Текст книги "Альтернативная история"

Автор книги: Гарри Гаррисон

Соавторы: Ким Ньюман,Эстер М. Фриснер (Фризнер),Йен (Иен) Уотсон,Кен Маклеод,Джеймс Морроу,Юджин Бирн,Йен Уэйтс,Том Шиппи,Сьюзетт Элджин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 43 страниц)

Марк Лэйдлоу
ЕГО НАПУДРЕННЫЙ ПАРИК, ЕГО ТЕРНОВЫЙ ВЕНЕЦ

Грант Иннес впервые увидел эту фигурку в индейском гетто в Лондоне, но не придал значения. Чироки в «модной» боевой раскраске тыкали ему в лицо столько побрякушек, принадлежащих к так называемому туземному искусству, что фигурка стала для него лишь очередной досадной помехой, которую следовало обойти стороной, наподобие огромных радиоприемников, гремевших надоедливыми барабанами чоктоки завывающим пением Томми Ястреба и женоподобных «Бирюзовых парней». Или вроде молодых здоровяков-могавков, демонстрировавших трюки на скейтбордах развязным девицам-кокни, чьи подведенные черной тушью глаза и дряблые синие губы свидетельствовали о большем интересе к бутылкам в карманах парней, чем к ним самим. Конечно, не за удовольствием и не за любопытством пришел он в этот убогий район с мешковатыми уличными типи из зеленого брезента и расписанными граффити витринами лавок. Сюда его мог привести только бизнес. Он заплатил внушительную сумму за имя и адрес мистера Облако, торговца украшениями навахов, образцы которых оказались превосходного качества, – они уйдут по самым высоким ценам не только в Европе, но и в колониях. Сообразительные дилеры уже смекнули, что ажиотажный спрос на бирюзу, к счастью, заканчивается и вслед за популярностью аляповатого синего камня простота черненого серебра станет воистину долгожданным облегчением. Грант уже с трудом способен был смотреть на этот яркий минерал в больших количествах, так как ему пришлось делать запас для удовлетворения спроса. Он упорно работал над несколькими выставками в Париже, а пять крупных глянцевых журналов торговались за право фотографировать его коллекционные экспонаты – старинные, отлитые в песке najasи ожерелья в форме цветка тыквы – для подборки, посвященной особенной моде.

Здесь, в трущобах, его тонко настроенный взгляд, уворачивающийся от пластиковых кукол качинаи сотканных на фабричных станках одеял, оскорбляло буквально все. Это был хлам для туристов. Да и сам он не понаслышке знал всплески увлечений дешевкой вроде тех воинских шапочек, что носили прошлым летом практически все велосипедисты, но подобные моменты, слава богу, были столь же мимолетны, как популярность попсовых хитов. Только истинное качество могло оставаться за пределами вихря благосклонности публики. Изобразительное искусство, драгоценные камни, чистый металл – вот вложения, которые никогда не подешевеют.

Такое количество хлама в конечном счете сделало его невнимательным ко всему, что было вокруг; он то и дело уворачивался как мысленно, так и физически. Представляя себе серебряный полумесяц, поблескивающий на фоне белоснежной кожи, он вдруг осознал, что, наверное, пропустил улицу, которую искал. Он застыл на месте, в уши снова хлынули крики уличных торговцев, пульс барабанов и синтезаторов. Грант обернулся в поисках номера дома на какой-нибудь лавке.

– Потерялся, папаша? – спросил долговязый молодой индеец, с золотыми зубами и ритуальными шрамами на обнаженной груди. Он держал высокий шест, с которого свисала дюжина отвратительных резиновых скальпов и несколько адвокатских париков. Они придавали индейцу вид маскарадного купца, если не считать одной омерзительной детали: каждый из белых париков был заляпан кровью, вернее, красной краской, накапанной по жестким локонам. – Ты выглядишьтак, точно потерялся.

– Ищу одну лавку, – пробормотал он, доставая из кармана визитку мистера Облако.

– Нет, я имел в виду – на самом деле потерялся. Вышел из равновесия. Кояанискатси,папаша. Как и весь мир.

– Я ищу лавку, – твердо повторил Грант.

– И все? Только лавку? А как насчет того, что ты реально потерял? Я о том, что потеряли мы все. Смотри.

Он похлопал по своему тощему бедру, обернутому черной кожаной набедренной повязкой. На поясе у него болталось нечто вроде куклы на веревочке, какой-то амулет. Грант взглянул поверх головы индейца и увидел прямо над дверью номер, который искал. А чертов краснокожий преграждал ему путь. Пока он пытался проскользнуть мимо, избегая контакта с резиновыми скальпами и окровавленными париками, индеец отцепил амулет и сунул его Гранту в лицо. Грант отпрянул, споткнулся и едва не упал. Он увидел жутковатый манекен с морщинистым и дряблым лицом – страдальческая гримаса была вырезана на сушеном яблоке.

– Вот… вот где мы это утратили, – сказал индеец, прижимая куклу к щеке, словно ожидая, что она поцелует его или укусит зубами из рисовых зернышек. Конечности ее были сделаны из полосок вяленой говядины, расправленных на деревянном перекрестье. Руки и ноги удерживались на кресте четырьмя крошечными гвоздиками. – Он отдал свою жизнь за тебя. Не за один какой-то народ, а за всех. Вечная свобода – вот что Он пообещал.

– Я опаздываю на встречу, – заявил Грант, не в силах скрыть отвращение.

– Опоздал и потерялся, – сказал индеец. – Но ты уже никогда не догонишь – время скользнуло мимо. И никогда не отыщешь свой путь, если только не последуешь за Ним.

– Уйди с дороги!

Он оттолкнул индейца в сторону, выбив из его пальцев мерзкого идола. Боясь возмездия, он изобразил на лице примирительное выражение, повернувшись спиной к двери, до которой с таким трудом добрался. Но индеец не смотрел на него – присев на корточки, он поднимал с грязной мостовой своего маленького мученика. Поднеся фигурку к губам, он нежно ее поцеловал.

– Извини, – сказал Грант.

Индеец посмотрел на него и зловеще ухмыльнулся, оскалив золотые зубы, потом впился зубами в сухое коричневое тело Христа и оторвал кусок вяленого мяса.

Борясь с тошнотой, Грант замолотил в дверь за спиной. Она резко открылась, и он едва не упал на руки мистеру Облако.

Во второй раз он увидел этот образ следующим летом в округе Корнуоллис. [53]53
  Чарльз Корнуоллис– британский генерал, сражавшийся с американцами во время Войны за независимость. В реальной истории он проиграл одно из решающих сражений и был взят в плен, в этой же версии его судьба сложилась удачнее, потому что в его честь назван округ (здесь – округ Колумбия), в котором находится столица Арнольдсбург. Далее по тексту упоминается много персонажей времен Войны за независимость Америки, сыгравших важную роль (в этой истории) в сохранении британского господства над американскими колониями.


[Закрыть]Несмотря на тот факт, что Грант специализировался на искусстве провинций, чаще всего он ездил в колонии с деловыми целями, поэтому ему открывались виды не более впечатляющие, чем интерьеры банков и деловых контор. Лишь иногда он совершал короткие поездки на территорию Шести Племен, [54]54
  Шесть Племен– союз нескольких алгонкинских индейских племен с общим названием «ирокезы», живущих в США и Канаде; возник около 1570 г.


[Закрыть]чтобы встретиться с создателями изящных вещичек, которыми он торговал. Продажи шли хорошо, мастеров удалось убедить, что нужно обильно украшать поделки не только серебром, но и золотом, а бирюзу и оникс заменить на бриллианты и другие драгоценные камни, – спрос на американские ювелирные изделия «высокой моды» уже превзошел самые смелые ожидания. Перед его неизбежным спадом и последующими лихорадочными поисками очередного «верного товара» Грант решил принять предложение старого знакомого из колоний, который давно предлагал устроить ему экскурсию по великим американским монументам столицы.

Арнольдсбург, округ Корнуоллис, изнемогал от влажной дымки, которую усугубляли выхлопные газы такси, казавшихся единственными обитателями города. Со слезящимися глазами и еле работающими легкими, Грант и его гид переползали из такси в такси и ныряли в прохладные мраморные коридоры, воняющие мочой, где толпились чернокожие парни, продающие или покупающие опиаты. Трудно было не насмехаться над великими фигурами американской истории, оказавшимися в подобном окружении и взятыми в плен ироничными плодами своих побед. Казалось, что огромная скульптура сидящего Бергойна с легким изумлением смотрит на спящих между его ногами наркоманов; бронзовые Ричард и Уильям Хау стояли спиной к спине, погруженные по пояс в толпу, как будто давали последний бой колониальным лилипутам.

Его гостеприимный хозяин Дэвид Майкельсон был ирландским переселенцем. Сперва он оказался в Америке в должности врача Ирландской королевской армии, а когда срок истек, подписал контракт на несколько лет службы в Королевской американской армии. С тех пор он открыл успешную дерматологическую практику в Арнольдсбурге. Он коллекционировал туземное американское искусство, что и свело его с Грантом Иннесом. Майкельсон обладал превосходным вкусом при выборе изделий из металла, однако сейчас Грант подшучивал над ним за любовь к «этим мраморным чудовищам».

– Но ведь они герои, Грант. Представь, где без них оказалась бы сейчас Англия. Остров почти без ресурсов и с ограниченным пространством для экспансии. Как бы мы смогли поддерживать здоровый рост экономики, начавшийся после промышленной революции? Это невозможно. И без подобных людей, закрепивших за нами здешние земли, как мы смогли бы их удержать? Америка настолько обширна – ты даже представить не можешь насколько. Эти воины проложили путь к миру и достойному управлению, двигаясь по узкой тропке между Испанией и Францией. А без прекрасных дипломатов, сумевших погасить зарождающийся бунт и облегчить совместное расселение Шести Племен, в Америке и сейчас бы могла продолжаться война. Зато теперь ресурсы Америки принадлежат короне. Вот наша сокровищница, Грант, а они – хранители этого сокровища.

– Сокровище, – повторил Грант, слегка подталкивая собеседника локтем и обращая его внимание на старую скво, валяющуюся в отключке у подножия памятника Хау.

– Тогда пошли, – предложил Майкельсон. – Я покажу тебе еще кое-что, а потом двинем куда захочешь.

Они поймали очередное такси, двигавшееся с частыми остановками по железной автомобильной реке. Вскоре над крышами машин показался широкий купол.

– Ага, – сказал Грант, – я знаю, что это.

Они вышли на краю огромной круглой площади. Накрывающий площадь купол поддерживала сотня белых колонн. Они вошли в его тень, и от перепада яркости Грант на мгновение ослеп.

– Осторожно, старина, – предупредил Майкельсон. – Здесь перила. Хватайся за них. Не хочу, чтобы ты туда свалился.

Его пальцы сомкнулись на отполированном металле. Вновь обретя уверенность, он открыл глаза и обнаружил, что смотрит в глубокую яму. Стенки шахты были идеально гладкими и круглыми, словно пробитые пулей, вошедшей в землю. Он ощутил дующий снизу холодный ветер и испытал легкое головокружение.

– Глубины мужества, неисчерпаемый колодец человеческого духа, – услышал он слова Майкельсона. – Посмотришь в него – и голова кружится от гордости, верно?

– Я… меня… тошнит. – Грант развернулся и торопливо направился к дневному свету.

Под лучами солнца его прошиб холодный пот, Грант прислонился к мраморному подиуму, и постепенно его дыхание успокоилось. Когда и в голове у него немного прояснилось, он поднял взгляд и увидел, что на подиуме выгравировано имя героя, чьи достижения увековечивала шахта. На каменном постаменте возвышался и бюст этого благородного героя.

БЕНЕДИКТ АРНОЛЬД

Первый американский президент-генерал,

назначенный королем Георгом III

в награду за его доблесть при подавлении восстания в провинциях

в 1776–1779 годах.

Его нагнал Дэвид Майкельсон:

– Как ты себя чувствуешь, Грант?

– Лучше. Я… Пожалуй, мне лучше вернуться в гостиницу. Эта жара…

– Конечно. Я поймаю такси, а ты постой здесь минутку.

Глядя вслед торопливо уходящему Майкельсону, он скользнул взглядом по окружности площади, где обычные уличные торговцы разложили обычные сувениры. Скорее привычка, нежели любопытство, заставила его пройти вдоль ряда потрепанных одеял, быстро осматривая товары и отвергая как очередной хлам.

Ну, не весь, но почти весь. Может, ему здесь повезет. Его взгляд привлекли абсолютно потрясающие украшения из меди и бронзы. Ничего подобного он никогда не видел. Змеи, орлы, узоры из звезд. Металл, конечно, неправильный, но мастер, несомненно, выбрал его из-за дешевизны, и его легко будет уговорить перейти на золото. Он взглянул на владельца товара и увидел молодую индианку, которая, стоя на коленях, нанизывала бусины на нить.

– Кто это сделал? – спросил он, подавляя охватившее его возбуждение до уровня легкого любопытства.

Она подняла на него взгляд:

– Мой муж.

– Правда? Они мне очень нравятся. У него есть торговый агент?

Похоже, она не поняла, что он имел в виду.

– То есть… кто-нибудь еще продает эти украшения?

Она покачала головой:

– Здесь лежит все, что он сделал. Когда он сделает еще, я их тоже продам.

Он услышал, как его издалека окликает Майкельсон. Дерматолог бежал к нему через выложенную мрамором площадь:

– Грант, я остановил такси!

Грант лишь отмахнулся:

– Встретимся позже, Дэвид, хорошо? У меня кое-что наклевывается.

– И что ты нашел?

Майкельсон попытался взглянуть мимо него на одеяло, но Грант развернул его к такси – возможно, грубее, чем требовалось. Майкельсон на секунду остановился, поправил одежду и раздраженно пошел к машине. Ну и пусть.

Улыбаясь, Грант повернулся к индианке. И слова замерли у него на языке, когда он увидел, что она делает с только что изготовленными бусами.

Она сделала из бус петлю – яркую, разноцветную петлю – и накинула ее на шею маленькой коричневой кукле.

Он сразу узнал эту куклу, ее жесткую сушеную плоть и пронзенные гвоздиками конечности, яблочные щеки и зубы из риса. На одеяле валялся крест, с которого женщина ее сняла, – рядом с украшениями, внезапно словно утратившими важность.

Пока он стоял, замерев и онемев от неожиданности, она поднесла болтающуюся в петле куклу к губам и изящно, обнажив кривоватые зубы, оторвала кусок ноги.

– Что… что… – Грант обнаружил, что не в состоянии спросить то, о чем хотел узнать. И, замерев под ее взглядом, пробормотал: – Что вы хотите за все эти украшения?

Она дожевала и лишь потом уточнила:

– За все?

– Да, я… хотел бы купить их все. Я даже хочу купить больше, чем здесь есть. И хочу договориться о цене, если можно.

Женщина проглотила мясо.

– Мой муж создает то, что у него в душе. Он превращает сны в металл. И он захотел бы увидеть ваши сны.

– Мои сны? Что ж, ладно, я скажу ему, что именно я хочу. Я мог бы с ним встретиться, чтобы все обсудить?

Скво пожала плечами. Она терпеливо ослабила петлю и сняла ее с куклы, снова расправила ее на кресте и прихватила гвоздиками три оставшиеся конечности, затем убрала в мешок на поясе. Потом наконец-то встала, свернула одеяло со всем товаром, сунула сверток под руку.

– Идите со мной, – сказала она.

Он молча последовал за ней, охваченный чувством, будто шагает под уклон, теряя равновесие на каждом шагу и едва поспевая за индианкой. Она была его проводником через этот раскаленный душный город, сквозь толпы людей в драной одежде, с темной и красной кожей. Грант снял пиджак, ослабил галстук и ковылял следом за индианкой. Казалось, будто она уменьшается где-то вдали; он терял ее, терял себя, растянувшись в тонкую нитку бус, бисерин пота. Пота, капавшего в сточные канавы Арнольдсбурга и предлагавшего жаждущим лишь соль…

Но в какой-то момент, когда женщина обернулась и увидела, как ему плохо, она протянула руку, и он вдруг оказался рядом с ней, возле металлической двери. Она толкнула ее и открыла проход. Внутри было прохладно и темно, если не считать трепещущих огоньков свечей, окаймлявших по бокам лестницу, ведущую куда-то вниз. Грант пошел за индианкой, думая о катакомбах, о рядах иссохших мертвецов, которые ему как-то довелось увидеть в испанской Флориде. Здесь пахло пылью, и откуда-то издалека доносился стук молотка. Женщина открыла еще одну дверь, и внезапно стук раздался совсем рядом.

Они вошли в мастерскую. За железным столом, заваленным кольцами проволоки, обрезками металла и паяльными лампами, сидел мужчина. Женщина вышла и закрыла за собой дверь.

– Добрый день, – сказал Грант. – Я… я большой поклонник ваших работ.

Мужчина медленно повернулся, и металлический стул заскрипел под его весом, хотя ювелира и нельзя было назвать крупным. Кожу он имел очень темную, как и коротко подстриженные волосы. Лицо казалось мягким, словно вместо щек у него были замшевые мешочки, но глаза смотрели твердо. Он поманил Гранта.

– Идите сюда, – пригласил он. – Вам нравятся мои поделки? А что в них вам нравится?

Грант подошел к столу, испытывая трепет. Образцы украшений валялись на нем повсюду, но сделаны они были не из меди или бронзы. Большая их часть оказалась из серебра, и они поблескивали, как лунный свет.

– Стиль… И их… сущность.

– А что вы скажете про это? – Индеец взял со стола большого орла с распростертыми крыльями.

– Он прекрасный… почти живой.

– Это символ свободы. – Индеец положил орла. – А как вам такое?

Он дал Гранту прямоугольную табличку с вырезанным рисунком – необычным, но почему-то знакомым. Несколько горизонтальных полос, а в нижнем правом углу квадратная вставка, и в этом квадрате венок из тринадцати звезд.

– Прекрасно, – ответил Грант. – Ваши работы превосходны.

– Я имел в виду другое. Вам знаком этот символ?

– Я… Кажется, я его где-то уже видел. Что-то старинное индейское?

Индеец улыбнулся. Снова золотые зубы, перекинувшие мостик между Лондоном и Арнольдсбургом, напомнившие Гранту о мученике из вяленой говядины, дикарском Христе.

– Это не индейский символ, – сказал он. – Это символ для всех людей.

– В самом деле? Что ж, я тоже хочу донестиего до всех людей. Я торгую ювелирными изделиями. И могу сделать так, что их увидят очень много людей. Я могу сделать вас очень богатым.

– Богатым? – Ювелир отложил табличку. – Многие индейцы и так богаты. У племен есть столько земли и фабрик, сколько они хотят, – не меньше, чем у вас. Но нам не хватает того же, чего и вам, – свободы. А что толку от богатства, когда нет свободы?

– Свободы?

– Для вас это смутное понятие, да? Но не для меня. – Он приложил ладонь к груди напротив сердца. – Я храню ее здесь, рядом с воспоминаниями о том, как мы ее утратили. Это драгоценность, чаша святой воды, которую нужно не пролить, покуда ее нельзя будет выпить одним глотком. Я несу ее аккуратно, но ее хватит на всех. И если вы хотите пить, я могу это устроить.

– Кажется, вы не поняли, – сказал Грант, восстанавливая свое сознание, частично уже начавшее уплывать в мистический туман, которым всегда окутывали себя индейцы. Ему надо сделать что-то конкретное, чтобы противостоять этой туманности. – Я говорю о деловом предприятии. О партнерстве.

– Я услышал ваши слова. Но я вижу в вас нечто более глубокое. Нечто такое, что спит во всех людях. Они идут сюда в поисках утраченного, в поисках свободы и причины. Но находят лишь неправильности. Почему вы настолько неуравновешенны? Вы спотыкаетесь и ползете, но под конец всегда оказываетесь здесь с одинаковой пустотой в глазах. Я уже видел вас раньше. Десятки таких же, как вы.

– Я торговец предметами искусства, а не пилигрим, – заявил Грант. – Если можете показать еще такие же изделия, я буду благодарен. А если нет, то извините, что зря потратил ваше время, и я пойду.

Внезапно ему очень захотелось уйти, а только что услышанное показалось для этого разумным поводом. Но ювелир, похоже, был готов иметь с ним дело.

– Значит, искусство, – сказал он. – Ну хорошо. Я покажу вещь, которая сама говорит с вами, и тогда, наверное, вы поймете. Искусство – это тоже путь к душе.

Он соскользнул со стула и направился к двери, очевидно предлагая Гранту следовать за ним.

– Я покажу даже нечто большее, – пообещал индеец. – Я покажу вдохновение.

Пройдя по жаре еще какое-то расстояние, они вошли в заброшенный музей в районе, где пахло угрозой. Только благодаря своему спутнику Грант ощущал себя в безопасности. Он был явным чужаком в этих мрачных переулках. Даже войдя в здание, больше напоминающее склад, чем музей, Грант ощущал, что за ним наблюдают. Внутри толпились молчаливые люди, среди них было много детей – почти все негритята или маленькие индейцы. Некоторые сидели кружками на цементном полу, негромко переговариваясь между собой, как на уроке в школе. Пауни, чикасо, черноногие, шайенны, команчи… Арнольдсбург любили туристы, но эти люди не походили на краснокожих путешественников из среднего класса. Это были бедные индейцы, такие же оборванцы, что и люди на улицах. Некоторые явно пересекли континент пешком, чтобы попасть сюда. У Гранта возникло ощущение, что он оказался в церкви.

– Теперь вы увидите, – сказал ювелир. – Это искусство патриотов. Наших прадедов. Тайное искусство.

Он остановился возле огромного полотна, прислоненного к стальной балке. Холст покрывал слой грязи, он потемнел от времени, но даже сквозь грязь Грант смог разглядеть, что это творение гения. Имитация «Тайной вечери» да Винчи, но странно переделанная… Гости за столом Христа были не в библейских одеяниях, а в одежде восемнадцатого века. И сидели они не в здании с окнами, а в палатке, чьи стенки прогибались от сильного ветра снаружи. За столом присутствовали тринадцать человек в военной форме, а в центре располагалась мягко лучащаяся фигура в напудренном парике. На тарелке перед ней лежала лишь корка хлеба. Грант не понял, кто изображен на месте Христа, но человек на месте Иуды был вполне узнаваем по многочисленным бюстам и портретам в Арнольдсбурге. Бенедикт Арнольд.

Индеец указал на несколько других фигур, называя их по именам:

– Генри Нокс, Натаниэль Грин, Гарри Ли по прозвищу Жеребенок, Лафайет, генерал Рошамбо…

– Кто автор картины?

– Это работа Бенджамина Франклина. Написана вскоре после предательства при Вест-Пойнте, но тайно, в печали, когда все последствия трагедии стали очевидны. После Вест-Пойнта патриоты продолжали сражаться. Но этот человек, этот единственный человек, был той силой, что удерживала солдат вместе. После его смерти у армии сменилось много командиров, но никто из них не смог завоевать доверия всех солдат. Революция рухнула, и наш шанс на свободу ускользнул. Франклин умер, не завершив картину, – у него не выдержало сердце.

– Но кто этот человек в центре?

Индеец подвел его к другой картине. Она была написана гораздо позднее, судя по тому, что грязи на ней оказалось намного меньше. Ее разглядывали несколько детей, их сопровождала темнокожая женщина, которая хотела, чтобы они разобрали, что означает это весьма простое изображение.

– Что это? – спросила она.

Поднялось несколько рук.

– Вишневое дерево! – прозвучали два-три голоска.

– Правильно, вишневое дерево. Кто может рассказать историю про вишневое дерево?

Одна из девочек вышла вперед:

– Он срубил его, и когда Он увидел, что сделал, то сказал: «Я не могу позволить, чтобы оно умерло». Поэтому Он посадил отрубленный кусок, и из него выросло новое дерево, а из пня старого дерева тоже выросло новое, потому что это было волшебство.

– Очень хорошо. Но это, конечно же, миф. А вы знаете, что оно реально означает? Символом чего служит вишневое дерево?

Гран ощутил себя одним из подопечных учительницы, таким же невежественным и ждущим объяснений.

– Это английская вишня, – намекнула учительница.

Взметнулись руки.

– Я знаю!

– Дерево – это Англия.

– Правильно. А кусок ствола, который Он пересадил?

– Америка!

– Очень хорошо. А вы помните, что случилось дальше? На картине этого не показано, но история очень печальна. Тинша?

– Когда Его отец увидел, что Он сделал, то испугался. Он подумал, что его сын дьявол или еще кто, поэтому вырвал маленькое дерево с корнем. Он вырвал Америку.

– И ты знаешь, кто был этот отец, верно?

– Это… король? – сказала Тинша.

Грант и его проводник подошли к другой картине. На ней был изображен человек в напудренном парике и потрепанной военной форме, идущий зимой через реку – не ступая по плавучим льдинам, а осторожно перемещаясь между ними, по грудь в ледяной воде. С ним шла и группа босых людей, которые слегка соприкасались руками, а первый из них положил пальцы на плащ ведущего их человека. Все они смотрели на воду так, словно не верили собственным глазам, но на лице лидера читалась только уверенность – и безмятежное смирение.

– Работа Салли, великого подпольного художника.

– Эта картина и другие… они бесценны.

Индеец пожал плечами:

– Если они завтра будут утрачены, мы все равно понесем их с собой. Истинно бесценны лишь те чувства, которые они пробуждают в наших сердцах. Он пришел для всех людей. Если вы принимаете Его, если открываете Ему свое сердце, то Его смерть будет не напрасна.

– Вашингтон, – сказал Грант, наконец-то вспомнив. Незначительная фигура американских войн, архипредатель, чье имя упоминалось лишь в сносках в тех книгах по истории, что он читал. Арнольд победил его, так ведь? Что там произошло возле Вест-Пойнта? Воспоминания были смутными и нереальными, воспоминаниями из учебника.

Ювелир кивнул:

– Джордж Вашингтон, – повторил он. – Он вел нас к свободе, но был предан и показательно наказан. В Филадельфии Его публично пытали, чтобы запугать бунтовщиков, затем, уже мертвого, подвесили за шею, после чего провезли по всем колониям. И это наш грех. Епитимья, которую мы должны платить, пока каждая душа снова не вернется к равновесию.

– Ваш грех?

Индеец кивнул, вытаскивая из мешочка на поясе еще одного сморщенного Христа – нет, Вашингтона – на кресте:

– Мы помогали британцам на той войне. Чироки, ирокезы и другие из Шести Племен. Мы думали, что британцы спасут нас от колонистов. Мы не знали, что у них есть другие способы порабощения. Наши предки были мастерами пыток. Когда Вашингтона захватили, его передали им – нам – для самой грязной работы.

Его пальцы сжались на фигурке из плоти. Крест сломался, щепки впились в ладонь.

– Мы прибили Его к кресту, одолжив из вашей религии идею, которая нам очень понравилась.

Уиндейца затряслись руки. Он поднес фигурку ко рту.

– Сперва мы скальпировали Его. Напудренные волосы подвесили к поясу воина. Мы пронзили Его плоть шипами и ножами. А потом мы сняли с Него кожу живьем.

– Сняли кожу…

Грант поморщился, когда золотые зубы впились в полоску вяленого мяса и оторвали кусок.

– С живого?..

– Он умирал отважно. Он был больше чем просто человек. Он был наш избавитель, спаситель всех людей, белых, красных и черных. И мы убили Его. Вывели мир из равновесия.

– Что это за место? – спросил Грант. – Это ведь больше чем музей, да? Тут еще и школа.

– Это святое место. Его дух живет здесь, в сердце города, названного в честь того, кто предал Его. Он умер для мира двести лет назад, но Он все еще живет в нас. Он защитник униженных, освободитель порабощенных. – Голос ювелира был спокоен, несмотря на страстность темы. – Понимаете… я заглянул за стены пламени, окружающие этот мир. Я заглянул в тот мир, которому предстояло быть, если бы Он остался жив. Я видел землю свободы, землю жизни и счастья, где красные люди живут в гармонии с белыми. Наши равнины приносят плоды вместо заводов. И святое дело, республика, вышло из рук этого великого человека. Короля свергли, и Англия тоже освободилась. Колокол свободы разбудил мир, а четыре ветра разнесли ее. – Ювелир склонил голову. – Вот как должно было быть. Вот что я увидел во снах.

Грант обвел взглядом картины – грязные, но бережно сохраняемые. На людей, тоже грязных, но полных благоговения. Позор, что картины прозябают здесь, где их видят только эти люди. Он представил их выставленными в ярко освещенной галерее, тщательно очищенными от образовавшегося за годы налета. Увидел толпы людей в модной одежде, с золотыми украшениями, и каждый из них готов заплатить небольшое состояние за входной билет. Если найти подходящих спонсоров, можно устроить мировое турне. И в конце этого турне он станет богачом, а не жалким посредником, кое-как зарабатывающим на жизнь.

Индеец наблюдал за ним, кивая:

– Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете, что будет хорошо рассказать миру об этих картинах, распространить благую весть. Думаете, что можете донести послание всему человечеству, не дав Ему умереть здесь, во мраке. Но вот что я скажу… Ему здесь хорошо. Все, кто угнетен, кто сломлен и слаб духом, – все они хранители свободы.

Грант мысленно улыбнулся. Он ощутил горький привкус во рту.

– Думаю, вы не понимаете истинной ценности всего собранного здесь, – сказал он, – и оказываете дурную услугу, скрывая Его от мира. Мне кажется, что от этого каждый может что-то взять.

– Да? – Индеец задумался. Он подвел Гранта к столу, на котором лежало несколько раскрытых старинных книг, – страницы разбухли от сырости, корешки потрескались, бумага крошилась. – Возможно, вы правы, – сказал он, перелистывая страницы «Бессмертного патриота» под редакцией Парсона Уимса. – Может быть, и так, как сказал доктор Франклин…

Грант склонился над страницей и прочитал:

«Не позволяйте никому забыть о Его смерти. Не позволяйте памяти о нашем великом вожде и командире поблекнуть в мыслях простых людей, которые обретут более всего, преданно сохраняя ее. Ибо как только эти мечты поблекнут, никто не сможет пообещать, что вернутся. И в этот век, и в век грядущий стремитесь воплотить благородные принципы, за которые Он сражался, за которые был пригвожден к кресту, а плоть Его была сорвана. Не забывайте Его жертву, Его напудренный парик и Его терновый венец. Не забывайте, что обещание может никогда не сбыться».

– Думаю, вы правы, – сказал ювелир. – Как можем мы брать на себя ответственность и прятать это великолепие? Оно принадлежит миру, и он его получит. – Он повернулся к Гранту и сжал его руки. В глазах полыхнул огонь патриотизма. – Он привел вас ко мне, теперь я вижу. Это великий момент. Спасибо, брат, за все, что тебе предстоит сделать.

– Это всего лишь мой долг, – сказал Грант.

Да. Долг.

И теперь он стоял в душной тени возле склада, этого секретного музея, наблюдая, как загружают несколько больших фургонов. Картины были обернуты холстами, чтобы их никто не увидел. Он подавил сильное желание броситься к грузчикам и сорвать ткань, чтобы еще раз взглянуть на это благородное лицо. Но вход плотно обступила полиция.

– Осторожно, – предупредил стоящий рядом Дэвид Майкельсон.

Новость о находке разнеслась по городу, и собралась толпа, в которой Грант оказался всего-навсего еще одним любопытным наблюдателем. Он решил, что так будет лучше всего, хотя и предпочел бы, чтобы картины грузили его люди. Полицейские с непривычки обращались с ними грубо, но с этим Грант ничего поделать не мог.

События несколько вышли из-под контроля.

– Даже не верится, что они все время были у нас под носом, – сказал Майкельсон. – Ты говоришь, действительно хорошо их рассмотрел?

Грант машинально кивнул:

– Очень хорошо. Впрочем, там было темно.

– Пусть так… но какой улов, а? Слухи об этих картинах ходили годами, а ты взял и наткнулся на них. Однако идея тебе пришла просто удивительная – организовать турне. Можно подумать, кто-нибудь заплатил бы, чтобы увидеть эти картины, кроме краснокожих и радикалов. Даже если бы доступ к ним не был полностью ограничен.

– Что… Как думаешь, что с ними сделают? – спросил Грант.

– То же, что и с прочей контрабандой, полагаю. Сожгут.

– Сожгут, – тупо повторил Грант.

Грант ощутил, как движение людей и повозок на улице стало замедляться; внезапно он почувствовал опасность, что толпа, в основном индейцы и чернокожие, может стать кое-чем куда более несдержанным, нежели группа досужих зевак. Когда в толпе раздались оскорбительные выкрики, полиция приготовила специальное снаряжение.