

люриков и чистиков стаями снимаются со скалы и вновь исчезают за ее выступами и в

расселинах. Моевки еще больше увеличивают сутолоку птичьего базара. Только

бургомистры плавно носятся высоко в небе и спокойно наблюдают за суетой людей, за

бегущими собаками и переполохом своих соседей по гнездовью.

Но всему приходит конец. Язык глетчера, заполнявший фиорд, все время

понижался. Наконец его край, сильно обтаявший, почти незаметно слился с морским

льдом фиорда. Коридор кончился.

Перед нами открылся ровный лед, уходящий к мысу Берга, и только в нескольких

километрах к югу с берега врезался в морской лед новый глетчер. Таяние здесь еще

незаметно, хотя солнце припекает, как и всюду. Повидимому, сказывается близость

морских охлаждающих пространств.

Лагерь разбили на каменистой россыпи у восточного подножья Базарных скал.

Собаки лежат неподвижно. На гребень палатки уселась пуночка и развлекает нас

веселой песенкой.

10 июня 1931 г.

С утра, заложив упряжку, начали колесить по фиорду. Сегодняшний день

посвящаем съемке и осмотру обнажений горных пород этого района. Хорошо было бы

полазить здесь целую недельку. Но, к сожалению, у нас нет времени. [276]

Ширина фиорда достигает здесь 15 километров. На севере, на выходе из фиорда,

хорошо видны морские торошенные льды. Противоположный берег сложен теми же

древними осадочными породами. Здесь, так же как и на нашем южном берегу, все

промежутки между отдельными вершинами заняты глетчерами, стекающими с ледяных

куполов, расположенных внутри Земли. Как правило, они не доходят до моря и

являются остатками минувшего мощного оледенения, сплошь захватывавшего

Северную Землю. Очень показательны для затухания и отступления ледников висячие

ледниковые долины на северном берегу фиорда. Одна из них обрывается на высоте

около 100 метров и сохраняет ледяной каскад. Другая, уже без ледопада, находится на

высоте 180—200 метров.

Ледопады и скалистые обрывы делают берег необычайно красивым. Трудно

оторвать взгляд от зеленых скал с оранжево-красными пятнами лишайников,

рассеченных каскадами льда, расколовшегося при падении с высоты на тысячи

огромных глыб. Края трещин в ледяных обломках светятся то нежноголубым, то

яркосиним цветом. Местами видны почти черные провалы. И все это высится над

идеально белой и ровной скатертью льдов фиорда, а сверху накрыто бездонным

голубым куполом неба.

Мы невольно задерживаемся у этого, вероятно, самого красивого уголка Северной

Земли.

За день провели 25 километров съемки. Погода изрядно мешала – менялась

почти каждые полчаса: то полный штиль и яркое, заливающее своими лучами весь

ландшафт солнце; то набегающие неизвестно откуда облака, сильный ветер, снег и

метель; то густой белый туман. И так в течение всего дня.

Управляя собаками в такую погоду, я часто сбрасывал потевшие снежные очки и

сейчас чувствую, что буду за это наказан. В глазах ощущается какая-то неловкость и

резь, словно в них попал песок или я не спал несколько суток подряд.

Это начало заболевания снежной слепотой. Пустил в глаза кокаин и жду

облегчения. Журавлев еще при переходе через ущелье снова испортил себе глаза.

Снежная слепота, или острый конъюнктивит, не раз была предметом наших бесед.

Сегодня, когда Журавлев уже страдает, а я на грани заболевания, эта тема обсуждается

особенно горячо. Существует мнение, что сопротивляемость снежной слепоте

уменьшается пропорционально остроте зрения и что чаще всего заболевают снежной

слепотой люди светлоглазые. Возможно, что все это имеет какое-нибудь значение, но я

не раз наблюдал случаи снежной слепоты [277] у черноглазых эскимосов, по зоркости

отнюдь не уступающих Журавлеву. Мне кажется – и брюнеты с темными глазами и

голубоглазые блондины одинаково подвержены заболеванию. Все зависит от условий.

11 июня 1931 г.

У Журавлева боль в глазах прошла. Меня она все еще беспокоит. Все же решили

не задерживаться. Дам отдых глазам на мысе Берга, пока будет определяться

астрономический пункт. Надел две пары снежных очков.

От Базарных скал проследовали вдоль южного берега фиорда. Почти 17

километров шли по языку глетчера, впадающему в фиорд. Опять часто поднимались на

ледяные волны и ныряли вниз. Но на дорогу все же пожаловаться нельзя. Снег здесь в

прекрасном состоянии. Собаки бегут весело. Но скоро все изменится. Нас, видимо,

ожидает борьба с необычными трудностями. До сего времени врагами были метель и

мороз, теперь ими станут тепло и вода.

Сегодня на всем протяжении ледника не встретили ни одного выхода горных

пород. Возможно, что ледник скрывает под собой интересные породы: в конце 17-го

километра пути, уже на обнаженной земле, нам попались обломки изверженных пород.

Ледник еще долго будет скрывать под собой возможные богатства, и мы пока что

беспомощны перед его ледяным панцырем. Собрав образцы и дав небольшую

передышку собакам, двинулись дальше. Путь здесь был еще лучше. Только изредка

попадались неширокие полосы рыхлого снега, которые мы сравнительно легко

проходили.

Берег повернул почти по прямой линии на север. На 28-м километре остановились

на ночлег. Тепло. Но картина совершенно зимняя. Только пролетающие над бивуаком

люрики и чистики напоминают, что во внутренних областях Земли уже началась весна.

Птицы летят на северо-восток и обратно. Повидимому, там есть открытая вода, и они

летают на кормежку.

13 июня 1931 г.

Вчера не вел записей. Глаза разболелись не на шутку. Проделав 28-километровый

переход, мы вышли к астрономическому пункту Гидрографической экспедиции и

нашему депо на мысе Берга. Всю дорогу я ехал в двойных снежных очках, но это уже

не могло помочь. К концу пути почувствовал мучительную боль. Слезы текли из

воспаленных глаз. Закроешь веки – испытываешь необычайно яркое ощущение

малинового [278] цвета, словно он залил весь мир и других цветов больше не

существует.

На мысе Берга немедленно поставили палатку и накрыли ее брезентом.

Пустил в глаза раствор кокаина, прижег веки алюминиевым карандашом и с

завязанными глазами отсиживался в палатке. Только сегодня к концу дня боль в глазах

утихла, и сейчас, в полутемной палатке, я уже могу не только смотреть, но и писать.

Определение астрономического пункта закончено. Разница между данными

Гидрографической экспедиции и нашими получилась незначительная: по широте 11' , а

по долготе 15''. Оба расхождения находятся в пределах точности инструментов.

Журавлев убил трех медведей. Сначала самку с пестуном, караулившую около

продуха нерпу, потом крупного, необычайно жирного самца. За последним он погнался

на собаках по торошенным льдам. Дело кончилось тем, что жирный зверь, измученный

погоней, не выдержал и лег. Собаки тоже настолько устали, что, догнав медведя, не

могли даже лаять. Первым же выстрелом охотник свалил медведя.

Вчера видели на льду первую нерпу. Это еще один признак полярной весны».

Открытие пролива Шокальского

«14 июня 1931 г.

Утром экспедиция вышла на юг. Кроме аппаратуры, снаряжения и одежды, на

санях лежал месячный запас продовольствия, запас керосина на полтора месяца,

двадцатидневный запас собачьего пеммикана и дней на пять свежей медвежатины.

Уменьшенные запасы корма для собак взяли сознательно, в надежде на встречу с

медведями. И совсем на экстраординарный случай, то-есть если бы вскрылось море и

мы были бы надолго отрезаны от базы, на моих санях лежали как неприкосновенный

запас заветные 300 штук винтовочных патронов. С ними энергичные люди в Арктике не

пропадают.

Сделали хороший переход. Покинув мыс Берга в 13 часов, на ночлег остановились

в полночь. Наши одометры отсчитали 33 километра. Первую половину пути заметно

припекало солнце. Собакам было уже жарко, и они еле переводили дух. К тому же

неблагоприятно изменился характер льда. Когда-то здесь вплотную к берегу была

прижата полоса торосов шириной до пяти километров. За минувшие годы торосы

обтаяли, сгладились и не представляли особых препятствий, но [279] свободные

пространства между ними оказались забитыми снегом. Обычно в таких условиях снег

лежит рыхлый, а сегодня его еще пригрело солнце. Поверхность снежного покрова

совсем перестала держать собак, и они не могли вытягивать тяжело груженные сани.

Мы впрягались сами и помогали.

К вечеру начало примораживать. Неровности льда, а вместе с ними и наносы

рыхлого снега стали попадаться реже. Подмерзшая снежная поверхность легко

выдерживала сани. Теперь мы быстро покатили вперед и наверстали потерю расстояния

за первую половину дня.

Наш лагерь, должно быть, на виду мыса Анучина. Уверенно сказать нельзя, так

как то, что мы видим перед собой, не особенно схоже с картой Гидрографической

экспедиции. Впереди, километрах в пятнадцати, действительно виден мыс, который,

судя по пройденному расстоянию, и должен быть мысом Анучина.

Однако между мысом и стоянкой лежит довольно глубокий залив, которого нет на

карте.

Лагерь развернут.

Собаки уже накормлены медвежатиной и отдыхают. Наша порция жарится на

сковородке.

Мои глаза почти в порядке, хотя я все еще в двойных очках. Завтра надеюсь быть

совсем в форме.

15 июня 1931 г.

Быстро проскочили 15 километров и вышли на мыс Анучина. Решили закрепить

его астрономическим пунктом. Поводом к этому были крупные расхождения очертаний

берега с картой. Кроме отсутствовавшего на карте залива, мы обнаружили севернее

мыса два небольших острова. Думаем, что они-то с моря и закрыли от экспедиции

залив. С южной стороны мыса видно несколько мелких островков, а затем берег уходит

прямо на юг.

Из лагеря хорошо просматривается южный берег залива Шокальского с мысом,

выдающимся к северо-востоку. Прямо на юг широким рукавом лежит сам залив.

Надо напомнить – у нас уже давно сложилось предположение, что залив этот в

действительности окажется проливом. Наличие здесь пролива, да еще, возможно,

пригодного для судоходства, прежде всего имело бы огромное значение в решении

проблемы плавания Северным морским путем, так как наряду с проливом Вилькицкого

это были бы вторые ворота между Карским морем и морем Лаптевых. Открытие

пролива избавило бы нашу экспедицию от нового пересечения Земли в тяжелых

условиях наступающей распутицы. Исследование [280] северной части Земли показало

наличие крупных тектонических разрывов, приближающихся к меридиональному

направлению, что очень близко к оси очерченного на карте пунктиром залива

Шокальского. На этом главным образом и основываются наши предположения. Однако

это лишь рабочая гипотеза. Действительностью она может стать только после нашего

перехода через «залив» на западную сторону Земли. В ближайшие дни это должно

выясниться.

17 июня 1931 г.

3 часа утра. Миновал замечательный день, закончен отличный переход.

Вчера, завершив все наблюдения на мысе Анучина, мы направились дальше на юг.

Не пошли, не поехали, а покатили в буквальном смысле этого слова. Температура

воздуха не поднялась выше нуля. Совершенно ровный, твердый снег, покрывавший

прибрежный лед, прекрасно держал собак. А сани скользили по его гладкой, чуть

оледеневшей поверхности. Собаки всю дорогу бежали ходкой рысью, а иногда без

понукания переходили в галоп. Правда, мы все же покрикивали на них, но только лишь

по привычке. К 5 часам утра прошли 50,4 километра. Откровенно говоря, мы совсем не

рассчитывали на такой переход. Со вчерашнего утра барометр беспрерывно падал, к

полудню небо затянуло облаками, а когда мы покидали стоянку, порошил снег.

Выступали с тоскливым ожиданием непогоды. Но с каждым часом, несмотря на

падение барометра, погода все улучшалась. Около полуночи из-за облаков выглянуло

солнце. Легкий заморозок и прекрасная дорога создали исключительные условия для

путешествия. Только перед концом перехода погода все же испортилась – налетел

туман, подул холодный и сырой северо-восточный ветер и закружились крупные хлопья

снега.

Залив, обнаруженный нами с южной стороны мыса Анучина, оказался

небольшим. Пройдя девять километров на запад, мы уже достигли его вершины.

Отсюда берег пошел на юг почти по прямой линии. Поэтому мы делали большие

переходы между двумя точками, держась параллельно берегу. Один из таких переходов,

по азимуту 189°, равнялся 10 километрам; другой, по азимуту 197°, – 16 километрам;

третий, по азимуту 190°, тянулся на 14 километров. Ни одного сколько-либо заметного

выступа берега, который можно было бы признать за нанесенный на карту мыс

Арнгольда, в действительности не было. За мыс Гидрографической экспедицией был,

принят один из островков, которые длинной шеренгой вытянулись вдоль берега; сами

же островки на карте отсутствовали. Островок, обманувший моряков, имеет 10

километров [281] в длину и около двух с половиной километров в ширину. Таким

образом, мы закрыли мыс Арнгольда и открыли остров, за которым и оставили то же

самое название. Другие островки не достигали даже километра в поперечнике.

На 22-м километре пути подошли вплотную к спускающемуся в море глетчеру.

Его язык, около двух километров в поперечнике, был весь покрыт широкими

трещинами, пересекающимися во всех направлениях. Настоящий хаос ледяных глыб и

зубцов! Десятка полтора небольших айсбергов, рожденных этим глетчером, стояли

здесь же, словно не желая покинуть знакомое место. За языком глетчера вдоль берега,

на расстоянии почти 30 километров, тянулась резко выраженная морская терраса. За

террасой круто поднимался скалистый барьер основного массива Земли. Между

отдельными обрывами виднелись впадины, заполненные ледниками, доходящими

только до террасы. За барьером скал возвышался ледниковый щит. Следуя вдоль

простирания однородной горной породы, мы сравнительно редко останавливались для

геологических наблюдений и тратили на это мало времени.

На юго-востоке все время лежали тяжелые низкие облака, и только с половины

перехода мы увидели на противоположном берегу «залива» какой-то высокий мыс, а

затем берег, уходящий в южном направлении почти параллельно нашему пути. Очень

было похоже, что берега «залива» так и не сойдутся и наша надежда найти здесь пролив

оправдается.

На пройденном участке пути, от мыса Берга до нашей последней стоянки, всюду

лежал однолетний лед. Исключение составлял только небольшой участок,

непосредственно примыкавший к мысу Берга с юга. Торошенные молодые льды зимней

ломки лежали вплотную к мысу Берга и от него шли, почти по прямой линии, на юго-

восток. Против мыса Анучина эта линия торошения лежала километрах в семи-восьми

к востоку. У самого мыса возвышалась вторая гряда торосов, которая доходила до

островов, открытых нами на месте несуществующего мыса Арнгольда, и отсюда

поворачивала тоже на юго-восток в направлении мыса Визе. Западнее этой гряды, в

глубь залива (или пролива), лежал ровный лед, по всем признакам также однолетнего

возраста. Редко были разбросаны небольшие айсберги. Они мало обтаяли, в

большинстве имели резкие грани и всей своей формой говорили о том, что недавно

отделились от ледников.

На широкой полосе ровного льда, меж двух гряд торосов, мы часто видели

нежившихся на солнце нерп. Мясо пока нам было не нужно, поэтому, не желая терять

времени, мы оставляли их в покое. [282]

Главное событие дня – появление гусей. Следы их мы встречали еще в прошлом

году, в районе открытой нами Советской бухты, однако самих гусей на Северной Земле

увидели только сегодня. Хотя мы и знали, что они сюда залетают, все же были удивлены

их появлением. Погода стояла плохая. Перед нашей остановкой густой туман закрыл

дали, низко нависла тяжелая облачность, холодный сырой ветер пронизывал одежду и

крупными хлопьями падал снег. В это время над нашими головами низко пролетели две

тяжелые птицы. Вырвался невольный крик: «Гуси!» Птицы, повидимому, не менее нас

были удивлены неожиданной встречей. Рассматривая наш караван, они сделали три

круга над упряжками и, в свою очередь, дали хорошо разглядеть себя. Это были две

черные казарки. Теперь не могло быть никаких сомнений, что гуси здесь не только

бывают, но и гнездятся. Появление их увеличило список птиц, обитающих летом на

Северной Земле, которая вначале показалась нам такой безжизненной. Мы даже

невольно почувствовали какое-то радостное удовлетворение, гордость за Северную

Землю. Мы уже полюбили ее и ласково называем «нашей». Каждый новый уголок, мыс,

гора, ледник, которые в результате наших работ ложатся на мировую карту, все больше

привязывают нас к ней.

Поэтому с такой радостью мы и встретили первых гусей, хотя и знали, что их

появление в скором времени сулит новые трудности и испытания.

Не было сомнений, что прилет гусей нельзя считать «слишком ранним». А это

означало, что настоящего таяния снега, повышения температуры и оживления

растительности, хотя и бедной, но достаточной, чтобы прокормить гусей, надо ждать со

дня на день. Значит, распутица может наступить завтра, послезавтра. Ее угроза стала

реальнее и ощутимее.

18 июня 1931 г.

Вчера мы остановились в 3 часа утра. После десятичасового отдыха были готовы

снова пуститься в путь, но осмотр снежного покрова охладил наш пыл. Термометр

показывал 0°, и там, где 10 часов назад полозья саней только постукивали по крепкой

дороге, снег превратился в рассыпчатый фирн – бесконечное количество крупных

ледяных кристаллов с острыми, как стекло, краями. На такой дороге за несколько часов

собаки изрежут лапы. Уж лучше переждать! Или снег еще больше подтает и фирн

исчезнет, или – наоборот – его подморозит.

Я пешком прошел в глубь Земли, увидел новый фиорд с целым рядом глетчеров,

уходящий на северо-запад. На поверхности террасы нашел много обнаженных из-под

снега [283] площадок земли, поросших мхом. Среди них виднелись пучки засохших

прошлогодних метликов. Чем же питаются гуси?

Только около полуночи температура воздуха начала понижаться.

На высоте 150—200 метров висели сплошные темные облака. Они, точно под

гребенку, срезали вершины гор.

Термометр опустился до – 1° и остановился. На снегу появилась тонкая ледяная

корочка, не менее угрожающая собачьим лапам, чем рассыпчатый фирн. Но делать

было нечего. Сильного похолодания ожидать было уже нельзя, а значительное

потепление тоже могло прийти не скоро. Нужно продолжать путь. Не сегодня, так

завтра, не завтра, так послезавтра собаки все равно начнут резать и растирать лапы.

Этого не миновать.

Первые десять километров по такой дороге я старался не смотреть на собачьи

следы. Но разве удержишься! На оледеневшем снегу стали появляться рубиновые

блестки. Собаки начали расплачиваться за трудность пути.

Погода то ободряла, то наводила уныние. Иногда сплошная масса туч начинала

рваться, в небе появлялись голубые просветы, температура воздуха падала. Дорога

сразу улучшалась. Веселели собаки. Через несколько часов новая перемена приносила

густой туман и хлопья снега. Видимость почти исчезала. Съемка затруднялась, хоть

останавливайся. Но еще через полтора часа не было уже ни тумана, ни снегопада, ни

туч. На голубом небе оставались только редкие высокие облака. Сани без задержки

снова катили на юг.

Давно пересекли неверную пунктирную линию, замыкающую на карте

Гидрографической экспедиции залив Шокальского, и все более углублялись в него.

Вновь шли вдоль берега, которого не видел человеческий глаз, на который не ступала