Текст книги "Бермудский Треугольник (СИ)"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Аукцион в «Арагви»

Только после обеда Герман смог выйти на маршрут. От былого энтузиазма не осталось и следа. Он выложил из холщёвой сумки с Винни-Пухом компас, повертел в руках черепаховый футляр с биноклем, но, недолго подумав, вернул его на место. Потом, решительно избавился от фотоаппарата и курвиметра. Сегодня он решил проложить тропу между комиссионными и антикварными магазинами. Жена отсчитала ему четыре рубля и семьдесят пять копеек мелочью. «Проголодаешься, не ограничивай себя ни в чём!» – напутствовала она его, пряча в сумку бутерброды и термос с горячим кофе. «Хорошо, – буркнул супруг, – К вечеру не жди. После городских занятий поеду в Институт».

Природа, словно скорбела по его утраченной свободе. Позвякивая разведывательным реквизитом, Поскотин, подняв воротник, мрачно месил ногами талый снег. Поравнявшись с Тишинским рынком, он запустил трофейный хронограф, затем продолжил прерванный в прошлый раз маршрут. Однако уйти далеко ему было не суждено. На подходе к Белорусскому вокзалу, начинающий разведчик внезапно почувствовал голод и, не в силах его унять, зашёл в первую попавшуюся «Рюмочную». Отсчитав семь ступеней в полуподвальное помещение, он очутился в сумеречном мире, не имевшем никакой видимой связи с внешним. За стоячими круглыми столами праздные пролетарии пили сдобренный водкой «шмурдяк». В «красном» углу, сидя на стульях у приличного вида столов тройка МУРовцев, одетых в костюмы, вела задушевные беседы с приблатнёнными гражданами.

Неопрятного вида официантка недоверчиво покосилась на вошедшего, задержав взгляд на его номенклатурном «пирожке». Выслушав заказ, она небрежно плеснула в его стопку из общепитовской мензурки, после чего придвинула треснутое блюдце с двумя бутербродами. Организм Поскотина мгновенно откликнулся обильным слюноотделением. Не доходя до столика, он успел проглотить бутерброд с килькой и уже трепетал ноздрями, примеряясь к пахучей котлете на душистой корочке бородинского хлеба, когда его окликнули. Обернувшись на голос, он в полутьме питейного заведения увидел знакомые силуэты однокурсников, направляющихся к нему. «Гера, дорогой, а мы тебя из автобуса заметили», – сообщили приятели из солнечной Средней Азии. Таджик Дамир и туркмен Хайдар всем своим видом выражали радость от случайной встречи. «Поедем с нами, – предложили они. – Вахтанг просил, кого найдём, – везти в „Арагви“. Там наши из партнабора проводят совещание по распределению маршрутов». Поскотин двумя глотками опустошил содержимое стопки, на секунду прильнул носом к бутерброду с котлетой, после чего и торопливо запихал его в рот.

Толкая массивную входную дверь ресторана, Герман ощутил приятный тепловой удар проникающей в кровь казённой водки, который вкупе с чесночным послевкусием бутерброда с котлетой привёл его в состояние блаженства. Расставшись в гардеробе с верхней одеждой, холщёвой сумкой и номенклатурным «пирожком», Герман с друзьями окунулся в плюшевое великолепие московского ресторана. Одёрнув тяжёлую портьеру расположенного в глубине зала кабинета, трое опоздавших разведчиков могли лицезреть ожившую картину из учебника истории за седьмой класс. Словно повторяя рассадку персонажей полотна забытого художника под названием «Военный совет в Филях», в уютной полутьме вокруг стола, укрытым потёртой скатертью с гобеленом, шёлковыми кистями и бахромой, сидел будущий цвет разведывательного сообщества среднеазиатских и кавказских республик. Все участники «совета» изучали расстеленную на гобелене «Карту олимпийских объектов Москвы» и лишь грузин Вахтанг – меню, которое он, повернувшись вполоборота, самозабвенно озвучивал.

– Аджапсандали с мясом! – с вызовом произнёс бывший второй секретарь горкома Батуми, обозревая свой штаб поверх глянцевых страниц в переплёте из свиной кожи.

– …с картофельное пюре! – оторвавшись от карты, вставил слово первый секретать из Оша киргиз Жаркынбай.

– …и соусом из кураги и кизила – дополнил пожелания армянин Арсен.

Реплики друзей глубоко задели гордого грузина. В раздражении он бросил меню на стол.

– Дайкарге акедан! – заклокотал тамада скатываясь в колею между русским и грузинским языками, – Ви мала чачи вь жизни пиль!.. Какой пурэ?.. Какой кызыль?.. Пурэ в Грузии нэ растёт!

– А котлеты растут? – дерзнул вмешаться Герман.

Вахтанг обмяк и обессилено откинулся на спинку стула. Воцарилась пауза и члены «штаба», оторвавшись от олимпийской карты, с укоризной уставились на любителя котлет. На выручку Вахтангу поспешил азербайджанец Сабир, поправляя у ворота крахмальную салфетку.

– Не сердись, батано?! Сделай заказ сам, будешь у меня в облисполкоме в Баку – я закажу, в Ереване – Арсен! Верно, говорю, Арсен?!

Сухонький чернявый Арсен, напоминающий карликового пинчера с брезгливым оскалом и бегающими аспидными глазами коротко кивнул и вновь погрузился в изучение юго-востока столицы, разграничивая проверочные угодья с балкарцем Тахиром, который никак не хотел отдавать западную часть парка у метро Вернадского в обмен на два пруда в районе Конькова.

Пока Вахтанг со знанием дела оформлял заказ, доверительно похлопывая по плечу лысоватого официанта с характерным горбатым носом и чёрной заплаткой усов, Герман уже освоился в компании азиатов, изучавших окраины северо-запада Москвы.

Отослав земляка-официанта, тамада предложил организовать жеребьёвку-аукцион проверочных маршрутов, составленных безвестными выпускниками Института в предшествующие годы.

– Неглинная, от пересечения со Звонарским переулком, далее – через «Сандуны», с поворотом направо по улице Жданова до метро «Кузнецкий мост», – зачитывал первый лот тамада. – Общее расстояние – метров пятьсот-шестьсот. Шесть проверочных мест, два места для тайниковых операций, два – для отрыва… Кто берёт маршрут?

– Комиссионки есть? – задал вопрос Поскотин.

Вахтанг углубился в описание маршрута, но вскоре выпрямился. «Нет, дорогой, только ювелирный магазин».

– Роддом? – поинтересовался Дамир.

– Э-э-э, послушай, дорогой, зачем тебе роддом?

– Жена вот-вот родит!

– Вах, батано?! Причём тут жена?! Причём дети?!

– Я по легенде ищу пропавшую в ЦУМе беременную жену!

Раздающий оторопело смотрит на любящего таджикского супруга и сквозь зубы говорит что-то по-грузински. Это «что-то» весьма напоминает «билят нерусский», но Дамир не улавливает смысла и настойчиво повторяет вопрос.

– Нэту, дарагой! – резко отвечает тамада, но, слегка смягчившись, добавляет, – Для таких как ты, Дамир-джан, не роддома, а инкубаторы строить надо.

Первый лот достался хитроватому узбеку Фархаду из Ферганского обкома, второй, в районе улицы Богдана Хмельницкого и Армянского переулка ушёл Сабиру. Герман выторговал себе участок в Медведково всего с двумя проверочными местами, зато недалеко от дома.

Подали закуски. Перемежая содержательные тосты и названия лотов, представители братских республик быстро хмелели. Грузин Вахтанг, сдав полномочия аукциониста желчному Арсену, ввязался в спор с посланцем Баку Сабиром, утверждавшем, что настоящий разведчик курит исключительно сигареты «Кент» и никогда не позволит себе такую дешёвку, как «Мальборо». Вахтанг курил «дешёвку».

– Ты пробовал «Мальборо» с ментолом? – кипятился Вахтанг.

– Навоз с шалфеем! – невозмутимо отвечал Сабир, затягиваясь «Кентом».

– Ты это называешь навозом?

– …с шалфеем!

Вахтанг порывисто встал.

– Товарищи коммунисты, кто из вас курил настоящий навоз?

Поскотин, сыпавший искрами от болгарской «Стюардессы», мысленно пожалел, что в компании не было Сергея Терентьева, знавшего толк в данном вопросе. Между тем Вахтанг, не унимался. Он рывком вытащил из губ желчного Арсена сигарету «Кэмел» и в образовавшееся отверстие воткнул «Мальборо» с ментолом. «Это навоз?!». Арсен воинственно сверкнул глазами и, брезгливо отложив на скатерть подарок, вновь заткнул брешь недокуренным «Кэмелом». Вахтанг, встав с кресла, величественно пошёл по кругу и каждому штабисту вручал по американской сигарете. Герман, предусмотрительно, затушивший «Стюардессу», попросил две для надёжной дегустации. Посланцы среднеазиатских республик последовательно гасили кто «Приму», а кто казахстанский «Космос». И лишь киргиз Жаркынбай отказался принимать подарок, демонстративно закурив из голубой пачки с броским названием «Новость». «Что, у нас Брежнев дурак был, если он всем заморским предпочитал родную „Новость“?» – резонно заметил Жаркынбай, обдавая Поскотина едкими клубами генсековского табака. «Наверное, всё же, дурак, – подумал про себя Герман, затягиваясь ароматным с лёгкой кислинкой дымом. – И откуда у них только деньги берутся на импортные сигареты?»

Вскоре послышались восторженные отзывы. Солнцелюбивые азиаты подобострастно зацокали языками. Настала очередь вскочить Сабиру. Он раздавал на дегустацию сразу по две сигареты «Кент». «Кто скажет, что „Мальборо“ – навоз, получит ещё две!» – увещевал задетый за живое азербайджанец. «Навоз!» – благоразумно изрёк Герман, после чего засунул призовые экземпляры в пачку из-под болгарских сигарет. «У Ольги покурю», – мечтательно подумал он, кося глазом на желчного Арсена.

– Ты что смотришь? – не выдержал армянин, перегнувшись через стол.

– Да вот, читал, будто «Кэмел» по органолептическим показателям превосходит все известные марки сигарет! – добродушно ответил Поскотин.

– На, держи! – осклабился Арсен, подавая пачку американских сигарет с одногорбым верблюдом.

Вечер в «Арагви» близился к завершению. С разных мест доносились робкие пробы голоса. Партнаборовцы, не зная иного репертуара, пытались воспроизвести старые комсомольские песни, но память, потревоженная алкоголем и одурманенная заморским никотином, отказывала солистам заходить дальше первого куплета.

«Счёт!» – решительно возвестил окончание совещания разгорячённый Вахтанг, обнимая плешивого официанта и засовывая ему в карман хрустящий червонец. «Товарищи коммунисты, с вас по пятнадцать рублей, тридцать четыре копейки!» – подвёл итог тамада, раскрывая увесистый портмоне.

Герман оцепенел. Выуживая из кармана оставшиеся после рюмочной «три с полтиной», он представлял себя нищим среди принцев. Как оказалось, его соседи из среднеазиатской секции тоже не чувствовали себя высокородными отпрысками, хотя ни у кого не возникло проблем заплатить пятнадцать рублей, тридцать четыре копейки. Наблюдая за сменой масок на лице русского друга, проницательный Арсен, не говоря ни слова, протянул ему пятнадцать рублей и со словами «на следующей неделе…» встал из-за стола. «Голытьба беспорточная!» – мысленно обозвал себя уязвлённый офицер. И вдруг ему совершенно не к месту вспомнилось, как после девятого класса, отдыхая у родственников в Брянской области, своими глазами видел землянки, в которых ещё жили местные колхозники. «Ничего, всё переживём! – подумал он. – Когда-нибудь и Грузию догоним, и Армению…»

«Девушка с веслом»

На улице, распрощавшись с друзьями, Поскотин ощутил чувство лёгкого стыда и досады. На промозглом ветру настроение окончательно улетучилось. Ехать домой на вечерний морковный сок? Его даже передёрнуло от единственной праведной мысли. В общежитие? Сидеть у телевизора, играть в нарды, слушать бесконечные воспоминания пограничников? Продолжить торить маршрут? Но это же глупо, и… ночь на подходе. Да, Веник приглашал к Надежде… Обещал, будто Ольга придёт. Но где взять деньги? В гости без цветов и шампанского – такого даже лейтенанту не пожелаешь. Герман горестно вздохнул, снял «пирожок» и поскрёб упаренную ботву на своей макушке. Он сделал несколько безвольных шагов, давая волю бессознательному течению мыслей… Продать! Надо что-то непременно продать! Но где и что? Молодой человек порылся в холщёвой сумке. Термос… Не то! Бинокль позолочённый в черепаховом футляре… Возможно. Ах, да, «Генри Мозер» с боем и секундной стрелкой. «Надеюсь, дед-покойник не осудит. Не его же „Георгия“ несу на продажу, а трофей…»

В антикварном магазине у набережной Тараса Шевченко было сумрачно и тихо. Со стен в мозаичном беспорядке на посетителей через паутину кракелюра в упор смотрели скудоумные лики вельмож в мундирах и коротких расписных кафтанах, сдобные барышни с выщипанными бровями и глубокими складками на шее. К ним прижимались субтильные дети с гримасами арлекинов и пресыщенных ловеласов. «Бр-р-р!» – поёжился посетитель, продолжая осмотр антикварной живописи. Под стеклом пылились старинные гравюры с набором господ в смокингах и цилиндрах, на конях и без, с барышнями, похожими на перевёрнутые бокалы с зонтами и детишками в матросках. «Какой декаданс! – вползло в голову незнакомое слово, – то ли дело у нас в библиотеке плакат: „Папа, не пей!“… до слёз продирает!»

К Герману уже спешил продавец с буйной, как у физика Ландау шевелюрой и влажными губами.

– Интересуетесь?

– Вникаю…

– Что предпочитаете?.. Офорт, литографию, фототипию?.. Имеем оригинальные пластины от маэстро Даггера: Льеж, Версаль…

– Оригинальный Бердслей!.. Картон или ватман…

«Физик» от прилива счастья брызнул слюнкой и, колыхнув отвислым задом, скрылся в подсобке. Вскоре он вернулся, держа на вытянутых руках нечто, завёрнутое в пергамент.

– Али-Баба! Иллюстрация к обложке одноимённой книги… тушь, перо… 1897-й год. Единственный в Советском Союзе экземпляр! Авторская копия!

Из-под тонкого пергамента, откинутого пинцетом, на Германа смотрело то же довольное лицо прожигателя жизни, что и в коллекции смрадного заики с Тишинского рынка.

– В авторской у разбойника пупок прорисован, а здесь его нет! – с видом знатока высказал экспертное мнение молодой человек.

– Исправим, завтра же исправим! – затараторил антиквар. – Я вижу, вы тонкий ценитель графики.

– И не только!.. – с достоинством изрёк вошедший в роль разведчик.

– Русским авангардом интересуетесь? Малевич… суперматические наброски «Квадрата»; ранний Кандинский, зарисовки вятского периода.

– Я бы взглянул на пластические миниатюры…

– Двадцатых годов закончились… Не хотите взглянуть на послевоенные?

– Не откажусь…

Вскоре всклокоченная голова, завершив петлю в подсобку, вновь доверительно колыхалась у лица Поскотина.

– Извольте видеть Вадима Сидура… уменьшенная копия, так сказать, памятника погибшим от любви.

На Германа смотрело нечто чугунное, напоминающее дворового пса с раздавленной троллейбусом головой.

– Мда-а-а, – протянул обескураженный покупатель.

– Даже не беспокойтесь! – воскликнул вихрастый продавец, откидывая тряпицу со второй миниатюры, – любуйтесь: довоенная «Девушка с веслом». Иван Шадр. Бронза. Пробная отливка.

Герман застыл в изумлении: опершись на весло и откинув голову в сторону на прилавке стояла уменьшенная копия Ольги. Он сглотнул слюну и перевёл дыхание. Сомнений не оставалось. Перед ним, вызывающе демонстрируя всё то, чего ему в этот вечер не хватало, стояла его нагая возлюбленная. Молодой человек осторожно поднял бронзовую статуэтку на уровень глаз. Да, это она. Вот её характерная трапеция плеч, узкие подвижные бёдра, маленькая грудь и даже задорно выпирающие кудряшки женского лона…

– Это не Шадр… – тихо произнёс Герман, – это…

– Как вы догадались? – изумился продавец.

– Та… та была в трусах!

– А зохен вей! Что вы мне говорите! Настоящую женщину трусы оскорбляют! Эту только к самой войне успели одеть!

– Мерзавцы!

– И не говорите… Такая она, советская власть, готова лучшие части всякого мыслящего индивида сатином задрапировать!.. Так берёте или…

– Сегодня не могу… Издержался…

– Карты?

– Да… как бы…

– Преферанс, покер?

Герман, презиравший карточные игры, неопределённо кивнул, заворачивая бронзовую женщину в упаковочную тряпицу. Продавец заметно оживился.

– Не спешите… Есть возможность отыграться. Здесь недалеко есть квартирка, уголок, так сказать…

– Я уже там был.

– У Слонимов или у Дробышевских? – и, не дожидаясь ответа, продолжил антиквар, – Могу предложить кафе на «Трёх вокзалах». Лёгкая музыка, интим, интеллигентные барышни без комплексов. На раздаче мой шурин… Всё без обмана.

– А если на обмен? – и покупатель выразительно похлопал себя по карману.

Продавец оглянулся по сторонам и коротко кивнул, после чего долго рассматривал трофейный хронограф. Вооружившись лупой, он щёлкал головкой взвода, дважды просил продемонстрировать бой.

– Нет, не могу. Без эксперта не решаюсь… Вы не соблаговолите проехать пару остановок до гастронома, где трудится известный всей просвещённой Москве часовщик по имени дядя Изя?..

– Простите, нет времени. У меня свидание… А если сверху вот это?..

Посетитель вынул из холщёвой сумки бинокль в футляре и протянул его антиквару.

– Я, конечно, извиняюсь, – начал продавец, – им, часом, не орехи кололи?

– Нет, – ковали… Победу ковали! С ним мой сосед по даче в разведку под Краковом ходил.

– Убедили… Забирайте!

Герман замялся и, не выпуская из рук бронзовую Ольгу, невнятно забормотал.

– Сверху бы ещё… К даме, понимаете… Без шампанского и цветов нынче…

– Понимаю… – и продавец перевёл взгляд поверх его головы. – Понимаю, – ещё раз повторил он. – А вы не могли бы повернуться вправо?

Поскотин поспешно выполнил просьбу.

– Теперь другим боком…

Догадливый покупатель, принял исходное положение и, сняв «пирожок», передал её для досмотра антиквару.

– Афганский каракуль! Подарок боевого друга.

– Узбекский, в крайнем случае, таджикский… Каракульча?

– Что?

– Понятно… не каракульча… один залом…

– Что?

– Плешивость на сгибе… да и подкладка, сами понимаете…

– Сколько?

– «Палтус»!

– Чего?

– Полтинник, говорю.

Начинающий негоциант вышел к набережной Москвы-реки изрядно взмокшим. Подняв воротник и зябко поёживаясь, он отправился в гастроном, где работал просвещённый часовщик дядя Изя.

«Зайка»

Через полтора часа Поскотин уже шаркал подошвами собачьих унтов о половик в дверях Надиной квартиры. На звонок никто долго не откликался. Наконец, дважды проскрежетал внутренний замок и в дверях появилось заплаканное лицо прапорщика запаса Вероники. Гость почувствовал себя в замешательстве. «А Надя дома?» – только и смог промолвить он, пряча за спиной завёрнутую в ветошь Ольгу и две бутылки шампанского. «Входи!» – коротко ответила женщина, аккуратно смахнув дрожащую слезу тыльной стороной указательного пальца. «Иди, полюбуйся!» – продолжила она, пропуская Германа в гостиную. В комнате царил полумрак. На диване, уткнувшись в подушку, ничком лежала Надежда. По ушам била тишина. Только на кухне было слышно, как хозяйский кот грызёт куриный хрящик. «Кто-то умер?» – растерянно спросил гость. «Любовь!» – коротко и зло ответила Вероника и тут же поспешила к подруге, которая буквально зашлась в рыданиях. Поскотин не знал, что делать. Не раздеваясь, он отнёс подарки на кухню и, вернувшись, сел рядом с ними, дожидаясь, когда ситуация прояснится, но обе женщины продолжали исходить влагой. «А где же Вениамин? – не выдержал теряющийся в догадках гость, – Он хотя бы звонил?» Как по команде рыдания прекратились. «Звонила его жена!» – проскулила в подушку убитая горем Надежда. «Как жена?!» – словно поражённый током, воскликнул в мгновение прозревший Герман. Усмиряя открывшееся сердцебиение, молодой человек силился вспомнить, куда он засунул заветную картонку от духов «Пани Валевски» с Ольгиным номером телефона.

Как оказалось, полчаса назад, когда Надежда суетилась на кухне в ожидании Вениамина, раздался звонок. В трубке милый женский голос поинтересовался, не Надежда ли у телефона и, утвердившись в своих предположениях, обрушил на оторопевшую женщину поток отборной брани. «Она меня обзывала сукой подзаборной, – причитала пришедшая в себя хозяйка квартиры, – обещала выдрать мне волосы, расцарапать рожу и посадить в тюрьму, если я не оставлю в покое её мужа!» Поскотину каждое озвученное ею обещание отдавалось звоном в висках и противной кислинкой во рту. Он всё ещё не мог вспомнить, куда спрятал номер телефона своей любовницы. «Герочка, ты не представляешь, – продолжала убиваться Надя, – у жены Вениамина кто-то работает в КГБ! Она так и сказала – у нас длинные руки!» «Кто бы это мог быть?» – мерзко фальшивя, сокрушался недоучившийся разведчик, стараясь не глядеть в глаза в одночасье посуровевшему прапорщику Веронике. Было заметно, что в голове у бывшей военнослужащей зреют обоснованные предположения.

– Воскресла, падла! – сквозь зубы промолвила Надеждина подруга.

– Кто воскрес? – вздрогнул и следом искренне удивился Герман.

– Жена Веникова! – иронично ответила женщина. – А помнишь, – обратилась она к хозяйке, – он всё твердил нам, мол «вдовый я, вдовый»! Не успел, значит, схоронить, как она воскресла! А твоя как? – обернулась она к Поскотину, – жива ещё?.. Помирать не собирается?

– Нет пока… спасибо… в здравии, слава Богу… – только и смог промямлить примерный семьянин. – А где, кстати, Ольга?

В это время позвонили в дверь.

– Иди, открывай, любвеобильный ты наш, – напутствовала прапорщица, когда взопревший от домашнего тепла и траурной обстановки гость бросился в прихожую.

На пороге стоял улыбающийся «вдовец» с бутылкой шампанского и замёрзшим салютом из красных гвоздик. «Сюрпри-и-из!» – завопил он, расплываясь в верблюжьей улыбке. Поскотин приложил палец к губам и сдавленно прошипел «тс-с-с»!

– Что? – встревожился Вениамин, – Опять Надина мама пришла или в доме кто-то преставился?

– Хуже, Веничка… Похоже, к твоим похоронам готовимся!.. Да проходи, не стесняйся и до срока глаза не закатывай. Сейчас отпевать начнём. Твоя Эльвира Надежде звонила!..

– Шутишь!..

– Какие шутки! Не удивлюсь, если моя сегодня Ольге позвонит: не могу вспомнить, куда я запрятал её номер телефона.

Мочалин обречённо опустил глаза долу, после чего, наконец, начал снимать с себя верхнюю одежду. Шаркая тапочками, друзья откинули полог из ниспадающих нитей стекляруса и робко вошли в траурный зал. Надя привстала с дивана и с непередаваемым трагизмом впилась глазами в своего возлюбленного. Предмет её обожания стоял понурившись. И, если бы у него был хвост, то он непременно бы забил им по полу, как это делают все собаки, пойманные с поличным за отправлением естественных потребностей на половике. Вероника, не выносящая дешёвых мелодрам, вспорхнула из-за стола, подхватила Германа и увлекла его на кухню.

– Ну, что, наигрались в дочки-матери? – нервно закуривая сигарету, спросила она. – Осталось тебе Ольге судьбу поломать, и можно считать, что жизнь не зря прожита. Так что ли?

Молодой человек неопределённо пожал плечами. Ощущая сухость во рту, он промычал что-то невнятное, потом перехватил у женщины сигарету и глубоко затянулся. Ему нестерпимо хотелось выпить морковного сока. Словно, читая его мысли, Вероника достала из холодильника водку и разлила её по детским кружкам с изображениями Микки-Мауса. Выпили молча.

– Вероничка, я хочу объясниться, – несколько торжественно начал Поскотин, укладывая поленницей шпроты на куске белого хлеба, – Ты в деревне когда-нибудь жила?

Удовлетворённый её кивком, он продолжил.

– Курочек, кроликов видела? А бабочек с кузнечиками?.. Ну так, чтобы самец с самочкой…

Не дожидаясь завершения перечня деревенской фауны прапорщик запаса взорвалась.

– Я и козлов видела!

– Вероника, к чему твои оскорбительные аллюзии?! – поморщился исповедуемый. – Я о смысле жизни!..

– А я о тех, кто её губит!..

– Мне даровано её украшать! – в театральной запальчивости воскликнул Герман, после чего осушил вторую кружку с Микки-Маусом. – Я раздаю свою любовь!

– Как кролик?

– Допустим… Хотя это и не смешно… Я стараюсь жить в гармонии с природой!.. Да, во мне сидит и боров, и бычок. Да, я хочу того же, что хочет кузнечик от своей зелёной подружки…

Бывшая военнослужащая в ужасе отшатнулась от Германа, в котором любовник боролся с естествоиспытателем.

– …но, Вероничка, я не просто кролик. Я больной кролик… Любовь – это хворь, вызывающая муки высоких чувств! Животная похоть и духовный подъём неразделимы! И лишь в настоящей любви уместен эгоизм! Я чувствую в себе силы зверя и художника, и я готов сгореть в пламени любви к той единственной, кто также искренно одарит меня своей плотью и согреет душу!

Вероника вскочила: «Да ты с ума сошёл, ты просто маньяк!» «Как горько это слышать!» – разбавив сценический пафос изрядной долей сарказма, воскликнул романтически настроенный натуралист. Убедившись в серьёзности произведенного им эффекта, он торжественно водрузил на столешницу бронзовую «Девушку с веслом».

– Вот, полюбуйся!.. Ты когда-нибудь спала с тем, кто мог бы отлить тебя в бронзе?

– Ещё нет! – машинально ответила женщина, вглядываясь в знакомые черты статуэтки. – Ольга! – вдруг очнувшись, вскричала она, – Вылитая Ольга!.. Она тебе позировала?

– Нет, по памяти… – скромно потупившись, ответил «автор». – Нам было чем с ней заняться…

– Да-а-а, – протянула поражённая Вероника, – за такое я бы любому отдалась… кроме тебя, конечно!

– А я и не настаиваю…

Через мгновение она уже звонила подруге. Не прошло и четверти часа, как все участники любовных интрижек восторженно лицезрели бронзовую статуэтку. Ольга стояла пунцовая от восторга и смущения. Прощёный Веничка, по достоинству оценив мастерство художественного подлога, попеременно бросал завистливые взгляды на оригинал и миниатюру.

– И что, у тебя всё, как у этой бабы с веслом? – нарочито грубо осведомлялся он у молодой женщины, прильнувшей к Герману.

– До последней складочки! – счастливо откликалась модель.

– И это?..

Но получив подзатыльник от Надежды, Мочалин переключился на своего друга, настаивая слепить ему предмет его любви.

– И чтоб тоже «без ничему»… – добавил он, преданно смотря в глаза своей подруги.

– С удовольствием! – откликнулся друг, – но сперва мне надо досконально изучить натуру, чтобы не оставалось ни одного потаённого уголка…

Теперь уже Герман словил два подзатыльника и один пинок от преисполненной благодарности модели.

Странным образом этот невинный трёп возбудил компанию молодых людей. В просмолённом советским бытом воздухе отчётливо запахло мускусом феромонов. «Опять за своё… – проворчала Вероника, направляясь в прихожую, – пойду и я своего борова растолкаю…»

Через полчаса счастливые и уставшие Герман и Ольга вновь сидели на кухне. Так и не уняв сердцебиение, они с наслаждением пили шампанское. Их свободные кисти рук, словно продолжая любовные игры, переплетались пальцами, легко вздымались, прижавшись ладонями и снова опадали друг на друга.

– Ты знаешь…, – начал Герман, но вдруг осёкся. Ещё мгновение и могло произойти непоправимое. С его уст едва не вырвалось имя «Татьяна».

– Что? – ободрила его молодая женщина, вновь скрестив пальцы их рук.

– Понимаешь, Зайка, – продолжил он, не замечая, как её рука дёрнулась и высвободилась из его, – мы всё же совершили непоправимое!

– Не обольщайся, Кролик, никогда не поздно всё исправить! – вдруг со злостью ответила Ольга и, не переводя дыхания, выпалила, – ты с ней спал!

– С кем?

– С женой!

– Нет!.. Нет ещё…

– Врёшь!

– А что мне оставалось делать?.. Долг, понимаешь…

– Я всё понимаю! Долг, говоришь… – с искажённым лицом парировала разъярённая женщина, – Выходит, Зайка приехала и теперь с ней каждый день можно вступать в законные сношения?!

– Ну, почему же каждый день?..

– Фу, замолчи! Какая низость!.. Гадость! Гадость!.. – повторяла она, с каждой секундой впадая в ещё большее раздражение. – Меня мой тоже в прошлом году Зайкой назвал… когда со своей кадровичкой изменил…

Ольга в ярости вскочила. Герман попытался её удержать, но она резко вырвалась и выбежала из кухни. Обескураженный молодой человек вновь опустился на стул и достал сигарету. Из комнаты слышались голоса. Хрипловатый Ольгин тонул в монотонном бубнении второй пары. Вкус сигареты был отвратительным. Во рту отдавало кислятиной и драло горло. Поскотин в раздражении раздавил окурок в миске с кошачьим кормом. «Мальборо! – мелькнуло в голове. – Какую только гадость не курят на этом Западе!» Он вытащил из кармана дарёную пачку «Кэмел» и понюхал её. Должно быть, такая же! – и бросил её на стол.

Голоса за дверями усилились. Послышалось шарканье.

– …я этого не выдержу! Я брезгливая! – слышался высокий с хрипотцой голос оскорблённой женщины.

– Привыкать надо… – назидательно отвечал Вениамин, открывая дверь, – не ты первая, не ты последняя!

– Как он может после этого ко мне прикасаться?!

– Оленька, Оленька, послушай, – пыталась успокоить подругу Надежда, замыкавшая согласительную комиссию, – ты же с Мишей тоже не только телевизор смотришь.

Внезапно Ольга остановилась в дверях и закрыла лицо руками.

– Я больше так не могу! Не могу и не хочу!

– Кого? – полюбопытствовала Надежда.

– Мишу!.. Теперь я буду как бревно… Закрою глаза, словно меня это не касается…

Герману стало дурно. Как же д'Артаньян и Констанция Бонасье? Тоже под своим галантерейщиком бревном лежала? Почему Дюма о главном умолчал? Господи, а как же Анна Каренина, Лиля Брик?.. Выходит, все женщины лгут? Даже лучшие… даже Наташа Ростова? А мужики? На последний вопрос ему почему-то не захотелось искать ответа.

– Ты что стоишь, как немой укор?! – вывел его из задумчивости Вениамин, – Принимай свою любовь взад! – И вдруг, увидев пачку импортных сигарет, тут же забыл о своей посреднической роли. – «Кэ-э-эмел!» – пропел он, – Отборный табак, запах поцелуя и возбуждающее послевкусие…

– Забирай! – бросил Герман, приближаясь к Ольге, – Что будем делать? – спросил он её.

– Любить… – покорно ответила она, – Только ты постарайся хотя бы не каждый день. Ну, понимаешь… Раз в неделю – с вас достаточно!