Текст книги "Бермудский Треугольник (СИ)"

Автор книги: Геннадий Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Ночные приключения

На поверхности было прохладно и влажно. Пахло банными вениками, прелыми опилками и соляркой. Куда ни бросишь взгляд, – всюду стройка. Трактора и бульдозеры, будто подбитые танки, хаотично темнели у обнесённых забором новостроек и на брустверах вдоль котлована под новую линию метро. На газоне рядом с тротуаром виднелась бесформенная куча посечённых веток с поникшей, но всё ещё живой листвой. На некоторых из них сохранялись небольшие, с голубиное яйцо зелёные плоды. «Не пожалели даже яблоневого сада, – с грустью подумал выброшенный на столичную обочину молодой человек, – Отсюда и запах прелых веников».

Окончательно придя в сознание, он поспешил к автоматам с газированной водой. К его счастью в огромной пасти одного из них алмазной фиксой светился единственный гранёный стакан. «Алкашня!» – ругнулся Герман в адрес группы неопрятных теней, накрывавших невдалеке импровизированный стол на деревянной бухте из-под силового кабеля. Утолив жажду, он немедленно направился к телефонам. Дома никто не подымал трубку. «Спят, должно быть… Но пора уже подумать о возвращении». С транспортом проблем не было. Рядом с выходом из метро кокетливо мерцала зелёным глазом легковая машина. Разговор, начавшийся дружелюбным «Земляк, до Медведково добросишь?», завершился вполне ожидаемым «А не пойти бы тебе!.. Третий раз повторяю: ночной тариф – ночные правила! И деньги вперёд! А твоя беременная жена меня совершенно не интересует! Усёк?» Поскотину ничего не оставалось, как последовать совету бывалого таксиста.

Он шёл по обочине Профсоюзной, с интересом рассматривая размазанные ядовитым неоном силуэты домов незнакомого района. Перед беспечным прохожим неспешно разворачивалась ночная жизнь большого города. У режимного НИИ, согретые морковным светом циклопического плаката «Идеи Ленина живут и побеждают», смонтированного под самой крышей, гуляла молодёжь. Хрипели кассетные магнитофоны и бренчали гитары. Редкие зелёные островки небольших парков дышали томной негой от десятков разгорячённых тел, сплетённых страстью и сшитых несбыточными обещаниями. В самых темных арках величественных зданий сталинского ампира дежурили щипачи и гопники, изучавшие клиентуру, фланирующую в контролируемом ими секторе. Угольки их кошачьих глаз испуганно гасли при появлении патрульных милицейских машин, или щурились, провожая бестолковых дружинников, занятых брачными играми со своими подружками с красными повязками.

Герман вдруг преисполнился любовью к этому уютному ночному миру, который его окружал. Ему хотелось сделать что-нибудь стоящее и запоминающееся для его обитателей. Завидев, как из подворотни наперерез к впереди идущей парочке выскочил хлипкий субъект, с вызывающим фальцетом потребовавший у влюблённых закурить, он с решимостью христианского миротворца бросился вперёд. И когда разговор между представителями добра и зла перешёл на стандартное «а ты кто такой?», сунул в рот опешившему задире свою сигарету. Выплюнув подарок и осведомившись откуда этот козёл взялся, хулиган нанёс ювелирный удар миротворцу в пах. Поскотин охнул и согнулся, тут же получив двойной удар по лицу. С криком «наших бьют!» сорванец замахнулся снова, но был сбит отработанным приёмом бывшего инструктора по рукопашному бою. Поскотин, превозмогая боль, занимал привычную стойку. На помощь к шакалёнку спешила стая из трёх крепких ребят. Мгновенно перехватив летящую к его лицу ногу, Герман свалил первого нападающего головой на асфальт, второму, резко потянув его руку на себя, с хрустом провёл болевой приём. Третий, не дожидаясь своей очереди, метнулся в тень и пропал. Влюблённой парочки тоже не было видно. Зато поодаль, загораживая исполненный оптимизма плакат «Трезвость – норма жизни», стояли два интеллигентного вида милиционера, своими открытыми лицами сразу расположившие к себе победителя.

Поскотин встал и, широко улыбаясь, направился к ним. «Вот, порядочек навожу…» – не доходя до патруля, начал докладывать он. «Похвально… – одобрительно отозвался милиционер, как две капли похожий на главного героя фильма „Как закалялась сталь“, – сейчас ты поделишься с нами своими успехами!» – с этими обнадёживающими словами милиционер скрутил победителю руки и, сопровождаемый напарником, отконвоировал задержанного к жёлтому УАЗику. «Куда везём?» – равнодушно поинтересовался водитель. «В отделение на Воробьёвых горах» – также равнодушно ответил «киногерой» в звании старшины.

До МГУ ехали долго. Стражи порядка часто останавливались, проверяя дворы и места скопления отдыхающей молодёжи. В это время Герман без устали рассказывал пассажирам служебной машины трагические перипетии своего голодного детства, героические подробности службы на далёкой погранзаставе под Марами. Лёд отношений между задержанным и его конвоирами начал таять лишь когда отчаявшийся и запутавшийся в собственных фантазиях Поскотин коснулся своих взаимоотношений с тёщей. Отталкиваясь от светлого образа доброй и покладистой матери своей жены, арестант описал столь свирепого монстра, что седоки на УАЗике стали наперебой давать рекомендации, как извести со света столь мерзкое создание. После того как Герман, не надеясь на память, попросил ручку, чтобы записать самые эффективные способы, доверие между служителями Закона и их жертвой было окончательно установлено. «Ладно, – смиловался симпатичный старшина, – давайте отдадим его на поруки общественности, и, обращаясь к задержанному, строго предупредил, – А вы, молодой человек, впредь не применяйте приёмы каратэ на советских гражданах! Каратэ в Советском Союзе запрещено!»

Вскоре появилась и общественность. У главного корпуса Университета гуляла комсомольская свадьба. Скрипнув тормозами у толпы подвыпивших родственников молодых, патрульная машина исторгла из чрева не верящего в счастливое освобождение Поскотина. «Кто тут старший?!» – зычно крикнул в толпу сержант милиции. «Ну я!.. Если никто не против», – отозвался крепкий мужчина преклонных лет с вышитым полотенцем через плечо.

– Принимай, отец на поруки!

– Так у нас, чай не колония, а свадьба как-никак!

– Самое место перевоспитывать! Парень надёжный, проверенный, каратист. Если что – от хулиганов защитит.

Уже через пятнадцать минут, Герман был своим на студенческой свадьбе, а через час встречал рассвет на смотровой площадке. Вглядываясь в панораму пробуждающейся Москвы, он был преисполнен счастливыми предчувствиями и ощущениями своей вечной молодости. Когда утренние соловьиные трели сменило воронье карканье, ночной путешественник вышел к метро. Первым поездом он отправился домой.

Измена

По возвращению Германа ждал сюрприз. Дом был пуст. С первыми перебоями сердечного ритма пришло осознание, что он остался один. Квартира была прибрана. На столе лежал конверт, рядом – лист с детскими каракулями. «Папа я тебя люблю извени за паламатый…» Письмо не было дописано. Поодаль лежали цветные карандаши, которыми сын выводил печатные буквы, а сверху – «паламатый» будильник. С книжных полок исчезли семейные фотографии.

Пора было вскрывать конверт, но душевных сил оставалось разве что на пару сигарет, которые он молча выкурил на кухне. Обнаружив исчезновение соковыжималки, Поскотин впал в глубокое уныние. Репродуктор на стене, откашлявшись помехами на линии, рассказал о параметрах орбиты космического корабля «Союз Т-9», затем, несколько смягчив тон – о первых днях пребывания Саманты Смит в СССР. Справившись с подступившей тошнотой, брошенный муж – а в этом он уже не сомневался – вернулся в комнату.

В письме, оставленной женой, перечислялись его многочисленные достоинства и подробно описывались все муки, испытанные автором, вставшем перед непростым выбором. «Я не могу больше лгать, – писала Татьяна. – Моё сердце принадлежит другому и я, право, не знаю что ещё сказать». Благодарный читатель саркастически усмехнулся, пробегая глазами по тексту и мистическим образом угадывая содержание следующих строк. «Ты, конечно, волен меня презирать, но если в тебе осталась хоть капля жалости ко мне…» «Понятно!» – улыбнулся Герман, и вполголоса принялся декламировать: «Сначала я молчать хотела; Поверьте: моего стыда Вы не узнали б никогда…» Чем дальше он читал, тем яснее становилось, что послание жены содержит вольный пересказ письма Татьяны к Онегину Александра Сергеевича Пушкина. «Я бы очень желала хотя бы изредка видеть тебя, слышать твой голос, к которому я так привыкла за семь лет». «Ну, это уже отсебятина!» – воскликнул приходящий в себя рогоносец, – «В оригинале: „Когда б надежду я имела Хоть редко, хоть в неделю раз В деревне нашей видеть вас“. Вот в этом вся она! Лицемерка! А впрочем, это к лучшему!» – воскликнул обманутый муж, в полной уверенности, что после мажорного заявления к нему непременно вернётся хорошее настроение, но ему становилось только хуже.

Не зная, что делать, он бесцельно ходил из комнаты в кухню и обратно. «Что ты впал в хандру? – убеждал он себя, прихлёбывая кефир из широкого горлышка бутылки, – этого давно следовало ожидать. Теперь ты свободен. Теперь ты можешь открыться Ольге и даже предложить ей выйти за себя замуж…» Но услужливая память, вместо желанного лика возлюбленной, подсовывала ему греческий профиль Бориса Борисовича, его тело атлета, его красивые прыжки на сцене, его глубокий голос, очаровывающий несчастную Татьяну тонкостями художественного замысла либретто «Спартака». «Ненавижу! – взревел Герман. – Ненавижу этого балетного коня! Чтоб ему свалиться в оркестровую яму, чтоб он порвался на шпагате, чтоб ему набили морду поклонники, в конце концов!»

Пытаясь хоть как-то отвлечься и перевести дух, Поскотин позвонил Вениамину. «Это ты, сука?!» – услышал он на том конце провода злобный женский голос. Звонивший онемел. «Я тебе сказала, гнида, забудь этот телефон?!» – продолжала наступление Эльвира. «Элечка, это не сука, это я! – подал голос перепуганный абонент. – Эля, могу я услышать Вениамина?» Приняв устные извинения, несчастный рогоносец надолго замер у антивандального телефона. Через минуту на том конце послышался недовольный голос его друга.

– Да… У аппарата!

– Веничка, от меня жена ушла к «Спартаку»!

– Допрыгался!..

– Что делать?

– Что-что! Поезжай к Ольге, утешься… Ты же намекал, что у тебя с ней всё серьёзно.

– Да…

– Тогда радоваться надо, а не друзей в семь утра будить.

– Извини, Веник… Для меня это так неожиданно.

– А этот «Спартак» у тебя ночью жену увёл или поутру, пока ты спал?

– Не знаю… Я дома не ночевал.

– Японский городовой!.. Умеешь ты на ровном месте трудности создавать. Постарайся успокоиться, немного поспи, а мы с Шуриком скоро приедем.

Ещё не стихли последние фортепианные аккорды радиопередачи «Утренняя зарядка», а её ведущий ещё произносил сакраментальное«…занятия окончены, переходите к водным процедурам», как в дверь позвонили. Друзья молча входили, коротко пожимали руку безутешному супругу и также молча просачивались в комнату. Минуту не шелохнувшись сидели за обеденным столом, ожидая, когда докладчик справится с волнением. Последнее перед каникулами заседание «Бермудского треугольника» напоминало прощание членов Союза Писателей с угасающим коллегой по цеху. От пережитого у Поскотина поднялась температура. Он много курил, хандрил, капризничал, невпопад отвечал на вопросы и страдал навязчивой идеей набить морду разлучнику. «Ты определись, – увещевал его Сашка Дятлов, – кто тебе нужен?» Герман называл Ольгу, но чувство утраты пусть и нелюбимой, но законной супруги сводило на нет все попытки раскачать ещё недавно пылкие чувства к другой женщине. Веничка, которому игра на кухне в вопросы и ответы стала напоминать частные консультации его жены-психотерапевта, сделал предположение, что всему виной Эдипов комплекс, развившийся у его друга на почве разлада в интимной сфере.

– У тебя в детстве было сексуальное влечение к матушке? – начал он сеанс психоанализа.

– Веник, ты что, в морду захотел?! – возмутился пациент.

– А ты подумай… Зигмунд Фрейд говорит…

– Я и ему рыло начищу!

– А что тебе сегодня снилось? – не унимался психотерапевт-любитель.

– Я же вам с Шуриком рассказывал, что сегодня всю ночь шатался по Москве, дрался с хулиганами, катался в «канарейке» и гулял на комсомольской свадьбе.

– Хорошо-хорошо! Ты только не волнуйся. Лучше подумай, у тебя возникали мысли о кастрации?

– Кого кастрации?

– Себя, конечно!

Возмущённый Герман сорвал со стены кухонный топорик.

– Но-но! Полегче! – возмутился Вениамин, и, торжественно обернувшись к Дятлову, озвучил диагноз: – У пациента налицо все признаки тяжёлого душевного расстройства.

– Не слушай ты его, Герка! – вмешался Саша Дятлов, – Давай завтра с утра махнём на рыбалку! Электричкой до Пушкино, а там по лесопосадкам до Учинского водохранилища. Щуки не обещаю, но подлещиков на уху надёргаем.

Выслушав все рекомендации, Поскотин поблагодарил друзей и, распрощавшись, наконец уснул сном праведника.

Жестокая банальность старого анекдота

Вечером Поскотина разбудил авральный зуммер наркомовской связи. На проводе щебетала Надежда.

– Герочка, мы тут все за тебя переживаем… Какое коварство!.. Но ты не падай духом!..

Поражённый Герман поинтересовался откуда ей стало обо всём известно? Но Надежда, преисполненная глубоким чувством сопереживания, даже не сочла нужным ответить на столь пустячный на фоне трагических обстоятельств вопрос.

– Только не вздумай топить горе в вине!

– Да что ж я, на алкаша похож?! – возмутилась жертва обстоятельств. – И о каком горе идёт речь? Всё одно, рано или поздно этим должно было закончиться!

– Ты не волнуйся… Может, ещё вернётся. Всякое бывает. Было бы куда проще, если бы ушёл ты, но что поделать – опередила! Такой удар! Мы тебя понимаем. Даже Ольга вот тут рядом шепчет, что убьёт всякую, кто позарится на её Мишу.

Последние слова больно задели Германа, он даже хотел сказать что-нибудь едкое, но его опередила ревнивая любовница, перехватившая трубку.

– Герочка, не хандри. Приезжай сегодня ко мне, мы всё обсудим. Миша на выходные уехал с дочерью на дачу, а мне надо минеральной подкормки для помидоров и огурцов купить.

Поскотин, умиротворённый переходом на привычную с детства садово-огородную тематику, не долго думая, согласился, а Ольга уже развивала тему предстоящей встречи с присущей только женщине обстоятельностью.

– Зайдёшь к Вероничке, попросишь у неё взаймы «Мартини», ей Василий с круиза по Чёрному морю привёз. Купи баночку паштета из шпрот, немного сыра, но только с заветренной стороны, для еврейского салата, и, если увидишь, – конскую копчёную колбаску, грамм сто, не больше.

Герман неуверенно шагнул за порог Ольгиной квартиры. Хозяйка провела его на небольшую кухню и для того чтобы гость пришёл в себя, на несколько минут оставила одного. Поскотин вежливо вертел головой, останавливая взгляд на расставленные среди посуды спортивные кубки, грозди свисающих медалей на атласных лентах, вывешенные на стенах журнальные снимки советских футболистов с их автографами. Не будучи болельщиком, он даже не мог придумать, о чём можно было бы спросить, чтобы выйти на непринуждённый разговор.

– Это прошлогодние чемпионы из Минского «Динамо»? – наконец решился на вопрос всё ещё скованный гость, указывая на групповой снимок.

– Нет, это Мишина заводская команда, – с оттенком гордости, ответила вернувшаяся Ольга. – А это он! Видишь, в центре стоит. Капитан команды!

– А майоров у них не дают? – съязвил гость, с завистью рассматривая тренированные ноги своего соперника.

Ольга, за перезвоном посуды не уловившая суть вопроса, весело рассмеялась.

– Майоров – это бывший капитан команды СССР по хоккею. Вон посмотри – его автограф, там в углу слева.

Поскотин было дёрнулся к дарственной фотографии, но, вдруг спохватившись, скинул с себя личину вежливости и привлёк к себе женщину.

– Что будем делать?

– Жить, Герочка! Жить и любить!

– А тебе не страшно?!

– Чего бояться? Сегодня все, как в последний день жить стали. У каждой по любовнику, а то и по два, семьи трещат. Никто не хочет ждать счастливого будущего. Нам теперь подавай всё, сразу и сейчас!

– Я как-то об этом не размышлял.

– Ещё бы! Мужики вообще примитивный народ, думают, думают, лбы морщат, будто, и на самом деле умные. Только куда их логике до женской интуиции.

– И что твоя интуиция о нас думает?

– Боюсь её спрашивать… Только знаю, что лучше было твою любовь стороной обойти. Зыбко у тебя всё. Сам в облаках, а те кто рядом – того и гляди, вниз сорвутся.

Герман был обескуражен. Не зная, что ответить, он схватился за сигарету. Ольга ласково потрепала его за волосы и прижала к своему упругому животу.

– Слышишь?

– Неужели от меня?! – с нескрываемым ужасом воскликнул любовник.

– Да нет же, дурачина. Послушай как он урчит…

– Ребёнок?

– Живот мой урчит, – рассмеялась Ольга. – А ты пугливый… – Вволю повеселившись, она продолжила. – Я тебе о другом. Там, в женской утробе, да ещё в сердце все наши заботы. Мужчины другие. Но ты и меж ними не свой. У тебя, как у пугала, – одна голова на шесте, да и та опилками набита. Стоишь себе на пустом поле и под ветром качаешься… Конечно, весёлый ты и смышлёный. Скучно с тобой не бывает. Только что с того пользы? Вот и жена тебя раскусила. Просто так не уходят… Ты как французская комедия на фоне отечественного кинематографа… Даже твой Веничка понадёжней будет… Ну, ты что-нибудь понял, из того что я тут наговорила?

– Так… в общих чертах… Может мне домой пойти?!

– Какой же ты непутёвый! И за что только тебя женщины любят?

– Наверное, из жалости…

Наконец разговор обрёл ту степень непринуждённости, при которой обмен словами начинает играть второстепенную роль, когда значение имеют лишь взгляды, мимика, движение рук и модуляция дыхания. «Всё! – не выдержала Ольга, – Объявляю ужин при свечах! Бери поднос, пойдём в спальню». Молодые люди с вороньим усердием довольно долго обустраивали интимное гнёздышко, передвигая с места на место поднос и звеня бокалами. Наконец выключили свет. К торжественному ужину Герман остался в семейных трусах и спортивной майке общества «Динамо». Его подруга облачилась в короткий пеньюар, накинув на плечи прозрачную пелеринку. Трепетные блики свечей вели неспешный диалог с холодным мерцанием переносного телевизора, показывавшего Кремлёвский дворец, где шло награждение группы трудящихся женщин орденами «Материнская слава». Включили магнитофон, обменялись первыми тостами и поцелуями. Внезапно влюблённому почудилось, что сама судьба указывает ему дорогу к новому счастливому будущему. Сдавая позиции под натиском переполняемых его эмоций, Поскотин ощутил потребность открыться в чувствах.

– Оля, я тебя люблю…

– Герочка, не надо… Я тебя тоже люблю!

– Погоди, не перебивай, – взволнованно продолжил Герман, – Прежде, чем сказать главное, я хотел бы открыться… Я не инженер!

– Да кто бы в этом сомневался!

– Почему это?.. Я был инженером, и неплохим… Но сейчас я… Короче, Оленька, я – разведчик!

Женщина, наблюдая за его не к месту серьёзным лицом, долго сдерживала веселье и, наконец, не выдержала. Она откинулась на подушку и, болтая руками, словно пытаясь защититься, дала волю смеху.

– Разведчик среди чужих овечек!.. Ой, не могу!..

– Я серьёзно…

– Ой, не надо больше!.. Разведчик! – и вновь взрыв веселья. – Иди лучше ко мне!

Но Герману никуда идти не пришлось. В дверь постучали. «Анекдот!.. Кто бы это мог быть? – насторожилась Ольга. – Может, Надежда?». Ненасытному любовнику всё вдруг стало ясно. «Если это не Надежда и не Вероника, то мы с тобой влипли в самый настоящий анекдот, – шёпотом произнёс он, – Ты помнишь: „Возвращается муж с командировки…“ В замочной скважине заскрежетал ключ. „Миша вернулся! – сдавленно закричала женщина в пеньюаре. – Мы с тобой трупы! Одевайся!“ Повторять не пришлось. Под мощные удары в дверь любовники бросились облачаться в одежды. „Ольга, открывай, я всё знаю!“ – ревело из коридора. „Мишенька, я сейчас!“ – пищала неверная жена, срывая с себя пеньюар. „Гера, убирай с кровати поднос!“ Удары усилились. Наконец, снизу с треском полетели сломанные рейки и вслед за ними в образовавшееся отверстие влетела нога, одетая в футбольные бутсы. Поскотин пытался проскочить с подносом на кухню, но не успел. Дверь поддавшись мощному удару плеча, покачнулась и рухнула на стену в прихожей. Из-за двери появилось перекошенное лицо Михаила. „А-а-а, это ты, козёл вонючий?!“ „Вы меня с кем-то спутали!“ – с достоинством ответил Поскотин, держа в руках поднос с вином и закусками. „Ну, погоди, кривочлен горбатый! Жену мою решил матросить?! Дай только ногу вытащу!..“ – с этими словами, застрявший в капкане футболист, изловчившись, нанёс свободной ногой удар в область паха своему обидчику. Герман легко уклонился и вся мощь пенальти пришлась на поднос. Вечерний ужин взлетел к потолку, а капитан заводской команды по футболу рухнул в коридор. Воспользовавшись офсайдом, любовники вылетели на лестничную площадку. Романтический герой, прикрывавший отступление, был захвачен за ногу крепкой рукой спортсмена. „Миша, отпусти!“ – стараясь быть вежливым, попросил он, пытаясь расцепить железную хватку. „Ах ты сявка поносная!“ – взвыл лежащий и вдруг, освободив из капкана ногу, лягнул ею в грудь отступающему. Поскотин рухнул навзничь. „Ольга, беги!“ – крикнул поверженный любовник, кашляя и пытаясь встать, но над ним уже нависала источающая громы и молнии фигура Михаила. Из положения „в партере“ Герман нанёс мгновенный удар противнику по надкостнице над лодыжкой и пока тот, упав, корчился от боли, взмахнув согнутыми в коленях ногами, вскочил в бойцовскую стойку. „Вот ты какой скарабей кривоногий! – оценил ловкость обидчика лежащий на полу футболист, – А всё спринцовкой из НИИ прикидывался!“ В это время Поскотина грызла пробудившаяся совесть. Он чувствовал себя глубоко не правым и не знал как в таких случаях полагается поступить благородному человеку. Наконец, „кривоногий скарабей“ решился. Продолжавший лежать спортсмен с удивлением и даже с некоторым оттенком ужаса смотрел на открытую ладонь руки, которая приближалась к его лицу. „Миша, держи… Давай, помогу… Завтра всё обсудим“ – ворковал герой-любовник, с трудом поднимая с бетонного пола крепкое тело соперника. С минуту разгорячённые самцы, тяжело дыша, стояли друг против друга: Герман, подняв честное лицо, не моргая смотрел снизу вверх на роскошного блондина, который, покрываясь красными пятнами гипертоника, взирал с высоты своего роста на невнятное человеческое создание. „Как она посмела?.. – проскрипел обманутый муж. – Как она могла поменять меня на этого татаро-монгола?!“ „Миша, я тебя ни на кого не меняла, – пискнула этажом ниже его жена. – Просто Герочка к нам за утешеньем пришёл. От него жена сбежала!“ „А штаны вы по случаю траура поснимали?!“ – с сарказмом переспросил муж и, приблизившись к гостю, уверенно произнёс, – А теперь, гнида мохнорогая, готовься сдохнуть!» Но к счастью для Поскотина его час ещё не пробил. Соперники вновь сошлись в поединке. Природное чувство справедливости не позволяло погоревшему в любовных игрищах разведчику наносить удары невинной жертве своей разыгравшейся похоти. Он лишь делал блоки, ловко уходил от ударов, что в конце концов окончательно вымотало заводского футболиста. Пот лил с него градом. Разлучник, прижимая носовой платок к разбитой губе, медленно отступал. И когда он стал разворачиваться лицом к лестнице, Михаил решил провести финальный удар. Герман, ощутив болезненное ускорение ягодицы, приданное ей футбольной бутсой, подпрыгнул и, перехватив на лету разящую ногу, машинально дёрнул её вверх, отчего нападающий опустился копчиком на бетонный пол. Лестничную клетку огласил чудовищный рёв попавшего в западню бизона. Одновременно разом захлопнулись двери соседских квартир, из которых всё это время за поединком наблюдали благодарные зрители.

Ольга и Герман уже спустились на второй этаж, когда на первом послышался топот десятка ног. Через секунду перед ними появился усиленный милицейский наряд. «Где тут человека убивают?!» «На седьмом этаже» – честно признался молодой человек, прижимаясь к стене и сторонясь серой массы несущихся наверх сотрудников милиции.

К дому Надежды шли молча. Сзади всё ещё слышались тревожные трели милицейских свистков, но двум молодым людям уже не было дела до внешнего мира. «Да, кстати, – после долгой паузы промолвил поверженный любовник в надежде вернуть утраченное равновесие, – а я забыл тебе подарок привезти, блузку из жёваной марлёвки». Ольга молчала. Молодой человек, попытался взять её за руку, но женщина резко отстранилась и лишь плотнее запахнула ситцевый халат, спасаясь от ночной прохлады. Подходя к подъезду её подруги, Герману вдруг стало одиноко.

«Соколова, Боже праведный, ты вся дрожишь! – встретила их у порога добросердечная подруга. – Гера, отвернись, я её сейчас переодену». Поскотин молча прошёл на кухню, выбрал из помятой пачки единственную целую сигарету и неспешно её выкурил. «Всё! Конец карьере и любви…» – мысленно подвёл он итоги «трудового» дня. Ему хотелось попрощаться с Ольгой, но Надежда к ней не пустила. «Иди… Не хочет она никого видеть! Иди домой, завтра позвонишь». Молодой человек последовал её совету. Через час, выпив без малого бутылку водки он, не раздеваясь, рухнул на диван и, не прошло и минуты, уже спал, сжимая в руках гудящую трубку наркомовского телефона.

Ни на следующий, ни через день Герман не мог связаться с Ольгой. Всякий раз Надежда, отвечая на его звонок, сообщала, что её подруга ещё не готова к общению с ним. Давшую трещину семью сшивала Вероника, которая чуть ли не два раза на дню наведывалась со своим Василием к обманутому мужу. Михаил ушёл в запой. Ольга ждала его окончания, чтобы определиться со своей судьбой. Наконец, на пятый день она позвонила Поскотину сама. «Гера, извини! Давай всё забудем. Нам было хорошо, но этого для жизни мало. Я возвращаюсь. Летом буду на даче. Прошу тебя, не тревожь меня больше. Надеюсь, и ты вернёшься в свою семью. Пока… Пока!» Герман слушал, не перебивая и лишь успел произнести ответное «пока!», как в трубке послышался зуммер отбоя. «Вот и всё!». На душе было холодно и пусто. Через день он зашёл к Надежде и забрал бронзовую миниатюру «Девушка с веслом».