Текст книги "Штрафбат везде штрафбат. Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта"

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 47 страниц)

Наконец рука провалилась в пустоту. Юрген ощупал кирпичные края. Да, похоже, это нужный лаз.

– Садись! – сказал он. – Хюбшман, ко мне!

Солдаты рухнули на пол. У них не было сил даже на разговоры. Один лишь Красавчик чертыхался, спотыкаясь на каждом шагу.

Они направились на разведку втроем, Юрген, Красавчик и Брейтгаупт. Вот и металлическая дверца. Юрген уже взялся за ручку, когда кто–то постучал его по плечу, что–то легло в свободную руку. Масленка, определил Юрген.

– Береженого бог бережет, – раздался шепот Брейтгаупта.

«Vorsicht ist die Mutter der Porzellankiste.»

Это сказал Брейтгаупт.

Тоже верно. Юрген смазал петли, немного подождал, потом открыл дверцу. Затем достал штык–нож и стал крошить прогнившие доски. Вырезал треугольник дерна. В глаза ударило низкое солнце. Буг нес свои чистые воды. За рекой, в тени деревьев западного укрепления крепости, раздавались громкие голоса, как будто группа русских солдат вышла в увольнительную в городской парк.

Посреди моста стояли двое часовых. Они плевали в воду, облокотившись на перила. У моста с их стороны был причал. Там стояла небольшая самоходная баржа. На ней суетилось несколько немолодых иванов. Они скатывали по сходням какие–то бочонки, сносили ящики. По той бережности, с какой они обращались с грузом, можно было догадаться о содержимом. Это был, конечно, не динамит, это была водка. На берегу стоял толстый русский офицер с одной звездочкой на погонах и что–то отмечал на планшете. Два молодых парня в нательных фуфайках с сине–белыми горизонтальными полосками стояли, привалившись к рубке, и весело скалили зубы. Это были матросы.

– Нам повезло, – сказал Красавчик.

– Да, если они задержатся тут до темноты, – ответил Юрген.

– На тот берег и – прямиком на запад, – сказал Красавчик.

– Там русские. Может быть, на десятки километров, – сказал Юрген, – у нас один путь – на северо–запад. По реке.

Они немного поспорили. Красавчик не доверял рекам и плавающим посудинам. Он предпочитал шоссе и быстроходные машины. Он был согласен на русские дороги и вездеход. Он был готов идти целый день, пятьдесят километров с полной выкладкой, лишь бы не плыть.

– Тебе еще предоставится такая возможность, – сказал Юрген, – но сначала мы должны выбраться отсюда. По реке. Чем дальше, тем лучше.

За их спинами раздался громкий дробный звук, как будто застучал крупнокалиберный пулемет. Это был храп Брейтгаупта, ему все было нипочем, где прилег больше чем на минуту, там и заснул. Юрген ткнул его локтем в бок. Пулемет захлебнулся. Но издалека донеслось громкое эхо. Это храпели остальные солдаты. Пехота!

Юрген и сам бы с удовольствием даванул минут эдак шестьсот, да нельзя. Он то ковырял деревянный щит, расширяя проход, то наблюдал за происходившим вокруг, то вставлял какое–нибудь замечание в бесконечный рассказ Красавчика о его приключениях на дорогах. Так Красавчик превозмогал сон.

Опустилась ночь. Часовые на мосту ушли на западный конец. Зато появилось двое на их берегу. Они, судя по всему, были из тех же немолодых солдат, что разгружали баржу. Их руки были непривычны к оружию, они держали его с опаской, казалось, что они боятся его больше, чем темноты вокруг. Они не ждали от нее никакого подвоха, не вглядывались в нее пристально и настороженно, подолгу и громко разговаривали, сойдясь у сходен, а потом надолго расходились. Солдаты, пришедшие им на смену, были точно такими же и вели себе точно так же. Разве что разговоры у сходен были чуть короче. Ведь это было только начало смены.

Матросы сидели на палубе за маленьким столиком и пили водку. Их разговор становился все более громким и бессвязным, потом стал спотыкаться и затихать. Вот они поднялись и, помогая друг другу, добрались до рубки и с грохотом скатились куда–то вниз. Там, наверное, была каюта.

– Общий подъем, – сказал Юрген, – готовность номер один, всем втянуться в тоннель.

Красавчику не надо было ничего объяснять дважды. Ему и одного раза было зачастую много. Он и сам все понимал, как понимал Юргена без слов. Он уже растолкал Брейтгаупта и теперь полз по узкому тоннелю.

– Отто первым сюда, – сказал ему в спину Юрген.

Из коридора донесся легкий шум, звон металла о камни, треск челюстей от широких зевков и хруст разминаемых суставов. Все это быстро сменил тихий шорох ползущих по тоннелю солдат. Первыми были Отто с Красавчиком. Юрген быстро объяснил им, что надлежит сделать. Потом призвал Целлера, бывшего лейтенанта, ему Юрген вверил командование подразделением, разъяснил порядок действий. Целлер передал приказ по цепочке назад. Красавчик прополз вперед, встал на одно колено рядом с Юргеном.

– Начали! – сказал тот.

Они осторожно разобрали стену из дерна, предварительно надрезанного Юргеном, и выскользнули наружу. Вот и первый часовой. Красавчик залег рядом, а Юрген стал пробираться вдоль основания стены к мосту, возле которого расхаживал второй часовой. Собственно, охранял он не мост, а баржу, поэтому и расхаживал внизу, у кромки воды. На берегу то там, то тут стояли раскидистые ветлы, в тени одной из них и встал Юрген. Он свистнул условным свистом, давая Красавчику знать, что он уже на месте. Этот рохля–часовой даже не смог определить, откуда раздался свист.

– Николай, ты, что ли? – крикнул он вдаль. – Али случилось что?

В ответ донесся лишь тихий свист Красавчика. Он свое дело сделал. Случилось.

– Николай! – чуть более встревоженно крикнул часовой.

Это было последнее сказанное им слово, последний изданный им звук. Юрген работал тихо. Он осторожно опустил тело на землю, отнял руку ото рта часового, тихо свистнул и, пригнувшись, побежал к сходням. А по ним уже промелькнули две фигуры. Это должны были быть Брейтгаупт с Отто. Промелькнули и как сквозь палубу провалились. Вслед за ними метнулся к рубке Красавчик, принялся чутко ощупывать переключатели и ручки, что–то приговаривая по своему обыкновению. Когда Юрген подбежал к рубке, из–под палубы появилась голова Отто.

– Порядочек! – сказал он.

За Отто по трапу из каюты поднялся Брейтгаупт и, не тратя лишних слов, направился к носовым швартовым. Там он немного замешкался, завозился с непривычным узлом, крестьянская бережливость не позволяла просто разрезать трос ножом или перерубить его саперной лопаткой. Но он справился, как и Отто на корме. Последний солдат поднялся на борт. Тихо заволокли сходни.

– Как там у тебя? – спросил Юрген Красавчика. – Может, посветить зажигалкой?

– Иди ты! – отмахнулся Красавчик – Посветит он! И так ни хрена не видно. Ну давай, хороший, – это он движку. – К баранке вставай, – это уже Юргену. – Вот, приходится доверять баранку незнамо кому, – усмехнулся он. – Ну что за устройство!

А баржа, освобожденная от узды швартов, уже покачивалась на воде, постепенно удаляясь и от берега, и от моста. Юрген встал за штурвал. Он провел детские годы на Волге, да и потом жил постоянно возле воды. Он был уверен, что как–нибудь справится с управлением баржей. Но баржа не слушалась руля. Юрген крутил штурвал и так, и эдак, но любое его движение только ухудшало ситуацию. Так ему казалось. Баржу уже начало разворачивать поперек течения. И тут затарахтел движок. Ужасно громко затарахтел. Так показалось Юргену. Он сосредоточился на этом треске, отсчитывая мгновения до того момента, когда русские услышат шум и откроют огонь. А его руки, лежавшие на ручках штурвала, делали тем временем свое дело. И баржа неожиданно встала носом по течению, полетела вперед, все дальше от крепости.

То есть то, что полетела, это опять Юргену показалось. Стоило им миновать последний равелин северного укрепления, как стало понятно, что они еле плетутся. Так тихо–мирно они миновали город Брест, в котором повсюду горели огни. Пожаров было немного, много больше было костров, вокруг которых толпились иваны, праздновавшие победу. Костры были и на берегу. Сидевшие и лежавшие возле них солдаты больше походили на рыбаков, настолько мирной выглядела эта картина. Мирно плывущая по реке баржа отлично дополняла пейзаж. Иваны вскочили и замахали им руками. Они что–то кричали, но ветер с Северного моря возвращал им их слова. Брейтгаупт поднялся во весь рост над низким бортом и помахал иванам в ответ.

«Хорошо, что Брейтгаупт снял каску, – подумал Юрген, – и хорошо, что над нами советский флаг». Русские солдаты не могли, конечно, разглядеть цвет флага в лунном свете. Они видели лишь темное полотнище, равномерно темное. Но они знали, что оно – красное.

За Брестом огни пропали. На востоке высилась непроницаемая темная стена. На затаившемся западном берегу лишь изредка поблескивали речные маяки, как символы уходящего немецкого порядка.

– Снимите эту тряпку, – сказал Юрген, показывая вверх, – а то нас наши же обстреляют.

Отто снял флаг, швырнул его на тела матросов, которых вынесли из каюты.

– Выбросьте это за борт, – сказал он.

Солдаты посмотрели на Юргена. Он кивнул. Солдаты спустили тела в воду.

– Прямо военно–морские похороны, – хохотнул Красавчик, – только салюта не хватает.

– На наших, подозреваю, салюта тоже не будет, – сказал Юрген, – разве что русский, из всех орудий. Гартнер, Граматке! Дневальные. Остальным – спать! Каюту можете занять.

В каюте спать никто не захотел. Возможно, потому, что до нее надо было сделать несколько лишних шагов. Зачем куда–либо идти, если можно опуститься на чистые и ровные доски палубы?

Наступила короткая предхрапная тишина. Вот тогда–то Красавчик и сказал:

– Тридцать два… Мы продержались тридцать два часа.

* * *

– Вот, черт! – донесся голос Красавчика.

Юрген нашел рукой ушибленное ребро, одновременно пытаясь разлепить веки. Не сразу, но разлепил. Моргнул от резанувшего по глазам яркого света, затряс головой, разгоняя полусонный туман. Шли третьи сутки без сна. Многовато будет. Особенно если учесть, что большую часть из этого времени они сражались.

Он повел взглядом вокруг. Берега слегка покачивались, но стояли на месте, а не убегали назад, как до этого. Это мы стоим на месте, сообразил Юрген. С чего бы это? Он команды «стоять» не давал. По левую руку лежал поросший низким кустарником остров, Буг в этом месте разделялся на два рукава. Еще дальше виднелся мост, по нему справа налево ехала дрезина. Железнодорожный мост, заключил Юрген.

Он сфокусировал взгляд. На дрезине было два солдата в немецкой форме и еще двое в штатском. Они ехали неспешно. Так едут на работу. Так отправляются в наряд, когда поблизости нет начальства. В общем, так не убегают, заключил Юрген. Они были на немецкой территории, уже или еще.

Юрген приободрился и перевел взгляд на чертыхавшегося Красавчика. Тот стоял у штурвала. Какое–то время назад он сменил засыпавшего стоя Юргена.

– Пусти за руль, – сказал он тогда, – спать хочется – сил нет. А за рулем я никогда не засыпаю. Кто другой засыпает, а я – нет. Вот, помню, в январе сорок первого гнал из Амстердама в Дрезден. Тридцать часов без остановок.

– Это когда тебя повязали? – спросил Юрген.

– Это меня уже в Дрездене повязали, – ответил Красавчик, – сначала взяли покупателя, а он сдал меня. Меня там ждали. Но сейчас не об этом. Я хотел лишь сказать, что я тогда доехал без остановок, ни разу не заснул, ни одним глазом.

– Может быть, не стоило так упираться? – спросил Юрген. – Глядишь бы, и обошлось.

– Я обещал быть в определенное время, – ответил Красавчик, – а у меня с этим строго, ты знаешь. Если обещал, значит, буду. Даже если для этого придется совершить подвиг.

– Бессмысленный какой–то подвиг получился.

– Все настоящие подвиги по сути своей бессмысленны, – пожал плечами Красавчик, – можно подумать, что то, чем мы здесь занимаемся, преисполнено великого смысла. Хоть какого–то смысла! А ведь занимаемся. И неплохо занимаемся.

– С этой точки зрения мы – настоящие герои, – усмехнулся Юрген.

– А то! – откликнулся Красавчик.

К этому времени они уже поменялись местами, Красавчик встал к штурвалу, а Юрген перешел в рубку, хотя ничего не понимал во всех этих рычагах и переключателях. Главное для него было – стоять, стоять на посту, на посту он еще никогда не засыпал. Да, видно, все же заснул стоя.

– Вот недаром не люблю я эти реки! – воскликнул Красавчик, заметив пристальный взгляд товарища.

– Почему? – спросил Юрген.

– Потому что на шоссе не бывает мелей! – ответил Красавчик.

– На них бывают ямы, – сказал Юрген.

– На шоссе ям не бывает, – упрямо сказал Красавчик, – если на шоссе яма, то это не шоссе, а проселочная дорога. Проселочные дороги я тоже не люблю.

– Заснул, что ли? – сочувственно спросил Юрген.

– Я никогда не засыпаю за рулем! – гордо возвестил Красавчик.

– А чего ж тогда в правую протоку сунулся? – спросил Юрген. – В левую надо было, вон же маяк.

– Какая левая? – изумился Красавчик. – Это же встречная полоса!

– Тут неглубоко, по шейку, – сказал подошедший Отто.

Раздались мерные удары. Юрген огляделся. Пока они разговаривали с Красавчиком, остальные солдаты успели подняться. Брейтгаупт на баке принялся выламывать доски из палубы и мастерить подобие плота. «Все правильно, – подумал Юрген, – глубоко или неглубоко, это мы потом узнаем, а оружие и снаряжение лучше сразу на плот сложить». Он посмотрел на западный берег. Конечно, лучше было бы высадиться туда, ну да ладно.

– Солдаты! Внимание! Приготовиться к высадке! – громко скомандовал он. – Гартнер, Граматке! Разведать дно реки и обстановку на берегу!

– Есть! – бойко ответил Отто.

– Я не умею плавать, ефрейтор, – сказал Граматке.

– Что ж, у вас будет дополнительный стимул отыскать брод, рядовой Граматке, – пожал плечами Юрген и резко: – Выполнять!

Высадка прошла без приключений. Все как один снимали только ботинки и ремни с подсумками и, держа их высоко над головой, прыгали за борт в кителях и брюках. От цепочки солдат вниз по течению реки исходили грязные буро–коричневые разводы. Едва выйдя на берег, солдаты раздевались и тут же возвращались назад в реку, отстирывая форму от крови и грязи, смывая с себя пот и кирпичную пыль. Вскоре все кусты и деревья вокруг были завешены сушащимся обмундированием.

– Бенигер, Бренчер, Грабе! – прошел Юрген начало списка его подразделения. – В боевое охранение! Целлер! За старшего!

Целлер когда–то был боевым офицером, кому и командовать, как не ему. Пока Юрген спит. Он уже спал.

* * *

– Командир! Командир! – Кто–то тряс Юргена за плечо.

Впрочем, второй возглас был излишним. Да и трясти его, как слежавшийся матрас, тоже не было нужды. Кто это так расстарался? Юрген, мгновенно вскочивший на ноги, строго посмотрел на солдата. Рядовой Бренчер. Понятно.

– Со стороны железной дороги приближается неустановленная воинская группа численностью до двадцати человек, – доложил Бренчер.

– Наши? – спросил Юрген.

– Да вроде, – ответил Бренчер. В голосе его звучала неуверенность.

Юрген затянул ремень на поясе, благодарно кивнул Брейтгаупту. Верный товарищ был тут как тут, держа в руках стопку высохшего обмундирования, сложенную так, что оставалось только брать по очереди и натягивать на себя. К моменту окончания разговора Юрген был уже полностью одет. Он насадил пилотку на голову, подхватил с разостланной на земле плащ–палатки автомат, с которым он спал в обнимку, как с девчонкой, и бросился вслед за Бренчером.

Он упал рядом с Целлером в небольшом секрете, отрытом на краю линии густых прибрежных кустов, посмотрел поверх сложенного из дерна бруствера. К ним разрозненной толпой приближалась ватага, именно это слово первым пришло на ум. Возможно, потому, что впереди пружинящей походкой уверенного в своих силах человека шел атаман, крупный мужчина, одетый в какую–то никогда не виденную и невообразимую форму. Она была лохматой, как будто какой–то зверь долго и упорно драл когтями куртку и брюки, вырывая лоскуты ткани. Но это была форма, потому что некоторые из ватажников были обряжены точно так же, а на других был обычный армейский пятнистый камуфляж. Голову атамана венчала лохматая шапка, похожая очертаниями на немецкую каску, из–за спины торчало дуло винтовки. Вот атаман повернулся, что–то сказал. Ватажники рухнули на землю, слившись с травой, как и не было их. За это короткое мгновение Юрген успел разглядеть винтовку – привычный «маузер» 98–го года, калибр 7,92 мм, но с креплением для оптического прицела. У Юргена глаз был, что тот оптический прицел.

Атаман стоял и выжидающе смотрел в сторону кустов, под которыми залег Юрген с товарищами. «Смелый, – подумал Юрген, – уважаю. Но мы тоже никого не боимся».

– Оружие на изготовку! Без команды огонь не открывать! Целлер – старший! – тихо сказал он, поднялся и направился в сторону атамана.

Они сошлись посреди небольшой полянки, остановились, внимательно разглядывая друг друга. Из–под камуфляжной куртки атамана выглядывал ворот кителя, на черных петлицах которого белой нитью были вышиты две скрещенные винтовки, под ними – ручная граната с длинной ручкой. Юрген не стал долго парить мозги, вспоминая, какой части принадлежит эта эмблема, столько их развелось в последнее время. Можно было подумать, что там, наверху, больше делать нечего, кроме как придумывать новые эмблемы.

– СС–унтершарфюрер Гейнц Штейнхауэр, – первым представился атаман, прервав затянувшееся молчание, – зондеркоманда, бригада Дирлевангера. СС, – повторил он то ли с усмешкой, то ли с вызовом и бросил расслабленную ладонь к каске.

Что СС, это и так было понятно. Тоже мне, элита нации! Чего выпендривается? Унтершарфюрер… Невелика птица! Недалеко от ефрейтора отстоит. Фамилия Дирлевангер, которая тоже была произнесена с нажимом, Юргену ничего не говорила. Зондеркоманда? Ну, отдельное подразделение, эка невидаль! Они сейчас тоже были таким отдельным подразделением, и он, Юрген Вольф, был его командиром. Эти мысли вихрем пронеслись в голове Юргена. Он усмехнулся на них. Знал он за собой эту черту: если человек ему нравился с первого взгляда, то он нарочно принимался накручивать себя против него, нейтрализуя и проверяя первое впечатление. Чтобы не ошибиться. Ошибался он редко.

– Ефрейтор Юрген Вольф, 570–й ударный батальон. Вермахт, – добавил он со значением, четко отдал честь, но тут же приветливо улыбнулся и протянул руку. – Свои! – крикнул Юрген, чуть повернув голову.

Штейнхауэр ничего не крикнул, но его солдаты вдруг появились как из–под земли со всех сторон, окружив их.

– Класс! – восхищенно сказал Юрген.

– Старые браконьеры, – удовлетворенно протянул Штейнхауэр.

Солдаты довольно загоготали, перемигиваясь. Юрген не понял, при чем здесь браконьеры, но присоединился к смеху – это были славные парни!

Они двинулись на стоянку отряда Юргена, откуда тянуло дымком от нескольких костров. Едва увидев форму солдат без знаков различия, Штейнхауэр хлюпнул себя ладонью по лбу.

– Да вы штрафники! – воскликнул он.

– Мы – ударно–испытательный батальон! – громко крикнул Юрген. Чтобы услышали все солдаты его подразделения и поддержали его слаженным криком: – Да! Мы – ударно–испытательный батальон! – Юрген удовлетворенно кивнул: знай наших!

– Так мы тоже, – широко разводя руки и губы, сказал Штейнхауэр и добавил, чтобы не было двусмысленности: – Штрафники! – И рассмеялся.

– Ха–ха–ха, – залился смехом Юрген.

– Да! – их ладони сошлись в звонком хлопке.

– В ногах правды нет, – сказал Брейтгаупт и сделал широкий приглашающий жест.

«Stehen macht nicht klüger.»

Это сказал Брейтгаупт.

Солдаты двух подразделений перемешались, рассаживаясь вокруг костров. Только Брейтгаупт не внял собственному же призыву и народной мудрости. Широко расставив руки, он шел навстречу одному из вновь прибывших, в котором он признал земляка. Они обнялись. Единственными производимыми ими звуками были треск костей да удары по спине. «Похоже, в их дремучих тюрингских лесах все – молчуны», – подумал Юрген.

– Далеко же вас занесло, – сказал Штейнхауэр, – вы ведь севернее нас стояли.

– Ты что–то путаешь, Гейнц, – сказал Юрген, – мы из Брестской крепости отходим. – Он махнул рукой вверх по течению Буга.

– Да? – наморщил лоб Штейнхауэр. – Подожди, как ты сказал? 570–й? Извини, перепутал. Рядом с нами 560–й стоял. Тоже, как понимаешь, наши люди, штрафники. Крепко стояли! Но иваны еще крепче били. Боюсь, что все там и остались. Нам–то Старик передал приказ отходить, а от ваших генералов разве ж дождешься.

– Это точно, – кивнул головой Юрген.

«Старик – это, наверное, их командир, – подумал он. – Как там бишь его? Дирлевангер?»

– А что у вас? – спросил Штейнхауэр.

– Да как обычно, – поморщился Юрген, – вот, вырвались последними, а были ли первые – не знаем.

– Мы продержались тридцать два часа, – сказал лежавший рядом с ними Красавчик.

– Совсем неплохо, – уважительно сказал Штейнхауэр.

– Чертовски хорошо, – мягко поправил его Юрген.

– Чертовски хорошо, что мы вообще вырвались оттуда, – подхватил Красавчик.

– А вы как здесь? – спросил Юрген.

– Из–за бардака, как обычно. – Штейнхауэр подмигнул Юргену. – Сначала был бардак отхода, мы оторвались от наших или наоборот, никто не разберет, болтались как дерьмо в проруби среди русских болот и русских войск. Представь! Насилу вырвались. Прибыли на станцию, это тут неподалеку, за лесочком. Так никто не знает, где сборное место нашей бригады! Я же говорю, полнейший бардак! Хотели приписать нас к какой–то сборной эсэсовской части. Ну уж дудки! Нам в свою бригаду нужно. Старик наш строг по этой части. Он, вообще–то, справедлив и своих в обиду не дает, он сам наказывает, запросто расстрелять может, у него на это патент имеется. И никуда от него не скроешься. Из–под земли достанет, лично расстреляет и опять в землю вобьет. Мы все это объясняем, а нам в ответ: поезжайте в Варшаву, там знают. Тут близко, вот по этой железке, – он махнул рукой в сторону моста, – только поезда не ходят. Бандиты пути взорвали. Можно подумать, что мы не в генерал–губернаторстве, а в большевистской России. А мы не можем ждать! Пошли пешком. Вас увидели – завернули на огонек. У вас пожрать что–нибудь есть?

– Каша из стреляных автоматных гильз и подошвы от офицерских сапог на вертеле, – ответил Красавчик, – вот только запить нечем, кроме русской водки.

– Нет лучшей еды, чем русская водка. Бывало, и по два, и по три дня только ею и питались. В лесу да на морозе. Шутка.

– Жаль. Мы тоже пустые. Поскандалили немножко в жандармерии и в управлении, так что нам даже хлеба не дали. Представь! Ничего страшного! – бодро сказал он. – Добудем! Первый раз, что ли? В конце концов, мы браконьеры или кто?

– Сидел–то за браконьерство? – спросил Юрген.

– Не просто за браконьерство, а за браконьерство с применением огнестрельного оружия! – с гордостью сказал Штейнхауэр. – И не сидел, а сидели. В нашем отделении все – браконьеры. И не какие–нибудь там любители или вертопрахи, вдруг решившие поохотиться без разрешения, а настоящие профессионалы–рецидивисты, для которых браконьерство – это суть и стиль жизни.

Юрген с улыбкой оглядел Штейнхауэра. Да уж, на каменотеса он не был похож, разве что лицо его было будто вытесано из камня, а всем остальным он напоминал дикого кабана, обитателя леса [37]37
  Steinhauer (нем.) – каменотес, (stein – камень, hauer – дикий кабан).


[Закрыть]. Юрген провел взглядом по другим «охотникам». Крепкие, жилистые мужики не первой молодости. Ну, это понятно – настоящие рецидивисты.

– А это что за дед? – спросил он, показывая на мужчину далеко за сорок.

– Легендарный человек! – сразу откликнулся Штейнхауэр и громко крикнул: – Файертаг! Давай к нам! Файертаг у нас с первого дня, – пояснил он Юргену, – с него началась история нашей бригады. Он знал фюрера еще по Мюнхену и одним из первых вступил в национал–социалистическую партию. Но после пивного путча вернулся в родную деревню и вступил в не менее заслуженную партию, партию вольных стрелков. У них леса кишат оленями, святой не удержится. Когда Файертаг сел в очередной раз, его жена написала слезное письмо фюреру. Напомнила, что Файертаг – старый партийный товарищ [38]38
  «Аltе parteigenosse» (нем.) – почетное наименование ветеранов национал–социалистической партии, имевших максимально четырех–пятизначные членские номера.


[Закрыть], и просила дать ему возможность искупить вину на полях сражений. Наши победоносные войска тогда вступали в Париж. Ей казалось, что и дальше война пойдет в том же духе. Она оказала мужу плохую услугу.

– Все зло от баб, – вставил Красавчик.

– В точку! Наш любимый фюрер – вегетарианец и нашего брата–охотника не жалует, – продолжил свой рассказ Штейнхауэр, – но к мольбе жены старого партийного товарища снизошел. Более того, приказал Гиммлеру разыскать и собрать всех сидящих в тюрьмах и лагерях за браконьерство с использованием огнестрельного оружия и создать из них специальную воинскую часть.

– Снайперскую? – спросил Юрген, показывая на винтовку Штейнхауэра.

– Если бы! – тот досадливо махнул рукой. – Мы тоже так думали, возможно, и наверху поначалу того же хотели, а вышло…

В этот момент подошел Файертаг. Он весь раздувался от гордости. Его историю рассказывали для затравки у всех костров, и он был нарасхват. Штейнхауэр посмотрел на него с добродушной усмешкой, подмигнул Юргену.

– У нас в каждом отделении есть по солдату, чья жена написала то самое письмо фюреру, – сказал он.

– Но не все пили с Адольфом пиво за одним столом в ноябре двадцать третьего! – воскликнул Файертаг, нисколько не обиженный. Это был у них дежурный прикол.

– Да, таких немного, тысяч десять–пятнадцать, не больше, – сказал Штейнхауэр и повернулся к Юргену, – но Файертаг – один из них, это факт. Пожми, друг, его честную руку, она касалась руки фюрера.

Юрген пожал. Вспомнилось, как когда–то давно он спросил у отца, встречался ли тот со Сталиным. «Да вот как с тобой, – ответил тот, – на фронте, не раз, да и потом. – Отец протянул ему руку. – Эта рука сжимала руку Сталина. Пожми ее, сынок». Юрген посмотрел на свою руку. Ладонь была в каких–то грязных разводах. «Где это я ухитрился в дерьмо вляпаться?» – подумал Юрген. Он пошел к реке и вымыл руки.

По пути Юрген ловил обрывки разговоров у других костров. Везде солдаты из двух встретившихся частей х. ями мерились, так мать Юргена презрительно называла мужскую похвальбу. Впрочем, хвалились не подвигами, как в прошлые годы, а перенесенными невзгодами, каждый стремился доказать, что именно их батальону, роту, взводу, больше других досталось. Досталось крепко всем. Им было, чем мериться.

У их костра шел не менее животрепещущий для штрафников разговор – о реабилитации.

– У нас с этим просто, – говорил Штейнхауэр, – правда всегда проста. Струсил – получи пулю, отличился – получи очищение. Все по справедливости. И дальше так же. Проштрафился – пуля, отличился – повышение в чине и медаль на грудь. Старик – он такой! Вот недавно, в мае, он подал представление на снятие судимости сразу с 330 солдат бригады, у нас тогда жаркое время было.

– Подать представление – дело нехитрое, – сказал Красавчик.

– Еще проще – объявить об этом, – добавил Отто.

– Да нет же, он подал и уже приказ пришел, – разгорячился Штейнхауэр, – я о чем вам говорю! У Старика все по–честному и все быстро. У него прямой выход на… – он ткнул большим пальцем в небо.

– На бога, что ли, – криво усмехнулся Отто.

– Бери выше, на фюрера, – в тон ему сказал Красавчик.

– У нас свой бог, свой рейх и свой фюрер, – провозгласил Штейнхауэр.

«Понятно, – подумал Юрген, – рейхсфюрер СС Гиммлер».

Штейнхауэр помрачнел.

– Засиделись мы что–то, – сказал он, – пора в путь двигаться. Нашу бригаду искать. У Старика с этим строго.

– Так вы в Варшаву? – уточнил Юрген. – Нам тоже туда нужно. Чуть подальше.

Ему крепко запали в память слова капитана Росселя о том, что майор, ой, подполковник Фрике заведует теперь сборным лагерем штрафных батальонов в Скерневице. Им туда надо подаваться, под его крыло, куда же еще. В любом случае лучше самим прийти, чем под охраной. У них ведь одна дорожка. Вернее, две. Вторая на небо ведет. Главная дорога, как сказал бы Красавчик.

– Так пойдемте вместе! – сказал Штейнхауэр. – В хорошей компании дорога короче. Глядишь, жратвой где–нибудь разживемся, а то брюхо подводит. В таких делах тоже лучше заодно действовать. Несколько дополнительных стволов в таких делах – большое подспорье.

Юрген недоуменно вскинул брови. Его опыт говорит, что дело обстоит как раз наоборот. Где трое всласть наедятся, там десятку – только на один зуб. Впрочем, у них и того не было. Они ничего не могли потерять, они могли только найти.

– Подъем! – крикнул Юрген. – Пять минут на сборы. Выступаем!

Выгоды совместного движения выявились незамедлительно. У моста стояла внушительная охрана. Два зенитных орудия при их приближении перестали пялиться в затянутое облаками небо и воззрились на них. Три пулеметных расчета залегли в окопчиках у полотна железной дороги.

– Стоять! – крикнул пехотный лейтенант. – Ходу нет!

Шедшие впереди Юрген со Штейнхауэром остановились. Юрген стал размышлять, как бы убедительнее объяснить этому офицеру, почему они движутся от передовой в тыл, не имея на руках никаких письменных предписаний. Штейнхауэр лишь широко улыбнулся.

– Нам нужно на ту сторону, друг! – сказал он просто. И в то же время очень убедительно. Было что–то такое в его тоне, что даже Юрген прочувствовал: им просто очень нужно на ту сторону и они не могут тратить драгоценное время на какие–то там объяснения.

Так что он ничего не сказал, просто положил руку на приклад автомата и уставился немигающим взглядом в глаза лейтенанту. Так они простояли минуту.

– Проходи! – буркнул лейтенант, отводя взгляд.

– Это у тебя хорошо получилось! – рассмеялся Штейнхауэр, когда они спустились на грунтовую дорогу по другую сторону моста.

Вместе идти было веселее. Среди своих все истории по сто раз слышаны и рассказаны, а чужим не грех и в сто первый раз рассказать, и самим новые истории послушать.

– Я одного в толк взять не могу, – сказал Юрген, – неужели у нас в Германии браконьеров столько, что из них можно бригаду сформировать?

– Да что там бригаду, армию! – ответил Штейнхауэр. – Нашего брата много! Что ж тут поделаешь, если винтовка на стене, лес под боком и есть хочется. Или вот как у меня: всякая скотина и птица была в заводе, а мне дичины хотелось, невтерпеж. Но мы же вольные стрелки, нас поди поймай. Вот тех, кого поймали, хватило сначала на роту, потом на батальон.

– Что батальон? – пожал плечами Юрген. – Вот только на моей памяти наш батальон три раза был и – нету. У нас, штрафников, такие потери на фронте, что полиция не успевает ловить, а суды поставлять нам пополнение. Да и кого поставляют?! Иногда такую шваль! – сокрушенно покачал он головой. Тут же поймал сам себя на этом искреннем сокрушении, посмеялся внутренне над собой. Чувство юмора и самоирония не покинули его.

– Это точно, иваны охотятся на нас много успешней, чем егеря в национальных лесах, а уж как стреляют! – Штейнхауэр досадливо махнул рукой. – К нам тоже в последнее время кого только не присылают, контрабандистов, даже грабителей. Там, в тылу да наверху, считают, что если кого–то заграбастали с оружием в руках, то он уже рубаха–парень и готов выполнять спецзадания в составе элитной зондеркоманды. Они там почему–то думают, что контрабандист непременно мотается в любую погоду по горам в Швейцарию и обратно с тяжелым рюкзаком за спиной, отстреливаясь от пограничников и таможенников. Ха–ха! Вон видишь того невысокого парня? Это Эрвин, он из Гамбурга, у них там был канал поставки английских сигарет из Швеции. Эрвин – хороший парень, вот только в лесу никогда в жизни не был, а пистолет носил для форсу, он и стрелять–то толком не умел. У нас уж научился.