Текст книги "Вызов (СИ)"

Автор книги: Гайя Антонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

   – Чего тебе, Гайя? – голос его звучал так устало, что захотелось броситься к Мане и обнять. Я подавила это желание.

   – Ты никогда не говорил о том, что... – я умолкла.

   – Я не хотел. Я надеялся, что ее дороги никогда не пересекутся с моими.

   – Но... твой сын...

   – Но мой сын. Когда я приехал в родную деревню, к родителям, чтобы отойти от ранения...

   – Первого? Тебе тогда 18 лет было?

   – Да. Я тогда неплохо позажигал с Павленией по старой памяти, – глоток из бутылки, – а когда мне надо было уже уезжать, выяснилось, что она понесла... Мы наскоро поженились. И все. Сына я увидел, когда уже стал вампиром. Пава писала мне, что назвала его Адрианом Братиславом. Она хотела только Братиславом, но каноны веры предполагали у ребенка имя, занесенное в святцы, имя святого покровителя. Вот она и выбрала Адриана... – еще глоток, шашка брошена на подоконник.

   Я молча переваривала услышанное.

   – Но как Субирано...

   – Субирано! – прошипел Мана. – Субирано...

   Я снова умолкла, не зная, как вести себя. Жалеть Ману? Да что вы...

   – После смерти я умолял ее отвезти меня в родные места. Она отказывалась. Наконец, пару лет спустя после своего обращения, я сбежал от нее и зачаровал мужика, который отвез меня на мою родину.

   Мана умолк, чтобы сделать еще один основательный глоток из бутылки. Он напивается.

   – Там меня встретили так, как я тебе уже говорил. Мать наставила на меня кочергу, отец – вилы, и они все умоляли меня не подходить, Богом заклинали не трогать их... Им Франц еще два года назад прислал письмо с соболезнованиями, что меня унесла болезнь. А я стоял и не понимал – что им еще нужно?! Я здесь, с ними и перед ними, говорю, живой... Они верно поняли, что я теперь – нечисть. И я ушел, потому что на шум явились соседи... Пошел в дом матери Павы, где моя жена и жила. С моим сыном. Там меня встретили не лучше... Я был вынужден бежать из деревни, потому что толпа с вилами и кольями повергла меня в замешательство...

   – Веселая картинка вырисовывается...

   Мана хмыкнул.

   – Да, это было весело. Парочку крестьян пришлось прибить для устрашения толпы... Но вот бегу я от деревни туда, где в лесу спрятал экипаж мужика, который привез меня сюда. И слышу позади: "Папа, папа!..." Остановился. Байе тогда уже восемь лет было. Он увидал меня, когда я к его матери приходил, наверное. Я его тогда не увидел. И я забрал Байю с собой, вернулся к Субирано. Она, увидев такое дело, мигом сплавила меня Тристану. Мы вместе с Байей росли в Монако... Он все хотел вампиром стать, а я был против. Когда моему сыну стукнуло 25, Субирано его увела от нас с Тристаном и обратила. Так мы навсегда остались ровесниками. Вот и вся история.

   Много вопросов вертелось на языке, например, почему Байя теперь так открыто ненавидит отца. Однако я не осмелилась задать и этот вопрос...

   – Довольна теперь? Можешь идти.

   – Мана, мне очень жаль...

   – Да не жаль тебе, перестань! – он встал с подоконника, хватая шашку, я попятилась, утыкаясь в фонтан, что бил за моей спиной.

   Мана ушел. Я, осмысливая услышанное, присела на край фонтана. Уффф... Субирано не глупа, надо признать, нашла ахиллесову пяту зеленоглазого, его детей. И она сумасшедшая. Бить в самое больное место Маны – вряд ли это занятие, совместимое с долгой жизнью... Но Суби еще жива, значит, я ошибаюсь. Впрочем, ей много больше лет, чем Мане, и она явно не из слабых вампиров, к коим Мана относил некогда и 700-летнюю Николу...

   – Все-таки неприятно быть с ним по разные стороны баррикад, не думаешь?

   Я едва не выронила стакан. У каменного высокого водопада в джинсах и футболке стояла, собственно, причина горестей Маны. Или половина причины. Адриан Братислав, в общем. Он мог похвастаться столь же гармоничной и атлетичной фигурой, что и отец, но даже белокурые волосы и голубые глаза, даже тело античного бога не делали его похожим на завзятого кобеля и мерзавца – в отличие от его папочки. Но что Адриан за вампир, не стоит ли от него ждать чего-то в духе его папочки?..

   – Ты давно здесь?

   – Да.

   – Мана ведь мог тебя почуять.

   – Он почуял.

   Сунув руку в карман, опираясь плечом о стену, Адриан потягивал что-то спиртное из бутылки. Сердце кольнуло больно – прям как Мана... Так странно и сладко видеть сына зеленоглазого.

   – Иди сюда, Адриан, не стесняйся, потрандим...

   – Что? – не понял он.

   Ох, ведь русский явно не среди приоритетных языков для вампира, живущего в Европе. Почему Адриан вообще его знает?

   – Я говорю – садись, пожалуйста, здесь, поговорим. Если ты не против.

   – Я не настолько плохо знаю русский, чтобы говорить со мной, как с отсталым, – у него был спокойный, самую малость ироничный голос.

   – А как ты выучил русский язык? – спросила я, когда Адриан как-то боком, с опаской, что ли, осторожно приближался ко мне.

   Молодой человек пожал плечом:

   – Субирано его учила и меня заставляла.

   Итак, Суби – фанат великого и могучего. Правда, она не похожа на даму, которая хотела бы читать Пастернака в оригинале.

   – Адриан, ты меня боишься? – спросила я, когда он нерешительно остановился в двух шагах.

   – Кимура подтвердил Субирано, что ты дампир. Это так?

   – Говорят...

   – Субирано сказала, что дампиры окутаны вуалью тьмы.

   Ладно, может, она и читает Пастернака в оригинале.

   – Как поэтично.

   – И еще, что хочется сорвать эту вуаль с одеждой и кожей... – Адриан улыбнулся. Когда я вытаращилась на него, он успокаивающе сказал:

   – Она имела в виду, что дампиры вызывают сложные чувства в нас. Поэтому я стараюсь не окунаться в твою... вуаль очень быстро.

   – Окунись, другим нравится, – отчаянно хотелось, чтобы он приблизился.

   – Надо мной уже есть одна власть, – чуть печально заметил Адриан, – боюсь, второй мне не нужно.

   Он имел в виду влияние Субирано, наверное. Что там мне известно о связи мастера и обращенного? Ману Суби едва не сломала, превратив в психа. Как он там говорил: "Субирано имела надо мной физическую и духовную власть". Что я знаю о других вампирах? Саша некогда выполнила приказ Кима отойти, когда на дне рождения Вани я подняла переполох с тем, что Ксеня больна. Сестрички Леруа вскочили с Маны, когда он прикрикнул на них. Зато на Сашу и Ваню приказы Кима не покидать дом не подействовали. И Мана сумел сбежать от Суби к своей семье... Значит, Адриан вне присутствия своей хозяйки не совсем в ее власти. Ага! Значит, у дампира есть все шансы вытащить из вампира всю нужную информацию.

   Я поманила белокурого пальчиком. Что-то он совсем на вампира не похож. На котенка, скорее, белого котика с пушистым пузиком и шелковыми ушками. Я умилилась (или это во мне умилялись два стакана вина?).

   – Ты же не из тех дампиров, что бегают по потолку? – спросил у меня Адриан, присаживаясь рядом.

   А вот к чему эти вопросы, я понять не могла. Неужели Суби послала свою красивую игрушку на разведку?

   – Я пока что только по стенам, – довольно холодно ответила я. – Это твой мастер тебя попросила разузнать?

   – Что? Нет, я просто шел туда, где можно без свидетелей напиться.

   – А что не так? Зачем напиваться?

   – Не знаю, – тоскливо сказал Адриан, отдирая ногтем этикетку с бутылки "Джим Бим". – Я давно не видел Ману, а теперь чувствую, что соскучился.

   – Так к нему иди! – я была поражена и этим заявлением, и безволием Адриана. – Адриан, он твой отец, он страдает без тебя!

   – Он страдает потому, что Субирано поступила по-своему, – неожиданно зло сказал парень. – Я умирал. И отец отказывался обращать меня, ни Тристану не разрешал, ни кому-то другому. А Субирано спасла меня.

   – Он так не хотел, чтобы ты становился вампиром? – осторожно спросила я.

   – Не хотел. Ему легче было дать мне умереть. У него всегда безумные идеи возникали, немотивированные поступки были кредо моего отца. Я слышал, что он рассказал тебе о том дне, вернее, ночи, когда забрал меня с собой. Он солгал.

   – Как?..

   Адриан усмехнулся, сидя ко мне в профиль, вдруг становясь похожим на Ману. Ох, сдается мне, Субирано не просто из человеколюбия этого мальчика обратила... И стольких лет рядом с ним было достаточно, чтобы промыть ему мозги и вложить в них свою правду.

   – Мана пришел в дом моих бабушки и дедушки, Невены и Олеко. Из-за шума, который они и соседи подняли, была организована охота на упыря. Помню, ночью люди вломились к нам, расспрашивали мою мать, был ли тут ее покойный муж... Помню, как мать ко мне подошла, плакала, крестила, сказала, чтобы никуда из дома не выходил, а то отец мой вернулся из могилы и унесет меня с собой.

   Адриан отпил из бутылки, жестом предложил мне. Я согласилась (мой стакан с вином опустел), приложилась к горькой жидкости, обжегшей горло. Передавая бутылку парню, я нечаянно коснулась пальцами его руки.

   – Ух ты, – он улыбнулся чуть изумленно, – я и раньше знал дампиров, но совсем забыл, каково к ним прикасаться... Словом, наутро я узнал, что той ночью люди заподозрили в моих бабушке и дедушке, что Мана укусил их или темным колдовством сделал такими, как он. Люди убили моих дедушку и бабушку, – Адриан никак не отреагировал на мой вскрик. – На следующую ночь я проснулся от того, что в нашем доме гость. Не знаю, как мать его впустила – может, он зачаровал ее. Я помню, что увидел, как на скамье сидит человек в черном. В его руках была окровавленная скьявона. Мать на коленях стоит перед ним и плачет. Он сказал: "Пава, полностью в мою власть и ни в чью другую отдай моего сына, иначе я тебя убью". Я заметил, что моя бабушка, мама мамы, лежит на полу – без чувств. "И твою мать убью", – сказал он. Потом сказал: "Что ему с тобой, Пава? Жить в нищете и терпеть голод и холод? Со мной он станет одним из могущественнейших людей Европы". Она так и не дала Мане полную власть надо мной, а он не смог убить ни ее мать, ни ее саму, потому что я вышел к нему. Я не боялся, я не видел в нем зла, мне хотелось узнать – каково иметь отца. Тогда он просто взял меня и ушел. Позднее я узнал, что кроме моих матери и бабки в деревне не выжил никто...

   Я прижала ладонь ко рту. Адриан снова невесело усмехнулся, глядя перед собой.

   – Не уверена, что это была вспышка неконтролируемого гнева, – сказала я. – Мана никогда ничего не делает в порыве...

   – Это еще хуже, не находишь?

   – Как сказать. Я вот почему-то не уверена в бескорыстных помыслах Субирано относительно тебя, – осторожно сказала я, опасаясь вызвать негативную реакцию у Адриана. – Отец тебя любил, поэтому забрал с собой. А Суби любила твоего отца, но он...

   – Я не глуп, – перебил меня Адриан, – но Суби спасла меня, а отец обрекал на смерть.

   – Мне кажется, ты, рассказывая мне все это, стремишься очернить отца, в первую очередь, перед собой. Ты убеждаешь себя, что он зло, а Субирано – добро...

   – Я пытаюсь лишь сказать, что... – он умолк. – Я потерял нить нашего разговора.

   – Ты поведал мне, что твой отец – лжец. Поверь, я знала его с куда более плохих сторон, но мне хватало ума отделять зерна от плевел. Неужели тебе не приходилось убивать, что ты сейчас осуждаешь его?

   – Я не осуждаю. Я убивал, но редко и лишь в случае необходимости.

   – Что ты называешь необходимостью?

   Он молчал.

   – То, что таковым считает Суби?

   Адриан вскинул на меня глаза. Он был раздражен.

   – Ты искренне полагаешь, что ты самая умная, а другие вокруг тебя – кретины?

   – Полагаю, потому что у меня есть все причины для этого. При всем уважении, Адриан, не я уже сотни лет в ссоре с отцом, не я принадлежу до костей деспотичной вампирше, сделавшей тебя идеальным оружием мести против человека, больше жизни любящего своих детей...

   После этих моих слов Адриан молнией придвинулся ко мне поближе. Боже, что заставляет меня гнуть эту опасную линию?..

   – Кто ты ему и почему защищаешь Ману? – спросил Адриан, предлагая мне снова бутылку. Он справился с эмоциями.

   Я отпила, отдала бурбон обратно Адриану. Когда он протянул руку, я схватила ее. Странно, но этого котенка я не боялась. Изумленные голубые глаза смотрели на меня.

   – Мане я никто, и не защищаю его ни в коем случае. Знаешь, как меня обнаружили вампиры?

   – Как?

   Ну вот и я могу кое-что поведать из героического прошлого вампиру.

   – Я укрыла у себя новообращенного вампира, больного сифилисом, отбивалась от нападок твоего отца и его мастера, а потом вылечила новообращенного и способствовала падению мастера, копавшего под Ингемара, – я перевела дух. Нет, надо было как-то красивее рассказать.

   С каждым моим словом глаза Адриана расширялись все больше и больше.

   – Да ты сумасшедшая...

   – Я Гайя. И я защищаю лишь тех, кто в этом на самом деле нуждается.

   – Гайя?..

   – Да. Ты, похоже, не знаешь моего имени.

   – Не знаю, – он смотрел то на мою руку, пожавшую его, то на мое лицо. Адриан осторожно вдохнул воздух, чуть склонившись к моему уху. – Субирано запретила мне приближаться к тебе, кстати.

   Какая интересная новость. Значит, Суби что-то чувствует и понимает... Не знаю, как она, но во мне играет какая-то смутная ревность. Сын Маны не должен принадлежать ей. Слишком уж много дерьма эта сука сделала зеленоглазому.

   – Но ты приблизился.

   – Почему нет? Это приятно, а приятного в последнее время мало в моей жизни.

   Я отвела волосы в сторону, вплотную придвинулась к Адриану. Он вздрогнул, когда моя рука легла ему на колено. Если Суби не хочет, чтобы Адриан приближался ко мне, ей лучше стоит за ним приглядывать. А пока ее нет рядом, у меня есть шанс привязать к себе этого чужого пленника. И разбавить своей кровью его неволю...

   Я красноречиво взглянула на Адриана. Он вытаращился на меня, как католик на Сикстинскую мадонну – с благоговением и страхом.

   – Хочешь еще немножко приятного? Только не говори никому, хорошо?

   – Я...

   – Смелей. Ты же не осушишь меня до дна?

   – Нет, – в его голосе впервые прозвучали какие-то вампирские уверенные нотки. – Я знаю свои силы. Но зачем?..

   – Потому что ты мне нравишься. Потому что твой отец будет в бешенстве, если узнает.

   – Тебе не достанется от него?

   – Кусай, не думай о последствиях. В моей жизни тоже было мало хорошего в последнее время, и я не вполне свободна, так что мы в одной лодке. Кусай.

   Адриан обхватил меня за колени и талию, почти усадил к себе на руки и точным движением вонзил клыки в мою шею. Боль, я вскрикнула – и чувство, отличное от того, что я испытывала во время укусов Маны. Что-то осторожно-радостное, несмело-благодарное, до боли трогательное задрожало под сердцем. Почему этот вампир такой светлый и робкий, такой... ребенок?.. Ответ пришел словно сам собой. Потому что Суби так хотела. Суби – как Ингемар, не допустит, чтобы ее сильный подопечный вышел из-под контроля.

   Я обхватила плечи Адриана руками, наслаждаясь светом его внутреннего мира. Когда он вынул клыки и начал зализывать рану, я сказала:

   – Вау...

   – Что? – между лизаниями спросил он.

   – Это было очень... странно.

   – Я старался. У меня плохо получается...

   Что ж, неудивительно.

   – Спасибо, – Адриан утер губы, улыбаясь. Его глаза светились. – У тебя необыкновенная кровь... Я пил дампиров, но они были не такими... яркими.

   – Мне сказали, что мой отец был из старых вампиров.

   – А кто он?

   – Я не знаю. Никто не знает, где он и жив ли вообще...

   Адриан запил мою кровь бурбоном. Я тоже выпила.

   – Все равно, я не понимаю, почему ты так добра ко мне, – пытливые голубые глаза смотрели прямо в душу.

   – Потому что ты заслуживаешь этого.

   – Я не верю.

   – Поверь. Ни твой отец, ни Суби не понимают, что ты не вещь, не символ и не оружие террора. Я не жалею тебя, нет, я лишь за то, чтобы все было по справедливости.

   Адриан с минуту смотрел на меня.

   – Я знаю, когда смертные лгут, – сказал он, – ты и сама веришь в то, что говоришь.

   – Я не обычная смертная, и я говорю чистую правду.

   Адриан встал. Он был нахмурен и немного растерян.

   – Мне непривычно верить кому-то...

   – Кроме Суби?

   – Я не... Я не думал, что сегодня встречу странную смертную, – Адриан коснулся моей головы, словно еще раз стремясь испытать дампирское очарование. – Но мне пора к Суби. Она зовет меня. Я чую.

   – Никому не говори... – напомнила я. – Иначе у нас будут проблемы.

   – Не скажу, – Адриан прополоскал рот бурбоном, сплюнул в ладонь, промыл губы. Видно, за годы жизни с Суби он научился, по крайней мере, одному – хитрить и скрывать от нее следы своевольных поступков. О, как ты похож на меня, Адриан... – Ты укус спрячь, хорошо? Иначе нас разоблачат в краткие сроки...

   – Хорошо, – я протянула руку за бутылкой и, налив на ладонь спиртное, прижгла рану. Острая боль пронзила тело, но лишь на миг.

   Адриан смотрел на меня с улыбкой.

   – Спасибо, ты сумасшедшая, но мне нравится.

   И он скрылся за дверями зимнего сада. Я подождала, пока обсохнет отвратительно воняющая жидкость на шее, после вышла через другую дверь в сад. Сразу же замерзнув, я взяла снега и попыталась уничтожить и запах бурбона.

   Не могу сказать, что была рада ко всем своим проблемам добавить еще и головную боль с ребенком Маны, но я чувствовала непреодолимое желание прекратить этот затянувшийся балаган, в котором Суби потрясает перед носом Маны спёртым у него граалем в лице Адриана, бедный затурканный вампир не знает, что ему делать и как не слушать голоса Суби в его голове. Мана страдает, что ему не идет совсем, несет околесицу – что тоже не к лицу вампиру, равному по силе тысячелетнему. И зрители – другие вампиры, которые ничего не могут или не хотят сделать. И я, снова вообразившая себя Господом Богом и думающая, что смогу как-то разрешить эту ситуацию...

   Меня ждала на завтра еще одна головная боль.

   Мне позвонил Северус, мой брат. Он не звонил с тех самых пор, как Мана сломал ему нос в доме моих родителей.

   – Гайя, я в Киеве, – сказал он вместо приветствия. – Мне некуда пойти... Мама выгнала меня.

   Я в этот момент сидела с Николой в салоне красоты. Ей делали массаж, мне – маникюр.

   – Сева, как?.. Почему?

   – Гайя, можно я у тебя пока остановлюсь? – он не ответил на мой вопрос. – Я ненадолго. Потом... что-нибудь придумаю.

   – Конечно, но как же учеба, Сев? Как же...

   – Меня отчислили.

   Вцепляясь в подлокотник кресла, я с трудом сдержалась от потока площадной брани.

   – Жди меня, я через час буду у моего дома. Жди в подъезде, а то замерзнешь...

   Северус выглядел отвратительно. Бледный, с синими кругами под глазами, осунувшийся и исхудавший, в замызганной куртке, совсем не подходящей к морозной погоде начала февраля. Волосы его потускнели и свалялись – видно, он давно их не мыл. Я твердо решила, что завтра же засуну это несчастье в реабилитационный центр для наркоманов. Главное, чтобы он до завтра не вынес из моего дома всю технику.

   – Как вышло, что ты был отчислен? – уже у себя на кухне, подсовывая брату бутерброды и чай, спросила я.

   – Академическая задолженность и... не заплатил за семестр...

   Я подкурила сигарету. Нет, Гайя, спокойно, ему и так плохо...

   – Северус, куда ты катишься?

   – Не знаю, – он сгорбился над столом, стараясь не глядеть мне в глаза. Голос его был непривычно тихим. – Можешь мой телефон на зарядку поставить?

   Я взяла у него телефон, отыскала в сумке Севы зарядное устройство, подключила тут же в кухне. Едва Северус включил телефон, как посыпались эсэмэски. Потом звонки.

   – Может, ответишь?

   – Нет, это родители звонят. Или Юля, или Антон...

   Я взяла трубку. Сева, медленно кусающий бутерброд, даже не возражал.

   – Алло, мам, – сказала я в трубку.

   – Гайя?! Где Северус?! – пришлось слегка отстранить телефон от уха, потому что наша мама визжала, как циркулярная пила.

   – Успокойся, он у меня, жив-здоров, я позабочусь о нем...

   Северус поднял на меня измученные глаза. И что-то такое горькое и страшное было в его взгляде, что я поневоле прижала трубку к плечу и спросила:

   – Сева, что такое?..

   – Ничего, – он вернулся к еде.

   С трудом успокоив маму, я дала Севе кое-какие указания и разъяснения.

   – Меня ждет внизу подруга, я должна ехать, но завтра я приеду и привезу тебе еды, слышишь? – о реабилитации я ничего не сказала. Подло, сознаюсь, но он, хоть и мой брат, но уже не тот Сева, которого я знала.

   Вместо ответа Северус порывисто ринулся ко мне и обнял. Я обняла его тоже, ощутив, что некогда крепкое и спортивное тело его исхудало до ужаса.

   – Я люблю тебя, Гайя, – сказал он тихо.

   – Я тоже люблю тебя, Северус. Иди, приляг, поспи...

   За дверью я проверила, на месте ли моя золотая цепочка. Увы, наркоманам веры нет и быть не может...

   Я позвонила своей докторице Иришке, попросила посодействовать в определении брата в хороший наркодиспансер. Потом созвонилась с Сашей, разузнала обстановку с сыном Маны и его мастером. На данный момент поиск подходящей больницы для брата и раздумья над тем, как бы заставить Ману и Адриана помириться, занимали все мои мысли.

   И я еще не знала, что всего лишь через несколько часов все проблемы покажутся мне пустыми и надуманными. Я не знала, что переживу миг, полный самого страшного отчаяния в моей жизни. Не знала, что, заливаясь слезами, с разрывающимся от горя сердцем буду сидеть над умирающим, осознавая, что ничем не могу ему помочь, и молясь только об одном – чтобы Господь милосердный продлил его жизнь хотя бы на несколько минут...

   История Самоубийцы

 
  Утопая в вине
  И в дешевом тепле,
  Безрассудно бросаясь
  В искушенье из рая,
  Ты бесцельно живой,
  Ты покончил с собой,
  Опьяненный и падший,
  И досрочно угасший,
  Все узнавший
  И все потерявший...
   C. Стальская
 

 
  Он пришел за тобой из земли,
  Как пришел он когда-то,
  Чтоб спасти от креста твоего
  Непокорного брата...
   Харизма «Ведьма»
 

 
  Я вижу боль. Мне нет до боли дела,
  и я плыву туда, где свет и мгла
  летят, обнявшись, лезвием стекла
  взрезая вены.
  Помоги мне, Эло...
   Э. д`Альби (Е. Сусоров)
 

   Гайя

   Я уже не смогу точно сказать, что именно вынудило меня тем вечером снова приехать в свою квартиру. Никола без умолку болтала обо всем угодно, кроме того, что могло быть мне интересно. Два стакана вина как-то прошли мимо моего сознания, ни на йоту не замутнив его. Я постоянно отвлекалась от разговора с брюнеткой-вампиршей, наводящей вечерний марафет в преддверии встречи с очередным своим смертным.

   – Гайя, похоже, ты витаешь где-то далеко, – заметила Никола, когда я в третий раз переспросила, о ком она говорит.

   – Прости, из головы младший брат не идет...

   – Он у тебя очень милый. Только злой и пропитан химией...

   – Он не злой. Сложный, скорее.

   – Когда я его увидела, то почувствовала, что ему очень плохо...

   Я снова отвлеклась от слов Николы, думая о Северусе. И как он ухитрился в такие краткие сроки скатиться – дальше некуда. Впрочем, что я говорю, ведь знаю же, что жизнь может измениться до неузнаваемости в одночасье. Как в хорошую, так и в плохую сторону.

   Когда явился смертный Николы – молодой красивый блондин с пустыми глазами, я попросила ее отпустить меня ненадолго, тайком от всех. Я заметила, что вампирша, как и я, не разделяет мнения, что меня надо оберегать даже от собственной тени.

   – Сама дорогу назад найдешь? – только и спросила у меня Никола, провожая к двери.

   Когда я бежала к метро, шарахаясь от редких прохожих, то думала о том, почему оставила Северуса одного. Эта мысль не давала мне покоя, и уже тогда краем сознания я верила в беду.

   Пару остановок в вагоне метро – давно я не пользовалась общественным транспортом, после зашла в супермаркет, чтобы купить еды. Дома у меня со всей этой кочевой жизнью и тараканы б сейчас с голоду опухли. Приготовлю Северусу борща, решила я, нажарю котлет – хотя я сомневаюсь, что даже мои котлеты сумеют отвлечь его от жажды наркотиков... Наверное, мне стоит с ним поговорить, обстоятельно и серьезно. Часа так два. Может, получится сунуть его на реабилитацию не против воли.

   Пока я бродила по рядам супермаркета, рассеянно забывая о том, что хотела купить, вспомнила свой небогатый опыт общения с людьми, употребляющими наркотики. Вот почему даже у Ивана хватило ума не нюхать клей? А у моего брата... Сволочь он потому что, со злостью думалось мне, всегда считал, что он выше, лучше, ему все можно и так далее. Вспомнила одного мимолетного знакомого (потому как я благоразумно прекратила с ним общение), который некогда был наркоманом. На вопрос, что ему помогло соскочить с иглы, он ответил, что алкоголь. И впрямь, пил он почти как вампир... Помимо этого я вспомнила, что он был склонен к суициду. И дурное предчувствие снова шевельнулось под сердцем. Домой я шла, все ускоряя шаг, потому что всегда была склонна верить в развитие наихудшего сценария. Жизнь в последние два месяца сделала меня еще большей пессимисткой.

   Однако, признаться, я до последнего не верила в то, что со мной такое может случиться.

   Когда я вошла, открыв дверь своим ключом, то первым делом услышала, что в зале работает телевизор, причем орет – оглохнуть можно. В ванной комнате горел свет. Шума воды я не услышала, но, бросив пакеты и пальто на пол, первым делом понеслась туда.

   Мой брат в джинсах лежал в ванне, и через край медленно выплескивалась красная вода.

   Я упала, не сумев справиться с собой. Коленки подогнулись бессильно, я попыталась позвать его, но вместо крика из горла вырвался хрип. В пелене воплощенного в реальность ночного кошмара я что-то нащупала под рукой. Пустые упаковки из-под "Дицинона"... Те, что я оставила лежать на тумбе в прихожей, наспех вычищая захламленную сумочку.

   В душе затеплилась надежда. Потратив несколько драгоценных секунд на то, чтобы собраться, я ползком добралась до сумочки, достала телефон и принялась набирать номер скорой помощи.

   Ботинки оставляли на мокром полу грязные следы. Я закрутила кран и, закрыв глаза, нырнула рукой в кровавую воду, чтобы вынуть пробку.

   – Берите трубку, берите же долбаную трубку... – молила я, по третьему разу набирая 103.

   На Севу я старалась не глядеть. Если он мертв... Нет! Об этом нельзя даже думать!

   Меня вынудили два раза назвать адрес, потом переключили на скорую моего района. Я лихорадочно рылась в ящиках кухонных тумб, стараясь найти бинт.

   – ... он перерезал вены и по незнанию для верности напился таблеток, которые способствуют сворачиваемости крови, – пытаясь удержаться от отчаянных криков о помощи, говорила я диспетчеру скорой.

   Северус был схож цветом лица с цветом ванной. Наощупь он был теплым, но раны, которые он нанес себе, ужасали. Глубокие, рваные – со вскриком боли я отдернула руку от его руки. По моей ладони заструилась кровь. Я порезалась осколком стекла, которым воспользовался Северус.

   Туго бинтуя его запястья, я попросила скорую торопиться и сунула трубку в карман. И тут меня осенило! Фляжка с кровью Маны! Боже, еще одна счастливая случайность – помимо "Дицинона", которая поможет брату выжить... Надеюсь...

   Его пульс еще бился, но так слабо – или мне, с трудом удерживающейся от паники, так показалось. Я попыталась скользкой от своей крови рукой открыть бутылочку нашатыря – может, я смогу привести Севу в сознание и заставить выблевать все таблетки, которые он проглотил – но у меня не получилось, от отчаяния я заплакала, не зная, почему Господь мне дал такие кривые руки.

   – Господи Боже, отец наш небесный, – шептала я, обертывая горлышко бутылочки тканью своей серой шелковой туники, – пожалуйста, пожалуйста...

   Я не просила Его ни о чем конкретном, Он и так знал, что к чему. Мне было так стыдно, стыдно – но в большей мере страшно. А вдруг Он не сочтет нужным отзываться на молитвы такой грешницы? Вдруг не захочет спасать Северуса, пошедшего против Его воли?..

   – Пожалуйста, пожалуйста... – лихорадочно сквозь слезы шептала я, едва ли не в ноздри Севе засовывая горлышко бутылочки с нашатырем.

   Резкий аромат ударил в нос, заставив меня отпрянуть и еще раз порезаться о лежащий на полу осколок. Я разревелась, боясь, что моя слабость может помешать мне помочь Северусу.

   – Заткнись, дура, дура...

   Я напрасно пыталась вернуть Севу в сознание. Пульс его стал еле слышен, а лицо, особенно нижняя часть, покрылось просто землистой серостью. Я, смочив в крови Маны пальцы, принялась втирать ее в десны брата. Неуместные мысли скакали в голове: в слизистую лучше впитывается... В глаз? Боже, нет! Есть и другие слизистые. Нет, да что в твою башку пустую лезет, Гайя?! Я в панике влила в глотку брата порядочное количество крови, приподняла его, чтобы она могла пройти по пищеводу.

   Потом я пулей пронеслась вниз, раскрыла дверь подъезда для бригады скорой помощи, надеясь, что никто из жильцов не прикроет дверь.

   Вернулась назад. И, сидя над Северусом, в котором едва теплилась жизнь, я провела самые страшные двадцать минут на моей памяти...

   Я не знала, выть ли мне или скулить, плакать, кричать, молить Бога о помощи, молить самого Севу не покидать меня. Я рассказывала вслух, захлебываясь, о том, как маленькому ему пела колыбельные и носила, почти не спуская с рук, все первые годы его жизни. От этих воспоминаний становилось еще больней, но я должна была держать его. Если я не спасу Севу – как мне жить тогда? Как жить без него, пусть даже гадкого и мерзкого, но такого родного...

   Я спасу тебя, Северус, обещаю – говорила я ему. Ты только держись за каждую ниточку, что тебя еще соединяет с миром живых. Что там, что ты видишь сейчас? Наверное, свет в конце тоннеля. Надеюсь, нет, потому что я не смогу вернуть тебя назад, только если ты сам не захочешь остаться. Вытащить тебя из ванны я не могу тоже, боюсь, что наврежу еще больше.

   Я пыталась сунуть под спину брату скомканные полотенца и, как умела, вдыхала в него свою жизнь. Проклятые обрывочные знания о первой помощи! Я даже не уверена, правильно ли поступаю, не трачу ли драгоценные мгновения на бестолковое битье об лед?..

   В отчаянии я бегала на первый этаж – проверить, не закрыл ли кто дверь подъезда. Мне хотелось остаться там, в морозных сумерках, чувствуя себя такой живой от холода, наблюдая биение пульса города вокруг. Но я вынуждена метаться между жизнью и смертью – как вынуждена, наверное, буду теперь всегда.

   На десятые сутки моего ожидания (через 23 минуты) в квартиру позвонили. Скользя в грязи, воде и крови, выпустив руку Северуса, бегу открывать. На пороге – врачи скорой... Просто указываю им на ванную комнату.

   Я не видела, что они делали, но по коротким комментариям поняла, что Северуса им не особо-то и хочется спасать.