Текст книги "Бермудский Треугольник (СИ)"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Смотрины

В переполненной электричке Поскотин, внешний вид которого стараниями женщин был доведён до безупречности пасхального яйца, непрерывно потел. Тонкий аромат его мужских духов, не успев оторваться от накрахмаленных одежд и гладко выбритого лица, безжалостно подавлялся запахами, исходящими от дачников в засаленных ветровках с эмблемами стройотрядов, сонных провинциалов со связками сырокопчёной колбасы и туалетной бумаги, а также военных, благоухающих разносолами вчерашней попойки.

На конечной станции, подхваченный потоком пассажиров, он был выплеснут на платформу, которая через пару минут опустела. Герман вертел головой в поисках женщины, запечатлённой на фотографии, которую держал в руке. Эта фотография, вручённая ему Ольгой для опознания мамы, его не мало удивила. И было отчего. В женском лице определённо угадывались черты польской актрисы Барбары Брыльской, такой, какой она могла стать к пятидесяти годам. Именно этой Барбары на платформе и не было. Одиноко стоял морской офицер в парадной форме – и никого! Где-то вдалеке бухал полковой барабан, слышался ритмичный шелест сотен сапог по асфальту, заглушаемый далёкими раскатами строевой песни. Но вот из-за железных ворот с огромной красной звездой стала выплывать зелёная змейка новобранцев, выкрикивающих на одной ноте: «Каждый воин, парень бравый, смотрит соколом в строю…» «Да уж, соколы! – скептически вполголоса произнёс майор, приглядываясь к растянувшейся колонне, – Одно слово – стадо! И ведь с каждым годом призывник всё хлипче становится…»

Между тем время шло и, кажется, пора было собираться в обратный путь. Молодой человек достал сигарету и стал хлопать себя по карману в поисках спичек. «Чёрт, опять забыл… Пойду, у этого „маремана“ прикурю» Герман расслабленной походкой направился к военному. «Ты только посмотри, да он при кортике! И ордена-а-а!.. – приблизившись к нему, мысленно восхитился Поскотин. – Зазнобу ждёт или начальство… – и уже приблизившись, почтительно обратился – Товарищ капитан первого ранга, разрешите прикурить!» «Не курю и вам не рекомендую!» – отрезал морской офицер. «Мда, осечка… а мужик-то серьёзный», – мелькнула последняя мысль перед тем как он увидел «Барбару». Да, вероятнее всего, это была Ольгина мать. Не звезда мирового экрана, – это однозначно, – но тоже не без шарма. Женщина шла быстрым упругим шагом и, казалось, искрилась в улыбке. Герман выпрямился, расплываясь в ответной доброжелательной гримасе. «Выглядит явно не хуже нашей Валентины Леонтьевой», – подумал он, припоминая телепередачу «От всей души», в которой её ведущая ма?стерски выжимала слёзы из глаз сентиментальных зрительниц.

«Вилен, да вот же он!» – крикнула женщина, обращаясь к полковнику и указывая рукой на Германа. Сблизившись, морской офицер взял Ольгину маму под руку и вместе они предстали перед «разлучником» своей дочери. «Так он еще и летчик!» – мелькнула догадка, когда Поскотин заметил на петлицах у «маремана» эмблему военно-воздушных сил. Не сломленные годами, стройные и подтянутые, родители Ольги представляли собой типаж героев полотен «Славянского эпоса» забытого чешского художника Альфонса Мухи, картины которого поразили его во время преддипломной практики в Праге. «Вот откуда в ней порода!» – мысленно воскликнул молодой человек, любуясь русской статью её родителей. «Наташа, ты же говорила, что приедет майор, а это кто?» – кивнул в сторону гражданского офицер морской авиации. «Я и есть майор, товарищ полковник, – представился гость, – но, так сказать, под прикрытием». «Из „Конторы“ что ли?» «Контор много, а я из КГБ!» Ответ полковнику явно не понравился. Герману нестерпимо хотелось курить. Разговор не клеился. Наталья Кирилловна, не зная как растопить взаимную настороженность, пустилась в пересказ «урока мужества» в своём подшефном девятом-«А», на который был приглашён и её супруг – бывший советник ВВС Вьетнама. «Так вот почему он одел парадную форму», – догадался Поскотин, после чего в ответной речи изложил свою военную биографию, чем, наконец, растопил лёд отчуждения.

– Говоришь, направляешься в долгосрочную командировку? – переспросил гостя полковник. – А по возвращении куда?.. Ещё не знаешь… Так-так… Может, к нам в Академию, на кафедру Научного Коммунизма?

– Вилен! – перебила его Наталья Кирилловна, – куда спешить! Ты не удосужился даже спросить, какие планы у Германа Николаевича относительно нашей дочери?

– По-моему, он своим приездом всё сказал.

– Так точно, товарищ полковник!.. Женюсь! Чтоб всё, как по Уставу… Но, к сожалению, с некоторой отсрочкой. Морально разложившихся офицеров за границу не пускают.

– Понимаю, – окончательно смягчился будущий тесть. – Так ты, братец, подумай. Есть очень интересная тема диссертации: «Освободительное движение в Юго-Восточной Азии…

– …в условиях усиления капиталистической интеграции» – закончил фразу без пяти минут зять, чем окончательно расположил к себе будущего родственника.

– А это от нас! – в завершении встречи вдруг встрепенулась Наталья Кирилловна, передавая «жениху» объёмный свёрток – Подарок от меня с Виленом! В Афганистане очень пригодится. Супруг его из Сирии привёз…

На обратном пути, «разложившийся офицер» со смешанным чувством недоверия и благодарности разглядывал подарок – колониальный пробковый шлем. – «Да-а-а… Этим головным убором только пуштунов дразнить!» – подтрунивал он сам над собой, постепенно сознавая, что его жизнь в очередной раз круто изменилась.

Будни, «Сесиль» и лабрадор

Разведывательная подготовка, словно горная река, сошедшая на равнину, всё ещё вертела слушателей в водовороте шпионских премудростей, но уже не могла сбить с ног или выбросить на заболоченный берег «гражданки». Герман, наконец познавший прелести семейной жизни в любви, охладел к учёбе и быстро скатился в разряд условно успевающих, чем не мало порадовал своего недоброжелателя – троечника Виктора Скоблинцева, который, исторгнув последние капли желчи, начал мироточить, приняв бывшего отличника в круг своих друзей. Несколько неожиданно для всех в знатоки шпионских наук выбился Мочалин. Как-то незаметно он подтянул язык. У Поскотина влажнели глаза, когда его товарищ в институтском кинозале баловал друзей синхронным переводом какой-нибудь индийской мелодрамы. С тем же успехом он выступал на семинарах, ровным глухим голосом докладывая о тактике работы спецслужб евроатлантического блока против СССР. «Когда ты только успеваешь готовиться?» – с оттенком зависти спрашивал его бывший отличник. «Вечерами… – отвечал Вениамин. – Моя супруга ни до телевизора, ни до кровати не допустит, пока я ей на ночь про ЦРУ не расскажу. Я, Герочка, в отличие от некоторых, жену не по экстерьеру выбирал, а по сумме полезных качеств. Она мне и курсовые пишет, и репетитора по хинди подыскала, и домашние задания по спецпредметам проверяет». Действительно, после воссоединения с семьёй, Венечка преобразился. Его и без того благородное лицо покрылось лёгким налётом молочной спелости, черты округлились, придавая к его монументальному образу респектабельность провинциального доцента. На его фоне исхудавший Герман выглядел дворовым псом, без надежды на успех кочующим с одной собачьей свадьбы на другую.

Меж тем семья Мочалиных переехала со съёмной квартиры в хоромы их благодетеля Вадима Парамоновича в Астраханском переулке, в дом, где располагался престижный магазин «Берёзка». Генерал-полковник, или Дядя Вадя, как величал его племянник, вернувшись на неделю с Дальнего Востока, снёс лишние вещи в одну комнату, а три остальных передал в распоряжение родственников. Вечерами чета Мочалиных в сопровождении сына и любимой болонки по кличке Сесиль совершала моцион, прогуливаясь по Грохольскому переулку до Ботанического сада МГУ, где сделав пару кругов, чинно возвращалась в свой милый дом. Вскоре Эльвира забеременела вторым ребёнком, отчего Вениамину изредка приходилось выгуливать собаку в одиночку. Его другу, который одновременно искрился от счастья и в то же время изнывал от невозможности открыто им наслаждаться, оставалось только завидовать. «Ты не поверишь, Гера, как замечательно гулять с семьёй по вечерней Москве! – терзал ему душу Вениамин, описывая свою семейную идиллию. – По правую руку – Эльвира, по левую – Дениска, а впереди Сесиль в комбинезончике трусит». «Да-а-а! – вздыхал Поскотин, – твоя правда. Вот вернусь из командировки, разведусь, переживу выговор с понижением в должности, а уж затем по твоему примеру начну наслаждаться семейной жизнью». «Про собаку не забудь! Поверь, стоит завести пса, жена гавкать перестаёт». «Непременно, Веничка!» – отвечал Поскотин.

После очередных зимних каникул третий курс пребывал в томлении от предчувствий скорого окончания Института. Слушатели персидского отделения с завистью смотрели, как в гости к их коллегам – будущим разведчикам – потянулись «покупатели». Они шерстили личные дела офицеров партнабора, проводили с ними собеседования, предлагая руководящие должности в разведке. О персах-афганцах, казалось, все забыли. За все два с небольшим года им не прочли ни единого вводного курса об оперативной обстановке в Афганистане. Они не услышали ни одной лекции по Исламу или истории этой страны. Зато тратили десятки, если не сотни часов на разработку учебных планов разведывательного проникновения в парламенты и правительства западных стран, изучали структуры международных организаций, зубрили уставы ООН или того хуже – Международного почтового союза.

Однажды Германа прорвало. Прорвало на лабораторной работе по микрофильмированию. Причиной послужила банальная простуда. На занятиях его лихорадило, носовой платок был мокрым, а лёгкие разрывал утробный кашель. Раньше всех подготовив на целлофане из-под сигарет микроточку с условным донесением в Центр, он был готов отдать её на оценку преподавателю. Оставалось аккуратно вырезать скальпелем проявленный квадратик размером с мушиный глаз, отбелить его, чтобы скрыть неразличимый для глаза текст, высушить и, наконец, вложить в специальный контейнер. Все операции, вплоть до сушки прошли безупречно. Миниатюрный квадратик целлофана уже был помещён в одну из половинок фрезерованной изнутри копеечной монеты, но закрыть её Герман не успел. Внезапно у него засвербело в носу, лицо перекосила гримаса и он чихнул! Когда он открыл глаза, контейнер был пуст. Расстроенный слушатель, вооружившись лупой, полез под стол. Вскоре к поискам потеряной микрограммы присоединились остальные члены «Бермудского треугольника». «Левее ищи! – свесив голову под стол, руководил поисковой операцией Шурик Дятлов. – Веник, подними ноги! А ты Гера осмотри его подошвы, вдруг к ним прилипла…» «Нашёл! – вдруг радостно воскликнул Поскотин. – В щель между паркетинами залетела». Выбравшись из-под стола, он водрузил находку на предметное стекло микроскопа, и прильнул к окуляру, чтобы оценить сохранность текста. Через минуту его озадаченная физиономия всплыла над оптическим прибором. «Чудеса, другого слова не подберу! – сдерживая кашель, прошептал слушатель, обращаясь к друзьям. – Я переснял июньский доклад Черненко „Актуальные вопросы идеологической и массово-политической работы партии“, а пока искал микрограмму, он превратился в речь Патриарха Пимена на заседании Советского комитета защиты мира». «Чудес не бывает! – возразил Веник, – Ты чужую микроточку нашёл. Похоже, ей лет пять уже. Ищи свою, а мне эту отдай, а то я со своими пальцами-сосисками уже вторую запорол». «И мне поищи, – попросил Дятлов, – из меня тоже ювелир никудышный!.. – и через мгновение в сердцах добавил, – Что они над нами издеваются? И года не пройдёт, как мы ничего миниатюрнее автомата Калашникова в руках держать не будем!» «Как же! – возразил Герман, – снова залезая под стол, – А ложку?!..»

Не прошло и пяти минут, как он выудил из расщелин рассохшегося паркета ещё три микрограммы. «Бермудский треугольник» ликовал. Распределив находки по контейнерам, друзья не стали спешить сдавать работы, а, спрятавшись за лабораторным оборудованием предались отвлечённой беседе «за жизнь». Тон задавал Герман.

– Я уже сыт по горло этой учёбой! – распалялся он. – Ничего, что мы здесь проходили, за исключением языка, в Афганистане нам не пригодится!.. Здесь такой же бардак, как и во всей стране! Тебе Веничка, повезло. Поедешь в Индию, будешь жить с Эльвирой и детьми где-нибудь в бунгало, по вечерней прохладе выгуливать Сесиль, вербовать аборигенов, а нам с Шуриком предстоит два года мыкаться по афганским клоповникам, мыться в эмалированном тазу и разводить глистов в своих утробах!

– Гера, я не виноват, – стал оправдываться Мочалин, – у меня карма такая.

– Карма! – саркастически отреагировал Поскотин. – Рука у тебя волосатая, а не карма!

– Ошибаешься! «Рука» – это вначале, а потом, извини, своим трудом, в поте лица добывал… Не еду я, Герочка, в Индию!

– Это как же?

– В Калифорнийскую резидентуру определили…

– Даже так? И за что это тебя в райские кущи направляют?

– Потребность в настоящих специалистах… Ты о Кремниевой долине что-нибудь слыхал?

– Нет.

– Это центр новейших американских технологий!

– А ты-то тут причём со своим хинди?

– Да, притом, что там каждый пятый индус!.. Это мы всё по старинке Индию за родину слонов и йогов принимаем, а там, между прочим, наука семимильными шагами развивается и все учёные прут в Штаты… Вот я их там и вербовать буду!

– Бог в помощь!.. Однако ж не думаю, что после убийства Индиры Ганди у них там всё так гладко будет. Ты видел, что в Индии сикхи творят?!

– Гера, не заедайся! – оборвал его Дятлов, – Ну, повезло Балимукхе, – радуйся! Это же твой друг.

– Я уже который год радуюсь!.. Ты посмотри, Шурик, что за окном творится! Ты телевизор смотришь? Видел, к нам король испанский приехал.

– Видел… Хуаном, кажется, назвался…

– Хуан Карлос!.. А ты смотрел, когда его с генсеком рядом усадили?.. То-то! Наш – вылитая мумия последнего Рамзеса, а их – элегантный, как рояль! Наш серенький и убогий, да ещё кашляет постоянно, как я сейчас.

– Это его астма доняла, – вступился за генсека человеколюбивый Шурик, – а по молодости орлом был! В бытность секретарём обкома в Пензе первым выпивохой и бабником значился.

– Саша, даже не говори мне о нём. Нами руководит ничтожество! Ты в курсе, что Андропов прикрыл охотничьи угодья в Завидово? Так Черненко их вновь расконсервировал. На ногах стоять не может, а туда же – ружьецо за плечо, водку по карманам, и айда на охоту! Ты его кортеж видел?! Брежнев такого не имел! Дальше рассказывать?.. Ты смотрел, как он голосовал на выборах. Дешевле было покойника нарядить, чем этого к урне подвести. Мне рассказывали, – его больничную палату в избирательный участок перестроили… Жуть берёт от подобных историй! Народ уже смеяться устал!

– Ну и что? Зато жить лучше стали. У всякого труженика по даче. Машины штампуют как пирожки, вот и кортеж генсековский разросся… У меня свояк в деревне под Ярославлем живёт, так уже вторым «Запорожцем» обзавёлся. Что в том плохого?

– А то… А то… – Герман в волнении потерял мысль… – А то, что вся надежда на Горбачёва! Помнишь, в Италии он был, так сзади тысячи «макаронников» орали «Вива Горбачёв!». Опять же под Новый год в Англию к Маргарет Тэтчер в гости ездил. Принимали как принца крови. Сама «Железная леди», поговаривают, чуть ли не голову потеряла от нашего генсека! Поверь, этот бы Советский Союз на ноги быстро поставил! Не даром его Андропов с собой привёл.

– Гера, да не распаляй ты себя! – стал успокаивать друга Мочалин. – Будет твой Горбачёв генсеком! Успокойся уже! Потерпи пару месяцев и нашего «Кучера» на лафете по Красной площади прокатят. Мы же теперь чуть ли не каждый месяц кого-нибудь из Политбюро хороним. Вспомни, ещё в декабре Министр обороны дуба дал, а год назад Луи де Фюнеса схоронили…

– Тот актёром был, а не членом Политбюро!

– Не важно. Главное – все они умели смешить людей!.. Кстати, аналогичный случай у меня приключился?

– Что, тоже кто-то умер?

– Нет, полковника Фикусова возле дома встретил.

– А почему этот случай аналогичный?

– Потому, что смешной. Сейчас расскажу, но сперва давай в сторонку отойдём. Почём нам знать – где тут начальство микрофоны понатыкало… А ты молотишь языком, будто к Сахарову в Горький в гости набиваешься. Уймись уже!.. Так вот, встречаю Фикусова, «здрасьте» говорю, а он не отвечает, меж тем как моя собачка лаем исходит.

– Что это она? Начальства не признала? – иронично переспросил Герман.

– Нет же… Её всё норовил покусать, как его…

– Фикусов?!!

– Да нет же! Лабрадор его! Здоровенный такой, и цвета лисьего…

– Ты бы второй раз поздоровкался…

– Хотел было, да лицо у него какое-то отрешённое было, будто грибы на минном поле искал.

– Что ж во всём этом смешного?

– А разве нет? Хорошо, – не смешно, зато – странно, как-то. Погулял туда-обратно по Грохольскому, сгрёб лабрадора, запихал в автобус и уехал.

– Ну и что тут странного: секретарь парткома прогулялся с собакой? – вмешался в диалог Дятлов.

– Я и сам не знаю… Но что-то здесь не так. Второй раз его встречаю. Выйдет с автобуса, прогуляется со своим кобелём и тем же номером назад уезжает.

– У всех свои причуды…, – начал было Герман.

– Согласен, – глубокомысленно ответил Мочалин, – но там посольство…

Собеседники замолчали, пытаясь вникнуть в загадку странного поведения партийного руководителя. Вскоре их позвали представить свои отчёты по лабораторным занятиям. «Может, он своего агента на связь вызывал? – сделал предположение Дятлов. – Посольство-то хоть чьё?» «Португальское», – ответил Веник, раскрывая контейнер с микроточкой перед преподавателем. «Мда-а-а, – продолжил Дятлов, – Однако, Португалия – член НАТО…» На этой фразе прения сторон в «Бермудском треугольнике» были прерваны замечанием заведующего лабораторией, оторвавшегося от микроскопа: «Вениамин Вениаминович, вы не могли бы пояснить, почему в качестве объекта для микроточки вы избрали титульный лист брошюры издательства „Москвошвея“ „Эволюция нижнего белья пролетариата в начальный период строительства социализма“?» Взрыв смеха избавил Мочалина от необходимости отвечать на вопрос.

Идолы советской культуры, превратности любви и продолжение падежа

Тайная семейная жизнь всё более увлекала Германа. Он чувствовал себя счастливым и с ужасом ожидал, что это необычное ощущение может вскоре исчезнуть. Его не пугали предстоящая командировка и разлука с Ольгой. Он ждал, когда начнётся привыкание, когда обеды, уборки, ремонты, штопки носков и стирки белья вытеснят это необыкновенно возвышенное ощущение подъёма, когда он пресытится видом раскинувшейся в крепком сне любимой женщины, когда начнутся неизбежные ссоры и размолвки. Время шло, но худшие его ожидания не оправдывались. Ольга, словно разбуженная любовью от многолетнего забытья принцесса, искрилась энергией, непрестанно вовлекая его в создание и разрушение новых волшебных миров, о существовании которых он не имел представления. Они не катались верхом, не летали на спортивных самолётах, не покоряли вершины, но они определённо были в восторге от своей жизни, наслаждаясь массой её мелких деталей и не утруждая себя знаковыми для молодёжи увлечениями. Его дом, наконец, ожил, зазвучали голоса друзей, из многочисленных ваз не пропадали цветы; они были открыты для приключений, розыгрышей и дружеских пирушек. Вот и в тот вечер, придя с занятий он застал компанию женщин, галдящих на кухне. На столе вокруг бронзовой «Девушки с веслом» стояли бутыли шампанского, а какофония возбуждённых женских голосов напоминала птичий базар где-нибудь на крайнем Севере. Подруги с опозданием на сутки праздновали Международный женский день 8 Марта. Вечер был в разгаре. «Девочки, девочки! – кричала раскрасневшаяся Ольга, – Вы не поверите до чего дошла наука!» «До чего?» – вторили ей товарки, прихлёбывая игристый напиток. «Картины и фотографии заменили голыми граммами!» «Голограммами!» – поправил её из коридора Герман. «Не важно!.. Главное – какой эффект! Мы с Геркой видели на ВДНХ такую грамму с живым Чебурашкой внутри. Как его не обходи, а он тебе в глаза пялится, а сам всё бочком норовит повернуться…» «Ольга, перестань молоть чепуху! – прервал её глава семьи, входя на кухню. – Никто живого Чебурашку туда не запихивал. Это иллюзия! На самом деле…» «На самом деле, – перехватила инициативу изрядно охмелевшая женщина, – учёные эту зверушку лучом Лазаря вырезали!» Герман пытался было отделить Лазаря от лазера, но быстро отступил, сознавая, что современной науке нечего противопоставить этой объединённой мощи женского бреда, перекраивающего окружающий мир по своим кривым лекалам. Он устало присел на край стола и, прислушиваясь к бессвязному разговору, принялся поедать праздничный ужин. Молодых женщин нельзя было остановить…

– Девчонки, вы не поверите, Веденеева, та, что из «Спокойной ночи малыши» выходит замуж за Леонтьева!

– Не говори глупостей! Он к Лайме Вайкуле сватается, а к Веденеевой Юрий Антонов не ровно дышит. Для неё даже песню сочинил «На крыше дома твоего».

– Ой, да куда ему! Такому что Баба-Яга, что Ротару в невесты – всё предел мечтаний. Только и делает, что косит под Маккартни. Я бы за такого не пошла.

– А за кого пошла?

– За Калныньша!

– Кто такой?

– Ивар Калныньш, что в «ТАСС уполномочен заявить» играет.

– Там же Тихонов с Соломиным в главных ролях!

– Эти двое чуть ли не во всех фильмах участвуют, потому, что настоящим талантам в советском кино ходу не дают. А на самом деле, у нас вся культура на Грузии да Прибалтике держится! Только там роскошные мужики табунами ходят! Вспомните «Мимино»!

– Но-но! Ты «Жестокий романс» не смотрела! Михалков – вот настоящий герой! Твои Кикабидзе с Калныньшем против него, что селёдки иваси против щуки! Да, кстати, в продовольственный давно не заглядывали? Заметили, как цены стали расти! И что удивительно, только на иваси – падают!

– На ковры упали, каракуль…

– Девчонки, ну что вы всё о грустном? Махнём завтра в ресторан, устроим охоту на мужичков, а заодно и попляшем. У меня мама рассказывала, что, такого веселья как сейчас, в Советском Союзе ещё не было. К работе, может, и поохладели, но танцевать все научились отменно!.. Да, Ольга, а ты с нами?

Герман, перехватив сдержанно-умоляющий взгляд любимой, нехотя кивнул. «Пускай её!.. – подумал он, – лёгкий флирт всякой женщине в радость. Распалится под чужими взглядами, а потом всю ночь меня согревать будет. Что ей тухнуть дома, да на работе». Осоловевший от ужина хозяин семьи поднялся и вышел на лестничную площадку. Его потянуло на обобщения. «Какой толк держать жён на привязи, только беду накличешь, – принялся он в уме обвязывать логикой свой небогатый опыт общения с противоположным полом. – Женщины – это другой мир, эгоистичный и вздорный. Они и влекут нас к себе исключительно из-за своих недостатков. Какой смысл заводить покладистую и домовитую жену? От подобных клуш все фантазии в заземление уйдут. Мужчинам надо осложнять жизнь, чтобы они не хирели духом». Подивившись причудливости собственных мыслей, Поскотин глубоко затянулся сигаретой и вновь откинулся в себя. «Их мир никогда не будет нашим. Они антиподы, но без них мы – ничто! И чем больше наши миры разнятся, тем сильнее стягивает их любовь, а следовательно…» Сытый философ даже задохнулся от глубины постижения сущности бытия. «Следовательно… Следовательно… Дьявол, к чему я это всё вёл?.. Ах да! „Валькирия“! Вот почему у меня с ней…» Но грубая действительность внезапно вторглась в его куцые мысли, стирая из памяти все откровения, которые не так часто посещают военные головы.

– Николаич! Константин Устинович при смерти! – кричал на весь подъезд неизвестно откуда появившийся «Предводитель обезьян». – Очнись, Герка, ты слышишь, о чём тебе говорю?

– Слышу-слышу, – недовольно ответил Поскотин, приходя в себя. – Ну, мрут они как мухи по осени. Я-то тут при чём? Не я же им потраву в корм подсыпаю…

– Да при том, что в Институте объявлено усиление, и меня послали за тобой.

– А по телефону нельзя было?

– Нельзя. Информация секретная.

– Тогда зачем ты на весь подъезд орёшь?

– Чтоб народ к празднику готовился!

– А что ты там делал в Институте, если нас по домам распустили?

– Учился обращаться с радиосканером.

– ?

– Собирайся, по пути всё объясню.