Текст книги "Альтернативная история"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Ким Ньюман,Эстер М. Фриснер (Фризнер),Йен (Иен) Уотсон,Кен Маклеод,Джеймс Морроу,Юджин Бирн,Йен Уэйтс,Том Шиппи,Сьюзетт Элджин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

Я с удивлением обнаружил, что начинаю воспринимать безумную идею Сэма всерьез. Как вообще написать такую книгу? Если бы легионы потерпели поражение, весь мир изменился бы.

– Ты можешь представить себе мир, где власть не принадлежит Риму?

– Нет, – ласково ответила Рашель. – Но это твоя работа, а не моя.

Я потряс головой:

– Это слишком странно. Я не смогу заставить читателей в это поверить.

– Попробуй, Юлий! В подобной завязке кроется интересная возможность. Один раз Друз едва не дожил до того, чтобы стать императором. Его тяжело ранили в битве в Галлии, когда Август был еще жив. Тиберий… Ты запомнил Тиберия?

– Да-да, его брат. Тот, который тебе нравится. Друз назначил его прокуратором Иудеи.

– Именно он. Так вот, Тиберий скакал днями и ночами без передышки, чтобы доставить Друзу лучших римских врачей. Он едва успел, и они с трудом выходили брата.

– И?.. Что тогда?

– Не знаю. – Рашель в смятении опустила глаза.

– Думаю, я смогу развить сюжет, – задумчиво протянул я и разлил по бокалам вино. – Особенно если ты поможешь мне с деталями. Допустим, Тиберий стал императором вместо Друза. Ты говоришь, что он был достойным человеком. Значит, он поступил бы примерно так же, как и его брат, – восстановил власть сената. Даже я знаю, что Август и мой достопочтенный прапрадедушка Юлий практически лишили сенаторов права голоса…

Я остановился, настолько меня поразили собственные рассуждения. Неужели я начинал всерьез воспринимать сумасшедшее предложение Сэма? Однако все не так плохо. По крайней мере, Рашель начала лучше ко мне относиться.

Эта мысль придала мне жизнерадостности. Она поддерживала меня во время последующих танцев и часового урока истории из ее прекрасных уст… и вплоть до того момента, когда ночью я на цыпочках выбрался из своей комнаты и обнаружил под ее дверью спящего на коврике Базилия с толстой дубиной под боком.

Остаток ночи я плохо спал.

Частично виноваты гормоны. Умом я понимал, что Рашель не хочет видеть меня в своей спальне, иначе она не оставила бы на страже слугу. Но моим гормонам это не нравилось. Они впитали ее запах, вид и прикосновения, а сейчас жаловались, что их обманули.

Но больше всего мне мешало то, что я часто просыпался и думал о финансовом крахе.

Бедность не так уж плоха. Любому писателю приходится с ней сталкиваться в перерывах между гонорарами. Это раздражает, но не является трагедией. Никого еще не забирали в рабство за бедность.

Но я наделал довольно крупных долгов, а неуплаченные кредиты ведут прямиком к рабству.

Глава 4
Конец мечты

На следующее утро я проснулся поздно, разбитым и в плохом настроении. Мне пришлось поймать мотоцикл с коляской, чтобы доехать до сената. Поездка получилась долгой: по мере приближения к дворцу движение становилось все плотнее. Я видел издалека, как выстраиваются парадные ряды легионеров: к сенату приближалась сопровождающая фараона процессия для открытия конференции. Водитель не смог подъехать поближе, и мне пришлось наблюдать за церемонией с внешней площади, вместе с толпой туристов.

Фараон сошла с украшенных королевских носилок. По толпе пронесся нежный довольный отголосок – что-то среднее между смешком и вздохом. Туристы получили зрелище, ради которого собрались. Они напирали на убранные в ножны мечи легионеров, пожирая глазами фараона. Та шла с обнаженной головой и в стелющейся по земле мантии к святилищам вокруг здания сената. С должной почтительностью, неторопливо она приносила подношения, туристы щелкали фотоаппаратами, и я начал беспокоиться о времени. Что, если из уважения к участникам конференции она решит обойти все пятьдесят святилищ? Но после поклонения Изиде, Амону-Ра и матушке-Нилу фараон направилась во дворец, чтобы объявить конференцию открытой. Легионеры расслабились. Туристы стали потихоньку расходиться по своим автобусам, фотографируясь на фоне достопримечательностей, а я последовал за фараоном внутрь. Она произнесла хорошее – я имею в виду короткое – вступительное обращение. Единственное, что выбивалось из общей картины, – фараону пришлось обращаться практически к пустому залу: зал заседаний Египетского сената вмещает две тысячи посетителей, а сейчас в нем собралось от силы полторы сотни. Большинство слушателей разбились на небольшие группки в боковых проходах и задних рядах и не обращали никакого внимания на фараона. Думаю, это стало одной из причин, почему она так сократила парадную речь. Только что рассказывала, как научные исследования огромной Вселенной продолжают древние традиции Египта, – причем ее никто не слушал – и через миг замолчала, передала державу и скипетр одному из помощников и с достоинством удалилась со сцены в боковое крыло.

Но разговоры продолжились. Естественно, все говорили об Олимпийцах. Даже когда на подиум вышел президент конференции и объявил о начале первой сессии, зал оставался полупустым. По крайней мере, большинство группок перекочевали в сидячие ряды, но и там продолжали перешептываться.

Даже ораторы выглядели так, будто им неинтересно слушать самих себя. Первым выступал почетный деятель в отставке из южных провинций Египта. Он дал краткий обзор известных фактов об Олимпийцах. И произнес свою речь в такой спешке, будто диктовал ее писцу. И все-таки главная проблема заключалась в том, что речь была написана заранее, когда коммуникация с Олимпийцами шла полным ходом и никому даже в голову не приходило, что она может прерваться. Поэтому обзор выглядел никому не нужным.

Я люблю посещать научные конгрессы вовсе не для того, чтобы послушать выступления, – такую же информацию легко получить из журналов в библиотеке. И даже не ради последующих дискуссий, хотя порой из них можно почерпнуть полезные закулисные знания. Я прихожу за тем, что про себя называю «шумом науки», – за своеобразным жаргоном, на котором разговаривают друг с другом ученые разных специальностей. Обычно я сажусь в задних рядах, подальше от других посетителей, кладу на колени табличку и держу наготове стило, чтобы записывать обрывки диалогов, а затем вставить их в новую книгу.

Но сегодня мне не везло. Дискуссии не получалось. Ораторы один за другим поднимались на подиум и зачитывали с бумажки свои речи, торопливо отвечали на пару поверхностных вопросов и уходили. И с каждым выступающим аудитория уменьшалась. Наконец я понял, что здесь собрались только те, кого вынудили обязанности, и ни одним человеком больше.

Скука заставила меня решить, что бокал вина и легкая закуска выглядят намного привлекательнее, чем сидение с пустой табличкой. Я вышел в фойе и обнаружил его практически пустым. Никто не знал, где Сэм, и я не заметил ни одного знакомого лица. К середине дня президент конференции смирился с неизбежным и объявил, что следующие сессии откладываются на неопределенный срок.

День прошел впустую. Но я лелеял надежды на плодотворную ночь.

Рашель встретила меня новостями: Сэм сообщил, что задерживается и не успеет к ужину.

– Он не сказал, где он?

Девушка отрицательно покачала головой.

Я бы и сам мог догадаться, что Сэм занят чем-то важным. Я рассказал Рашель о провале конференции, но затем меня посетила замечательная идея, и я повеселел:

– Может, поужинаем в ресторане?

Рашель твердо отклонила предложение. Из тактичности она не стала упоминать деньги, хотя я уверен, что Сэм посвятил ее в мое шаткое финансовое положение.

– Мой повар лучше любых ресторанов, – заявила девушка. – Мы поедим дома. Никаких излишеств, простой ужин на двоих.

«На двоих» – как это ласкало слух! Базилий расставил ложа буквой «V», так что наши головы оказались близко друг к другу, а низкие столики с блюдами – на расстоянии руки между нами. Как только Рашель возлегла на ложе, она призналась:

– У меня сегодня толком не вышло поработать. Я никак не могу выкинуть из головы твою идею.

– С одной стороны, я польщен, но с другой – мне жаль, что испортил тебе рабочий день.

Рашель пожала плечами и продолжала:

– Я немного почитала о том периоде, особенно о малоизвестном иудейском проповеднике по имени Иешуа из Назарета. Ты о нем слышал? Его мало кто знает, но в те времена у него было много последователей. Они назывались крестианами и вели себя довольно вызывающе.

– Боюсь, что я мало знаком с историей Иудеи, – признался я, что было чистейшей правдой. Но потом добавил: – Но мне хотелось бы узнать ее получше. – Что уже являлось откровенной ложью, по крайней мере до недавнего времени.

– Конечно, – с готовностью заявила Рашель. Я не сомневался, что в ее глазах выглядело совершенно логичным, если все захотят побольше узнать о послеавгустовском периоде. – Этого Иешуа судили за подстрекательство к мятежу и приговорили к смерти.

– Даже не к рабству? – удивленно заморгал я.

Она покачала головой:

– В те времена преступников не только обращали в рабство, их подвергали физическим наказаниям. Даже казнили, порой варварскими способами. Но прокуратор Тиберий решил, что наказание слишком сурово, и отменил смертный приговор. Он приказал выпороть Иешуа и отпустить. Я считаю, Тиберий принял правильное решение, иначе последователи сделали бы из Иешуа мученика, и одним богам ведомо, к чему это могло привести. А так крестиане со временем просто исчезли. Базилий, принеси следующую перемену!

Я с живым любопытством наблюдал, как Базилий отправился выполнять приказ. Следующим блюдом оказались жаворонки с оливками. В душе я возрадовался, и не только потому, что любил это блюдо. «Простой ужин» на деле оказался более изысканным, чем вчерашний с дядей. Мои надежды продолжали усиливаться.

– Можно кое о чем тебя спросить, Рашель? Ты иудейка. Или я ошибаюсь?

– Конечно!

– Тогда я немного запутался. Я думал, что иудеи верят в бога Иегову.

– Так и есть, Юлий.

– Но… – Я замялся. Я не хотел испортить наши отношения, но меня снедало любопытство. – Ты сказала «богам ведомо». Разве это не противоречит вашей вере?

– Вовсе нет, – достаточно вежливо откликнулась Рашель. – Иегова оставил свои заветы на вершине горы, а людям их принес его великий пророк Моисей. Заветы очень понятны и недвусмысленны. В одном из них говорится: «Да не будет у тебя других богов перед лицом моим». У нас их и нет, понимаешь? Иегова – наш первый бог, перед ним нет других богов. Все это растолковывается в каббалистике и трудах раввинов.

– Так вы живете по толкованиям раввинов?

Рашель задумчиво наклонила голову:

– В какой-то мере, да. Мы чтим свои традиции, Юлий, и стараемся им следовать, а раввины их доступно истолковывают.

Она перестала есть, и я тоже остановился. Мечтательно потянулся и погладил ее по щеке.

Рашель не отстранилась, но и не ответила. Через миг она сказала, не поднимая глаз от тарелки:

– Например, существует традиция, что женщина должна выходить замуж девственницей.

Моя рука отдернулась сама по себе, без сознательной команды.

– Вот как?

– И раввины в своих трудах определяют традицию в той или иной степени. Они завещали, что каждую ночь глава семьи должен провести один час на страже у дверей спальни незамужней дочери. А если глава дома отсутствует, его обязанности исполняет доверенный слуга.

– Понятно, – произнес я. – А ты не была замужем?

– Еще нет. – Рашель вернулась к еде.

Я тоже никогда не был женат, хотя меня трудно назвать девственником. Я ничего не имел против брака. Просто жизнь вольного писателя трудно назвать стабильной или обеспеченной. К тому же мне пока не встретилась женщина, с которой хотелось бы провести жизнь… Если воспользоваться словами Рашель, «еще нет».

Я постарался больше не думать об этом. Если раньше мое финансовое положение балансировало на грани, то сейчас оно приближалось к катастрофическому.

На следующее утро я задумался, чем бы занять день, но Рашель решила эту задачу за меня. Она ожидала меня в атриуме.

– Присядь, Юлий. – Она похлопала по скамье рядом с собой. – Я вчера поздно легла спать, думала о твоей книге, и вот что пришло мне в голову. Представь, что Иешуа все же казнили.

Я надеялся на немного другой прием и, честно говоря, совершенно забыл об иудейской истории. Но все равно с удовольствием присел рядом с Рашель в уютном, милом дворике, где сквозь прозрачную крышу сияло солнце.

– Да? – вежливо поинтересовался я и поцеловал Рашель руку в качестве приветствия.

Она немного подождала, прежде чем деликатно ее отнять.

– Идея заключает в себе довольно интересные возможности, Юлий. Видишь ли, Иешуа наверняка стал бы мучеником. А в таких обстоятельствах его последователи – крестиане еще долго могли процветать. Возможно, они могли сыграть важную роль в истории. В те времена Иудею постоянно сотрясали волнения, ходили слухи и предсказания о появлении пророков и переменах в обществе. Крестиане могли даже стать доминирующей силой в Иудее.

– Это прекрасно, что ты гордишься своими предками, Рашель, – как можно тактичнее произнес я. – Но какая, по большому счету, разница?

Очевидно, я оказался недостаточно тактичен. Девушка повернулась ко мне и нахмурилась. Я судорожно соображал, как бы прикрыть свою оплошность.

– Представь, – быстро продолжал я, – что изменения вышли за пределы Иудеи.

Рашель нахмурилась еще больше, но на сей раз от недоумения:

– В каком смысле «за пределы Иудеи»?

– Представь, что крестианство Иешуа – как ты его назвала – стало религией или философией.

– Я бы сказала, что в нем есть понемногу и того и другого.

– Значит, религиозная философия. Представь, что оно распространилось почти по всему миру, а не только в Иудее. Это может оказаться интересным.

– Но ничего такого…

– Рашель, – я ласково прижал палец к ее губам, – мы говорим о том, что могло бы быть, помнишь? Каждый писатель может позволить себе одну большую ложь. Пусть это станет моей ложью. Представим, что иудейское крестианство стало мировой религией. А Великий город станет – как бы его обозвать – резиденцией Синедриона крестиан. И что потом?

– Я понятия не имею, а ты? – Рашель смотрела на меня с любопытством и подозрением.

– Почему бы и нет. – Я обратился к богатому воображению закаленного писателя. – Может статься, что будут развиваться те обстоятельства, которые господствовали тогда в Иудее. Весь мир расколется на секты и фракции, и они будут сражаться между собой.

– Войны? – непонимающе переспросила она.

– Глобальные войны. Почему бы нет? Ведь именно так было в Иудее? И они могут продолжить воевать вплоть до наших дней. Ведь что объединяет нашу планету в последние две тысячи лет? Только навязанный и поддерживаемый Римом мир. А без него… – я продолжал все быстрее и заодно делал в уме пометки, – без него все европейские племена превратились бы в независимые города-государства. Как у греков, только больше. И могущественнее. А они сражаются – франки с северянами, те с бельгийцами – и все с кельтами.

Рашель покачала головой.

– Люди не настолько глупы, Юлий, – возразила она.

– Откуда ты знаешь? В любом случае мы говорим о научной фантастике, милая. – Я не дал ей времени возразить на ласковое обращение, хотя она и не сделала подобной попытки. Я продолжал говорить: – Люди будут настолько глупы, насколько мне нужно. Главное – заставить читателей поверить в это. Но я еще не дошел до лучшей части. Давай представим, что крестиане истово относятся к своей религии. Они и шагу не сделают вопреки воле своего бога: как повелит Иегова, так и будет. Понимаешь? Это означает, например, что им совершенно неинтересны и не нужны научные открытия.

– Прекрати! – возмутилась Рашель. – Неужели ты думаешь, что иудеи не понимают важности науки? Что мне или дяде Сэму неинтересны научные открытия? А ведь мы коренные иудеи.

– Но вы не крестиане, солнце мое. Это огромная разница. Почему? Потому что я так сказал, а это моя история. Так что давай представим, – я ненадолго задумался, – да, давай представим, что крестиане пережили долгий период интеллектуального застоя, а затем… – я снова замолчал, не потому, что не знал, что будет дальше, но для драматического эффекта, – а затем появились Олимпийцы!

Рашель непонимающе уставилась на меня.

– Да? – неопределенно спросила она.

– Разве ты не видишь? И этот иудейский крестианский мир, погруженный в темную дремоту невежества, не имея ни воздушного сообщения, ни электронных средств связи, ни даже печатных изданий или обычного транспорта, нос к носу столкнулся с высокоразвитой технологической цивилизацией из космоса!

Она наморщила лоб, пытаясь понять, куда я клоню.

– Это приведет к мощнейшему культурному потрясению, – объяснил я. – Не только для людей на Земле. Возможно, Олимпийцы посмотрят на нас, увидят, что мы отстаем в развитии и разделены на воюющие нации, и… Что они сделают? Наверняка развернут свои корабли и больше никогда не заглянут сюда. Это конец книги!

Рашель поджала губы.

– А вдруг они именно так и поступили? – осторожно спросила она.

– Но явно не по этой причине. Я же сейчас говорил не о нашем мире, а о том, что могло произойти.

– Звучит немного притянуто.

Я радостно закивал:

– С этого и начинается мастерство писателя. Ты просто не понимаешь научной фантастики, дорогая. Писатель обязан завести свою идею так далеко, как она ему позволит, – до абсолютного предела достоверности, до той точки, где еще шаг – и весь сюжет рухнет под весом абсурдности. Поверь мне, Рашель. Я заставлю их поверить!

Она все еще сидела с поджатыми губами, но я не стал ждать, пока она заговорит. Я ухватил птицу удачи за крыло, наклонился и поцеловал ее в губы, как уже давно мечтал сделать.

– Мне нужен писец, – заявил я. – Надо записать все это, пока я не забыл. Я вернусь, когда смогу, а пока…

И я снова поцеловал ее, нежно, крепко и долго; и она не смогла утаить, что тоже целует меня в ответ.

Как оказалось, близость к баракам наемных рабов имеет свои преимущества. Я быстро нашел писца за приемлемую цену, а управляющий даже позволил мне занять на ночь одну из комнат для совещаний. К рассвету я надиктовал две первые главы и общий сюжет «В крестианский мир». Теперь меня ждала обычная работа. Когда появляется общий сюжет, персонажи сами приходят ко мне, и надо всего лишь ненадолго закрыть глаза, чтобы понять, что случится дальше, а затем открыть и диктовать писцу. В данном случае писцам, поскольку через несколько часов первый выдохся и мне пришлось нанять второго, а затем третьего.

Я не спал, пока не закончил книгу. По моим подсчетам, я работал над ней пятьдесят два часа без перерыва – самый долгий отрезок за многие годы. Я оставил рукопись для переписки начисто, а управляющий бараками согласился отнести ее в службу доставки в гавани и отправить авиаэкспрессом Маркусу в Лондон.

Когда я наконец добрался до дома Рашель, все уже спали. Я с удивлением обнаружил, что еще темно, – до рассвета оставалось чуть больше часа.

Базилий впустил меня в дом, с удивлением разглядывая запавшие глаза и щетину.

– Не буди меня, пока я сам не проснусь, – приказал я.

Рядом с кроватью лежал аккуратно сложенный журнал, но я даже не взглянул на него. Я лег в постель, повернулся на бок и провалился в сон.

Я проспал часов двенадцать, не меньше. Базилий принес поесть, побрил меня, и, когда я наконец вышел в атриум, уже близился закат и меня ждала Рашель. Я рассказал ей о книге, а она – о последнем послании Олимпийцев.

– Последнем? – возразил я. – Откуда ты знаешь, что оно последнее?

– Потому что они так сказали, – грустно подтвердила она. – Они сказали, что прекращают все трансляции.

– О… – Я задумался о последствиях. – Бедный Сэм!

Рашель тоже выглядела такой расстроенной, что мне пришлось прижать ее к себе.

Утешение переросло в поцелуи, и, когда мы посвятили этому приятному занятию достаточно времени, Рашель отстранилась и улыбнулась мне.

Слова по собственной воле сорвались у меня с языка. Я сам удивился, когда услышал их наяву.

– Рашель, я бы хотел, чтобы мы поженились.

Она выпрямилась и разглядывала меня теплым, немного насмешливым взглядом:

– Ты делаешь мне предложение?

Я всегда обращал тщательное внимание на грамматику и построение фраз:

– Это сослагательное наклонение, дорогая. Я сказал, что хотел бы, чтобы мы поженились.

– Я так и поняла. Поэтому я хочу знать, ты просишь меня исполнить твое желание?

– Нет… черт… да! Но сперва мне бы хотелось иметь право просить твоей руки. К сожалению, те, кто пишет научную фантастику, не имеют прочной почвы под ногами. А то, как ты живешь…

– То, как я живу, – ответила она, – обеспечивается наследством, которое оставил мне отец. Если я выйду замуж, оно никуда не денется.

– Но это твое наследство, дорогая. Я беден, но я не хочу стать нахлебником.

– Ты не станешь нахлебником, – мягко ответила Рашель, и я понял, что она тоже тщательно подходит к грамматике.

Мне потребовалось собрать всю волю в кулак, но я сумел выдавить:

– Рашель, скоро должен прийти ответ от редактора. Если этот новый вид приключенческих романов приживется… Если он окажется популярным, как я надеюсь…

– Да? – подбодрила она.

– Тогда я смогу с чистой совестью попросить твоей руки. Но пока я ничего не знаю. Маркус уже должен получить книгу, но мне неизвестно, прочел ли он ее. И я не узнаю о его решении, пока он сам мне не сообщит. А сейчас, из-за этой сумятицы с Олимпийцами, он может неделями не вспоминать…

– Юлий, – Рашель прижала палец к губам, – позвони ему сам.

Линии были забиты, но я наконец-то прорвался. Поскольку обед давно закончился, Маркус оказался на месте, в офисе. Более того, он был достаточно трезв.

– Юлий, сукин ты сын! – яростно приветствовал он меня. – Где тебя черти носят? Я велю тебя выпороть.

Зато он ничего не сказал о том, что вышлет за мной эдилов.

– Ты уже прочитал «В крестианский мир»? – осторожно поинтересовался я.

– Что? А, та рукопись. Нет, я ее еще не смотрел. Но я ее куплю, не сомневайся. Я говорю об «Олимпийском осле». Ты же понимаешь, что теперь цензоры его не запретят. Более того, я хочу, чтобы ты сделал Олимпийцев чуть тупее и противнее. Нас ждет успех, Юлий! Если подумать, можно еще и фильм по ней снять. Когда ты сможешь приехать и внести правки?

– Ну… скоро, наверное. Я еще не смотрел расписание катеров.

– Каких катеров! Ты вылетишь самолетом, первым рейсом – мы оплатим билет. И кстати, издательство удвоило твой аванс, деньги будут на счете к вечеру.

За десять минут я успел предложить Рашель руку и сердце, уже без сослагательного наклонения, а она быстро и уверенно согласилась. Скоростной перелет до Лондона занял девять часов, но я улыбался всю дорогу.