Текст книги "Бермудский Треугольник (СИ)"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

Подозрения и кончина «Кучера»

В автобусе было шумно. Офицеры на все лады обсуждали предстоящие скорбные события. По рядам волнами проплывали свежеиспеченые анекдоты, словно сквозняки распаляя угасающие очаги веселья, которые мгновенно вспыхивали оглушительным смехом – порождением цинизма молодых разведчиков. «Бермудский треугольник», оккупировав задние сиденья над ревущим двигателем, в противофазе общему веселью, был тих и сосредоточен.

– …едва поравнялся с третьим от входа окном, – приглушённым голосом докладывал Мочалин склонившимся к нему товарищам, – слышу «уи-и-к»!.. И снова «Голос Америки»…

– Ты уверен? – переспросил его Дятлов.

– Второй раз уже… Иду себе, никому не мешаю. Только Сесиль лапу на столб подняла, гляжу, а навстречу Фикусов со своим кабздохом. У меня за отворотом приёмник, в ушах – наушники, в приёмнике – «Голос Америки».

– Не повторяйся!

– А как иначе тебе вдолбить?! Я же говорю, только он с посольством поравнялся, у меня в ушах «уи-и-ик!», а потом опять про голодовку Сахарова…

– Уши мыл? – попытался свести всё к шутке Поскотин.

– Да пошёл бы ты! – огрызнулся Мочалин. – На, посмотри, я его даже сфотографировать успел. Жаль со спины, но узнать можно…

Герман недоверчиво взял фотографию. На размытом изображении он легко узнал каракулевый «пирожок» и ухо секретаря парткома. Ему стало не по себе…

– Веник, дай фотографию на время, – попросил Поскотин.

– Бери, – машинально ответил товарищ, и вновь зловеще зашептал. – Что-то здесь не так. Зачем через всю Москву везти здоровенного кобеля? Чтобы пару раз пройтись по переулку?.. Не знаешь?.. То-то, и я не знаю. А ещё это «уи-и-к»… Что молчите?.. Идеи есть?.. А у меня, в отличие от вас, балбесов, есть! Зря, что ли три года в Институте штаны протирал?! Наш Фикусов – агент иностранных спецслужб!

– Тс-с-с! – зашипел Герман, в ужасе отстраняясь от проницательного друга, – Не дай Бог услышат! Да за такое нас не то что с разведки выпрут, – небо в клеточку распишут!.. Может, он со своим источником в посольстве связывается?

– Ну знаешь, с ним можно и в ресторане встретиться…

– А если особо ценный?

– Из Португалии что ли? Да это ж большая деревня, кому нужны их секреты… Ладно, не будем спешить. Я всё перепроверю. Буду ходить на прогулку со сканером. Мне его Алик Налимов на время дал. Сегодня целый час с ним разбирался. Запишу этот «уик», а потом мы вместе подумаем, что дальше делать.

– Налиму-то зачем радиосканер?

– Говорит, папа подарил, чтобы на городских занятиях «наружку» выявлять… Да, Гера, а ты бы сходил к Вазгену, поинтересовался у него, может ли сотрудник института одновременно заниматься обучением и оперативной деятельностью?

– Хорошо… – без энтузиазма ответил товарищ, вставая с сиденья, – А пока идём на выход, «пинкертоны»!

Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко умер на следующий день. Запертые в институте слушатели, услышав по радио Шопена вместо заявленной в программе передачи «Опять двадцать пять», вздохнули с облегчением. Включив телевизоры, они в очередной раз гадали, кого посадят на царство. Большинство было за Горбачёва. Бескомпромиссный Скоблинцев обзывал всех баранами и призывал «болеть» за Романова, бывшего главу Ленинграда. Герман ехидно подкалывал недалёкого, как ему казалось, пограничника, обзывая его кумира ретроградом и держимордой. «Твой Романов – тупой аппаратчик и пары слов связать не может, – поучал он его, – А Михаил Горбачёв без бумажки может и час, и два выступать! Его уже во всём мире за лидера признали!» Виктор Скоблинцев в ответ только матерился и грозил расстрелять всех мерзавцев при первой же возможности. «Романов курирует экономику и науку, а ваш Горбачёв дальше сохи ничего не видит! Да уж лучше Громыко, чем этого колхозника! – кипятился он. – Если ничего не знаешь, поди к своему Вазгену, ты же у него в любимчиках, и спроси кто из них двоих лучше!» «Да, верно, – поддержал пограничника Мочалин, – слетай-ка к Геворкяну, заодно прокачай наш вопрос, – прильнув к его уху, добавил Веничка».

В кабинете куратора, казалось, ничего не менялось с последнего его посещения. Всё те же нарды, недопитый коньяк, колбасная нарезка и запах крепкого табака. Только вместо секретаря парткома за столом сидит седовласый полковник Захаров.

– Вазген Григорьевич, – обращается Поскотин к своему начальнику, – народ интересуется, кого у нас следующим генеральным секретарём назначат?

– Не по адресу, – ворчит старый разведчик. – А ты бы кого хотел?

– Горбачёва!

– Ну и зря! Правильно я говорю, Валерий Гиацинтович?

– Абсолютно, – отвечает седой полковник, отрывая взгляд от экрана телевизора, захлебнувшегося в меди траурного марша. – Романова бы поддержали, да, видно, не судьба! Прокатят его… Похоже, майор, твоему скипетр с державой носить.

– Всё? Вопросы исчерпаны? – завершая так и не начавшуюся беседу, спросил Геворкян у подчинённого. – Иди уже, нам с Валерьяном партию доиграть надо.

– Ещё один! – поспешил с вопросом неугомонный Герман, – Кому мне докладывать агентурные сообщения.

– Какие такие сообщения? – встрепенулся Вазген Григорьевич.

– Друзья-агенты приезжают, много чего интересного рассказывают.

– Друзья-агенты? Что за бред?

– И вовсе не бред. Это те, кого я перед отъездом сменщику передавал. Целый месяц с каждым по очереди отходную справлял. Вот и привечают меня до сих пор… А рассказывают порой презабавные вещи о ситуации в стране.

– Прекратить! Немедленно прекратить! Ты в разведке, а не в своём занюханном Управлении. Слушателям запрещено вести агентурно-оперативную работу.

– А сотрудникам Института!

– Тем более! Категорически, ты слышал, категорически запрещено заниматься самодеятельностью!

Через несколько минут Герман докладывал результаты зондажа своим друзьям.

– Что будем делать? – стоя на ветру у главного входа, спросил Мочалин. – Может, хрен с ним, с этим Фикусовым? Одним агентом больше, одним меньше, какая разница? В последнее время у нас что ни год, то парочку-другую предателей выявляют. Тенденция, однако…

– Что значит «хрен с ним»? – недовольно буркнул Дятлов. – Выявил, доводи до конца! Ты коммунист, или кто?

– Третий год как в партии…

– Тем более! Либо докажи, либо опровергни!

– Может, Вазгену расскажем? – стал выкручиваться Вениамин, а то у меня кошки на душе скребут.

– Нельзя! – вмешался Герман. – Во-первых, Вазген его друг, и во-вторых, если не подтвердится, нас в клеветники запишут, а тебя, Веник, в Америку не пустят!

– Не-е-ет, при таком раскладе я умываю руки!

Друзья на минуту замолчали. Было прохладно и ветер играл их лёгкими одеждами. Поскотин поднял воротник, потом погасил трясущимися руками окурок о подошву ботинок.

– Поздно отступать, Веничка, – подал голос Дятлов. – А вдруг он всё же работает на противника?!.. Ты же тогда определённо под слив пойдёшь?

– Как это так? – встрепенулся сгорбленный Мочалин.

– А так: едешь ты к себе в резидентуру, источников вербуешь, а тебя – цап! – И в кутузку! Да лет на тридцать, за шпионаж, если не на пожизненный… Тебя же Фикусов первого перед их контрразведкой заложит! Нам-то что… Мы с Джаводом на войну едем. Отстреляем своё, и назад, а тебе и после пенсии кандалами греметь. Так что думай!..

Вениамину стало плохо. Он попытался закурить очередную сигарету, но тут же смял её.

– Ладно, Веничка, попытайся ещё раз засечь этот «уик». Запишешь на магнитофон, а мы всё это проанализируем.

Последние сборы и завершение учёбы

До самых выпускных Мочалин больше не встречал секретаря парткома в своём районе. Постепенно история стала забываться и друзья с головой окунулись в экзаменационную лихорадку. В редкие дни отдыха Герман бегал по хозяйственным и спортивным магазинам, закупая предметы первой необходимости для предстоящего проживания в условиях средневековья. В углу его квартиры уже были аккуратно разложены спортивные и охотничьи снасти вперемежку с предметами крестьянского быта конца XIX века. Гордостью его коллекции был величественный керогаз с тремя асбестовыми фитилями и выносным баком. Рядом стояли две керосиновые лампы, алюминиевый казан, электрическая мухоловка, набор туристической посуды, топорик и угрожающего вида альпеншток. «Мало ли что случится, – размышлял хозяин домашней кунсткамеры, глядя на последний, явно лишний в быту предмет. – А ну опять по горам бегать заставят, да и голову кому проломить проблем не составит, – оправдывал он свою покупку». Ольга, украдкой бросая взгляды на растущую пирамиду экзотических предметов, тяжело вздыхала и украдкой вытирала слёзы. Изредка, в порядке инициативы, она покупала, полезные, как ей казалось вещи для предстоящей командировки своего любимого. Герман с лёгким раздражением смотрел на купленные ею замшевые перчатки, дорожный несессер с мужскими духами и пластмассовыми зубочистками, вышитую пуховую подушку и, наконец, надувной пляжный матрас.

– Оленька, ну к чему это всё, – укорял он её.

– Поверь, пригодится, – отвечала она, выкладывая на самый верх разбухшего колониального багажа махровое банное полотенце. – Всё лучше, чем твой фотоаппарат с гармошкой и никому не нужная позорная труба!

– Не позорная, а подзорная! И не труба, а телескоп, чтоб ты знала.

– Вот я и говорю, где ты читал, что на войне в него кто-то смотрелся?

– А Наполеон? Он в Египетскую кампанию всю свою Академию наук при себе держал. Телескопов у него было немерено!

– Кто ты, а кто Наполеон!

Астроному-любителю оставалось только разводить руками.

Последний экзамен выпускники встретили оглушительной пьянкой. Гуляли в «Праге», в очередной раз потеснив из злачного места набухающую, словно сдобная опара, армию аферистов, валютчиков и подпольных миллионеров. После девяти вечера в огромной зале не смолкал мужской хор дипломированных разведчиков. Гремели «Катюша», «По долинам и по взгорьям». К полуночи немногие из уцелевших хористов затянули певучие украинские песни. Поскотин, пребывавший в пограничном между явью и навью состоянии, как обычно силился найти ответ на вопрос, почему советские граждане обожают западную музыку, а как нажрутся – горланят исключительно народные песни. Вскоре вопрос рассосался сам собой, оставив перспективы для поиска ответа на него до следующего загула. Герман, исчерпав ресурсы мыслительной деятельности, присоединился к мужскому хору, пытаясь угасающим сознанием проникнуть в тайны этих незамысловатых напевов, расслабляющих и врачующих уставшие души. Он ворошил свою память в поисках украинских песен с призывами к борьбе или сопротивлению, но тщетно. А в это время тенор из партнабора уже отрешённо выводил: «Ой там на гор╕, ой там на крут╕й…» Растроганный Герман, вместе с немногими бодрствующими выпускниками, тотчас подхватывал: «…ой там сид╕ла пара голуб╕в». Его глаза влажнели, в груди рождались сладостные спазмы.

«Будет уже сопли распускать! – прервал его упоительное путешествие в нирвану Шурик Дятлов. – Дело есть! Веник сбор объявил». Поскотин, превозмогая качку, вслед за другом направился к выходу, цепляясь за спинки стульев. На улице их ждал Мочалин. Силуэт его сутулой фигуры с крупным носом и скошенным подбородком был совмещён с афишей фильма «Гостья из будущего», тем самым как бы выявляя в детской картине зловещий подтекст.

– Слушать будешь? – мрачно спросил подошедшего друга Мочалин.

– А что мне слушать…, я и спеть могу! – игриво откликнулся Поскотин, расплывшись в пьяной гримасе.

– Брось паясничать! На, послушай, два часа назад записал, пока вы тут с Шуриком резвились.

С этими словами суровый Веник поднёс к его уху кассетный магнитофон. «Блюм-блюм, уи-и-ик, блюм!» воспроизвёл динамик нечто, напоминающее звуки, падающей в унитаз мыши. Герман рассмеялся.

– Что скалишься?! Разве не понятно? Это Фикусов сбросил пакет информации в эфир, – оборвал его Мочалин. – Сигнал снят со сканера, а потом трижды переписан на пониженной скорости. Какие будут предложения?

Поскотин с беспомощным выражением обернулся к Дятлову. Тот движением головы показал, дескать, решай сам. После чудесного офицерского междусобойчика напрягаться не хотелось.

– Давайте, не будем строить из себя разных там Эркюлей Пуаро! – предложил Герман в надежде продлить эйфорию выпускного вечера. – На самом деле никто из нас не считает Владимира Павловича шпионом. Мы заигрались. Нам всё это привиделось! И не мудрено, как-никак закончили не какой-нибудь задрипаный «Нархоз имени Плеханова», а развединститут имени Андропова! Вот и мерещатся за каждым углом шпионы. Гляньте туда! – расслабленный выпускник махнул рукой в сторону неосвещенной части ресторана, выходящей на Новый Арбат, – Мужика видите? Того, что с поднятым воротником… Чем не шпион?! Во-во, глядите, нас увидел – и за угол спрятался… Опять смотрит!

– Что ты до него докопался, – прервал его разглагольствования капитан Дятлов, – Дай человеку нужду справить!.. И не увиливай от темы!

– И не собираюсь увиливать. Только я лучше вас обоих Фикусова знаю. Как-никак к дочке его чуть ли не сватался. Я вам такое скажу: Владимир Павлович – один из последних настоящих коммунистов! И дочь свою воспитал…

– Про неё ты нам уже все уши прожужжал! – недовольно отозвался Вениамин. – Думаешь, если дочь лапал, то и папашу знаешь?!

– Пошляк ты, Балимукха!

– Да уж не больше твоего!

– Будет уже! На ровном месте сцепились! – прервал друзей рассудительный Шурик. – Венька, дай Джаводу рассказать, что он думает!

Герман недовольно засопел и, сверля взглядом своего приятеля-индуса, продолжил.

– Вы нашему Вазгену верите?.. И я тоже… А полковник Геворкян – старый чекист, любого шпиона по запаху вычислит! Так вот наш Вазген с твоим, Веня, «шпионом» через день коньяк пьют и в нарды играют! Смекаешь?

– А что же это за сигнал, который я записал? – начал сомневаться бдительный Балимукха.

– Что-что!?.. Гетеродин в твоём приемнике барахлит. При внешнем воздействии переходит в режим импульсной генерации.

– Ты это специально сказал, чтобы меня оскорбить? – прервал его Венимин. – Поди не знаешь, что у меня по физике тройка была.

– Извини, Балимукха, я просто хотел сказать, что Фикусов – не шпион, а твой приёмник надо в ремонт сдать!

– Но последний сигнал я записал на Налимов сканер! Приёмника не было! А сканер у Налима импортный, ни чета нашим с «щекотунчиками».

Поскотин задумался. От напряжения в его голове соскочила какая-то пружинка и противно завибрировала в левом ухе.

– Ну, ты что, уснул? – прервал его размышления сутулый друг.

«Да… Что-то здесь не так, – отозвался Герман. – Надо проверять!..» Вдруг он ударил себя по лбу и воскликнул: «Эврика!» Друзья окружили трезвеющего Архимеда, а тот лишь коротко их известил: «Запускаем анонима!»

Анонимы и мандатная комиссия

На следующий день «Бермудский треугольник», выборочно страдающий похмельем и головной болью, собрался у Германа на квартире. Дятлов, обложившись ворохом газет, вырезал из них буквы, а Поскотин с Мочалиным наклеивали готовые литеры на выдранный из ученической тетради лист. Рядом лежал пустой почтовый конверт, заполненный неровным детским почерком на имя «Предсидателя КГБ СССР».

– Надо было слово «лично» дописать – сокрушался Веничка.

– Я и без того упрел, пока этот шалопай, сбежавший с занятий, конверт подписывал, – огрызнулся Шурик.

– А он тебя не сдаст?

– Куда там! Я ему так и сказал: или я проверю твою грамотность и куплю мороженое, или отведу к завучу в школу!

– Тогда поясни, как ты умудрился пропустить ошибку в слове «председатель»?

– Волновался… Хорошо, в обратном адресе вовремя заметил.

Наборщики, оторвавшись от работы, снова перевели взгляд на конверт, где в поле «обратный адрес» значился «Саветский поцриот» с исправлениями, внесёнными рукой Дятлова.

– Ладно, и так сойдёт, – успокоил анонимов Поскотин. – Классическая анонимка получается. Наши из «ПК» её ни за что своим вниманием не обойдут, мигом начальству доложат.

– Следов на бумаге не оставляйте! – в очередной раз предупредил друзей Мочалин. – И чтоб ни кашлять и не сморкаться. Даже дышите в сторону!

– Ну, вот и готово! – приклеивая последнюю букву к слову «доброжелатель», удовлетворённо подвёл итог работе Герман. – Перечитывать будем?

Трое вновь склонились над письмом и, шевеля губами, пробежались по лесенке его кривых строк.

«Исчерпывающе», – заметил хозяин квартиры, надевая замшевые перчатки и вкладывая в конверт результаты их коллективного труда. «Ленту магнитофонную не забудь вложить! – напомнил Вениамин. – Да, чуть не забыл, где снимок Фикусова, что я тебе в автобусе отдал? Надо бы тоже, так сказать, приобщить к делу!» Герман принялся искать фотографию. «Куда я её дел? – бормотал он, осматривая полки. – Может, Ольга выбросила?.. Не должна…, хотя интересовалась кто на ней… Помнится, я ещё сказал, что это Мишка-сосед… Есть! Нашёл!.. Не понимаю, как она среди поздравительных открыток оказалась». Вновь, облачившись в перчатки, аноним аккуратно вложил фотографию в конверт и уже был готов облизнуть его края, как услышал отчаянный вопль: «Убери язык, дурень! – и следом сдержанно-ворчливо, – хочешь, чтобы тебя по анализу слюны вычислили?»

Вброс письма в почтовый ящик поручили Дятлову, который осуществил его на противоположном конце Москвы. Друзьям оставалось ждать результатов и готовиться к мандатной комиссии.

– Может, мы зря это затеяли, – скулил Мочалин, ища поддержки у друзей. – Прав ты был, Живот. Заигрались мы в шпионов! А вдруг нас вычислят? А ну, как Фикусов не на противника работает, а так сказать, «подрабатывает на дому»?! Поддерживая связь со своими любимыми агентами?

– Всякое может быть, – успокаивал его рассудительный Шурик, – Возможно, и лучше было, если бы нас вычислили и засекли…

– Это почему же?..

– Тебя бы к ордену представили. Нас с Джаводом – к медали…

– А если мы человека оклеветали?

– Тогда под суд!

Минуло три дня, но никаких экстраординарных событий не происходило, если не считать мандатной комиссии, на которой Мочалина вопреки щедрым посулам распределили в Бангладеш, а не в Силиконовую долину, как того добивалась «лохматая рука». Подозреваемый друзьями в измене Родине полковник Фикусов сидел во главе комиссии и, как ни в чём ни бывало, вершил судьбы выпускников Института.

– Майор Поскотин, вам доверена высокая честь исполнить свой интернациональный долг в Афганистане в качестве советника органов безопасности ДРА! – торжественно провозгласил он решение комиссии безучастно стоящему посредине большого кабинета Герману. – Почему молчите?

– Служу Советскому Союзу!

– То-то же!.. Что вы там ещё бурчите?

– Я не бурчу, товарищ полковник, а гордостью наливаюсь…

– За дверями нальётесь… Позовите следующего!

«Должник» выполнил команду «кругом» и, отбивая шаг, вышел в коридор. «Давай, Шурик, твоя очередь!» – передал он эстафету своему другу и, посторонившись, с улыбкой наблюдал, как взволнованный выпускник, словно готовясь к параду, начал сучить ногами, маршируя из положения стоя у дверей.

«Капитан Дятлов, вам доверена честь выполнить свой интернациональный долг…» – доносилось из кабинета, когда прошедшие мандатную комиссию Мочалин и Поскотин делились своими мыслями по текущему моменту.

– Похоже, маху мы дали Гера, – излагал другу свои мысли расстроенный Веник. – Был бы шпионом – не сидел бы сейчас во главе комиссии. Одно настораживает, – за что меня в эту дыру послали? Ведь Бангладеш – тот же Афганистан, только погрязнее будет. А я-то, дурень, расслабился. Коньячок носил своим будущим кураторам. Может, о чём догадываются, вот и дали отлуп?

– Вполне может быть, но ты не переживай! Их столица даже побольше Москвы будет. Это, конечно, не Нью-Йорк и не Вашингтон, но работать можно. Говорят, тамошние бенгальцы легко на вербовку идут. Легче только обезьяны в зоопарке. Главное, чтобы водки хватило…

– Пошёл бы ты со своими шутками!.. Тут карьера рушится, а ты «хиханьки» разводишь!

– Погоди! Скоро на допрос вызовут, возможно к самому полковнику Фикусову! Дескать, объясните Вениамин Вениаминович за что вы оклеветали меня, заслуженного человека, коммуниста и орденоносца?!

– Типун тебе на язык, старый!

Завершив последние формальности, сдав казённое имущество и пропуска, друзья в последний раз выехали за ворота секретного объекта, чтобы никогда в него уже не возвращаться. До первых звёзд нестройные толпы бывших однокурсников перемещались из одного питейного заведения в другой, пока даже самые стойкие не оказывались у дверей своих квартир. Поскотин вернулся домой под утро. Ольга, устав ждать, пока он попадёт ключом в замочную скважину, сама открыла дверь. «Боже праведный, как же ты сегодня поедешь в аэропорт?!» – воскликнула она, принимая в объятия обмякшее тело. Но молодой организм уже к полудню был восстановлен, а ночью Герман улетел.