Текст книги "Бермудский Треугольник (СИ)"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

На боевом маршруте

В урочное время, измотав себя и бригаду филёров на московских улицах, потный разведчик, как и было заранее оговорено, неспешно прошествовал на платформу «Бескудниково», где сел за несколько секунд до отправления в электричку. Скрипя сочленениями, странная конструкция из четырёх вагонов, покачиваясь, словно прогулочный катер, устремилась вперёд вдоль ржавых металлических ферм промышленной зоны и новостроек московских окраин. Герман, куривший в тамбуре, наблюдал, как два раздолбанных «жигулёнка» со скоростью гоночного болида обогнали его состав. «По плану работают, – удовлетворённо отметил он. – Пора занимать место. На следующей станции будет подсадка». Он неспешно покинул тамбур и вошёл в салон, в котором кроме него находился всего лишь один пассажир. Заскрипели тормоза и вскоре в окне появилась знакомая фигура Вадима. Вот он, самый мелкий и незаметный. Стоит и лузгает семечки, будто на дачу собрался. Оглянувшись по сторонам, «мелкий» вошёл в вагон. «Пускай себе… Оборачиваться не буду, – решил разведчик. – Комедию отыграем до первого антракта». Но комедия была провалена задолго до окончания первого действия. Когда за окном брызнула солнечными бликами Яуза и загудели пролёты моста, со стороны тамбура послышались отчаянные крики. Поскотин от неожиданности вскочил и, недолго поколебавшись, поспешил на звуки разгорающейся потасовки. Влетев в тамбур, разведчик обомлел. В тесноте железной клети в яростной схватке сцепились знакомый филёр и… Ольга. Да, это была она, свирепая, раскрасневшаяся, со сбитой причёской и окровавленными костяшками кистей. «Герман, беги! – закричала она, завидев недавнего ухажёра. – Беги! Беги, пока тебя бандиты не пришили!..» Состав уже тормозил. Разведчик, попавший в нештатную ситуацию, не знал что делать. Двери открылись, а противники всё ещё метались по заплёванному шелухой и окурками тамбуру. «Осторожно, двери закрываются, следующая станция „Дзержинская“», – прохрипел в динамике голос машиниста поезда. «У-у-у, тварь!» – вдруг взвыла женщина и, вырвавшись из рук ничего не понимающего филёра, нанесла ему удар в лицо. Пехотинец рухнул. Ольга, подхватив упавшую сумку, вцепилась Герману в рукав. «Смываемся! Что ты столбом прикинулся!» Ошалевший разведчик повиновался. Влекомый своей «спасительницей», он тщетно пытался найти выход из щекотливого положения. А по плану ещё предстояли отрыв от «наружки» и закладка контейнера… За окном мелькали уютные домики железнодорожников, звенели зуммеры у опущенных шлагбаумов. Всё происходящее казалось ему сном. Между тем Ольга не переставала тараторить: «Я тебя у платформы заметила… К маме ехала в Монино… Потом этих увидела!.. Человек семь было… Все с рациями… Ты бы на их рожи взглянул!.. Сказали – будут брать у „Института пути“… Я в задний вагон села, а этот недомерок на „Отрадном“ подсел и своим знак дал, мол, кончать будем!» «Оленька, – вклинился в поток её слов Поскотин, – тебе всё привиделось… Никто за мной не гнался…» Женщина отпустила руку и уставилась на него. «Ты что, больной?.. Или меня за идиотку принимаешь?! Русским языком повторяю, – тебя хотели прикончить! Гляди, вон эта мразь, что наводчиком у них работает, опять к нам ползёт!.. Ну, я ему сейчас!» К счастью для них обоих двери уже открывались, но к несчастью выход им перегородил наряд милиции. «Граждане, прошу вернуться в вагон!» – грозно скомандовал милицейский старшина. Беглецы повиновались. Впритык к ним стоял Вадим из «наружки» с перекошенным судорожной улыбкой лицом.

– Что лыбишься?! – взвыла Ольга, проходя мимо него в салон вагона. – Ещё дёрнешься, – зубов не соберёшь! – и, обращаясь к стражам порядка, добавила, – Задержите его! Он бандит!

– Я сотрудник КГБ, – отрекомендовался приходящий в себя филёр, демонстрируя милиции своё удостоверение. – Простите нас за доставленные хлопоты. Мы с коллегой осуществляли задержание этой гражданки, – и Вадим указал на совершенно ошалевшую женщину, – Она подозревается в проведении незаконных валютных операций!

– Так точно, товарищи, – поддакнул Поскотин, – перед вами злостная фарцовщица и расхитительница социалистической собственности!

Женщина была ошеломлена. Она смотрела на любимого и в её душе закипала нешуточная ярость. «Подлец!» – воскликнула Ольга и влепила сокрушительную пощёчину своему бывшему любовнику. «Ну, вы, товарищи чекисты, сами тут разбирайтесь что к чему, а мы, наверное, пошли…» – улыбаясь, заметил сержант милиции, прикладывая руку к козырьку. «Станция „Лосиноостровская“, конечная», – прохрипел репродуктор. Двери с шипением распахнулись и участники инцидента вышли на перрон. Разведчик и его преследователь крепко держали за руку совершенно потерянную «фарцовщицу». Когда милиция скрылась за поворотом, Вадим, отпустив руку и приложив к ссадинам платок, дружелюбно обратился к задержаной.

– А вы, барышня, кем моему напарнику приходитесь?

– Какому напарнику? Этому? – и Ольга с ненавистью посмотрела на Поскотина. – Женой! Кем ещё?!

От неожиданности Герман впал в сладостный ступор. Он влюблено посмотрел в её пылающее ненавистью лицо.

– Ушам своим не верю!

– Позвольте уточнить, – вклинился в разговор удивлённый Вадим. – Выходит, супруга как бы не в курсе, что муж её работает в КГБ?

– Кто, этот? Да он неудачник! Жалкий «Мэ-Нэ-Эс» и клистирная трубка…

– Но-но! – заупрямился Герман, – Я же говорил, что служу в разведке!

– Так это что, правда? – и, обернувшись за помощью к Вадиму переспросила Ольга, – Он что, в самом деле не врёт?

– Истинная правда сударыня! – чопорно ответил филёр, – И к тому же ваша «клистирная трубка», как вы изволили выразиться, имеет высокое звание майор!

– Матерь божья! – в искреннем удивлении воскликнула «жена» майора. – А я-то, дура, всё тешила себя, что он просто потаскун!..

Вадим, начинавший о чём-то догадываться, хитро улыбнулся. «Полагаю, товарищ майор теперь сам всё расскажет, а пока позвольте, уважаемая, мы с вашим супругом подведём итог совместной операции».

Ольга безропотно отошла в сторону, и пока мужчины обсуждали, что из произошедшего за последние полчаса необходимо внести в отчёты, достав зеркальце, стала приводить себя в порядок.

Дежавю

Они сидели в старом запущенном парке. Высокие деревья, избежавшие садовых ножниц и пил, словно колонны Коринфского ордера поддерживали сплошной зелёный полог, не пропускавший полуденные лучи, но не чинивший препятствий вечернему светилу, которое, оставляя длинные тени, заглядывало в его самые укромные уголки. Вдоль аллеи на заросших кустарником и заштукатуренных ежегодными побелками тумбах покоились бренные останки довоенных скульптурных композиций. Из их бетонных ног, лап и рулек с копытами причудливо торчала ржавая арматура, похожая на некогда роскошный, но забытый за шкафом букет цветов. Когда мимо них, вспыхивая белыми пятнами фартуков, проплыла шумная компания старшеклассников, Ольга заговорила.

– Ты меня вспоминал?

– Каждый день.

– И я… Думала, пройдёт. Всё делала чтобы забыть. Однажды с Надеждой взялись подсчитывать твои недостатки… Много насчитали…

– Сколько же?

– Не помню… Только за её Виктором, что твоего Веничку сменил, их гораздо меньше числилось.

– Вот, казалось, и повод меня забыть.

– Не понимаешь ты, Герочка, женщин. Их крайности в мужиках привлекают. Кому суровых героев подавай, а кому – законченных разгильдяев, вроде тебя. Но, как оказалось, ошиблась я в тебе… Поди ж ты, майор, да ещё из КГБ! И что странно, в прежней ипостаси ты мне больше нравился. Хотя, лгать не буду, и такого люблю.

– Правда?

– Кривда! Скучно без тебя. Ничего не в радость. Всё вокруг одной большой кухней казаться стало… Ну, а у тебя как? Надя говорила и в семье хорошо, и подружку будто бы завёл…

– Да как бы всё так, да не совсем так… Скорее даже, совсем не так!

– Понятно… Про жену можешь не рассказывать. Жёны – это мебель, или что-то вроде тренажёра для ленивых, а вот про подружку хотелось бы поподробнее…

– Может, лучше потом. Сначала расстанусь с ней… скажу ей, мол, всё, а уж затем…

– Не сто?ит… Подумай сначала. Я хоть дура-дурой, что в тебя влюбилась, однако ж понимаю, что в жизни любовь – не последний аргумент… Подружка хоть умна?

– Кто? Ах да… Конечно же, да… То есть, даже очень… Спортивная, самолёт водит, скалолазка, папа в генералы метит.

Ольга надолго задумалась. Она теребила платок и Герману казалось, что из её глаз вот-вот брызнут слёзы.

– Ольга!

– Не надо!.. – женщина подняла лицо вверх, будто пытаясь спрятать накопившуюся влагу под своим веками. – Красивая?

– Других не завожу!

– Подлец!

С этими словами женщина обхватила Германа за шею и прильнула к нему.

– Подлец, подлец!.. – повторяла она, ища его губы, и, когда наконец нашла, разрыдалась. Отдышавшись, она достала платок и, вытирая слёзы, тихо промолвила, – Я развожусь… Больше не могу…

– Из-за меня?

– Наверное… Просто ты показал, какой радостной и весёлой может быть жизнь… Только не пугайся… Ответных шагов не жду… Поезжай в свой Афганистан, а там видно будет.

Добравшись до «виллы», Герман впал в уныние. Через силу подготовил отчёт, после чего вернулся в комнату. Шурик и Веник играли в шахматы. На стене трёхпрограммный приёмник подводил промежуточные итоги реализации Продовольственной программы. Заметив перемену в настроении друга, оторвавшиеся от игры «Бермуды» принялись выпытывать причины его дурного настроения. Поскотин артачился, но вскоре сдался и, поминутно теребя подбородок, рассказал о своём бедственном положении.

– Выходит, их у тебя теперь три?.. – задал уточняющий вопрос Мочалин.

– Выходит… – согласился Поскотин.

– И как теперь, очередь организуешь, или конвейер?

– Не знаю пока… С кем-то надо определённо расставаться…

– А, может, тебе ещё подкинуть? Для ровного счёта… – рассмеялся Шурик, – Могу стюардесс порекомендовать. Они любого утешат… Ты у нас теперь как правоверный мусульманин, а им, сарацинам, и четырёх иметь грехом не считается.

– Вот и я, Шурик, удивляюсь. Как можно разом четверых любить и почему их жёны друг другу глаза не выцарапывают. Может, на сей случай какой-нибудь закон природы имеется, только от нас его скрывают.

Вскоре разговор перешёл в плоскость теории, в процессе разработки которой неутомимый Мочалин довёл допустимое число одновременно используемых женщин до семнадцати.

– А почему не восемнадцать? – поинтересовался Дятлов.

– В именах буду путаться, – резонно ответил Веничка, после чего, пожелав всем доброй ночи, ушёл к себе.

– Вот так всегда, – пробурчал Шурик, выключая свет, – Раззадорит и бросит, а ты тут лежи с выпученными глазами и понижай, как можешь, свой гормональный статус…

Развязка

Накануне экзаменов Поскотин всё же решился на прополку. «Жену трогать – себе дороже, – разумно рассудил он, – За развод могут и отчислить, а вот с „Валькирией“ надо что-то делать… Извинюсь, – тут без вопросов… Поблагодарю, само собой… Только какими словами всё это сказать и за что, собственно, её благодарить?..» После самоподготовки запутавшийся в тенетах любви романтический герой, повторяя про себя заранее подготовленную речь, направился в медсанчасть. Потоптавшись перед дверью, он тяжело вздохнул и коротко постучал. «Войдите!» – послышался строгий мужской голос. Визитёр на секунду опешил, но отступать было поздно. Открыв дверь, Герман был неприятно удивлён. За столом сидела Людмила, а рядом стоял её отец, полковник Фикусов. «Здравия желаю! – вытянул руки по швам пациент. – Разрешите обратиться к Людмиле Владимировне!» «Разрешаю!» – улыбаясь ответил секретарь парткома, выходя ему навстречу. Слушатель и руководитель обменялись короткими рукопожатиями.

– С чем пришёл? – полюбопытствовал отец «Валькирии».

– С немощью, товарищ полковник, – выдавил из себя первое, что пришло на ум, пациент. – Вторые сутки не могу… – Поскотин запнулся, подбирая приличный для себя диагноз.

– Понимаю, – шутливо отреагировал Фикусов. – Даже у меня случается…

– Папа! – вспыхнула молодая врачиха.

– …руку не могу поднять, – продолжил пациент. – Вот смотрите… И боль такая, будто в плечо гвоздь вогнали.

– Ладно, это всё ты моей дочери расскажешь, а пока ответь: ты ещё не раздумал поступать к нам в адъюнктуру? Есть подходящая тема «Освободительное движение на Ближнем и Среднем Востоке в условиях усиления капиталистической интеграции». Защитишь кандидатскую – поедешь стажироваться в Иран, потом для докторской что-нибудь выберем.

– Разрешите подумать, товарищ полковник!

– Что тут думать? Через полгода – квартира, пяток лет в посольстве поотираешься, затем – кафедра, к пенсии – «папаха»!

– М-м-м…

– Что мычишь?.. Людочка, ты когда-нибудь видела, чтобы человек от блестящей карьеры отказывался?

– Видела…

– Кого?

– Тебя! Ты нас с мамой по всей Африке и Азии за собой таскал, хотя тебе дважды предлагали кафедру возглавить.

– Ну ты сравнила! Мы же другое поколение. Креме?нь! Одними лозунгами жили. Без портков светлое будущее возводили. Теперь уже можно и поостыть.

– А я, товарищ полковник, весь горю?!

– Температура что ли поднялась?

– Хуже! Родину защищать хочется!.. Так сказать, на передовых рубежах… Вчера, как поужинал, опять в Афганистан потянуло.

– Тьфу на тебя, балабол! Людочка, как уйду, поставь этому патриоту клизму, чтобы дурь из мозгов вымыло!.. Надо же, после ужина потянуло…

Чертыхаясь, полковник вышел из кабинета. Люда укоризненно взглянула на пациента.

– Что ты отца завёл? Он ведь шуток про Родину не понимает. Ему бы в гражданскую на коне скакать, а не штаны по кабинетам просиживать. Зря ты так!..

– Поверь, не по злобе? сказал… Только я и вправду на войну собрался. Там год за три засчитывается. Оклады чеками выдают. Опять же орден-другой на груди лишним не будет.

– Не коси под убогого. Не поверю, чтобы ты по доброй воле на вторую ходку решился. Что стряслось?.. Молчишь… Ну, да ладно, потом расскажешь. А пока же ответь – пойдёшь со мной в горы?

– Мне сына к родителям отвезти надо.

– Отвезёшь, и приезжай в Нальчик. Как встретимся, вертолётом вылетим в Безенги? потом – в горы. На пятитысячники не полезем, но какую-нибудь сопку точно оседлаем. Ну, решайся!

– Подумаю…

– Что-то ты стал много думать в последнее время. Настораживает…

Герману самому не нравилось всё, что с ним происходило. Он не понимал, почему его извращённая натура выбрала замужнюю Ольгу, а не эту волевую и умную женщину. Леший бы с ним, с её отцом… Она сама была личностью. Недавно сообщила, что со следующего года будет брать уроки каратэ… Казалось бы, куда ей больше?.. К тому же и друзья у неё ей подстать, не дедсадовские хохотушки, как у Ольги. Поскотин тяжело вздохнул.

– Да ты, как я посмотрю, и впрямь расхворался, – заметила Людмила. – Прими аспирин и ложись сегодня пораньше. Завтра надумаешь – заходи.

Расстроенный Поскотин промычал что-то невнятное, поблагодарил доктора и вышел из кабинета. «Ладно, после экзаменов попробую объясниться», – успокоил он себя, направляясь в жилой корпус. Но ничего объяснять не пришлось. Во время его экзаменов «Валькирия» неожиданно взяла отпуск и вылетела в Кабардино-Балкарию, а Герман, выжатый после сессии, как лимон, снова уехал отдыхать к родителям. Его каникулы прошли бездарно. Встречаясь по выходным с друзьями, он целыми днями ковырялся с отцом на огороде или выгуливал сына по аттракционам в городских парках. Вернувшись с гулянок смотрел с ним на ночь глядя «Спокойной ночи малыши» с новой пластилиновой заставкой. Татьяна пару недель крепилась, отражая покорностью мелочные придирки свекрови, но вскоре не выдержала и вернулась в Новосибирск, где вновь устроилась на авиационный завод. Накануне сентября она позвонила мужу с просьбой привезти сына, мотивируя тем, что пора обустраиваться и пускать корни, а не мотаться по съёмным квартирам, пока он будет доучиваться в Институте. Герман не возражал; собрал сына, закатил прощальную пирушку с друзьями, а уже через день был дома, где без раскачки затеял ремонт. Внешне всё было как и прежде: житейские хлопоты, привычные устоявшиеся отношения, лишённые испепеляющих чувств, но ещё не подёрнутые льдом неприязни. «Дорогая…, милый…, зайка…» – гулко неслось с потолка, где супруги ловко орудовали пеньковыми кистями, нанося свежую побелку. Также буднично они объяснились, когда муж, перебирая книжные полки, случайно обнаружил в семейном альбоме несколько контрамарок на предстоящие спектакли в театр оперы и балета. Оба были готовы к переменам и оба понимали, что их совместная жизнь близится к концу.

Инструктаж

Первого сентября Герман прилетел в Москву. «Ты хотя бы иногда сообщай, как у тебя дела, и Пашке позванивай. Он без тебя скучать будет… – напутствовала Татьяна, провожая мужа, – А там, как сложится. Не будем ничего загадывать». Влетев в московскую квартиру и разложив вещи, он немедленно позвонил Ольге. Телефон молчал. После двух бесплодных попыток набрал номер Надежды. Трубку поднял великан Виктор, который бесцеремонно пресёк поток его вежливых слов и коротко спросил: «Тебе Ольгу или Надежду?» «Ольгу…» – в растерянности произнёс Поскотин. «Сейчас, погоди…» Вскоре он услышал знакомый голос.«…развелась… на прошлой неделе… Живу у Надюши… Где Лена? – со мной, конечно… Да, Миша остался на той квартире… Что делает? – пьёт… Счастлива ли я?.. Не знаю, не думала ещё об этом?.. Семью привёз?.. Что? Один будешь жить. Так не бывает… Переезжай к своей „скалолазочке“… С чего это ты решил, что я дура?» «Не дура, а дурочка, – перебил её Герман, – за это я тебя и люблю!» На том конце провода повисла тишина. «Что молчишь?» «Приезжай!» – всхлипнула Ольга и повесила трубку.

Герман, расположившись на кухне в квартире Надежды, проводил инструктаж. Надеждин ухажёр только что уехал на завод. Обе женщины сидели напротив и как прилежные ученицы внимали изложению конспиративных основ семейной жизни советского разведчика.

– Никаких контактов с незнакомыми людьми! Только с моего разрешения, – вещал молодой майор. – Для всех я работаю… – и он повторил легенду, под которой почти два года выступал перед ними. – …Словом, обыкновенный инженер без каких-либо перспектив карьерного роста.

– Мне такое не подходит, – возразила Ольга, – Что скажут подруги? Поменяла, мол, спортсмена и красавца на неудачника и голодранца?

– Никакого бахвальства! Нынче ни за кого нельзя поручиться. Среди твоего окружения могут быть агенты зарубежных спецслужб!

– В детском саду, что ли?!

– Не исключено… Западная разведка живо интересуется любыми проявлениями жизнедеятельности подрастающего поколения!

– Это какими проявлениями? – переспросила перепуганная Надежда, знакомая с жизнедеятельностью подрастающего поколения в основном по содержимому детских ночных горшков.

Поскотин, поражаясь бестолковости молодых воспитательниц в вопросах обеспечения государственной безопасности, тем не менее продолжал.

– Ольга будет жить со мной. Перед теми, кого она знает, таиться не имеет смысла…

– Как же так?! – перебила докладчика его возлюбленная, – Рассказать Альбине? Да через год о тебе будут знать все её родственники в Тель-Авиве!

– Согласен. Альбину исключаем из числа доверенных лиц!

– И Наташке Ращупкиной тоже нельзя. Она худая, отчего дюже завистлива, а уж если какой секрет узнает…

Объяснить, почему нельзя доверять Ращупкиной, ей не удалось. Зазвонил телефон. Надежда подняла трубку и немного погодя передала её подруге. «Твоя мама», – пояснила она. Ольга минут пять общалась с матерью, периодически повторяя, «ты не беспокойся, у нас всё хорошо». Вскоре, судя по репликам, разговор зашёл о «разлучнике». «Он не виноват, – объясняла ситуацию дочь, – я сама так решила… Нет, не подлец… Ну что ты мама говоришь, какие интимные отношения?! Ты же меня знаешь!.. Познакомиться?.. Зачем?.. Хорошо, передаю ему трубку…» Герман от неожиданности онемел. «Что говорить?», – зажав микрофон рукой, прошептал он. «Для начала поздоровайся», – порекомендовала Ольга. Поскотин безропотно последовал совету. Говорили не долго. Ни намёка на задушевность. «Вы можете приехать к нам в гарнизон?» – спросила его Ольгина мать. «Когда?» «Немедленно!» Он кивнул головой, забыв сказать «да». «Буду ждать вас на платформе!» – коротко сообщила женщина на том конце и повесила трубку.

В квартире Надежды началась суматоха. «Моя мама терпеть не может неопрятных молодых людей!» – говорила Ольга, утюжа Поскотину брюки и рубаху. Он стоял рядом в одних трусах, готовый в этот ответственный момент во всём подчиняться воле своей новой хозяйки. «Что стоишь? Марш в ванну!» После душа его волосы укладывали хозяйским пылесосом «Буран». Эрзац-«жених» жмурился, уклоняясь от плотного потока воздуха и поминутно вздыхал, глядя на своё отражение в зеркале. С противоположной стороны на него смотрел некто, весьма напоминавший главного героя его любимой кинокартины «Женитьба Бальзаминова». «Как хотя бы твою маму звать?» – крикнул он, перед тем, закрыть дверь. «Наталья Кирилловна!» «Понял!» – и Герман побежал вниз по лестнице.