Текст книги "Пуля для звезды. (Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?)"

Автор книги: Генри Харт

Соавторы: Эдвин Коннел,Ж. Феррье,Р. Гордон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Джимми, не хотите же вы сказать…

– Бог благословил вас чудным даром быстрого восприятия, именно это я и хотел сказать. Я торжественно обещаю, что в деле Рикарди эта история теперь действительно последняя. И я больше не буду звонить так поздно, даю честное слово!

– О’кей, я уже встаю. Ждите там, Джимми. Хе, знаете, что меня радует?

– Нет, лейтенант.

– Меня радует, что вы должны остаться там, и я знаю, пока вы мне расскажете всю историю, пройдет большая часть ночи – и вы, мой дорогой, тоже не отправитесь спать, хотя вам и очень хочется.

– Ох, лейтенант, такова доля детектива. Но впереди еще много ночей.

– Это тоже утешение. Итак, ждите, я еду!

Шери зашевелилась и громко застонала.

– Один момент, лейтенант. Если в вашей домашней аптечке случайно найдется пластырь, захватите его, пожалуйста, с собой.

Он положил трубку и стал ждать, пока не услышал полицейскую сирену.

Ж. Феррье
Киноманьяк

Глава первая

Сегодня, когда Франсуаза Констан зашла к Шавано, в магазин ранних овощей и деликатесов на авеню Опера, никто не устремился ей навстречу, и администратор не вышел из своего закутка, чтобы ее приветствовать. Эта незначительная деталь (незначительная для других, но существенная для нее) говорила о скоротечности времени и о бренности ее популярности. Иногда какая-нибудь элегантно одетая женщина удостаивала ее задумчивым взглядом, словно задавая самой себе вопрос: «Где-то я ее уже видела?», но подобные размышления были неуместны среди этих обильных развалов экстравагантных и дорогих товаров. Икра к Шавано поступала прямо с Каспийского моря, а зеленый чай – с Гималаев.

А ведь десять лет назад Франсуаза производила потрясающее впечатление своими посещениями в сопровождении горничной и секретаря. Все продавцы устремлялись к ней навстречу, оставляя остальных клиентов – пусть секундное, но все же общение с кинозвездой. Пленительно улыбаясь, Франсуаза наугад заказывала копченого лосося и розовые лепестки в меду. Да, десять лет…

Конечно, к прошлому возврата нет, но она живет всего в двух шагах отсюда и обожает конфитюр из лимонных долек. Покупая лишь его, она иногда заходит просто поболтать с Жераром, самым юным продавцом, высоким худощавым парнем с прыщавым лицом, отнюдь не красавцем, но зато страстным любителем кино. Тот мог перечислить в хронологическом порядке названия всех фильмов, где снималась Франсуаза с самого начала своей карьеры. Знал ее театральные работы (самые ранние), несколько появлений на телевидении. Ну конечно, Франсуаза полагала, что он так же хорошо знает биографию любой другой актрисы, но ей нравилось читать в глазах парня то уважение и даже обожание, какое видела в глазах всех мужчин еще несколько лет назад. Подобное обожание придавало ей бодрости, как фонтан, к которому приходят утолить жажду, как благожелательное зеркало, позволяющее думать, что все сможет повториться.

Жерар, едва завидев ее на пороге, вежливо попытался отделаться от клиента, а тем временем Франсуаза тянула время, переходя от полки к полке и не торопясь с выбором покупки, позволяя таким образом молодому человеку подойти к ней.

В этот день он сдержал себя, не позволил тут же устремиться к ней. Франсуаза улыбнулась ему и просияла еще больше, завидев, что он покраснел, как всегда при обращении к ней.

– Ваш фильм должны показать по телевидению на следующей неделе, – сообщил он так торопливо, что она с трудом поняла. (Волнуясь, Жерар всегда говорил несколько невнятно).

– Какой фильм? – спросила Франсуаза, ибо так давно уже телевидение не вспоминало о картинах с ее участием.

– «Скажите, что мы вышли». Седьмого мая, в киновечере на втором канале.

Франсуаза забыла о дожде, лившем в Париже уже третий день, и о том, что у нее давно не было контрактов. Забыла о том, как утром упало настроение при виде отлетевшей подошвы на ее любимых черных лодочках. Жизнь была прекрасна, да, прекрасна, словно солнце отгородило ее от забот своими лучами.

– Я так и не смог его посмотреть, – взволнованно продолжал юноша. – Он был в прокате всего две недели в 1962 году, а потом бесследно исчез. И не шел даже в залах повторного фильма.

– Вы уверены, что это правда?

– Только что прочел в «Тележизни». Как правило, у них не бывает ошибок. Вы довольны?

– Естественно.

Она на миг погрузилась в мечты. Это может стать началом новой жизни, вторым открытием. Естественно, если фильм на телеэкране не встретит всеобщее безразличие, как в свое время в залах кинотеатров! Сможет ли телевидение загладить тот катастрофический провал, который тогда произошел? Смогут ли те же самые критики и профессионалы по-иному взглянуть на то, чем они пренебрегли или не поняли десять лет назад, и что от этого перепадет самой Франсуазе? Несмотря ни на что, она все же решила надеяться на лучшее. Она всегда верила в успех фильма Жан-Габриэля, всегда. Верит и сейчас. «Мы далеко опередили свое время», – часто повторяла она.

С июня 1959 по май 1962 года Франсуаза была одной из ведущих актрис в трех кассовых фильмах; в мае 1962 она не задумываясь согласилась на съемки в «Скажите, что мы вышли», так как верила в Жан-Габриэля Эрналя, женой которого в то время была. Сам Жан-Габриэль занимался не только постановкой фильма, но и играл одну из мужских ролей, это был его первый и последний фильм; после скандального провала и забвения как критиками, так и публикой, Жан-Габриэль больше не приближался к камере.

Может быть, с этого момента и закатилась звезда Франсуазы. Она еще кое-когда снималась как «приглашенная звезда» в фильмах категории «Б», потом рискнула появиться на театральных подмостках…

«Скажите, что мы вышли» не принес удачи никому…

Жан-Габриэль и Даниэль Пакен ушли из кинематографа. Лена Лорд… нет, лучше не думать о ней. Впрочем, Франсуаза преувеличивала: после этого «полнейшего провала» она снялась еще в десятке достаточно заметных фильмов. А Фабрис Фонтень, несмотря на приближающееся сорокалетие, все еще играл юных любовников, разрываясь между величием исторических эпопей и испано-югославскими вестернами, где его мускулатура и стать были неподражаемы.

«Скажите, что мы вышли» был первой кинематографической пробой Даниэль Пакен, Лены Лорд и даже Жан-Габриэля, внезапно забросившего архитектуру и реставрацию старинных особняков. Новички в кино, они просто были потрясены провалом. Но для истинных профессионалов, вроде Фабриса Фонтеня и Франсуазы, эта неудачная попытка осталась без внимания и ничего не изменила в их дальнейшей карьере. Зато в последующие годы Франсуаза допустила несколько промахов, и вот итог. Только тут совсем ни при чем все то, что произошло десять лет назад.

Франсуаза отдавала отчет о том, что Жерар не сводил с нее глаз.

– Вы очень любезны, – протянула она.

Естественно, не он готовит программу на телевидении, но ведь благодаря ему она узнала об этом. А Франсуаза умела быть благодарной.

– Он в цвете, не так ли?

Она кивнула.

– Мне часто приходилось читать, что фильм ужасен, – продолжил молодой человек.

Это определение Франсуазе не понравилось. Ужасен… в каком-то смысле – да, но Жерар не мог этого знать, никто этого не знал.

– Непонятый, не более, – поправила она. – Часто пишут такую ерунду…

Клиенты ждали. Администратор вышел из своего угла и вопросительно посмотрел на молодого продавца. Франсуаза поняла, что Жерара накажут, если он продолжит болтовню.

– Мой конфитюр, – попросила она, вновь улыбнувшись.

Он встал на табурет и кончиками пальцев придвинул к себе глиняный горшочек с белой этикеткой.

– Дайте мне еще бутылочку шампанского «Шато»… вернее, полбутылочки! – поспешно уточнила она.

Полбутылочки… на миг Франсуаза испугалась уронить свой престиж. Но нет, для Жерара она непоколебимо восседала на пьедестале. И потом, купить целую бутылку было настоящим безумием. Отметить возрождение забытого фильма – да, но в пределах возможностей!

Жерар поклонился, прежде чем отойти, и Франсуаза хотела было пожать ему руку, но не решилась. Люди могли подумать… в конечном счете, жест мог быть воспринят как знак фамильярности. А она испытывала к парню лишь признательность. Разумеется, он очень дорожит этой дружбой, но должен понимать, что она все еще кинозвезда, и что…

Терзаемая легкими угрызениями совести, Франсуаза, тем не менее, вышла от Шавано счастливой и сияя вернулась к себе на улицу Аржантей, где занимала четырехкомнатную квартиру на третьем этаже обветшавшего дома.

– Я живу в Пале Ройяль, – часто говорила она своим друзьям, поклонникам и журналистам.

Фраза нравилась ей и соответствовала, по ее понятиям, образу жизни кинозвезды. И никому не стоило знать, что Пале Ройяль от нее был несколько далековато, а окна квартиры выходили на точно такие же в здании напротив.

Едва вернувшись, Франсуаза сняла телефонную трубку и набрала номер Эрналя.

– Жан-Габриэль?

– Нет, это Тони.

Она всегда натыкалась на Тони, это ее раздражало. Он услышал ее голос:

– Добрый день, Франсуаза, не вешай трубку, я его позову, он в лавке.

– Спасибо, – выдавила она.

К счастью, Тони не пустился в расспросы – как ты поживаешь и все ли у тебя нормально? Через несколько секунд на том конце провода прозвучал другой голос.

– Добрый день, дорогая, что нового?

И тут без всякого повода Франсуаза разозлилась на Жан-Габриэля. Может быть, из-за небрежного тона с нотками нежности, который перенес ее на годы назад.

– Я думаю, ты в курсе? По телевидению собираются показать «Скажите, что мы вышли».

Мог ли он этого не знать, будучи постановщиком фильма?

– Я ждал сведений о дне и часе показа, чтобы сообщить тебе…

«Лжет», – подумала она, сама не зная почему.

– Как ты узнала? – поинтересовался Эрналь.

– Из газет, – несколько суховато ответила она.

– Представь себе, что Кассар, ответственный за показ кинофильмов на ОРТФ, как я полагаю, один из тех немногих людей, кто видел наш шедевр и полюбил его…

Эрналь иронизировал, но Франсуаза знала, что он воображает себя автором шедевра. Впрочем, она разделяла его мнение. Тогда к чему весь этот черный юмор, взятый им на вооружение? Действительно ли он хотел, прожив с ней столько лет, развода, чтобы жить с Тони? Это смешно! Она попыталась успокоиться.

– Кассар обратился ко мне в прошлом месяце с письмом за согласием на показ, – продолжал Жан-Габриэль. – Я немного поколебался, затем решил, что глупо лишать удовольствия несколько миллионов телезрителей, тем более, что в нормальном прокате их бы столько не набралось.

– Не удивлюсь, если тебя завалят цветами…

– Тони того же мнения, – заметил Жан-Габриэль.

«Это замечание он мог бы оставить при себе», – подумала она.

– В конечном счете, я выжат как губка, и у меня нет больше желания крутиться ни перед камерой, ни за ней. Ты – совершенно другое дело, – добавил Жан-Габриэль.

– Ах! Я…

Она ждала комплимента и не ошиблась в ожиданиях, одновременно осознав, что мнение Жан-Габриэля все еще для нее важно.

– Подожди секунду, Тони мне что-то говорит!

Франсуаза почувствовала, как в ней вновь вскипает гнев. Конечно, Тони нужно вмешаться именно в тот момент, когда…

– У тебя не цветной телевизор? – вновь спросил Эрналь.

– Нет! – отрезала она. – Ты это прекрасно знаешь!

– Тони предлагает тебе прийти посмотреть фильм к нам, устроим небольшую пирушку, это будет забавно…

Несмотря на дурное настроение, у нее не хватило сил отказаться.

– Это очень любезно с его стороны, я согласна.

– Она согласна, – повторил Жан-Габриэль на другом конце провода.

Франсуаза поняла, что Тони был рядом. Может быть, даже держал наушник. Она представила его гримасу.

– Я думаю, это прекрасная мысль, – сказал Жан-Габриэль.

– Можно было бы заодно пригласить Даниэль, Фабриса и Лену Лорд, – предложила Франсуаза, уверенная в произведенном эффекте.

Воцарилось непродолжительное молчание.

– Это мне кажется менее соблазнительным, – ответил Жан-Габриэль.

– Я пошутила, – пошла на попятный Франсуаза.

– Итак, 7 мая, пометь у себя.

Она поняла, что он заканчивает разговор. Тони занервничал?

– Жан-Ге…

– Да?

Она назвала его «Жан-Ге», как когда-то.

– Ты ничего не забыл?

– Я?

Франсуаза знала, что удивление Жан-Габриэля наигранное. После развода ей было назначено пособие в 250 франков. Он согласился выплачивать его ежемесячно, но всегда задерживал на несколько дней, заставляя Франсуазу просить.

– Мой чек…

– Твой чек, в самом деле, дорогуша! Положись на меня, я сегодня же все сделаю. Целую.

– Взаимно. И не забудь передать наилучшие пожелания Тони.

Она вновь осталась одна, испытывая небывалое возбуждение от предстоящего показа фильма по телевидению. К этому примешивалось чувство некоей неуверенности. Седьмое мая… Ждать еще двенадцать дней. И что потом?

Она неумело открыла шампанское, так что пена залила и блузку, и юбку, и выпила подряд два бокала. Шампанское оказалось слишком теплым. Прошлась по гостиной. Нельзя было не заметить, что ковер на полу потерт, а обвисшие складками занавеси нуждались в замене. Вышла в спальню. Невольно она сравнивала свою квартиру с той, которую занимали Жан-Габриэль и Тони на улице Висконти над их антикварным магазином.

– Там везде порядок и красота, роскошь и достаток, – процитировала она ровным голосом, немного сомневаясь в верности своих суждений.

Жан-Габриэль и Тони жили утонченно, даже слишком, и вели рассеянный образ жизни. Загородный дом в Нормандии, вилла в Кан-сюр-Мер, два автомобиля… И именно это она тяжелее всего прощала бывшему мужу.

«А у меня нет ничего…»

А ведь в лучшие годы своей артистической карьеры Франсуаза получала миллионы.

«Что с ними сталось?» – всякий раз спрашивала она сама себя.

Надо было бы позвонить своему импресарио и сообщить о предполагаемом показе фильма по телевидению. Но она так ничего и не сделала, зная заранее реакцию Адольфа Брюнеля, Дольфо, как звали его собратья по ремеслу.

– Ну и что? – скажет он. – Подождем показа, а затем увидим.

Франсуаза уже четыре года была одной из лошадок Дольфо, с тех самых пор, когда пошли на убыль предложения от постановщиков и продюсеров. «Рейна больше мной не занимается!» – заявила она, расставаясь с Рейной Вальдер, которая вела большую часть ее контрактов. Франсуаза отказывалась понимать, что время ее царствования закончилось. Дольфо же воспринял ее как звезду, каковой она больше не являлась, и не пытался обсуждать процент от будущих гонораров Франсуазы. Может быть, он тогда не сомневался, что она сможет вновь занять свое место в заглавных титрах.

Зато теперь Дольфо звонил Франсуазе крайне редко, а если это и происходило, то предложения были смехотворны.

– Однажды их совсем не станет, Франсуаза…

Тогда что, не жить, а существовать? А как? Соглашаясь на роль хозяйки кабаре на съемках шпионских фильмов в Барселоне? Или занявшись дубляжом?

Франсуаза уселась перед зеркалом.

– Все же я не изменилась… почти.

Сорок два года – это еще не старость для актрисы. Ее талия несколько раздалась, подбородок немного расплылся, но и только. А ее глаза, ее огромные серые глаза с бесконечной длины ресницами, глаза, «в которых огонь сумасбродства не угасает, а только разгорается», как написал о ней когда-то журналист, переменились ли они, ее глаза? Конечно нет… и ее чувственный рот все тот же. А голос, «ее бархатный и изысканно-жеманный голос»… Стоит ли ей менять прическу? Рукой подобрав волосы, она свернула их в пучок. Нет, так не впечатляет, на открывшейся шее проступили морщины. Она отпустила волосы и те мягкими волнами упали ей на плечи.

– Сколько мне можно дать?

Она решила быть беспристрастной: тридцать семь, тридцать восемь…

Немало имен соперниц старших, чем она, но продолжающих играть роли соблазнительниц, пришло ей на ум. Почему зритель не устал от них? И как уже не в первой молодости они сохраняют его симпатии? Ответ прост: они умеют ждать. Ждать и выбирать подходящие роли.

Так почему же зритель больше не нуждается в Франсуазе Констан? Это несправедливо.

Однако фильм «Скажите, что мы вышли» может совершить чудо.

Франсуаза долго изучала свое отражение в зеркале. Через минуту-другую она уже видела не себя, а ту, что снималась в фильме Жан-Габриэля.

* * *

Франсуаза взглянула на первую страницу «Фигаро» и прочла: «Понедельник 7 мая». Ну наконец-то этот день настал. Все предыдущие двенадцать суток ей показались одним мрачным, нескончаемо длинным днем, за который не произошло ни одного примечательного события. Несущественные телефонные звонки, лишенные всякого смысла письма. Франсуаза жила на чае и йогурте, сидя или лежа перед телевизором и переключаясь с канала на канал, волнуемая лавиной образов, не дававших ей покоя.

Отлично понимая, что показ фильма не сможет оказать существенного влияния на ее дела, она все же воспринимала этот вечер как личную удачу. Одна половина Франсуазы думала: «Это абсурд», другая говорила себе: «Уверена, что это начало поворота в моей судьбе».

После полудня она приняла пенную ванну, тщательно подкрасилась и надела черное шерстяное платье, приталив его крупными эмалевыми заколками; Жан-Габриэль еще не видел этого платья; сейчас оно скрылось под светлым кожаным пальто с лисьим воротником. Покрутившись в вестибюле перед зеркалом от потолка до пола, она осознала, что не встречалась со своим бывшим мужем с самого Нового года.

Вызвав по телефону такси, она попросила шофера остановиться перед цветочным магазинчиком. Франсуаза решилась купить дюжину обожаемых Тони желтых роз не из уважения к хозяевам, а из благодарности перед судьбой. Тем не менее надо было признать, что у нее нет претензий к Тони, о чем пришлось немного сожалеть.

– Розы! Ты очень любезна, – заметил Тони, обнимая ее.

– Роскошное платье, – уверил ее Жан-Габриэль.

У обоих мужчин был здоровый загорелый вид. «Пасхальные каникулы на юге Франции», – подумала Франсуаза. Маленькому нервному Тони нельзя было дать больше тридцати лет. Он, как обычно, в велюре с ног до головы, провел Франсуазу в гостиную, где серый диванчик, настоящая мечта обывателя, стоял напротив двух кресел того же цвета. Едва Франсуаза устроилась на диване, как ввалился Жан-Габриэль с подносом, тремя хрустальными бокалами и бутылкой шампанского во льду на нем.

Нахмурив брови, Франсуаза разглядывала бывшего мужа: он изменился, помолодел. Только что в прихожей она не отдала отчета в этой метаморфозе и теперь искала ей объяснений.

Усевшись на подлокотник кресла, Жан-Габриэль с ироничным видом переносил устроенный осмотр, но в его глазах светилась некая агрессивность, готовая проявиться в ответ на любое неосторожное слово Франсуазы.

– Твои волосы, – наконец протянула она.

– Заметила! – воскликнул Жан-Габриэль, подняв свой фужер в знак похвалы.

Жан-Габриэль всегда с юмором сетовал на начавшееся облысение надо лбом; он упорно отказывался верить, что его обширный лоб гармонично сочетается с долговязой фигурой и удлиненными чертами лица. И уже с месяц он носил то, что специалисты стыдливо называют поддержкой прически. Парик был сделан из коротких каштановых волос, перемежавшихся кое-где седыми. Помня Жан-Габриэля слегка облысевшим, Франсуаза оказалась неспособна оценить эстетическую сторону этой коррекции, но она сочла неуместным обсуждать подобную тему, дабы не накалять обстановку.

Она отпила немного шампанского, прежде чем заговорить:

– Я часто тебя убеждала, что против этого. Но ладно, я молчу!

Ей даже не надо было смотреть, чтобы убедиться, как полегчало на душе у Тони. С лица Жан-Габриэля тоже сошло напряжение. И Франсуаза поступила умно, сразу перейдя на другую тему.

– Я со страхом жду показа фильма, – сообщила она.

Тони показалось, что она шутит.

– Для меня это будет открытием, – ответил он.

– Ты никогда его не видел? – удивилась Франсуаза.

– Никогда. Я лишь прочел сценарий – и все.

Жан-Габриэль не проронил ни слова, но Франсуаза знала, что он разделяет ее страхи. Он боялся этого возврата к прошлому, показа небольшого кусочка их жизни, этого запечатленного на кинопленку фрагмента их существования.

– Как же это было давно, – прошептал он, словно отвечая Франсуазе.

– Слушая вас, можно подумать, что речь идет о временах немого кино! – заметил Тони.

Потом он весело добавил:

– Вы так боитесь встречи со своими воспоминаниями?

– Может быть, – в один голос ответили Франсуаза и Жан-Габриэль.

Они переглянулись, натянуто улыбаясь, значение этой улыбки Тони понять не мог.

– Надеюсь, вы не разразитесь рыданиями, – продолжил Тони, освобождая журнальный столик от разбросанных журналов по декоративному искусству.

Он объяснил Франсуазе смысл мини-уборки.

– Я решил организовать небольшой пикничок, так будет веселее смотреть ящик, идет?

– Да, конечно, – согласилась она.

И посмотрела в глубь комнаты, ища глазами телевизор, ожидая найти его на привычном месте – на комоде в стиле Людовика XIII.

Но телевизор и комод исчезли, их сменила картина.

– Где же аппарат?

Удовлетворенно улыбаясь, Тони нажал на кнопку. Картина сдвинулась, подобно двери сейфа, открыв нишу, в которой стоял телевизор.

– Хитро, – заметила с раздражением Франсуаза, всегда проскальзывавшем в адресуемых молодому человеку комплиментах.

В меню «небольшого пикника», устроенного Тони, была зелень, холодная курица, фаршированная зеленым горошком, и заливное с грюерским сыром. Пользуясь возможностью отвести душу, Франсуаза ела с аппетитом, думая, что Тони и Жан-Габриэль не будут удивлены. Ведь они не обязаны были ее приглашать. Впрочем, она, быть может, тенденциозно преувеличивала их скупость.

Они ужинали, изредка поглядывая на экран, где шли новости, затем диктор объявила о фильме Жан-Габриэля Эрналя.

Весьма возбужденный, Тони поспешил приглушить свет. В полумраке они устроились на диванчике с сигаретами, узкими хрустальными бокалами и бутылочкой шампанского под рукой.

Экран заполнили титры. У Франсуазы к горлу подступил комок.

– Кажется, копия в хорошем состоянии, – заметил Жан-Габриэль после начала фильма.

Тони вежливо воздержался от замечаний. Он хранил молчание до первого появления молодой брюнетки нежного и хрупкого вида.

– Роскошно! – воскликнул он.

(Роскошно и роскошь являлись лейтмотивом начала их разговора с прошлой осени.)

– Как же ее звали?

– Лена Лорд, – подсказал Жан-Габриэль, прочистив горло.

Франсуаза не могла произнести ни слова. Ее собственный образ десятилетней давности взволновал ее не меньше, чем образ Лены. Она даже не заметила катившихся по щекам слез, не зная сама, оплакивала ли она Лену Лорд, или саму себя.