Текст книги "Бермудский Треугольник (СИ)"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Досрочное откомандирование

В Москву возвращались молча. На переднем сиденье чёрной «Волги» находился отрешённый от всего земного Терентьев, на заднем – пребывающий в штиле «Бермудский треугольник». После ночного допроса Сергей решительно порвал с прошлым и демонстративно дистанцировался от погрязших в грехе сослуживцев. Он сидел прямо, чуть облокотившись на спинке сиднья и через лобовое стекло, не мигая, смотрел вдаль, будто за рассечённой дорогой холмами силился узреть судьбу. Меланхоличный Дятлов дремал, уронив голову на грудь, зажатый с обеих сторон друзьями. Герман и посеревший от передряг Веничка вполголоса обсуждали возможные варианты развития сценария их дальнейшей службы.

Безвременно покидающих военные сборы провожали всем взводом. Наиболее совестливые курсанты утешали отъезжающих дежурными фразами, суть которых сводилась к банальной мысли, что «на месте провинившихся мог оказаться каждый». Петя Царёв, нервно теребя щёточку фельдфебельских усов, виновато оправдывался и деликатно зондировал вопрос относительно осведомлённости командиров о его участии в недавней вакханалии.

Подъезжая к Москве, Герман и Веник распалились как два скарабея, не поделившие дерьмо носорога. Мочалин громко шипел, доказывая, что Петьку Царёва надо было сдать ещё на допросе. «Чем он лучше нас?.. Срок бы скостили за чистосердечное признание!» Его оппонент стоял на своём. «Они и без нас всё знают… Выгонят – так хотя бы троих!.. Петька – мужик неплохой, к тому же – планерист, глядишь – и нас когда вспомнит!»

– Шурик! Что ты дрыхнешь?! – обратился рассерженный Мочалин к Дятлову, призывая его в арбитры. – Москва скоро, а мы не решили – будем сдавать Петьку или нет!

– Петьку надо сдавать, – безучастно промолвил пробуждающийся арбитр.

Теперь уже спор разгорелся по всей акватории «Бермудского треугольника». Веничке идея вызволять «партнаборовца» душу не грела. Германа напротив, охватила жалость ко всему человечеству. Дятлов, преисполненный чувством справедливости, требовал наказать представителя республиканской номенклатуры. На Московской кольцевой дороге спор уже перешёл на личности, когда в салоне «Волги» тихо и властно прозвучало: «Царёва сдавать нельзя!» Спорщики ошалело уставились на пассажира переднего сиденья. Терентьев по-прежнему сидел не шелохнувшись. Но вскоре их взгляды упёрлись в зеркало заднего вида. Через него на троицу смотрели хмурые глаза пожилого водителя.

– Руководству всё известно, – продолжил человек за баранкой. – Вас начали «пасти» ещё в столовой. В партком Института позвонили, когда вы собрались у капитана Гордеева.

– В партко-о-ом! – не выдержал Поскотин. – Тогда почему не тронули Царёва?

– Номенклатура ЦеКа!

– Теперь всем понятно, что Петьку надо сливать! – радостно отреагировал перегнувшийся через спинку кресла Веник.

– Отставить сливать! Когда я отвозил полковника Захарова, тот между делом сказал, дескать, ребята держались молодцом!

Внезапно на переднем сиденье оживился Терентьев. Он повернулся всем корпусом к водителю и хорошо поставленным баритоном сообщил:

– Я всегда считал офицеров разведки людьми в высшей степени справедливыми и порядочными!

Старый служака на секунду оторвался от дороги и уставился на доселе немого Сергея. Он смотрел на него, как некогда смотрел Иисус на погрязшую в грехе Марию-Магдалину, призывавшую бывших товарок по блуду к усмирению похоти.

– Настоящие коммунисты-руководители!.. – дополнил свою реплику Терентьев, сдвинув брови и устремив ясный взгляд на разделительную полосу пустого шоссе.

Пожав плечами, водитель вновь слился с машиной. Троицу на заднем сиденье передёрнуло. У Германа стало кисло во рту, словно он услышал, как в хорошо сыгранном оркестре кто-то крепко сфальшивил.

Остаток пути нарушители воинской дисциплины, как могли, втирались в доверие к молчаливому старику, которого ещё недавно считали всего лишь деталью интерьера служебной машины. Он же, польщённый вниманием, высказал ряд собственных соображений, которые пассажиры выслушали с большим почтением.

«Вся разведка держится на крепкой выпивке», – заметил он, реагируя на заверения Сергея Терентьева относительно его намерений в случае амнистии завязать пить и учиться только на «хорошо» и «отлично». – «Это до Хрущёва было модно записываться в агенты. В очередь на вербовку становились, сукины дети! Пол-Европы тогда перевербовали. А как Сталина схоронили – так только за деньги! Деньги и бабы! Однако для настоящей вербовки ничего лучше русской водки ещё не изобрели. Наиглавнейший инструмент в нашей работе. Вот и полковник Захаров, когда узнал, что один из вас литр выпил, так и сказал, мол, эти не подведут, любого западного секретоносителя с ног свалят!» У залётчиков отлегло от сердца. Веник даже пошутил, что основной предмет они сдали на «отлично». Но заслужить амнистию оказалось не так-то просто.

Допрос и очередное воинское звание

Композиционное построение первого акта служебного расследования в Институте мало чем уступало по художественной выразительности картине Иогансона «Допрос коммунистов». Четверо нарушителей выстроились в шеренгу напротив Т-образного стола секретаря объединённого парткома полковника Фикусова. По обе его стороны расположились руководители учебных отделений курса и начальник объекта «Рябинка», на котором должны были проходить занятия несостоявшихся разведчиков. Ближе к шеренге сидел их непосредственный руководитель полковник Геворкян и сосал свою неизменную трубку. Из четверых нарушителей двое – Поскотин и Мочалин – стояли, склонив головы. Вениамин был бледен. Терентьев, как овчарка, преданно смотрел на руководство, ловя каждое слово выступавших. Дятлов, напротив, держал себя спокойно и небрежно скользил своими выпуклыми чёрными глазами по деталям интерьера кабинета.

– Капитан Дятлов, прекратите вертеть головой! – возвысил голос секретарь парткома. – Спрашиваю в последний раз: кто ещё с вами был в ночь на двадцать восьмое августа?

– Это в пятницу или субботу? – уточнил невозмутимый Шурик, несколько воодушевлённый тем, что к нему наконец-то обращаются не по условному званию лейтенант.

– Именно так, в ночь с пятницы на субботу, – подтвердил его догадку полковник Фикусов.

– А с которого часа, товарищ полковник, начинать вспоминать?..

– Можно мне, товарищ полковник! – перебил Дятлова капитан Терентьев, сделав шаг вперёд.

– Докладывайте!

Исполненный внутреннего достоинства, Сергей начал излагать недавние события с подробностями и деталями, присущими разве что известному зануде Нестору-летописцу. Он чётко фиксировал каждую новую эволюцию офицерской попойки: когда и кем был поднят первый тост, когда – второй; когда был подан салат, а когда выставляли котлеты с макаронами. Летописец слегка путался в хронологии, сшивая эпизоды, разделённые по времени его приставаниями к медсестре, пением песен и обниманием унитаза.

– Ну, хорошо, – прервал Терентьева вклинившийся в допрос полковник Захаров, – Довольно деталей! Скажите, когда к вам присоединился курсант Царёв?

– Не могу знать, товарищ полковник! – глядя в глаза начальству, доложил Терентьев. – Я в это время сидел на кухне и читал Устав караульной службы.

С трудом превозмогая смех, Захаров уточнил вопрос: «Скажите, капитан Терентьев, а был ли вообще курсант Царёв вместе с вами?»

– Прошу прощения, товарищ полковник, меня так утомило чтение Устава, что когда его дочитал, то уснул и очнулся уже в казарме.

Еле сдерживаемые смешки и притворный кашель прокатились по кабинету. Не лучших результатов добилась комиссия, допрашивая остальных участников рассматриваемого инцидента. Наконец, последовало долгожданное: «Товарищи офицеры, все свободны!». Провинившиеся уже исполняли команду «кругом!», когда секретарь парткома попросил Германа остаться. После того как его друзья вышли, полковник Фикусов сообщил, что, несмотря на предпринятые попытки руководства Института отозвать его представление к присвоению звания «майор», Председатель КГБ СССР, товарищ Федорчук завизировал ранее направленные документы. «В этой связи, – с досадой в голосе промолвил секретарь парткома, – позвольте, Герман Николаевич… – Фикусов запнулся, – поздравить вас и пожелать… – он снова замер, уткнувшись в стол. – В общем, товарищ майор, ждите дальнейших распоряжений… Вы свободны!»

– Ну что? – набросились на него друзья, когда за ним закрылись двери приёмной.

– Что-что! Майора дали… за достигнутые успехи и примерное поведение!

– Врёшь, не может быть!

– Молчать! Как стоите перед старшим офицером! – притворно хмурясь, рявкнул новоиспечённый майор.

Терентьев побледнел и, ни слова не говоря, ушёл в темноту коридора, а за ним, чеканя шаг, проследовали «Бермуды» под командованием новоиспечённого майора.

Наконец, за день до возвращения первого курса с военных сборов, полковник Геворкян вызвал провинившихся в свой кабинет. «Вот что, товарищи офицеры, – начал он своё выступление, – после всестороннего рассмотрения вашего проступка было принято решение предоставить вам шанс искупить свою вину!» Залётчики ответили дружным сопением. «Это не всё!». Четверо замерли, обратившись в слух. «На парткоме было высказано единодушное мнение о целесообразности вашего исключения из Института, но… Спасло вас, не побоюсь этого слова, – чудо! На вашу защиту встал начальник Института, который в годы войны был одним из руководителей партизанского движения. Генерал назвал вас героями, у которых хватило мужества под угрозой неминуемого увольнения не выдать товарища. Вам всё ясно?» Прощёные, ещё не смея поверить в свою удачу, утвердительно замычали. «А теперь добавлю от себя, – полковник встал и сдвинул брови. – Вы не герои! Вы мелкие хулиганы! Дети улиц, так и не ставшие настоящими мужчинами. Вы своей беспечностью раскачиваете основы нашего общества…» Геворкян некоторое время поупражнялся в подборе и озвучивании эпитетов, после чего устало опустился в кресло и, начав с шёпота «Кровью и потом…», затем всё более распаляясь, громким и властным голосом закончил: «Кровью и потом искупите свой проступок! Вам понятно!? А теперь – вон отсюда!»

«Хорошо, что трубкой не запустил!» – бурчал про себя выходящий из кабинета Поскотин, передёргиваясь и отряхиваясь словно курица, вылезшая из-под петуха.

Первые занятия в Институте

Два месяца в акватории «Бермудского треугольника» царствовал полнейший штиль. Профессорско-преподавательский состав Института, словно соревнуясь в проявлении садизма, обрушил на отвыкшие от учёбы головы слушателей информационный шквал. Первокурсники постигали основы разведывательной деятельности, а также зубрили премудрости университетского курса по ускоренным программам МГИМО. Но ни одна дисциплина не шла ни в какое сравнение с изучением языков. Вскоре поток, в котором учились Герман и его друзья, превратился в настоящий Вавилон. Даже в столовой ошалевшие офицеры перемежали русскую речь словами из десятка современных языков.

Герман изучал персидский в подгруппе с капитаном Дятловым. К концу октября офицеры уже довольно сносно изъяснялись на фарси? в пределах языковых возможностей трёхлетнего ребёнка. Каждый день их занятие начиналось со слов «Сало?м але?йкум, огою?н! (здравствуйте, господа)», которыми приветствовал своих воспитанников молодой преподаватель, майор Иваницкий. «Салом алейкум, ого?йе донешьёр! (здравствуйте, господин учитель)» – хором откликались «огою?ны». Александр Васильевич – так звали «донешьёра», – поминутно теребя русую бородку, буквально пел на мелодичном персидском языке, рассказывая о последних новостях, погоде за окном, или результатах очередного совещании в Политбюро. Вот и на этот раз, по завершении языковой разминки, майор, излучая радостный свет своими выразительными голубыми глазами, спросил: «Ну как, что-нибудь понятно?» «Хич-чиз!» (ничего) – с обожанием глядя на учителя маслинами аспидных глаз, искренне ответил за всех капитан Дятлов. Офицеры души не чаяли в своём молодом менторе, который, судя по всему, отвечал им взаимностью. Александр Васильевич был военным разведчиком ГРУ, временно прикомандированным к Первому Главному Управлению КГБ СССР. Он проходил курс реабилитации после неудачного пикника в предгорьях Загроса, где сотрудник военного атташата советского посольства в Иране получил сквозное ранение в результате обстрела отдыхающих промарксистскими боевиками-федаинами. Выздоровление затянулась, и молодой офицер воспользовался им в полной мере, произведя на свет двух очаровательных сыновей. Но всеми своими помыслами он был там, в Иране. Его воспоминания об этой стране больше напоминали восточные сказки, а описания национальной кухни вызывали обильное слюноотделение его благодарных учеников. «Если бы вы только попробовали „сабзи? – полоу-йе махи?“, вы никогда уже не смогли питаться в нашей столовой» – вещал он своей пастве, отвечавшей дружным урчанием животов, заполненных омлетами, бутербродами и клюквенным киселём.

«Ну, что, начнём наш урок, – предложил майор, открывая учебник. – Однако ж давайте для более полного погружения в языковую среду, возьмём себе настоящие имена. Как можно учить язык, если я вынужден обращаться к вам: месье Дятлов, или господин Поскотин? Вот вы? – обратился Иваницкий к капитану Дятлову, – какое бы вы предпочли персидское имя?» «Шири?н!» – не задумываясь, ответил капитан. Александр Васильевич поморщился. «Сладкий, сладкая, сладкое… Нет, господин Дятлов, это не ваше имя и к тому же оно женское». Шурик расплылся в доверительной улыбке. Между ним и преподавателем персидского языка с первых дней возникла взаимная симпатия. Дятлов был прост и лишён сантиментов, а Иваницкий – напротив – романтичен и даже слегка застенчив. Их взгляды часто пересекались, и между темнотой выпуклых очей капитана и туманной синевой глаз майора вспыхивал невидимый лучик взаимного доверия.

– Насралла?! – порывисто воскликнул молодой наставник. – Только Насралла?! Это арабское заимствование как нельзя более подходит вам, уважаемый ого?йе Дятлов! Данный, возможно, субстантивный дериват глагола, изначально берущий корень…

Бедный Шурик, наречённый сомнительным дериватом, уже не слушал и растерянно хлопал длинными ресницами, пока его товарищи склоняли арабское заимствование на русский лад. Чувствуя нездоровое оживление, Иваницкий попытался объяснить свой выбор:

– Вы не понимаете! Это священное имя… состоит из двух частей: Наср, Насер, Назар – всё производные от древнееврейского «угодный богу». Вторая часть – «Алла» – сами понимаете – Аллах. «Назар», насколько вы помните, переводится как…

– А нельзя ли мне назваться Назаром? – прервал филологические экзерсисы преподавателя несколько обиженный Дятлов.

– Да, нет же, уважаемый господин Дятлов, в персидском нет имени Назар. Есть существительное. Означает «взгляд». Назар – это русское имя, но с древнееврейскими корнями.

– Тогда можно хотя бы «Насе?ром» называться, – попытался увильнуть от шикарного псевдонима Шурик.

– Ну что ж, Насе?р, так Насе?р, – согласился учитель.

Герман в свою очередь получил реликтовое имя Джаво?д, которое ему пришлось по душе своим значением – «великодушный».

После языковой подготовки «Бермудский треугольник» собрался в столовой. Обсуждали нарушение офицерской этики, допущенное майором Поскотиным.

– Гера, извини великодушно, но ты для меня не майор! – начал Вениамин, расправившись с украинским борщом, – Вступление в офицерское звание предусматривает церемонию посвящения, именуемую в народе «обмыванием». Пока не обмоем – быть тебе капитаном! Верно, Шурик?

– Насе?р он, – поправил ведущего Герман.

– На кого насе?р? – обиженно переспросил Веник.

– Ни на кого, – продолжил Поскотин. – Сегодня на персидском крещение было. И нарекли нашего Шурика Насе?ром, а меня – Джаво?дом.

– Тем более отметить надо. Не каждый день новые имена дают. Я вот тоже сподобился, Балиму?кхой стал.

– Кем? – не выдержал меланхолично жующий Дятлов.

– Балиму?кхой. На хинди – предводителем обезьян. – И Веничка скорчил гримасу, не оставляющую сомнения в его высоком статусе.

Позабыв о недавних событиях, едва не лишивших их перспектив учиться в Институте, друзья сговорились провести соответствующий обряд в первые же выходные.

Два майора

В субботу нарушители дисциплины собрались в пивном баре «Саяны», где с соблюдением всех правил конспирации была проведена церемония посвящения их товарища в старшие офицеры. Дождавшись, когда официант исполнит заказ, Герман полез в карман за звёздочкой, а Вениамин, оглядываясь по сторонам, плеснул в пивные кружки водки из охотничьей фляжки, потом, ещё раз оглянувшись, решил добавить, но молодой майор его остановил: «Хватит уже, или хочешь как в прошлый раз?» Друзья наконец-то заулыбались, цепляясь за любую причину вернуть себе утраченное душевное равновесие. «Бросай звезду!» – скомандовал капитан Дятлов.

«Здравия желаю!!!» – рявкнуло за их спинами. Рука у виновника торжества дрогнула и майорская звезда беззвучно скатилась на пол. Сзади стоял детина в парадной офицерской форме с двумя парашютами на петлицах.

– Что, без меня майора обмываем?! – снова громыхнул военный.

Веничка отчаянно икнул. Виновник торжества застыл в ожидании худшего. «Как он догадался?! Или опять застукали?!» – всплыли по очереди вопросы у приходящего в себя Поскотина. В поисках ответа он нагнулся и принялся искать закатившуюся звезду.

– А вы откуда узнали? – спросил он, вылезая из-под стола.

– Что тут думать, – присаживаясь, хохотнул военный, – сидят три тоскливые физиономии и не знают, за что пить?!

– Ну, и за что же нам прикажете пить? – с вызовом спросил Герман, вернувшийся в исходное положение.

– За настоящего майора, ребята! – расплылся в улыбке военный. – Принимайте в компанию! Майор Хрущ! Приказом командующего Воздушно-десантными войсками от вчерашнего дня присвоено очередное воинское звание майор!

– Поздравляем, товарищ майор! – начал успокаиваться Поскотин.

– Можно просто Вася.

– Герман… Саша… – представились двое друзей.

– А этот? – указал майор на Вениамина, у которого первоначальный испуг сменился отчаянным желанием напакостить.

– Намастэ?! – по-индийски приветствовал гостя оживший Мочалин. Для верности он сомкнул ладони, коснулся ими лба и протянул опешившему десантнику тыльную сторону ладони для поцелуя.

– Он что, больной?! – отшатнулся бравый майор от протянутой руки.

– Из Индии он, товарищ майор, магараджа тамошний, – начал импровизировать Герман, – так что не обижайте его, пожалуйста…

– Да как он смеет! Советскому офицеру!..

Веничка вдруг отнял руку, капризно оттопырил губу и быстро заговорил на хинди. Он уверенно воспроизводил вызубренный загодя диалог уличного торговца благовониями с заезжим туристом.

– Ну вот, обидел ты его, Вася! – со вздохом прокомментировал поведение друга капитан Дятлов, – теперь жди международных осложнений.

Майор оторопело переводил взор с Шурика на Германа, опасаясь ненароком пересечься взглядом с обидчивым магараджей.

– Шутите? – и Вася с надеждой уставился на Поскотина, верно определив в нём слабое звено компании.

– Что вы на меня смотрите, товарищ майор! Уважаемый Балимукха приходится племянником премьер-министру Индире Ганди. Вы думаете, зачем она приезжала к нам в сентябре? Договора подписывать? Не-е-ет, уважаемый, она родственничка в Университет дружбы народов устраивала. Слышали о таком?

– Слышал, – сглотнул слюну воин-десантник.

– Да вы не смущайтесь, скажите ему что-нибудь ободряющее, мол, рады знакомству…

– Инди-руси – пхай-пхай! – выпалил Вася.

Веник снисходительно улыбнулся и вновь коснулся ладонями своего лба.

– Намастэ?! Мэи Балимукха хуу! Кйаа аап Васья-а-а джии хэ? – высокомерно представился Веничка, заодно интересуясь – не Вася ли перед ним.

Майор вздрогнул.

– Откуда он узнал, что я – Вася?

– Вы сами представились.

– А он что-нибудь по-русски понимает?

– В пределах ясельной группы детского сада. Говорит, правда, ещё хуже.

Веник немедленно наморщил лоб, зажмурился и выпалил:

– Махага (дорогой) Васья, велкам кушай раша водка!

Дорогой Вася расплылся в улыбке.

– Водка! Водка! Я-я! Раша водка – гуд водка! – затараторил майор, – Давай, дорогой саиб, «дринкнем» по стопочке!.. и, откинувшись к пробегавшему официанту, скомандовал, – Эй, человек! Столичную!.. И – мухой! Одна нога здесь, другая – там!

Скоро за столом от былой настороженности не осталось и следа. Майор Хрущ оказался душевным и словоохотливым человеком. Глядя влюблёнными глазами на индийского гостя, он рассказал, что в Москве оказался проездом, до недавнего времени служил в Белоруссии, переведён командиром батальона в Афганистан. У него двое детей, сын собирает марки, дочь играет на виолончели, а жена весь день рисует пастелью. Сам он – мастер спорта по гирям и рукопашному бою. В ответ Поскотин и Дятлов подробно, до деталей поведали десантнику о непростой жизни аспирантов-филологов, вынужденных подрабатывать гидами у всяких там магараджей. Веник в это время уплетал баранину в горшочке, выставленную майором двум бедным аспирантам, а также их работодателю в качестве жеста доброй воли. Помимо горшочков жест доброй воли содержал две бутылки водки, сырную нарезку и трёхлитровый жбан пива. Сплотившаяся за полчаса компания периодически поднимала тост «за нашего майора», а оба старших офицера не без основания испытывали чувство искренней благодарности к тостующим. Веник продолжал чревовещать на диковинном языке, что придавало особый колорит офицерскому собранию. Вскоре майор Хрущ, преисполненный чувством интернациональной солидарности, полез целоваться с магараджей. Брезгливый Веник ещё как-то мог сносить мужские поцелуи, но когда Вася с третьей попытки облобызать упирающегося индуса схватил того за уши, его терпению пришёл конец.

– Отвянь, гнида! – завопила жертва советско-индийской дружбы.

Изумлённый майор впился ошалелым взглядом в предмет своей любви. Похолодевший Герман, понимая, что ещё секунда и плутовской роман перерастёт в полноценную драму с непременной гибелью главного героя, бросился на помощь.

– Заговорил! Наконец-то заговорил! – радостно воскликнул он, награждая свирепеющего Веничку очередным поцелуем. – А теперь скажите «ма-ма»… «Ма-ма мыла ра-му»!

– Да пошёл бы ты!..

– Действительно заговорил! – изумился майор, – и даже без акцента!

Поскотин, что есть силы, пнул под столом обиженного полиглота. Веник ойкнул и вслед за этим застонал, когда Шурик Дятлов так же увесисто пнул его по второй. Под нажимом болезненной критики он вынужден был повторить домашнее задание по языку, чем вернул к себе расположение уже было засомневавшегося десантника. Успокоенные аспиранты поспешили в туалет. Когда они вернулись их глазам предстала картина расправы русского витязя над злым янычаром. Майор Хрущ, нависая над бедным индусом, держал его за ворот, отведя огромный кулак для сокрушительного удара.

– Скажи «мы за мир»! Скажи «мы за мир», американская подстилка! – орал на весь зал взбешённый десантник. – У вас что там, в Индии, только подачки клянчить и материться могут?! Йог твою мать! А ну, скажи «Гитлер капут»!

«Предводитель обезьян», утирая разбитый нос, хрипел и лягался, пытаясь заехать нападавшему между ног. Вокруг собирался народ. Вскоре послышались свистки, а за ними топот бегущих по лестнице милиционеров. Русский витязь отпустил янычара, слегка, словно сдаваясь, приподнял руки и обернулся к служителям правопорядка. Пока шло разбирательство, нимало струхнувшие аспиранты и жертва рассвирепевшего майора покидали пивной ресторан.

– Что вы с ним не поделили? – задыхаясь от бега, спросил недавнего магараджу Герман.

Веник был ещё не в состоянии отвечать. Он тяжело дышал, утирая платком вспотевшее лицо и текущую из разбитого носа кровь. Скрывшись за подворотней, друзья перевели дух, а недавний магараджа наконец удовлетворил их любопытство.

– Понимаешь, этот Вася докопался до моей майки, – и Веничка обнажил розовую футболку с огромной лиловой надписью «I Love USA», – и давай допрашивать, как там у нас в Индии относятся к Америке. Ну, я ему начал по-английски растолковывать, что, мол, нам, индийцам совершенно «до звезды» с кем иметь дело. До позапрошлого года вы нам помогали, это факт, а потом бросили. Пришла помощь из Америки. Что нам теперь, кровью блевать, раз Советский Союз от жадности сохнуть начал. Не знаю, что уж он там понял, только давай меня за грудки хватать, типа ты за русских или за американцев. Я ему, твержу, да мне, индусу, совершенно «до фонаря», а он хвать за футболку и ну мне надписью в рожу тыкать. Я, естественно, не выдержал и обложил его трёхэтажным… А после этого и начались уроки русского языка…

– Да-а-а, – протянул Герман, – недаром полковник Геворкян говорил, что свой позор мы смоем лишь «кровью и потом». Вот ты за нас за всех и расстарался!

– А как же! – повеселел Веничка, – Кровью и потом, кровью и потом!..