Текст книги "Бермудский Треугольник (СИ)"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Прыжки с парашютом

Главной составляющей военной подготовки были прыжки с парашютом. Посредине учебного центра, словно Эйфелева башня на Марсовом поле, располагалась вышка, на которой с утра до вечера тренировались десантники-первогодки. Эта железная конструкция каким-то мистическим образом влияла на одного из членов «Бермудского треугольника».

– Гер, а Гер! – принимался ныть сутулый Веник, когда друзья проходили под нею, – ты не знаешь, почему, когда я оказываюсь рядом с этой штуковиной, у меня начинает урчать живот и холодеют руки? У тебя таких симптомов не наблюдается?

– Нет, – беспечно отвечал приятель. – Меня её вид только бодрит и напоминает о первых прыжках. Для меня парашют не внове. Четырежды прыгал, – не без рисовки добавил бравый ветеран.

– Да ну!? И как?.. Ощущения какие?

– Известно какие: сначала – полные штаны страха, а когда парашют раскроется – те же штаны, но уже полные радости!

– А у меня, Гера, наверное, радость через верх капать будет!

Вениамин уныло потупился, сложив «домиком» свои подростковые плечи. Не встретив сочувствия, он пристал к Сашке Дятлову. Однако в качестве физиологических проявлений указал онемение конечностей и круги в глазах. Когда же он попытался воспроизвести полный список аномальных проявлений организма, друзья, наконец, смогли поставить ему диагноз. Вениамин банально трусил. Собрав консилиум, Поскотин и Дятлов в дополнение к описанным им симптомам отметили серость его лица и лёгкий тремор коленей. Наконец, Мочалин не выдержал:

– Гера, Шурик!..

– Ну?

– Мы же – одна семья?!

– Допустим…

– А семья своих в обиду не даёт! Правда?

– Смотря какая семья – начал догадываться Герман. – Если семья Аль Капоне, то, пожалуй что, да… Но мы же не мафиози, а будущие разведчики!..

– Какие разведчики?! – возопил расстроенный Веничка, – Где ты видел разведчика в обгаженных штанах?!

– То есть? – подключился к беседе недоумевающий Дятлов.

– Шурик, ты что, прикидываешься?! – зашёлся на грани истерики испуганный друг. – Мне же конец! Я умру от разрыва сердца или опозорюсь на всю оставшуюся жизнь!

– И что ты предлагаешь? – спросил прямолинейный Шурик.

– Может, за тебя с вышки прыгнуть? – с издёвкой предложил Поскотин.

– Верно, Николаич! – обрадовано завыла жертва высотобоязни. – Вы только с вышечки, а там как карта ляжет!

Два угла «треугольника» погрузились в раздумье. Вениамин мелко трясся в ожидании вердикта.

– А как же с самолёта? – очнулся Дятлов. – Там же за тебя никто не прыгнет!

– И не надо, – оживился оробевший друг. – До самолёта я что-нибудь придумаю!

– Ну, нет, так дело не пойдёт! – заупрямился Шурик.

– Хорошо-хорошо! Я не настаиваю… – обречённо промолвил поникший истукан и нетвёрдой походкой направился в казарму.

– Венька, постой! – окликнул его растроганный Герман, – Мы попытаемся, верно, Шурик?

– Ну, если как по Уставу «проставится»…

– Согласен! – обернувшись, закричал спасённый, – и сладкой водочкой «проставлюсь», и полынной наливочкой… – тараторил он, возвращаясь к друзьям.

– Только «Столичной»! – поставил точку капитан Дятлов и метнул недокуренную папиросу в сторону хранилища ГСМ.

Прыгая с вышки, Герман Поскотин изрядно волновался. Ему казалось странным, что прыгнуть с высоты в десять этажей сложнее, чем с трёх километров. В самолёте, как ни удивительно, реальная высота скрадывалась и возникало ощущение, будто прыгаешь на большую расстеленную внизу карту. А на тренажёре ощущение высоты было отчётливо конкретным. Внутри курсанта всё сжалось. Он перегнулся через край, зажмурился и полетел вниз. «А что, пожалуй, можно и за Веника прыгнуть» – подумал десантник, приземлившись в самом хорошем расположении духа. Отцепив трос, Поскотин снова стал карабкаться наверх.

– Следующий! – крикнул инструктор.

– Курсант Мочалин к прыжку готов!

Ветеран десантных войск, найдя нужную фамилию, сделал отметку и легко хлопнул исполняющего обязанности Мочалина по плечу.

Снова секундная слабость и – ощущение неописуемого блаженства. Герман, придя в себя, поспешил к Вениамину. Однако для того его появление стало полной неожиданностью.

– Ты почему не предупредил? – возмутился Вениамин.

– Тебе бы радоваться! – обиделся дублёр.

– Считай, что я уже ликую! Смотри – во-о-он Сашка за меня над землей парит!

Действительно, сверху спускался улыбающийся Дятлов, отчаянно семафоря друзьям своими длинными руками.

– Всё, конец! – упал духом Вениамин. – Теперь точно выгонят… Посмотрят в журнале, а там – два Мочалиных. Что ж ты, Гера, так меня подставил?! А ещё друг!

На вечернем разводе прикомандированный куратор от войск, гвардии капитан Гордеев вызвал оробевшего Мочалина и перед строем… похвалил его за инициативу и настойчивость, проявленные при выполнении сверхнормативного прыжка с тренажёра. Два дня Вениамин ходил героем, принимая поздравления и рассказывая всем желающим о побудительных мотивах, толкнувших его на отчаянный поступок. Уязвлённые друзья, чем могли, омрачали ему настроение, повторяя, словно рефрен, пожелание достичь не меньших успехов в прыжке с самолёта.

На борту «Ан-2» Мочалин был истерически весел, одаривал парашютистов каскадом плоских острот и постоянно заправлял в шлем свои непослушные уши. Наконец, машина набрала высоту. Первым у открытого люка стоял капитан Дятлов, положив руки на вытяжную скобу парашюта Д-5. Стоящему за ним Венику стало дурно. Он отчаянно трясся, и всё норовил завалиться на руки подпиравшего его Поскотина.

– Г-г-герррочка, ну ты понял, выпихни меня, даже е-е-если я буду сопротивляться или… – Веник сглотнул тягучую слюну, – или, не дай Бог, потеряю сознание.

– Не беспокойся, Вениамин Вениаминович, – пинок под зад – лучший стимул для настоящего десантника!

– Вот с-с-спасибочки! Т-т-ты н-н-настоящий друг!

Дятлов исчез в люке с языческим кличем «эх, ёж твою мать!». Инструктор железной рукой подвёл посеревшего истукана к гудящему отверстию и этой же рукой отстранил Германа от дальнейшего участия в судьбе друга. Веник с потухшим взором, сделал попытку рухнуть на колени, но матёрый десантник ухватил его за ворот и с криком «Пшёл!» выбросил за борт. «А-а-а!» – истошно заорал оживший идол, падая вниз. Мгновенно расцветший оранжевым цветом вытяжной парашют скрыл страдальца из виду и Герман, не дожидаясь команды, последовал за ним. Чуть поработав стропами, он пристроился с левой стороны от безвольно повисшего курсанта.

– Венька! ты жив? – гаркнул что есть силы Герман.

– Ты что орёшь? – спросил его Шурик, летевший в ста метрах ниже.

– Веник не отвечает, – снизив тон, произнес парашютист, в очередной раз удивляясь великолепной акустике на километровой высоте.

Он снова потянул за стропы и почти вплотную приблизился к Венику. Сгорбленный товарищ летел, безвольно опустив голову и свесив плети рук.

– Шури-и-ик! – вновь заорал Поскотин, – Веник потерял сознание!

– Не ори! – где-то далеко ответил товарищ, падающий со скоростью, исключающей оказание помощи, – подлети к нему поближе!

– Что там у вас случилось? – отозвался откуда-то сверху однокурсник Сергей Терентьев.

– Серёжа, спускайся! Веньке плохо! – взволнованно отозвался не на шутку струхнувший Герман.

Выстроившись по обе стороны от безжизненно тела, висящего на стропах, парашютисты что есть мочи стали скандировать: «Веник! Веник!». Не улавливая драматизма разворачивающегося воздушного спектакля, десантники из верхнего эшелона, воодушевлённые криками спасателей, грянули «Из-за острова на стрежень…» Старая казацкая песня, утроив мощь воздушной какофонии, наконец, разбудила несчастного.

– Ожил! Веник ожил! – донеслась победная реляция Терентьева.

– Ну, слава Богу! – отозвался Поскотин и, опустив голову вниз, вновь заорал. – Шурик, ты слышишь – Веник живой!

– Да пошёл он!.. Герой, хренов, – далеко внизу откликнулся Дятлов.

– Гера, это ты? – подал голос воскресший, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – старина, ты не поверишь – в моих штанах радость у ремня плещется! Всё как ты и рассказывал! Даже не знаю, что теперь с ней делать!

– Заткнись сейчас же! Что ты орёшь?! Оставь «это» в штанах и не вздумай выбрасывать на лету! В начальство попадёшь – греха не оберёмся! – сдерживая смех, посоветовал приятель, – Да, ещё… Приземлишься – падай на бок, чтобы «счастье» в сапоги не стекло!

Земля стремительно приближалась. Поскотин вытянул вперёд ноги и сгруппировался. Он уже видел, как вдалеке гасит купол парашюта Сашка Дятлов. Лёгкий удар, кувырок, радостный выдох «оба-на!» и счастливый курсант на земле. Наматывая на локоть стропы, он выпрямляется, замечая в ста метрах слева от себя группу офицеров во главе с руководителем сборов подполковником Нелюбовым. Герман приглядывается и – о, ужас! – видит, как перед начальством по стойке смирно замер его друг, младший лейтенант Мочалин. По воле случая воскресший Веник сошёлся с землёй всего в десяти метрах от наблюдательного пункта, откуда руководство следило в бинокли за ходом учебного десантирования. Потрясённые его ювелирным приземлением, офицеры повскакали со стульев и бросились поздравлять бравого десантника. А тому ничего не оставалось делать, как, взяв под козырёк, доложить об успешном завершении тренировочного задания. Это был его очередной триумф. Пока с неба сыпались остальные курсанты, удачливый Мочалин сухой травой вчерне зачищал комбинезон от нечаянного «счастья».

Завершение дня десантника

С лётного поля в казармы друзья возвращались на УАЗике войскового куратора сборов капитана Гордеева. Впечатлённый мастерством Вениамина, он пригласил героя в свою машину и даже предложил подвезти его товарищей. Польщённый Мочалин, оправившись от испуга, вновь обрёл вид каменного истукана и вполоборота величественно восседал рядом с начальством. Гордеев без умолку болтал обо всём, что приходило в его военную голову. При этом словоохотливый водитель оборачивался за поддержкой к Вениамину, не сомневаясь, что его хваткий в десантных премудростях пассажир определённо располагал богатым военным опытом. Мочалин, сидевший в неудобной позе на одной ягодице и не смевший пошевелиться из-за сохраняющегося дискомфорта, вызванного недавней минутной слабостью, изо всех сил старался не разочаровывать руководство. Его веское «Да-а-а… уж!» неизменно завершало каждый эпизод военной биографии капитана, прошедшего суровую школу войны в Афганистане.

Приметив странную позу пассажира, капитан Гордеев участливо поинтересовался:

– Старую рану разбередил, товарищ?

– Да… как-то так… к непогоде обычно…

Капитан сочувственно покачал головой, намереваясь задать следующий вопрос, но Веник, опасаясь разоблачения, его опередил.

– Товарищ капитан, среди нас, как бы, ещё один ветеран присутствует… Тоже «афганец»!

– Кто такой? – удивился Гордеев, не предполагавший, что среди его ничем не приметных седоков затесался ещё один участник военной кампании.

– Да вот, старший лейтенант Поскотин, товарищ капитан.

Гордеев, не выпуская из рук баранку обернулся. Герман осклабился виноватой улыбкой.

– Где служил?

– В Джелалабаде, провинция Нангархар, – взяв под козырёк, начал рапортовать разоблачённый ветеран, – отдельная 66-я мотострелковая бригада. Офицер разведки.

Капитан обернулся. «Не похоже, курсант! Кто же честь отдаёт из положения полулёжа. С Уставом, надеюсь, знакомились?» «Ни единожды! – бодро отрапортовал подчинённый, – Да только про позы отдания чести в нём не прописано».

– Плохо изучали, старший лейтенант, – строго одёрнул его капитан. – Устав, как Библия, все стороны нашего бытия регламентирует. Вот к примеру…

– Разрешите, товарищ капитан, я один случай из своей практики доложу? – прервал его герой-афганец.

– Валяй!

– Случилось это, когда я проходил срочную. Присвоили мне после института лейтенанта и определили в командный пункт штаба ПВО Сибирского округа. Был тот командный пункт врыт в землю по самый люк, через который мы внутрь забирались. Вверху – лишь зелёный холмик, а под ним целые хоромы, напичканные аппаратурой. Промеж себя мы те хоромы «Ямой» называли. Так вот, в этом-то подземелье я в должности инженера по вычислительным устройствам отдавал свой воинский долг. А какие у нас были офицеры! Сплошь умницы! – Сделав ударение на «умницах», Поскотин выразительно посмотрел на капитана, после чего продолжил. – Повторюсь, таких умниц я даже в Академии наук не встречал: стихи сочиняли, в разных учёностях не хуже студентов разбирались. Языки знали. Один подполковник на дежурстве нам, молодым, раннего Бертольда Брехта в подлиннике читал, хоть и не понятно было, но дух захватывало. Короче, мне, прошедшему практику в лабораториях Академгородка, было просто и легко адаптироваться к военной службе: та же аппаратура, тот же научный поиск, только вместо белых халатов – военная форма. Но была одна проблема. Будучи сведущ в науках, я испытывал жуткую неприязнь к разного рода регламентирующим документам. Довольно скоро проявилась моя полная безграмотность в святая святых – Уставах вооружённых сил. Мой начальник, рыжий подполковник, единственный дуболом из просвещённых офицеров, принудил меня сесть за эти сакральные брошюры. Можете представить, какие душевные муки испытывал я, заучивая стих за стихом эпическую поэму основ армейской службы, а рядом, рассыпая перхоть, маячил треклятый подполковник с вечно влажными как у Арафата губами, да ещё периодически указывал, на какие моменты мне следует обратить особое внимание. Настал день, когда я мог декламировать Устав без запинки и даже попробовал себя в публичных выступлениях перед личным составом.

В первое моё военное лето состоялись грандиозные учения ПВО. В «Яму», как сельдей в бочку, набралось генералов, особистов и разной другой армейской плотвы, которая одним своим видом оскорбляла наши штабные чувства. К учению готовились заранее: для генералов отремонтировали баньку, запустили в небольшой пруд, что зеленел на окраине городка, целую цистерну карасей и карпов, украсили офицерскую столовую цветами и завезли в неё смазливых официанток. К тому времени я уже считал себя настоящим армейским офицером, что подтверждали прапорщики, которые долгое время наотрез отказывались отдавать мне честь. Чтобы ещё более возвыситься в глазах нижних чинов, я отрабатывал командный голос, разговаривая на служебные темы с унитазом.

Наладился и мой быт. Мы с одним выпускником КВИРТУ снимали большой гостиничный номер. В нём редко переводились бальзам «Абу-Симбел», кубинский ром и сухие вина. Нам нравилось слушать «Битлз» и листать старую подшивку «Пентхауза». Вскоре я обзавёлся велосипедом «Спутник» и погожими днями выезжал в город повидать своих однокурсников. Словом жили, как наши писатели, на дачах в Переделкино. По весне я разжился своей маленькой фермой, которую приобрёл совершенно случайно, катаясь по пыльным дорожкам ближайшего к военному городку села. Однажды мне на глаза попался ржавый эмалированный таз, что валялся на обочине, из которого выскочила встревоженная курица. Спешившись с велосипеда, я заглянул в него и обнаружил там кладку ещё тёплых яиц. Не долго думая, я перенёс этот таз в укромное место и начал регулярно присыпать вокруг колхозным зерном. Ежедневно ферма давала с десяток яиц, а навещавшие её курицы дополняли наше скудное меню диетическим мясом к юбилеям и праздникам.

Вот и в тот раз, воспользовавшись перерывом в учениях, я, как был, в сапогах и полевой форме, вскочил на велосипед и отправился к своему хозяйству. По пути заехал в сельпо, купил бутылку водки и свежего деревенского хлеба. Сняв кладку и загрузив провизию в авоську, отправился в обратный путь. На подъезде к КПП я обнаружил начальника Штаба генерала Коржова, бредущего с удочкой по направлению к литерному озеру. Разомлевший от жары воинский начальник был в майке и галифе с лампасами «на босу ногу». Вид, конечно, не строевой, но и он привёл меня в ужас. Генералов я боялся больше пожарных машин! Среди моих друзей ходило много историй про вампиров в золотом шитье, которые пили кровь у нижних чинов и эшелонами отсылали младших офицеров на Чукотку или Магадан. Приближаясь к генералу, я лихорадочно вспоминал, как трактует Устав отдание чести в случае движения военнослужащего верхом на велосипеде. Просканировав все закоулки памяти, я так и не нашёл ответа, а, между тем, генерал приближался как народное горе! Медлить было нельзя. Проклиная несовершенство основного армейского документа, я бросил руль, вытянулся в седле и опустил авоську с продуктами «по швам». Затем, не доезжая нескольких метров, лихо взял под козырёк и сделал равнение налево. Надо было видеть генерала! Он так оторопел, что приложил ладонь к непокрытой голове, перехватив удочку в другую руку. Потом переломился пополам и зашёлся раскатистым начальствующим смехом.

Уже на следующий день я узнал, что генералы отнюдь не вампиры, а напротив, испытывают к младшим офицерам самые нежные чувства. Я был вызван Коржовым, и целый час докладывал о своей личной жизни. На прямое предложение продолжить службу в рядах вооружённых сил, я со всей прямотой ответил согласием, хотя ни минуты не сомневался, что вернусь в свою любимую лабораторию в Академгородке. Но Бог не позволил мне нарушить офицерское слово. Проболтавшись на гражданке полтора года, я снова надел погоны. А в тот день, устным приказом начальника штаба нам с лейтенантом из КВИРТу была выделена однокомнатная квартира, в которую через несколько месяцев я привёл свою первую невесту.

Вот и весь рассказ, товарищ капитан. Выходит, пробелы в Уставе могут порой сыграть на пользу начинающим офицерам. «Мда… – промолвил капитан, – В нашей армейской действительности всякое может случиться», после чего логично перескочил на погоду, а под конец принялся нахваливать природу Тульской области. Окидывая восхищённым взглядом залитые осенними лучами луга и перелески с пасущимися на них тучными стадами, романтически настроенный куратор всё более распалялся.

– Вы только вдохните наш воздух, товарищи! – восторженно восклицал он. – Вы когда-нибудь нюхали настоящую осень?

Пассажиры дружно зашмыгали носами. Отчётливо пахло дерьмом. Веник, использующий лишь половину седалища, застыл в какой-то совершенно несуразной позе. Герман даже напрягся, пытаясь вспомнить, кого он ему напоминает. «Может, скульптура какая?.. „Раб“ Микеланджело или „Мыслитель“ Родена. Нет, те оба были без штанов», – подумал он и тут же забылся, внимая новому всплеску эмоций капитана-десантника.

– Прислушайтесь к себе, товарищи офицеры, что вы чувствуете? – не унимался Гордеев.

– Да вроде как, навозом попахивает, – ответил за всех Сашка Дятлов, стараясь отвести возможные подозрения от героического друга.

– Молодец, лейтенант! В точку! – обрадовался капитан, – Так пахнет исключительно тульский осенний навоз. Чувствуете, как он торкает и бодрит!

На заднем сиденье оживились, пытаясь натянутыми улыбками продемонстрировать прилив бодрости.

– Это всё озон! – не унимался капитан, – В начале осени в воздухе много озона, особенно в солнечные дни. Ну как, улавливаете?

– Не совсем, – проявил притворную заинтересованность в продолжении разговора Герман.

Капитана даже обидела неспособность его бестолковых пассажиров обнаружить живительный озон. Он обернулся к сидящим сзади и начал разглагольствовать, продолжая вертеть баранку.

– Докладываю! Озон взаимодействует с навозом, который, в свою очередь, насыщается азотистыми соединениями, а высвободившиеся ароматические углеводороды…

– Товарищ капитан! – не выдержал Поскотин, – впереди по курсу одиноко стоящая корова!

– Вижу! Не перебивайте! – недовольно одёрнул его капитан, возвращаясь к уставной позе и объезжая мясомолочное животное. – Навоз, товарищи, пропитанный осенним озоном, создаёт неповторимый аромат (Веник нервно заёрзал), который вы имеете честь обонять!

– Так точно! Навоз отменный! – рявкнул ветеран Афганистана в надежде вырулить из набившей оскомину темы.

– То-то и оно! – обрадовался поддержке капитан Гордеев, – а летний, товарищи офицеры – уже не то! Летний навоз не бодрит, скорее – расслабляет. А при избытке – вызывает крепкий сон! Вот представьте…

– Товарищ капитан, можно вопрос? – вмешался Сергей Терентьев.

– Да, конечно…

– А вы не пробовали его курить?

Гордеев снова обратился к галёрке. Его настороженный взгляд встретили три пары преданных глаз. Не видя ни тени подвоха, капитан расслабился и улыбнулся.

– Как же!.. В детстве ещё…

– Ординарный курили или в купаже? – продолжил Терентьев, доверительным тоном.

Герман с удивлением смотрел на однокурсника, серьёзное лицо которого очень напоминало известную фотографию поэта Сергея Есенина с трубкой во рту. «Неужели певец земли русской тоже курил навоз?» – молнией сверкнула шальная мысль и тут же исчезла, оставив ощущение нелепости происходящего.

Из дальнейшего диалога слушатели узнали о свойствах отдельных сортов этого замечательного продукта животноводства, его одорологических качествах, лечебных свойствах и особенностях применения в быту. Капитан и лейтенант, будто состязались в перечислении необыкновенных свойств коровьего навоза: лечит экзему, почесуху, чирьи. Незаменим для костра вблизи расположения неприятеля, при сбраживании с жомом и патокой даёт лёгкий пенистый напиток…

Поскотину стало дурно. Он вдруг подумал, как много наших военных вышло из простых крестьян, и как далеко шагнула страна, рождённая в лаптях и в них же покорившая Космос. Оставив в покое навоз, его сознание, очарованное величием Родины, воспарило над суетой, но тут же рухнуло, сражённое непрошенной мыслью: «Веник похож на памятник!» Герман, наконец, вспомнил, кого напоминал его друг, который, так и не избавившись до конца от засыхающего «счастья», сидел впереди него в неловкой позе. «Воровский! Вацлав Воровский!» – повторял он про себя имя первого советского дипломата. Именно бронзовый дипломат, украшающий открытый дворик у здания бывшего Наркоминдела на углу Большой Лубянки и Кузнецкого моста, едва ли не до деталей напоминал облик советского десантника, час назад наложившего в штаны. Более уродливой скульптуры, известной в народе как «Памятник радикулиту», нельзя было сыскать по всей Москве. Причудливый рисунок мысли засыпающего курсанта прервали радостные восклицания его товарищей, заприметивших на горизонте очертания родной воинской части. Вскоре взвизгнули тормоза, и машина торжественно миновала КПП.

Сразу по возвращении все пассажиры были приглашены в подсобку одного из гаражных ангаров Тульской дивизии ВДВ. Радушный хозяин, капитан Гордеев, испытывавший душевные муки при длительном воздержании, буквально расцвёл, разливая по «соточке» своим новым боевым товарищам. Вскоре, исчерпав запасы, он вскрыл две бутылки из заначки зампотеха, потом покусился на содержание тайника начпрода и уже был готов на все тяжкие, как в подсобку заглянул начмед с четвертью медицинского спирта, после чего вся компания вновь оживилась и с головой окунулась в пучину армейского загула.