Текст книги "Штрафбат везде штрафбат. Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 47 страниц)

Да, они были хорошими солдатами, именно это примирило с ними подполковника Фрике. Они часто сидели вместе у костров, делясь воспоминаниями о прошлых боях. Им приходилось воевать в одних и тех же местах, хотя и в разное время.

Они рассказали норвежцам о битве на Орловской дуге.

– На белгородской? – переспросили те.

– Это почти одно и то же, – ответили они.

– Да, это была великая битва, – сказали норвежцы, – жаль, что мы туда не попали.

Подразумевалось, что они бы, конечно, задали иванам жару под Прохоровкой – это название они выкаркивали, как гагары, – и отстояли бы свои законные гектары. Но они не держали на них зла за то, что они в конце концов отступили. Норвежцы их только пуще зауважали, когда узнали, что они были там от первого до последнего дня и выбрались живыми.

Норвежцы в свою очередь рассказали им о летних боях в Белоруссии.

– Мы шли на Белосток, когда пала крепость Витебск, – начали они свой рассказ.

– Бывали мы в Витебске, – с тяжелым вздохом сказали Юрген с Красавчиком. Брейтгаупт просто вздохнул. – Тоже мне крепость!

– Русские взяли ее после одиннадцатичасового штурма. Тогда на карте образовалась дыра в сорок пять километров. И нас бросили в нее. Нами всегда затыкают всякие дыры. Нас наверху называют командой спасателей.

– Это нам очень хорошо знакомо, – сказали они, – нас тоже бросают во всякие дыры, только называют немного по–другому – командой вознесения.

– Это что такое? – спросили норвежцы.

Они объяснили.

– Один черт, – сказали норвежцы.

– Хрен редьки не слаще, – сказал Брейтгаупт.

«Wen die Nessel nicht brennt, den sticht die Distel.»

Это сказал Брейтгаупт.

– Вот именно, – согласились норвежцы, – мы там потеряли половину машин и всю пехоту поддержки.

– А вот мы выдержали тридцать два часа непрерывного штурма, – с гордостью сказал Красавчик. Все познается в сравнении, а сравнивают с последним.

– Это где? – спросили норвежцы.

– В Брестской крепости, – ответил Красавчик.

– О! – только и сказали норвежцы. – Мы там тоже проходили неподалеку, – добавили они через какое–то время и уточнили: – к Варшаве.

Под Варшавой они действительно отличились. Они разбили русскую танковую армию и взяли несколько тысяч пленных, такого уже давно не бывало. Но они были скромными парнями. Они честно признали, что разбили целую армию не в одиночку, а вместе с танковой дивизией СС «Мертвая голова». Но, тут же оговорились они, благодаря тому, что командующим объединенным танковым корпусом был назначен командир их дивизии Папаша Гилле.

У них, как и везде, было принято давать прозвища командующим. Вот только прозвища у них были какими–то семейными. У них вообще все было по–семейному. Можно было подумать, что все они вышли из одной деревни.

И молодые парни все рвались и рвались из этой деревни на фронт, несмотря на большие потери. Но были и «старики», со многими из них Юрген подружился, им было о чем поговорить. А их командующий и вовсе воевал аж с польской кампании. С ним близко сошелся Фрике, им тоже было о чем поговорить. Они были приблизительно одного возраста и в эквивалентном чине – подполковник вермахта и СС–штандартенфюрер. Фрике, обычно такой щепетильный в обращении и даже подчас чопорный, звал его просто Ганнесом, как и все солдаты его полка.

Нашел компанию по душе и Брейтгаупт. В дивизии было несколько финнов, они пили с Брейтгауптом разведенную тормозную жидкость и молчали, они – по–фински, Брейтгаупт – по–немецки. Они прекрасно понимали друг друга.

Они вообще хорошо взаимодействовали с этими норвежцами. Им даже удалось остановить русских. И пусть умник Граматке говорил, что русские остановились сами, потому что их коммуникации были слишком растянуты из–за непрерывного двухмесячного наступления и им требовалось подтянуть резервы. Этот Граматке и был–то всего в одном сражении. Он не мог знать, как они, что русские никогда не останавливаются. Они, возможно, излишне долго запрягают, но если уж тронутся да разгонятся, то остановить их можно только крепкой стенкой, достаточно крепкой, чтобы выдержать удар их железного лба.

Три дня на их участке фронта царило относительное затишье. Вялые артобстрелы не в счет, их даже Карл с Фридрихом не боялись. Когда немного пообвыкли.

Однажды днем Юргена вызвал подполковник Фрике.

– Надо сходить в разведку, – сказал он, – просочиться сквозь русские позиции, посмотреть, что у них и как. Оценить их готовность к наступлению. И заодно, – он чуть помедлил, – насколько они готовы к нашему контрнаступлению.

– Контрнаступлению, – эхом отозвался Юрген, растягивая рот в улыбке. Когда столько времени отступаешь, мысль о контрнаступлении веселит.

– Контратаке, – поправился Фрике. – Мы с СС–штандартенфюрером Мюленкампом называем это контратакой. Контрнаступление не в нашей компетенции, контратака – да.

– Есть! – ответил Юрген. – Предлагаю послать группу в составе меня, рядовых Хюбшмана и Брейтгаупта.

– Хорошие солдаты, – сказал Фрике, – но штрафники, им по инструкции не положено ходить в тыл противника.

– А драться в окружении им положено? А выходить из окружения им положено?

– Не горячись.

– Извините, господин подполковник. Да и ходили мы уже в самостоятельный рейд по тылам. На несколько дней ходили.

– Это где и когда?

– Да было дело по весне, – неопределенно ответил Юрген, – нас капитан Россель послал, надеялся, что мы не вернемся. Гиблое дело было.

– А что в плен сдадитесь, не боялся?

– Он был, конечно, идиот, капитан Россель, но не до такой степени, – сказал Юрген.

Фрике лишь укоризненно покачал головой. Покойник был, конечно, твердолобым фанатиком и не шибко умным человеком, но он был капитаном. Нельзя солдату так говорить об офицерах.

– Надеюсь, что вы вернетесь, – сказал подполковник Фрике, – очень надеюсь.

Это было хорошее задание. Это было задание по ним.

– К русским в тыл – всегда пожалуйста, – сказал Красавчик, – это вам не эсэсовских ген… – он резко замолчал. Это Юрген заткнул ему рот ладонью.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – сказал Брейтгаупт. Он в последнее время стал что–то очень разговорчив. Наверное, на него так действовало общение с финнами.

«Wer alte Suppe aufrührt, den holt der Kuckuck.»

Это сказал Брейтгаупт.

К такому заданию и подготовки долгой не требовалось. Они лишь изучили внимательно карту, намечая маршрут, да сходили на склад за камуфляжем. Склад был эсэсовский. Непонятно, зачем был нужен камуфляж танкистам. Возможно, все дело было в том, что части СС лучше снабжали. Форму им выдали в знак новой дружбы и нерушимого единства разных родов войск.

На складе они встретили трех знакомых норвежцев. Те тоже примеривали камуфляж.

– В разведку идете? – спросил их Юрген.

– Идем, ночью, – те не стали делать военной тайны из своего задания.

– Ночью в лесу темно, – мягко дал совет Юрген.

– А днем светло! – рассмеялись норвежцы.

Теперь у них дополнительный стимул появился – обставить эсэсовцев. Больше сведений раздобыть. Дружба дружбой, а натянуть нос соседу всегда приятно. Они не сомневались, что и Фрике это будем приятно.

Вышли они все же ночью, чтобы в предрассветных сумерках и поднимающемся тумане достичь русских позиций. Залегли в лесу за передней линией русских постов, дождались, пока развиднелось, и потом целый день мотались среди русских частей, нанося их расположение на карту.

В этом не было ничего сложного. Русские проявляли поразительную беспечность. Похоже, они не ждали от немцев активных действий. Если кто–то и рыл окоп, то это был непременно солдат в неразодранной и невыцветшей форме, свежее пополнение.

«Старики» же сидели вокруг костров, а то и вовсе лежали под навесами и курили какие–то невероятно длинные, изогнутые и чрезвычайно вонючие самокрутки. Возможно, так они отгоняли комаров. Комаров действительно не было.

У танкистов все было наоборот. Солдаты в новой форме курили папиросы, облокотясь на блестевшие свежей краской танки, а у побитых машин ползали механики в пропитанных машинным маслом телогрейках. Ни суеты, ни высокого начальства, обычных предвестников грядущего наступления, не наблюдалось.

Они забрались довольно далеко в глубь русских позиций. Когда стало смеркаться, они выбрали дорогу, ведущую на запад, и пошли вдоль нее, почти не таясь, невидимые на фоне густого, едва начавшего желтеть леса.

Вдруг за их спинами зажегся свет, донесся какой–то трескучий звук. Они отступили за линию деревьев. Свет непрестанно прыгал, вверх–вниз, влево–вправо, как будто по дороге шел пьяный с фонарем в руках и громко рыгал на ходу.

– Это мотоцикл, – высказал предположение Юрген.

– У русских нет мотоциклов, – сказал Красавчик. Он прислушался. – Это грузовик.

– А почему фара одна? – спросил Юрген.

– Скоро узнаем, – ответил Красавчик.

Минут через пять мимо них, тяжело переваливаясь, проехала машина. Проехала – громко сказано, она едва плелась. Спереди она походила на морду бульдога, сбоку – на собачью будку на колесах. В будке виднелся всего один силуэт.

– Это бензовоз, – ухватил главное Красавчик. – А наши танкисты жалуются, что у них горючего в обрез…

Юрген ничего не сказал. Зачем тратить слова, когда и так понятно, что надо делать. Они с Красавчиком выскочили из кустов одновременно и припустили вслед за машиной. Потом они разделились, одновременно рванули двери кабины. Со стороны Юргена так никого и не оказалось, а Красавчик просто выкинул водителя из машины, ему не терпелось вновь оказаться за рулем. Красавчик нажал на педаль тормоза. Машина, вильнув, остановилась.

– У нее, похоже, тормозов на передних колесах нет, – извиняющимся голосом сказал Красавчик.

Они вылезли из кабины. К ним неспешно подошел Брейтгаупт, протиравший нож какой–то тряпкой.

– Могли бы еще и языка привезти, – с легкой укоризной сказал ему Юрген.

– Много шуму, мало толку, – сказал Брейтгаупт.

«Viel Geschrei und wenig Wolle.»

Это сказал Брейтгаупт.

«Тоже верно, – подумал Юрген, – с водилы какой спрос? Да и отпустили уж одного. Сколько можно?»

– Потрясающий агрегат! – сказал Красавчик, осмотрев машину. – Как русская игрушка, вся из дерева. Смотри, подножки, брызговики, баранка, сиденья, кабина водителя, – он постучал по кабине, – это же вагонка! Как деревенский нужник, – у Красавчика были свои ассоциации.

– Фары тоже деревянные? – спросил Юрген.

– Нет, обычная, но одна. Наверное, из экономии.

– Будем надеяться, что двигатель тоже не деревянный, – пошутил Юрген.

– Будем надеяться, – сказал Красавчик серьезно. О машинах он не шутил. Это было святое. Он взял шланг, притороченный рядом с цистерной, понюхал. – Бензин! Я боялся, что будет ихняя солярка. – Он привстал на заднем колесе, обстучал пальцем цистерну. – Полная!

– Конечно, полная, – сказал Юрген, – он же в сторону фронта ехал.

– Ну, мало ли, заблудился, – сказал Красавчик.

– Как бы нам самим не заблудиться, – ответил Юрген и повторил раздумчиво: – Заблудимся. – Он уже размышлял о том, как им преодолеть русские посты на передовой. Прорываться на бензовозе – последнее дело. Вспыхнешь факелом от первой же попавшей в цистерну пули. Русские, в сущности, были правы, делая все, что можно, из дерева. Так и так сгорит, чего металл зря переводить.

Они проехали километра три без приключений.

– Стой! – раздался крик.

В свете фары возник солдат. В руках у него была русская винтовка. Из–под плащ–палатки торчали ноги в широких галифе, обмотках и ботинках. На голове – русская каска. Вместо красной звезды на ней был намалеван орел с повернутым налево клювом.

– Вот черт! – сказал тихо Красавчик, стягивая свою каску с головы.

Брейтгаупт, наоборот, надвинул каску еще глубже, вдавился в сиденье, приоткрыл дверь и соскользнул на обочину.

– С разума свихнулись? К фрицам едете. – Из темноты появился офицер в мундире с накладными карманами и погонами хлястиками. На четырехугольной фуражке с мягким козырьком красовалась кокарда все с тем же орлом.

– А вы кто? – крикнул по–русски Юрген.

– Первая дивизия Войска польского, – сказал офицер.

– Армия людова, – добавил солдат.

– Нам танкисты нужны, – крикнул Юрген и, наобум: – Третий батальон десятого полка. Не знаете, где стоят?

– Не знамо, – ответил офицер. – Русские – там, – он махнул рукой в противоположном направлении. – А там – фрицы. – Он показал рукой за спину. – Поворачивай!

– Заблудились, – сокрушенным голосом сказал Юрген. – Мы здесь не развернемся. Есть впереди… – Черт! Слово из головы вылетело. В самый ненужный момент. – Перекрестие?

– Сто метров. Може больше. Но там ничейная земля.

– Не сгинем! Ждите вскорости назад, – крикнул Юрген и шепнул Красавчику: – Давай вперед, я сказал им, что нам надо развернуться.

В кабину втиснулся Брейтгаупт. Он был молодцом, не начал палить почем зря. С ним это иногда случалось.

– Лихо ты с ними разобрался, – сказал Красавчик. – Это кто были?

– Поляки, – ответил Юрген.

– Откуда здесь поляки?

– Здесь везде поляки. Мы в Польше, Красавчик.

– Мы на фронте, Юрген, на Восточном фронте. Здесь есть только немцы и русские.

«Немцы, русские, немецкие русские, русские немцы», – принялся тасовать про себя Юрген.

* * *

Контратака им удалась на славу. Они смяли польскую кавалерийскую часть, раскатали три батальона русской пехоты и в пух и прах разнесли хозяйство танкового полка. «Викинги» потеряли пять машин, русские – около двадцати.

Они бродили по большой поляне, рассматривая разбитые, сожженные и просто брошенные танки.

– А это что такое? – спросил Фридрих, останавливаясь перед одним из брошенных танков, непривычно высоким. – Ни разу не видел.

– Ты вообще пока мало что видел, – сказал Юрген. – У тебя все впереди.

– Ты счастливчик, – сказал Красавчик, – будущее сулит тебе столько волнующих открытий! Нас–то уже ничем не удивить. Привет, Шерман. – Он похлопал танк по высокой груди. – Американский «М–4», – пояснил он Фридриху, – хорошая машина, особенно если ты внутри, а не снаружи.

– Откуда здесь американский танк? – удивился Фридрих.

– Из Америки, естественно, – пожал плечами Красавчик Он не видел в этом ничего удивительного. Их действительно трудно было чем–либо удивить.

Из башни «шермана» высунулся знакомый норвежец.

– На ходу! – сказал он, показывая им большой палец.

Он был из экипажа подбитого танка. И он вновь рвался в бой. Они все рвались в бой.

Они не сильно продвинулись. «Тигры», «пантеры», трофейные «шерманы» и «Т–34» – все они одинаково вязли в польской глине. Они сжигали остатки топлива и расстреливали боекомплект. Сверху на них непрерывно сыпались снаряды, у русских не было ни в чем недостатка, ни в пушках, ни в снарядах. Их рассекали и обходили кавалерийские части, копыта коней не так вязли в глине, как гусеницы танков.

Им пришлось отступить. Они окружали прорвавшиеся им в тыл русские части, а те в свою очередь окружали их. Получался слоеный торт. Юрген наконец понял, почему его называли «Наполеоном». Тот ведь тоже точно так же отступал из России. Слой французов, слой казаков… Теперь их, немцев, пытались размазать как крем и прижать сверху. Шалишь! Им это не впервой! Они знали, как действовать в таких ситуациях.

Они вырывались из обхвата и смыкали ряды. Они восстановили линию фронта и даже на какое–то время зацепились на их старых позициях. Но им пришлось вновь отойти. Русские пытались прорваться к Висле между Модлином и Варшавой, рассечь немецкие силы. Они рассеклись сами, по живому. Остатки «Викингов» стали отходить к Модлину, их батальон – к Варшаве.

Они огрызались огнем и контратаками и цеплялись за каждый бугорок, за каждый овражек. Но они были вынуждены отходить, когда на два, когда на пять километров в день. У русских было преимущество во всем: в живой силе, в танках и артиллерийских орудиях, в самолетах и боеприпасах.

– Сила солому ломит, – так сказал Брейтгаупт как–то поздно вечером, перед очередной сменой позиций.

«Viele Hunde sind des Hasen Tod.»

Это сказал Брейтгаупт.

У русских было преимущество во всем. Но на их стороне была выучка и сила духа. Они не тряслись от страха, как зайцы. Они сражались, стараясь нанести противнику максимальный урон, хоть на сколько–то уменьшить его громадное численное превосходство. Им это удавалось, соотношение потерь было где–нибудь пять к одному, но и этот один был для них на вес золота, но и этот один был их товарищем.

Они потеряли больше половины батальона. Юрген теперь командовал взводом, этот взвод был немногим больше его прежнего отделения. Обер–фельдфебель Хаппих погиб при их совместной с норвежцами контратаке. Он был ранен пулей в руку в первой же стычке. Тогда ему повезло. Он был слишком большим, обер–фельдфебель Хаппих, он представлял собой отличную мишень и не подходил для современной войны. Он утверждал, что его спас опыт. После перевязки он вернулся в строй. В контратаке в него угодил артиллерийский снаряд. От этого не спасает никакой опыт.

Опыт и везение – неизвестно, что имело большее значение. Целлер, бывший лейтенант и боевой офицер, заработал уже два ранения, на никудышном новобранце Граматке не было ни царапины. И ведь нельзя сказать, что Граматке отсиживался в тылу. Им просто негде было отсиживаться. Им подчас некуда было забиться.

Однажды атака русских застала их в чистом поле. Три танка вырвались из леса и поперли прямо на них. Брейтгаупт как заведенный копал окоп, окоп на двоих. Юрген лежал в нескольких метрах впереди, сжимая в руках связку из двух последних гранат. Ему удалось подорвать и зажечь танк. Красавчик расстрелял танкистов, пытавшихся выбраться наружу. То же удалось и еще кому–то на противоположном фланге. Но один танк прорвался. Он прошелся гусеницей по неглубокой ямке, в которой лежали, прижавшись друг к другу, Карл и Фридрих. Танк оставил после себя кровавое месиво, его правая гусеница была красной от крови, он устремился дальше, чтобы омыть в крови и левую, он весь жаждал крови.

Этот кровавый пир остановил обер–лейтенант Вортенберг, в бою он оказался сколь же хорош, как и в общении. Он остановил торопливого солдата, вырвал гранату из его руки и, выждав паузу, хладнокровно метнул ее точно в ходовую часть танка.

И тут из неглубокой ямки поднялась залитая кровью, забрызганная кусочками мозга и облепленная ошметками кожи и мышц фигура. Это был Фридрих. На нем была плоть и кровь его товарища.

С легкой руки Красавчика его уже многие называли Счастливчиком. Теперь это прозвище утвердилось навсегда. Но Фридрих не выглядел счастливчиком, в его сердце была огромная рана, ведь он потерял старого товарища. Она заживет, со временем, с опытом, с горьким опытом потерь.

Опыт – дело наживное. А чтобы его нажить, нужна удача. Удача в их солдатском деле важнее всего. Так разрешил для себя этот вопрос Юрген.

* * *

Они уперлись спинами в стены Праги, Варшавского предместья. Русские уже были здесь месяц назад, на это указывали сгоревшие танки и полуразложившиеся трупы их солдат, которых некому было похоронить. Тогда их удалось отодвинуть от стен города. И вот они приступили во второй раз.

Это была неплохая позиция, на ней можно было попытаться закрепиться. Но командование рассудило иначе. Им приказали оставить предместье и перейти на левый берег Вислы. Они не могли миновать Варшаву. Она была суждена им.

* * *

Наступило обычное в таких случаях затишье. Наступавшие давали оборонявшимся возможность покинуть город. Зачем озлоблять противника и вынуждать его оборонять каждый дом, если он готов оставить их добровольно. Дают – бери, продолжить драку можно и потом. Лучше в чистом поле, но можно и в следующем городе. Побить и еще что–нибудь отнять.

570–й батальон покидал Прагу одним из последних. Юрген с обер–лейтенантом Вортенбергом поспешили по мосту на другую сторону. Там клубилась темная толпа, плохо различимая в белесом утреннем свете. Скорее всего, это был затор, тоже обычное в таких случаях дело. Надо было разобраться и с затором, и с тем, куда им двигаться дальше. Им не хотелось вдруг застрять на мосту или около него. Они не очень доверяли джентльменству русских – те могли начать авианалет или артобстрел в любой момент.

Они быстро со всем разобрались. Юрген вернулся на мост и сделал серию условленных сигналов белым флажком: можно начинать движение. Колонна батальона вступила на мост. Впереди шел подполковник Фрике. Он считал делом чести пройти по мосту как положено, ровным строем, печатая шаг. Если бы у них было знамя, он бы приказал его развернуть. Но и так все выглядело очень достойно. Они не бежали. Они даже не отступали. Они просто меняли позицию, как когда–то давно на маневрах в присутствии государя императора Вильгельма Второго.

Да по такому мосту грех было не пройтись парадным маршем. Недаром он назывался Новым, [60]60
  Neue Brücke (нем.) – Новый мост, немецкое название моста кн. Понятовского.


[Закрыть]широкий, крепкий, с ровным покрытием, почти не поврежденным артиллерийскими обстрелами.

А Юрген, облокотившись на кованую решетку моста, тоже по большей части сохранившуюся, обозревал окрестности. Он был в Варшаве только раз, три недели назад. Он видел лишь кусочек полуразрушенного города. Но даже по сравнению с этим открывшаяся его взору картина была ужасной. Города как такового не было, была череда развалин с редкими вкраплениями более или менее целых домов, которые обреченно ждали своей очереди – до них пока не дошли ноги саперов и их безжалостные руки, до них случайно не долетели бомбы и снаряды.

Многие высокие дома с рухнувшими внешними стенами походили на пчелиные соты, другие на тонкое кружево, они не заслоняли обзора. Лучше бы заслоняли, потому что череда разрушений тянулась до самого горизонта, насколько хватало видимости. Воздух был насыщен пылью, гарью и сладковатым запахом разлагающихся трупов. Кресты на многочисленных соборах были сбиты. Один из соборов, чуть наискосок от моста, горел ярким пламенем. Дым растекался во все стороны, как ладан. Небо не принимало его. Бог отринул этот город.

Краем уха Юрген слушал разговор нескольких саперов, возившихся поблизости с электропроводкой. Говорил преимущественно один, старый, лет двадцати пяти, сапер. Он поучал молодых, присланных ему в помощь. Юрген немного поежился, когда услышал, что под ним, на опорах и под полотном моста находится почти три тонны взрывчатых веществ мгновенного заряда, четыре с половиной тонны низинного заряда и четыре тонны донарита. Сюда бы Красавчика, он бы вмиг разъяснил, что означают эти названия. Но и без него было понятно, что, когда рванет, – мало не покажется.

С некоторым удивлением он узнал, что заряды начали закладывать еще в конце июля, когда они были в Брестской крепости, вернее, уже в подземелье крепости. Но все равно это было далеко, Варшаве ничего непосредственно не угрожало, даже восстания не было и никто его не ожидал. Что ж, век живи, век учись. Вон оно, как командование рассуждает, все загодя. Скажи теперь кто, что в Берлине начинают минировать рейхсканцелярию, он уже не удивится.

Неприятно кольнуло, что запалы должны были зажечь еще в 5.30. Выходило, что они должны были остаться на той стороне, что их бросали. Им, конечно, не привыкать. Они бы сражались до последнего. В крайнем случае, они бы нашли способ перебраться через реку. Но все равно неприятно. Их спасла случайность. Саперы во время зажигания попали под сильный винтовочный обстрел. Один из товарищей старого сапера погиб неположенной смертью, двое других были ранены, поэтому и пришлось вызывать новую команду. А еще были повреждены некоторые провода. Сильный, видать, был обстрел. Вот только кто и откуда мог стрелять здесь из винтовок? Этого Юрген не мог взять в толк.

Батальон уже проходил мимо него.

– Взвод! Внимание! Равнение на–право! – браво скомандовал Красавчик.

Он, конечно, прикалывался по своему обыкновению. А парни у них во взводе такие, что всегда готовы поддержать шутку товарища. Они повернули к нему каменные лица и принялись с удвоенной энергией печатать шаг, прижимая локти к туловищу. Юрген вытянулся и отдал им честь. Во всякой шутке есть доля шутки. А с честью шутить не надо.

Рядом с Красавчиком шагала Эльза. Вот бедовая девчонка оказалась! Как пристала к ним, так уже и не отстала. Прошла с ними весь их последний ратный путь, короткий, но кровавый. Она эту кровь, как могла, уменьшала, у нее это действительно неплохо получалось. И вот шагает рядом с Красавчиком, одетая в мужскую форму, неделю не мывшаяся, со спутанными волосами, а глазки–то угольком подвела. Девчонка! Голова повернута, подбородок вскинут, губы крепко сжаты, хоть сейчас на учебный плакат для новобранцев. Красавчик ест глазами начальство, то есть его, Юргена, а Эльза – Красавчика. На кого же ей еще так смотреть, кроме как на Красавчика?

Юрген пропустил колонну и пошел сзади, помахивая свернутым флажком. Раздался нарастающий вой, грохот, полотно моста задрожало. Юрген обернулся. Из–за предместья кучной стаей неслись русские снаряды. Но они опоздали. Первый снаряд запустил цепную реакцию взрывов. Два пролета моста поднялись в воздух, развалились на куски и тяжело ухнули в реку.

И почти тут же мимо головы Юргена просвистела пуля.

– Вот черт! – сказал Красавчик, который отстал от колонны и подошел к Юргену, чтобы посмотреть, что осталось от моста.

Просвистела вторая пуля. Красавчик ничего не сказал. Он пригнулся и побежал вслед за колонной. Юрген за ним. Они бежали не от пуль, они бежали навстречу им. Пули неслись из города.

Колонна сворачивала с моста направо, на набережную. Предполагалось, что это будет теперь их позиция, тут они должны были дожидаться возможного десанта русских. Честно говоря, они надеялись немного передохнуть, вымыться, поесть несколько раз чего–нибудь горячего, выспаться. Но они были готовы, если надо, сидеть у реки и сторожить русских. Это отвечало их самым сокровенным желаниям! Но было уже поздно. Своими суетными желаниями они сами накликали беду. Командование переменило решение. Им было приказано выдвинуться на несколько кварталов в глубь города и сменить бригаду Дирлевангера.

Штаб Дирлевангера располагался в каком–то лицее, видно, госпиталей в округе не было. Это был относительно целый район города, вокруг лицея стояло три или четыре дома под крышами с целыми рамами в окнах. Стекол в окнах, впрочем, не было.

– Занимайте, – гостеприимно предложили им эсэсовцы. – Там есть кровати с одеялами и подушками, посуда и вообще все, что нужно, даже водка, если хорошо пошарите по углам.

– А что с жителями? – спросили они.

– Жителей нет. По крайней мере, в этих домах.

– А куда делись? – с досужим интересом.

– Черт их знает! В подвалах сидят, ушли или… вообще, – последовал неопределенный жест.

– А те, что в подвалах сидят, они что едят? – интерес стал предметным. Есть всем хотелось страшно. Они целую неделю толком не ели, а что перепадало, то сразу сгорало в бою.

– Да у этих поляков у каждого запасов на полгода вперед. Макароны, крупы, масло, колбаса, копченое мясо, сало. В тех же подвалах хранят или в квартирах, в тайниках. Жратвы здесь завались, только ее найти нужно. Или из хозяина вытрясти, если он вдруг под руку попадется.

Солдаты постепенно втягивались в дома, располагались в квартирах, превращая их в казармы. Из подъезда выбежала Эльза с ведром в руках, засеменила к эсэсовцам.

– Мальчики, а где у вас воду берут?

– Да вон, из старой колонки, – ответили эсэсовцы. – Если работает. С утра работала.

– Юрген, – сказала она, обернувшись к ним, – я там миленькую квартирку для вашего взвода присмотрела. Дверь в дверь с моей.

– Господин ефрейтор сам разберется, – строго сказал Красавчик. Он Эльзе спуску не давал.

– Господин фельдфебель, – поправил его Юрген, – меня подполковник Фрике еще третьего дня повысил в чине приказом по батальону.

– Извините, господин фельдфебель! Готов искупить кровью.

– Искупите, – сказал Юрген. С языка сорвалось. Прикусил, да уж поздно было.

Они стояли на дворе втроем, Юрген, Красавчик и Брейтгаупт, и ждали подполковника Фрике и его приказов. И вдруг во двор ввалился Штейнхауэр. Он вел перед собой двух поляков в конфедератках с застегнутыми под подбородками ремешками, военных брюках и гражданских пиджаках. Руки у обоих были связаны за спиной. Увидев товарищей, Штейнхауэр ткнул по очереди поляков прикладом в спину, свалив их с ног у стены, и подошел к ним. Он старался изобразить радость от встречи с ними, но у него это плохо получалось.

– А вот и вы, – сказал он безжизненным голосом безмерно уставшего человека.

– А вы еще здесь! – воскликнул Юрген.

– Ты хочешь сказать: на земле. Сам удивляюсь. В бригаде – две с половиной тысячи потерь.

– Да вас всего меньше тысячи было.

– А теперь меньше пятисот. И из этих пятисот большая часть новичков. Из пополнения.

– Пять из шести, – прикинул Юрген.

– Да, я один из шести. Вот и удивляюсь.

– Мы думали, вы тут давно управились.

– Мы с одним Старым городом все никак управиться не можем. Помнишь Старый город? Мы его еще при вас штурмовать начинали. Два на два километра, полчаса неспешной прогулки пешком. Мы их шли две недели! – взорвался он. – Туда вбили несколько тысяч тонн бомб и снарядов, их обстреливали из небельверферов, [61]61
  Немецкие ракетные установки, аналог русских «катюш».


[Закрыть]их гвоздили из мортиры, мы сожгли все запасы горючего для огнеметов, там не осталось камня на камне, но все равно из–за каждого лежащего камня в нас стреляли. И вот когда мы их наконец добили, они вдруг появились вновь, у нас в тылу, они захватили плацдарм на берегу Вислы и теперь ждут там десанта русских. Они теперь ждут десанта русских! – вдруг истерически расхохотался он.

– На берегу должны были стоять мы, – сказал Юрген, несколько обескураженный.

– Вот когда выбьете, тогда и встанете.

– А как тут вообще, в других районах? – спросил Юрген, чтобы немного сменить тему.

– Черт его знает! Старик разругался со всем местным начальством. Он признает над собой только одно начальство – рейхсфюрера. А тут лезут всякие! Начальник штаба Баха–Зелевски СС–штандартенфюрер Гольц сунулся с указаниями, как проводить одну операцию. Ну, Старик ему и ответил. Взял пулемет, поехал к штабу и врезал по окнам. Бах–Зелевски попробовал ему за это попенять, так Старик сказал ему, что если этот Гольц еще раз сунется, то он его просто убьет. Тут еще СС–группенфюрер Рейнефарт возомнил себя нашим начальником. Старик вызвал его на дуэль. Тот больше у нас и не появлялся. Ни мы к ним, ни они к нам. Ни черта не знаем!

– Сумасшедший дом, – сказал Юрген.

Со стороны поляков, лежавших у стены, донесся какой–то шум. Они уже не лежали, они стояли и наскакивали друг на друга, сталкиваясь грудью, как бойцовые петухи.

– Ты, английский прихлебала, вот русские придут, мы вас всех к стенке поставим! – кричал один.

– Молчи, еврейский прихвостень! Мы заставим Сталина признать нашу победу, а потом мы вас всех перевешаем! – кричал другой.

– Чего это они? – спросил Юрген.