Текст книги "Вызов (СИ)"

Автор книги: Гайя Антонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

   – Сделай ей укол, Миша, – попросила врач лет 50-ти своего младшего коллегу, указывая на меня.

   – Никаких уколов! Я поеду с вами.

   – Кто он вам?

   – Брат, младший.

   – Чего это он удумал?

   – Не знаю... не знаю...

   Тут мне сунули в руку какое-то письмо.

   – Это вам адресовано? – молодой врач пытливо глянул на меня.

   На сложенном листе бумаги формата А4 написано "Гайе".

   – Лежало в раковине...

   Пока я ехала в машине скорой, снова и снова перечитывала предсмертную записку моего младшего брата. Нет смысла приводить ее целиком, скажу лишь, что срывалась дважды в слезы. В первый раз – когда прочла, что у Севы рак. Второй – что он сегодня стал папой... Я много раз перечитала написанное – мне казалось все ложью. Но разве перед смертью лгут?

   – Может, тебе правда укольчик сделать успокаивающий? – спросили у меня снова.

   Я протянула свои порезанные руки:

   – Лучше просто перебинтуйте раны...

   И что мне, Господи, что мне делать?! Я не понимаю. Знание всего легло на плечи тяжким грузом. А как же оно лежало на плечах моего бедного Севы?..

   Мне сказали, что чудо, что он остался жив. Сказали, что в его организме сочетание веществ, несовместимых с кровообращением и биением сердца. Ваш брат – живой труп, сказали мне. Врач был изумлен, но я знала, что это кровь Маны является последним связующим звеном между Северусом и миром живых.

   Не сказав больше ничего врачу, я бросилась туда, где меня не услышат смертные. Я не могу дать Севе умереть, нет, не могу, пытаясь сдержать слезы, думала я, набирая номер Кимуры...

   Через несколько минут я впала в полное отчаяние.

   Ни Ингемар, ни Ким, ни Никола, ни Джейми не были на связи. Не брала трубку Саша. Я, борясь с паникой, начала звонить Элине и Киву. Да что же это – вымерли они, что ли, вампиры Киева?!

   Презрев все, звоню Мане. Не берет трубку. Оставляю несколько задушенных слов на голосовой почте. Шлю эсэмэски Киму и Ингемару. И, как сомнамбула, ползу к постели брата. Надо позвонить родителям... Я не смогу. Не смогу.

   Чувствуя, что силы окончательно покинули меня, у постели Севы я впала в короткое забытье.

   Проснулась от того, что почуяла чье-то присутствие в палате.

    Северус

   Я никогда не вел дневник, но мне дали красивую черную тетрадь и золотую ручку и велели изложить все, что захочется. Мне велели написать о том, что привело меня к краю. Не то чтобы это не было никому ясно. Мой... мастер, верно? Мастер сказал, что ясно должно быть, прежде всего, мне самому. В этом он прав. Я не пойму, что со мной сейчас, я пытаюсь прислушиваться к нечастым ударам сердца, качающего кровь, я не знаю, что такое вечная жизнь. Ведь еще несколько дней назад я знал, что мне остались считанные недели... Но зато совершенно точно помню свое скольжение по краю. Пока мастер сидит рядом, не говоря со мной и не трогая меня. А жаль. От его прикосновений мне легче.

   Итак, начнем с самого начала. Был ноябрь. Мы совсем недавно отпраздновали день рождения Гайи, Люцию тошнило, а Лука подрался с... Неважно. На той пьянке у меня снова разыгралась гнойная ангина, на следующий день появились опять несколько болячек во рту, как пару недель назад, потом снова пошла кровь из носа... Я потащился к терапевту... В общем, меня раздели, обсмотрели, общупали и послали сдавать кровь. Я уже пожалел, что пошел в эту долбаную больницу, вечно как пойдешь – без пяти-шести диагнозов не выйдешь. С детства ненавидел эти профосмотры, лет с 16 категорически отказался на них ходить, хотя мама продолжала гонять всю нашу семью по врачам раз в полгода...

   В общем, эпопея с анализами закончилась тем, что меня послали на пункцию костного мозга. А эта эпопея закончилась тем, что я в полном а...уе упал на скамью на первом этаже онкологической клиники.

   Я не помню, сколько часов просидел тогда в том гиблом месте. Кажется, успело стемнеть, бабка с ведром и шваброй погнала меня из здания.

   Домой идти не хотелось. Вообще ничего не хотелось. В тот раз, когда мне делали пункцию, мама наорала – где шлялся, зараза, сил моих на тебя нет!.. Так хотелось сказать: мама, мама, а у меня нет сил вообще справляться со знанием того, что я уже не жилец! Но я смолчал. Больше всего не хотелось, чтобы семья узнала о моей болезни.

   Врач, которого мне назначили, с ходу рассказал мне о том, что лейкоз нынче лечится, правда, жаль, что я так поздно обратился, но шанс еще есть... Я наотрез сразу отказался от химиотерапии. Что я скажу своей семье, когда облысею?..

   Врач, тезка моего брата – Виктор Валерьевич – успел кое-что разузнать обо мне.

   – Ты ведь сын Валерия Антонина, профессора из Академии имени Ярослава Мудрого?

   – Да.

   – Почему твоя семья не должна знать? Мы в силах помочь тебе, продержав болезнь на том уровне, что она сейчас.

   Я видел в его глазах лишь надежду на то, что удастся с семьи безнадежно больного выкачать неслабую сумму бабла.

   – Моя семья отказалась от меня давно. Они не станут мне помогать.

   А вот так вот, доктор, возьметесь ли вы лечить несчастного изгоя?..

   Не взялся. Поскучнел. Не стал даже напирать на то, что мои родные подымут кипиш, начнут изыскивать средства и пытаться продлить мое никчемное существование еще на несколько месяцев.

   – У меня есть некоторая сумма, но она не так велика. Скажите, Виктор Валерьевич, есть ли смысл меня облучать? Больше денег я вряд ли достану...

   И он рассказал мне все, как есть. К х...евому доктору я попал, что поделать. Некоторые молчат партизански до последнего, поддерживая в пациенте веру в исцеление. А этот без обиняков мне заявил, что я пришел в больницу слишком поздно. И что мне остается месяца три от силы. Но за мои деньги мне некоторыми лекарствами могут помочь без боли и страданий отойти в мир иной... Он имел в виду всякие наркотики и обезболивающие.

   Я дал согласие, в самом деле, в последние дни я начал чувствовать себя все хуже. И раньше было несладко, где-то с весны я болел почти без перерыва – то ангины, то еще что-то. Почему я не заподозрил неладное? А кто в 19 лет может заподозрить?..

   Рассказать, каково это – понимать, что ты уже мертвец? Рассказать, каково это – пытаться веселиться с друзьями, словно ничего не произошло, и знать – ты не увидишь больше ни одной весны, уйдешь с вешними водами в землю... Понимать, что и после моей смерти планета будет все так же вращаться, друзья все так же жить и веселиться, понимать, что уже все – все для меня закончено... Только алкоголь помогал как-то забыться, только наркота спасала от боли. Мне все стало параллельно. Я не мылся, не ел, стал избегать домашних и друзей. Мне было невыносимо рядом с живыми. Я уже не принадлежал их миру... Я забросил музыку, из группы меня попросили. Из универа тоже, потому что деньги, данные мне на обучение, я потратил на то, чтобы облегчить свои страдания.

   Нет, я не смогу передать и сотой доли того горя и отчаяния, что захлестывали меня каждую минуту моей жизни.

   И еще кое-что еще терзало меня, будто мне было мало.

   То есть, пока я не знал, что умираю, это было досадно... Когда узнал, что умираю – стало еще хуже. У меня должен был родиться ребенок.

   С его матерью, моей бывшей одноклассницей, все вышло случайно. На какой-то вечеринке напились, утром проснулись вместе. Я знал, что Лина была влюблена в меня еще со школы, но скажите – а какая вообще девчонка из наших трех выпускных классов не была?..

   Мой мастер читает эти строки и улыбается. Я рад, что еще способен заставить кого-то улыбаться. Ты обещал мне клятвенно, мой мастер.... И странно, но вера в тебя и вера тебе – как первые лучи восходящего после кошмарной ночи солнца. Ты поклялся, что не оставишь его никогда – моего сына, родившегося в тот вечер, когда я покончил с собой...

   Гайя

   Я увидела Ману, который склонился над Северусом. Хлопая сонными глазами, думаю, как бы не разреветься от радости лицезреть зеленоглазого. Но когда он посмотрел на меня, выпрямившись, я не выдержала.

   – Мана!.. – я прижала ладонь к глазам. Не видеть его, не плакать, не видеть, не плакать...

   – Что, окончательно от наркоты съехал с катушек, м?

   Холодный, чуть презрительный голос помогает взять себя в руки. Отнимаю руку от лица, жалея, что у меня нет с собой ни салфеток, ни платка. Мана достает из кармана белого пальто шелковый платок и протягивает мне. Брезгливо и недовольно указывает ладонью на меня:

   – Ты себя в зеркале видела?

   – У Северуса рак. Он скрывал это ото всех, – не обращая внимание на слова вампира, промакиваю слезы. – Кроме того, у него сегодня сын родился... Этого тоже никто не знал – ну, что у него вообще будет ребенок скоро... Сева узнал об этом и... – не выдержав, опять ударяюсь в слезы.

   Брезгливость на лице Маны сменяется изумлением, а затем – пониманием. Он снова наклоняется над Северусом и, вынув иглу капельницы из его вены, слизывает каплю крови, кривится.

   – Фу...

   Я встаю со стула, подхожу к вампиру. Знаю, что неправильно, знаю, что не должна...

   – Мана, если бы речь шла обо мне, я бы лучше умерла, но не стала тревожить тебя...

   Вампир угрюмо глядит на меня.

   – Как-то неправильно ты собираешься попросить.

   – Прости!.. – хватаю его за рукав, словно он пытается убежать, но он не пытается, лишь глядит на меня без каких бы то ни было эмоций теперь. – Я хочу сказать, что мне брат дороже себя самой. Пожалуйста – обрати его... Не дай ему умереть.

   – Это и значит умереть...

   – Я имею в виду...

   – Я понял. Ты уверена, что он сам хотел бы этого? – Мана сощурился, переводя взгляд на моего белого, как мел, брата. – Помнится, у нас с ним общение не заладилось...

   Волна паники по новой окатывает меня. С него станется отказать мне. Прийти сюда, в больницу, поманить призрачной надеждой и... От жалости к себе и Северусу опять начинаю плакать, в отчаянии быстро прижимаюсь лбом к плечу Маны, обхватываю его руками и шепчу срывающимся голосом:

   – Пожалуйста... Умоляю...

   Кажется, я никогда не понимала до конца, насколько много значит для меня моя родня. Пусть и не кровная... Я могла бы прекратить общение с ними, чтобы не подвергать их опасности, но мне было бы достаточно и того, что они живут и здравствуют.

   Я сползла на пол, обхватывая бедра Маны руками и прижимаясь щекой к его животу, рыдая и шепча:

   – Пожалуйста... пожалуйста...

   – Гайя!

   Он хватает меня за руку и пытается оторвать от себя. В тот момент мне казалось, что не отпустить вампира – самая важная задача в мире. И только от этого зависит, будет ли Северус жить...

   – Гайя, прошу тебя, встань! – из резкого и раздраженного его голос становится терпеливым, но настойчивым.

   – Нет...

   Он хватает меня под мышки и подымает на ноги. За искажающими все вокруг слезами и страхом вижу, что вампир серьезен и хмур.

   – Я вернусь к тебе, хочешь? – хлюпаю я, находя эту идею изумительной. Хотя сейчас, наверное, на меня и смотреть-то страшно...

   – Сядь, – он усаживает меня обратно на стул, – и успокойся ради Бога... – морщится, словно упоминание всуе причиняет ему дискомфорт. – Просто посиди. Я быстро.

   Я притихла, пытаясь понять отключающимся мозгом, не значит ли это, что он куда-то собирается уйти.

   Мана сел на край кровати моего брата. Я утерла слезы, во все глаза глядя на вампира в ожидании.

   Зеленоглазый со вздохом тронул белое лицо Севы, провел ладонью от лба до подбородка, словно закрывая глаза покойнику.

   – Самоубийца... – Мана воздел глаза к потолку, качая головой. – Ладно... Он красив. И своенравен. Надеюсь, ты не будешь ненавидеть меня, – это Мана сказал, уже склонясь к лицу Северуса.

   Вампир проверил зрачки моего брата. А потом, прижав его щеку к подушке, склонился к его шее. Я закрыла глаза. Пути назад нет...

   Скрипнула кровать, я ощутила прикосновение к плечу.

   – Идем, – Мана поднял меня со стула.

   Я позволила увести себя из палаты, забыв глянуть на Северуса.

   В замызганном, провонявшем хлоркой туалете больницы вампир наклонил меня над раковиной и умыл, как маленькую.

   – Хол-лодно... – я стучала зубами, когда он, наконец, позволил мне разогнуться.

   Вампир снял со своей шеи шарф и вытер им мое лицо.

   – В машине согреешься.

   Мана попросил доктора, который весьма недовольно отозвался о нашем пребывании в больнице в такой поздний час, звонить ему сразу же, как только появятся новости о состоянии Северуса. Сопроводил визитку какой-то купюрой, после чего доктор очень вежливо заверил Ману в том, что непременно будет держать его в курсе.

   В машине я позволила усадить себя на заднее сидение и накинуть мне на плечи пальто Маны.

   – Ты в состоянии думать?

   Смотрю на него. Зеленоглазый сидит, обернувшись ко мне и выжидающе смотрит. Хорошо, что он здесь. Он точно в состоянии.

   – Не совсем...

   Хотя лукавлю – мне уже немного стыдно за то, что ползала на коленях перед вампиром. Ладно, желаемое достигнуто, значит, все это было не зря.

   – Когда Северус... умрет?

   – Нет смысла тянуть. Я вернусь сюда через пару часов.

   Нервная дрожь пронизывала, кажется, до пят. Я поплотнее запахнула пальто Маны и уткнулась носом в благоухающую тяжелую ткань.

   – Надо позвонить моим родиетлям и рассказать... верно?

   – Нет.

   – Почему?

   – Потому что он мой, и я так сказал.

   – Но они должны успеть на похороны...

   – Какие похороны, Гайя?

   – Северуса...

   – Мы решим, что делать, когда он будет в состоянии решать. Если у него еще и ребенок есть, то это усложняет ситуацию. Северус встанет через сутки-трое. До той поры – родителям ни гугу, понятно?

   – Мне ничего не понятно...

   – Ты хочешь, чтоб твою мать хватил инфаркт при вести о том, что фактически она довела своего ребенка до самоубийства, выгнав из дома и не поддержав?

   – Но она не доводила.

   – Но подумает она именно так, ты что, мать свою не знаешь?

   Мана был прав. Это было бы совершенно в духе импульсивной Лоры... Понемногу смысл и справедливость слов вампира доходили до меня.

   – Но ведь Сева никогда не постареет. Не сможет принимать участие в воспитании ребенка. Он не сможет общаться с семьей днем. Что мы скажем им?

   – Скажем, что он уехал. Гайя, это моя забота, что сказать твоим родителям и что делать с Северусом вообще. Повторяюсь, отныне он принадлежит мне.

   Я закрыла глаза. Надеюсь, я не обрекла брата на существование худшее, нежели смерть?..

   Он пересел за руль и повез меня куда-то. Мне было все равно, куда.

   Однако у подъезда моего дома я испугалась.

   – Я не хочу в свою квартиру.

   Мана, машинально пытающийся подтолкнуть меня к входу, изумился:

   – Почему?

   – Там... пусто. И весь пол в крови.

   Мана остановился, задумался.

   – Гайя, ты же не перестанешь заходить в свой дом из-за того, что твой брат немного пал духом и слегка заляпал кафель в ванной?

   – Мана, это совсем не смешно.

   – Я не смеюсь, я издеваюсь, – его холодный голос почему-то ранил. – Твой брат проживет долгую и счастливую жизнь, это я тебе гарантирую. Если меня, наконец, ухайдакают, то о нем позаботится Тристан... Так что возьми себя, наконец, в руки, мне некогда нянчиться еще и с тобой.

   Я не выдержала и снова заплакала. Такое чувство, будто каждый нерв как оголенный провод.

   – Ну какого хрена ты раскисла, а? – в его голосе отчетливо сквозили теплые нотки, как бы ни старался Мана сейчас грубостью привести меня в чувство.

   Он ловко втолкнул меня в подъезд и закрыл дверь.

   – Хочешь, я вылижу тот заляпанный пол? – спросил он.

   Против воли вместо смешка я издала хрюканье, потому что нос был забит соплями.

   – Идем.

   Я постаралась взять себя в руки. В самом деле, Северуса спасла... наверное, так чего же раскисать? Тем более, перед зеленоглазым. Ох, да я же на коленях перед ним ползала... Вернуться предлагала...

   Пока мы ехали в лифте, я старалась не смотреть на Ману. Мне было неловко и не по себе от того, что он рядом после стольких дней разлуки.

   Он оставил меня стоять перед дверью квартиры на пару минут. Когда же впустил, оказалось, что все следы несчастья ликвидированы. Я пыталась поискать стекло, но Мана нашел и выбросил его до меня.

   Отворачивая манжеты пурпурной рубашки, вампир извлек из моего бара бутылку бехеровки. Крепче там уже ничего не было.

   – Тебе выпить надо, – сказал он мне, доставая телефон.

   Я повесила пальто Маны на тремпель в шкафу в коридоре. В спальне сняла испачканные джинсы и тунику, надела теплые колготки и домашнее свободное синее платье с треугольным вырезом и широким рукавом. Нет, мне не все равно как я выгляжу, даже сейчас не все равно.

   Мана говорил по телефону. Я налила себе портвейна, самое крепкое из вин, что нашлось.

   – ... один пусть сидит в палате, прямо у постели. Другой – за дверью, третий – в противоположном конце коридора, – говорил Мана. – Еще двое внизу, в холле, двое – в машине перед больницей. Все понял? С пацана глаз не спускать...

   О, Мана, видимо, боится, что на Севу выйдут медики. У меня уже не было сил бояться чего бы то ни было. Сейчас я выпью, сказала я себе, а потом снова стану прежней Гайей.

   – Я поеду через полчаса к нему в больницу.

   Мана вылупился на меня не без раздражения.

   – И какого хрена?

   – Буду охранять его от медиков.

   Вампир хмыкнул, пряча телефон в карман брюк. Налил себе бехеровки, уселся в кресло и закинул ногу на подлокотник.

   – В этом нет нужды, там половина Ордена во главе с Эриставом. Да и то, лишь для профилактики. Хотя если хочешь – вперед...

   Я почувствовала себя неловко в еще большей степени. Как-то непривычно, когда тебя никто не останавливает, не стреноживает и не пытается взять все на себя.

   – Каким он будет, когда очнется? – спросила я, наконец, чтобы хоть как-то нарушить тишину.

   – Иди сюда.

   Я не сразу поняла, о чем он просит.

   – Куда – сюда?

   Мана с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, похлопал рукой по креслу между своих ног.

   – В это вот шикарное широкое кресло, Гайя.

   – Зачем?

   – Хочу, чтобы ты здесь сидела.

   – Нет.

   – Ты что-то там говорила насчет вернуться ко мне?

   О нет... Я машинально допила последний глоток портвейна, налила себе еще, затем встала и подошла к Мане. Он с готовностью, сверкая азартно глазами, сдвинулся к спинке кресла так, чтобы я могла сидеть, опираясь о его закинутую на подлокотник ногу спиной. Присела. Вампир притянул меня ближе.

   – Ноги перекинь... Вот так, – он положил руку на мои колени, тоже прижимая их к себе. – Гораздо лучше. Так что, ты не отказываешься от своих слов?

   Я старалась не смотреть на него.

   – Нет, – наконец, сумела выдавить я.

   – И не станешь больше покушаться на мои здоровье и жизнь, ммм?

   – Не могу обещать.

   Мана хмыкнул.

   – Гайя, у меня есть твой брат. И, как я понял, ради него ты пойдешь на что угодно. А, Гайя?

   Я взглянула на Ману, но у меня не было сил ни испепелять его взглядом, ни обдавать великолепным презрением. Я лишь обессиленно кивнула.

   – Мне не нужно, чтобы ты ко мне возвращалась, – жестко сказал он. – Глянь на меня.

   Я подчинилась. Глаза Маны были злы и холодны. Чего он бесится, я ведь не собираюсь возражать ни единым словом...

   – Мне нужен секс с тобой и твоя кровь. Ты – не нужна.

   Если он чувствует меня, значит, и эту щемящую боль от своих правдивых слов тоже почувствовал. Мне большого труда стоило не отвести глаз и сказать:

   – Понятно.

   – Что понятно?

   – Понятно, что тебе нужно. Я не могу отказать. Только секс и кровь. Хорошо.

   – В самом деле? – недоверчиво спросил он.

   – Да...

   Он все равно был недоволен. Я отпила вина, опустила глаза в стакан, грея его в руках.

   – Ладно, тогда раздевайся.

   Я встала, не видя никаких причин протестовать. Нырнула руками под юбку, принялась стягивать колготки.

   – Я давно не была в душе, может...

   – Продолжай раздеваться, Гайя.

   Я скинула колготки, вынула руки из рукавов, стянула платье через бедра. На мне остался только комплект черного трикотажного белья – майка и трусы.

   – Помнится, раньше ты носила кружево и атлас...

   – Помнится, раньше у меня был ох...енный любовник, а не постылый хозяин.

   Выражение изумленного ужаса на лице Маны дорогого стоило. Его рука, держащая стакан, чуть дрогнула, губы разомкнулись, он словно хотел что-то сказать. Зеленые глаза расширились. Впрочем, вампир быстро взял себя в руки. Он решил не поддаваться на мои провокации.

   – Продолжай.

   Я потянула вверх майку, бросила ее на пол. За ней последовали трусы. Я стояла, совершенно нагая перед зеленоглазым, который, вальяжно развалясь в кресле, рассматривал меня. Абсурд, какой абсурд... Спасая своего брата, я плачу своим телом тому, которому отчаянно хотелось бы принадлежать.

   – Перейдем в спальню? – деловито интересуюсь я.

   Похоже, Мане не слишком нравится моя предприимчивость.

   – Н-нет, – задумчиво тянет он, не отрывая глаз от моего тела. – Пожалуй...

   Красноречиво уводит вниз бегунок ширинки. От стресса во мне даже ничего не шевелится. Вдруг начало тошнить. Вспоминаю о проклятых отсутствующих месячных. Господи, да когда же я снова вернусь к своей тихой и ровной жизни, где отсутствие месячных не грозит мне появлением диковинной зверушки – дампира в квадрате, где я знаю, кто и что мой папа, где живы все мои братья и сестры, и ни один из них не превратился в паразитирующую на людях тварь?.. Я разозлилась, и злость, как это часто бывало, придала мне сил.

   – Мана, секс и кровь – чудесно! Но давай обойдемся без этих долгих заковыристых прелюдий. Ты понимаешь, что мне пришлось пережить сегодня, нет?

   Хмурится, не нравятся ему мои слова. Да и пошел ты, улыбаться и махать в пакет моих услуг не входит.

   – Я так рад... – сообщил он мне, ощупывая ненасытным взглядом.

   – Чему?

   Рука Маны скользнула по его брюкам в районе ширинки сначала вверх... потом вниз... Не знаю, почему, но от этого зрелища так сладко заныло и под ложечкой, и в низу живота...

   – Тому, что у меня есть теперь Северус. А я все ломал голову – как, как тебя взять в ежовые рукавицы? Иди сюда.

   Я послушно подошла и стала на колени. Ругать себя буду потом.

   – Ты будешь послушной девочкой?

   Не глядя на него, киваю, напоминая:

   – Кровь и секс. Я тебе не нужна, и слава Богу.

   Не вижу выражения его лица, не хочу смотреть в зеленые глаза. Не хочу с ним так быть, но, в конце концов, мне не 16 лет, чтобы ломаться и жеманиться подобно какой-нибудь дешевке. Я связала себя долгом, и сейчас отплачу. Сейчас. Потом, надеюсь, Мане это надоест, потому что я буду очень стараться, чтобы ему надоело. Сука, ведь сказал, что я ему не нужна, так вот и пускай пеняет потом лишь на самого себя.

   Увы. Он сдался, не начав войны. А, может, это я сейчас проигрываю?..

   Едва я попыталась непослушными слабыми руками справиться с его одеждой и нижним бельем, как он схватил меня за запястья. Ничего не понимая, гляжу на вампира. Лицо его перекошено злостью.

   – Черт!.. Не могу я так. Встань, – он жестом прогоняет меня.

   И осенило: он не на меня злится. На себя. Подбираю с пола свою одежду, беру стакан с вином и тихо скрываюсь в спальне.

   Вскоре вино и страшная усталость уносят у меня остатки эмоций и мыслей. Опустошенная, ложусь на мягкий плед, не расстилая. Мне никогда еще не было хуже, чем сегодня, и я поздравила себя с новой взятой высотой. А то ли еще будет, Гаечка, слышу отчего-то грустный голос мачехи в своем засыпающем мозгу, ой-ой-ой...

   Северус

   Когда я открыл глаза, то в первый момент решил, что нахожусь дома, в Харькове. Было хорошо... Потом быстрыми усиливающимися ударами – бум, бум, бум! – ко мне вернулись воспоминания. Болезнь, фэйлы, боль, страх, ребенок, родители, брат, Гайя. И ванная Гайи.

   Я вскочил с кровати с криком. За шоком я не сразу почувствовал неладное. Для того, чтобы издать звук, мне понадобилось глубоко вдохнуть, заставляя легкие это делать. Паника накрыла меня с головой, в первый момент абсолютно дебильная мысль: "Я разучился дышать" показалась единственно правильной, объясняющей все. Я почувствовал, клянусь, почувствовал! – как мое сердце медленно стукнуло. Стало тепло и как-то привычно... Я был жив... Все приснилось? Разве только если я псих с конкретно запущенной формой шизофрении. Нет, это было реальностью... Но где я сейчас, неужели меня спасли?! Первой нормальной идеей было взглянуть на свои руки и решить, приснилось мне все или нет.

   Никаких ран на запястьях не было, даже шрамов не видно. Либо я лежал в коме так долго, что успел выздороветь полностью?.. Ха-ха-ха, Северус, искренне развеселился я, засмеявшись в голос. Скорее ты уже сдох. Сдох и попал в рай. Темная комната, в которой я был, мало напоминала о рае. А когда дверь в нее распахнулась и вошел человек, то я решил, что точно попал в ад.

   Тот зеленоглазый говнюк, который был с Гайей на Рождество у нас... Наверное, на моем лице слишком отчетливо отразилось отношение к этому чуваку, потому что он довольно мирно сказал:

   – Привет, Северус, в прошлый раз мы не познакомились толком. Меня зовут Мана, – и он пошел на меня с протянутой для пожатия рукой.

   В этот момент меня обуял ужас такой силы, что захотелось отключиться. Да что это со мной?! Внутри словно бушевала гормональная война, с которой я, как думал, расквитался уже.

   – Северус, – его голос был предупреждающим, но мягким, – я хочу только поговорить с тобой. Дай руку.

   Я все же протянул ему правую кисть для приветствия. И что странно, когда его холодная твердая рука сжала мою, война внутри стухла почти полностью. Стало легко и странно. Скажу честно, я уже год как забыл о том, что такое чувствовать себя здоровым. И мне не хватало этого. Теперь я испытывал это ощущение... весны во мне. Фак, заладил с этой весной... Я же думал, что не доживу до нее...

   – Сева... – я услышал голос Гайи, и она выглянула из-за двери, ведущей в комнату. Лицо у сестры было веселым до такой степени, что было ясно, как же ей ху...во. – Привет. Не бойся, я рядом, а Мана ничего плохого тебе не сделает. Давай просто побеседуем, а?

   Какая ж она иногда была хорошая... Такая, что начинало тошнить. Лучше бы Гайя, как Люция, обзывалась, дралась и злорадствовала. Нет, только солидарность, поддержка, терпение и жертвенность. Неужели она сама не понимала, что я никогда подобного не заслуживал?..

   – Гайя... – слова застревают в горле. Я не знал, что спросить. Гайя, я нах...й выпилил себя, потому что не хватило мужества и гордости встретить смерть лицом к лицу? Или: Гайя, ты ничего в ванной не находила? Еще хотелось спросить, какой на дворе нынче год, куда делись мои раны, псих ли я, и если да, то почему я здесь, а не в доме с желтыми стенами?..

   – Ты присядь, ладно? – она несмело скользнула на банкетку, стоящую у двери.

   Мне показалось, или Мана стал так, чтобы закрывать ее от меня.

   – Сядь, поболтаем, – он указал мне на кровать.

   Я присел, все еще не понимая, что происходит. Последний, кого я ожидал еще встретить в своей жизни, поставил напротив меня стул с высокой спинкой, сел. И снова так, чтобы быть между мной и Гайей.

   – Сева, ты помнишь, что с тобой происходило в последние дни? – спросила она.

   – Н-нет, – я и правда не помнил, как попал сюда.

   – Я имею в виду твой приезд ко мне и один не слишком умный поступок.

   – Прошли всего лишь дни? – все, что я сумел спросить.

   – Ты помнишь, что пытался покончить с собой? – спросил меня Мана спокойным голосом.

   Нет, не может быть. Если прошли дни, то каким образом затянулись раны? Я же помню, как глубоко, до кости, прорезал дорожки смерти на своих руках.

   – Северус, – странно, но его голос и его прикосновения успокаивали. Я вспомнил того жуткого сукина сына, который мучал меня. Сейчас это был совершенно другой человек.

   – Я помню. Помню.

   – Причину этого помнишь?

   – Я... болен.

   – По-твоему, это оправдывает тот факт, что ты... Ладно, потом. Сейчас я хочу поговорить с тобой о другом. Наверняка это для тебя окажется шоком. Северус, просто возьми себя в руки и имей мужество хотя бы дослушать до конца. Обещаешь?

   Я заставил себя кивнуть. Было страшно, я прислушивался к своему организму, едва сдерживаясь, чтобы не впасть в панику. Что-то было не так.

   – Как ты относишься к современному буму популярности таких созданий как вампиры или оборотни?

   – Нормально, – машинально вспоминаю, что мы с пацанами из моей группы даже написали песню "Королева Проклятых", конечно, о вампирше.

   – "За ней идя, пути назад ты не найдешь, ты не вернешься. Не просто горя ты хлебнешь – ты этим горем захлебнешься", – процитировал я, сообщив Мане о песне.

   – Ага, то есть, ты довольно положительно относишься к... ним. А хотел бы ты сам когда-нибудь стать вампиром?

   – Мана, ты не мог бы ему по-человечески объяснить? Такое чувство, будто ты с дауном общаешься.

   – Гайя, он сейчас как ребенок. И помолчи, твою мать, я же просил не отсвечивать!..

   Что странно, она умолкла, хотя обычно грубостью ее не заткнешь. Что-то тут не так. Значит, этот чувак говорит мне серьезные вещи.

   – Не знаю. Может. В кино они выглядят недурственно. И готичненько, – я попытался улыбнуться. Вышло плохо, но Мана обрадовался.

   – Хорошо. Могу порадовать тебя – ты здоров совершенно, никакого рака, никаких последствий твоего поступка, никаких проблем со здоровьем больше не будет.

   – Как же...

   – Гайя. О мерах предосторожности он узнает в свое время.

   – О каких мерах? – спросил я.

   – Северус, ты теперь вампир. Бессмертен, силен, быстр. Но с некоторыми людьми вампирам лучше... не дружить.

   – С какими? – я спросил на автомате, потому что весь мой мыслительный небогатый потенциал был направлен на то, чтобы осознать сказанное Маной. Я – вампир?.. Но ведь вампиров не существует...

   – Кожвенбольными, например.

   – Я – вампир?

   – Да, – голос Маны стал таким сладким и настороженным, что я посмотрел ему прямо в глаза. – Я укусил тебя и спас от смерти. Конечно, ты умер, но воскрес. Подумай, теперь тебе не нужно бояться смерти. Подумай, какие возможности у тебя появляются. Ты сильнее смертных, быстрее, привлекательнее, в конце концов. Я научу тебя тому, что поможет тебе стать если не королем проклятых, то принцем – точно, – он улыбался, а я не мог понять: почему сломавший мне нос человек сейчас с такой улыбкой смотрит на меня?.. Будто я дорог ему... и он ведь тоже вызывал во мне подобные чувства.

   Я не выдержал дикости ситуации, обхватил себя руками и вскочил. Мана тоже вскочил и схватил меня за плечи:

   – Эй, давай-ка, если есть вопросы или предложения, то выкладывай их сейчас, мне, мы разберемся со всем, клянусь. Со временем, но разберемся.