Текст книги "За мгновение до мечты (СИ)"
Автор книги: Галина Мишарина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Глава 6
Мы шли через поля, взявшись за руки, и белое молоко лунного света кутало сплетенные пальцы. Молчание предостерегало от глупостей, но я всё равно собиралась их насовершать. Да и разве можно думать о плохом, когда мужчина так смотрит и так касается? Взгляд Бьёрна нежил, теплота ладони отгоняла ночную прохладу. Я знала, что будет жарче, и варилась в собственном страхе, безболезненно ударяясь о стенки большого котла для готовки чувств.
А ещё я знала, что Бьёрн не станет торопить. У нас впереди целая ночь, чтобы насладиться предвкушением, и уже после, приняв неизбежное, узнать много новых вкусов.
– Шашки?
– И булки.
– Открытые окна.
– И без комаров.
– Вишневый компот?
– Вместо коктейлей.
Мы переглянулись и рассмеялись, но, проходя по саду, я с тоской глянула на свежий холмик, поросший травой.
– Я понимаю, – тотчас сказал Бьёрн. – Прости.
– Всё нормально, то есть хорошо. Я просто не хочу забывать.
– И не надо. Можем устроить вечер памяти твоего Тёмы. Ты, кстати, почти не рассказывала о нем. Откуда он появился у вас, как жизнь прожил?
Я облегченно выдохнула. Бьёрн, умница, предложил прекрасную тему для разговора! Так до самого крыльца я, довольная, рассказывала про своего питомца всё, что могла припомнить. Порой Бьёрн смеялся, особенно слушая истории о похищении котлет. Тёма был мастером воровства, и ему нередко попадало за это от бабушки.
– Веником прямо по заднице.
– Я бы тоже шлепнул, – кивнул мужчина. – Нечего наглеть.
Дома было прохладно и таинственно. Я предложила ему посмотреть старые фотоальбомы, а сама занялась приготовлением «быстрых» булочек. Не сидеть же за шашками с пустым чаем!
– Достаточно варенья, – усмехнулся он. – Но раз уж они готовятся без хлопот…
– Сластена.
– И ты тоже.
– Угу.
– И не обидно, что трудишься тут одна, а остальные только запасами лакомятся?
– Никогда не было. Я не обидчивая, хотя это смотря что натворить… До сих пор вспоминаю, как брат надо мной подшутил. Знаешь, бывают у людей заскоки: увидел какую-то вещь в магазине – и захотел неистово! Спишь и думаешь о ней, а днем представляешь, как станет здорово, если, то есть когда ей завладеешь. Ты только не смейся, но в свои тринадцать я захотела большую и красивую коллекционную куклу…
– Не смеюсь. Я в тринадцать сходил с ума по моделям истребителей.
– Тогда ты поймешь. А вот брат, как выяснилось, не осознал всю глубину моих чувств. Стоила она, в общем, не сильно дорого, а он уже тогда подрабатывал, мог себе позволить… Вот и представь мою реакцию, когда я увидела заветную коробку, открыла её, а у куклы на лице были нарисованы усы, на плече пиратская татуировка в виде черепа, и вместо шикарной прически на голове сделано некое непонятное запутанное сооружение. Необратимые перемены – он старательно изрисовал её несмываемым маркером. Я не оценила, Бьёрн. Плакала потом несколько часов. День рождения был испорчен, хорошо, что в гости никого не ждали. Бабушка, помнится, назвала любимого внука идиотом, хотя прежде от неё таких слов было не дождаться.
– Это очень обидно, – кивнул Бьёрн. – Хорошо понимаю тебя. Когда мне исполнилось шестнадцать, мать без моего ведома произвела в комнате уборку и выгребла «хлам». В том числе выбросила все мои самолеты. Ей казалось, что я вырос, что всё это не имеет цены. Но они были бесценны для меня! Я любил смотреть на них и представлять, что когда-нибудь сяду за штурвал. Пришлось мучиться в экономическом лицее ещё два года, и только потом я поставил вопрос ребром: либо самолеты, либо иду работать. Они выбрали второе, решив засунуть меня в стерильный офис на должность какого-то там помощника… Я выдержал год. Потом ещё год потратил на то, чтобы подзаработать и стать самостоятельным, съехать от них раз и навсегда. Знаешь, есть такие родители, которые вечно чем-то недовольны. Ты можешь потратить жизнь на то, чтобы угодить им, или, получив ярлык эгоиста и глупца, идти своей дорогой.
– Ты правильно сделал. Это ведь твоя жизнь, Бьёрн! Нас приводят в этот мир не для того, чтобы сделать рабами…
– Некоторые считают иначе. Они говорили, что я обязан. Это было их любимое слово. Обязан то, обязан это… Иногда мне хотелось застрелиться им назло, чтобы показать, что я в принципе не обязан жить. Но краем мысли я понимал, что самоубийство – не выход. Да и был уже тогда настоящим гадом, хотел жить по-своему им назло.
Мы рассмеялись.
– Вот уж точно злостный поступок – следовать своим желаниям! – кивнула я.
– Ага. Моя сестра, к примеру, во всем хороша. Она и по стопам отца пошла, и замуж вышла за кого следует, и живет по правилам, и выглядит прилично… Да и старший брат тоже – краса и гордость семьи.
Я непроизвольно положила ладонь ему на руку и тотчас испачкала мукой загорелое широкое запястье.
– Ой…
Но Бьёрна явно не беспокоила моя чумазость. Он улыбнулся, поцеловал мои пальцы, и я растаяла от дразняще откровенных прикосновений его горячего языка.
– Сладко. В детстве я мог взять горсть муки, смешать с сахаром и съесть, очень уж мне нравилось подобное сочетание. Видишь, есть и приятные воспоминания. Ты каждый раз неосознанно их вызываешь.
Он склонился и мягко тронул мои губы.
– Булки. Ночные булки. Этот сахар, эти звезды, ты – такая близкая и далекая.
– Разве я далека?
– Я… Хм… Не обращай внимания, Таиса. Непривычно мне подобное отношение. Когда много летаешь, небо кажется роднее земли. Я – птица, которая вырастила широкие крылья, сделала их сильными, а когда пришлось встать на ноги – принялась отчаянно хромать.
– А тебе хотелось бы бегать?
– Не знаю. – Он почесал в затылке и усмехнулся. – Мне бы хотелось наконец-то определиться, кто я.
– Я бы помогла, если бы умела указывать путь. Но могу лишь идти рядом, подав руку. Мне не дано знать заранее, что ждет впереди. Я не разгадываю людей, не читаю их.
– Именно это самое главное. По крайней мере, для меня. Ненавязчивость, спокойная поддержка. Удивительно, – пробормотал он, – какое доверие возможно между людьми! Я быстро привыкаю, но редко когда могу открыться полностью. А тут – нате вам, разоткровенничался.
– Это хорошо? – осторожно спросила я. Бьёрн был каким-то странным последние пару часов.
– Хорошо, – кивнул он. – Хотелось бы, чтобы так было всегда.
И надолго замолчал, что дало мне возможность всё сказанное тщательно обдумать. Я быстро доделала вкусняшки, заварила чай и накрыла на стол, а он принес шашки. Так мы и играли, переглядываясь, даже не на желания, а просто для удовольствия. Ночь казалась бесконечной, вечеринка вместе с короткой дракой забылись, и только слова Бьёрна, сказанные во время полета, не шли из головы.
Размышляя над этим, я всё больше расстраивалась. Хотел ли он большего? Если да, почему стал так серьезен, даже печален? Что его беспокоило? Да, мы были честны друг с другом, но Бьёрн продолжал хранить тайны, и вряд ли действительно доверил бы мне самые нехорошие мгновения своей жизни. А ведь я готова была принять их, принять его со всеми скелетами и тараканами, заскоками, заморочками и вредными привычками. (Коих, кстати, пока не наблюдалось). И вдруг Бьёрн окинул меня долгим, внимательным, каким-то виноватым взглядом.
– Если бы перед тобой стоял выбор: начать заново или попытаться починить старое, что бы ты сделала?
– Если дорого старое – я бы его склеила. Пусть прежняя красота не вернется, и ваза будет вся в трещинах, зато обретет прежние формы, которые были любимы…
Бьёрн задумчиво поглядел в окно, а мне так сдавило горло, что пришлось быстренько смотаться в ванную, пока он не успел увидеть слезы, дрожащие в уголках глаз. Значит, у него была любовь, и он ещё не забыл её. Это-то гадкое чувство собственной неполноценности пронзало меня, лишало покоя и надежды на устойчивое будущее. Ни ласка, ни страсть не помогут завоевать его сердце, если оно предано другой женщине… Тем более у такого человека, как Бьёрн.
Вот откуда его колебания, вот где спрятана печаль, вот почему он порой глядел на меня с сомнением! Мне захотелось взвыть в голос, удариться головой о стену, схватить в руки что-то острое и твердое и так сжать, чтобы края вонзились в ладони до крови! Вместо этого я села, привалившись спиной к стене, и тихо заплакала. Сил не осталось терпеть эту разъедающую горечь.
Ему не следовало ничего говорить. Нет смысла в прощании, прощении, объяснениях. Он сомневается, значит, причина не только в прежних чувствах, но и в нынешних.
Тогда откуда взялась эта неподдельная ласка, искренность и теплота? Не померещилось же мне, что мы нуждаемся друг в друге? Или я всего лишь убедила себя? Я всхлипнула громче и зажала рот рукой. Злоба взяла верх: ещё взвой волком, дура!.. Ты напортачила, ты была не такой, как нужно, не смогла завоевать его, помочь избавиться от призраков! Шанс упущен, профукала, прозевала…
– Таиса, – раздалось за дверью, – ты очень устала? Хочу кое-что показать.
Я тотчас включила воду и, отдышавшись, ответила спокойным голосом:
– Конечно. Сейчас выйду.
Красные глаза, будь они неладны, никуда не денешь, но я надеялась, что в полумраке это будет не так заметно.
Бьёрн и правда ничего не сказал, только взял меня за руку и куда-то повел. Как выяснилось – к кораблю, который на сей раз решено было «припарковать» намного ближе к поместью. Мы молча взошли на борт, сели на привычные места и поднялись в ночное небо. Я поглядел на мужчину: хмурится, о чем-то усиленно думает. И снова перед глазами поплыло, но я сумела удержаться. Зачем ему мои слезы?
Я не смотрела в иллюминатор, изучая собственные руки и пытаясь подавить боль в груди, и не поняла, куда мы направляемся, пока Бьёрн не приземлился.
– Голубая Долина, – сказал он. – Знаю, нам нельзя здесь быть.
– Звездное озеро, – прошептала я, наконец-то подняв глаза. – Неужели оно?..
Красота на несколько мгновений отвлекла сердце от страданий. Это было то самое место, где я порой гуляла во сне. Единственное, где мне хотелось начать новую жизнь. Одно из немногих мест, на которые я променяла бы свою нынешнюю усадьбу, если бы посмела. Огромный бездонный глаз, в который глядели разноцветные горы, густые леса и луга, и пляжи широкие, белые от лунного света, бесконечные. И водопад – далекий, высоченный, словно заколдованный ночью, и камни, похожие на мифических существ, и само небо – черное, искрящееся, безмолвное. И Бьёрн – не мой... Едва я успела об этом подумать, как мужчина медленно меня обнял, поворачивая к себе лицом.
– Знаешь, мне здесь так спокойно. Единственное место, где я чувствую себя уместно, – сказал он.
– Когда-нибудь ты сможешь здесь жить, – пробормотала я. – Если научишься беречь красоту, докажешь, что достоин её.
Он вздохнул и прижался ко мне. Доверчивый, незнакомый, потерянный. Я решилась.
– Бьёрн, у тебя была любимая?
– Угу, – после небольшой паузы ответил он.
– А теперь? Где она?
– На Винтаре. Это ее родная планета.
– Она замужем?
– Угу.
– Ты её любишь?
– Нет, – резко сказал он и отстранился. – Уже нет. Прости. Женщины разные бывают. Одни уходят с гордо поднятой головой, другие тебя дерьмом поливают… Есть и такие, от которых не хочется никуда уходить, но приходится.
– Ты не хотел расставаться?
– Хотел.
– И?
Я почувствовала, как он напрягся, но решила узнать все, во что бы то ни стало.
– Расскажи, прошу тебя.
Он вздохнул и отвернулся.
– Она была умной, красивой, сильной, нежной… Хорошей, в общем. У нас могло получиться, Таиса. Могло… Но она хотела, чтобы я изменился. Чудесная женщина, ради такой что угодно сделать можно. Только вот не я ей был нужен, а некто, созданный по хорошо продуманному плану. Она требовала, чтобы я контролировал любовь, понимаешь? Нет, наверное, этого не понять, если сам не прошел через подобное... Идеальный мир, Таиса. Для нас с ней. Я должен был его создать. Должен – ключевое слово. Ради неё. Не потому, что сам этого желал. Не для счастья своего, лишь для неё. Она вела меня за собой – требовательная, но мягкая – и я поздно осознал, что не хочу быть ведомым. Меня всё больше раздражали эти нежные просьбы-приказы, я не мог больше летать, потому что она хотела иного. И повторяла, что я принадлежу ей. Если поначалу это было терпимо, потом начало сводить с ума. Такое хорошо не кончается, но я бы не хотел рассказывать эту историю до конца. Итог всё равно один: мы расстались.
– Мне кажется, ты всё ещё её…
– Нет, – перебил он, – тебе лишь кажется. Да, у меня есть чувства, но не те, о которых ты думаешь. Я зол, потому что она поступила по-своему, сделав расставание стыдным и запоминающимся. Я боюсь снова вляпаться в грязь. Она была другой в начале. Она была замечательной. Я не хочу, чтобы люди носили маски.
Теперь-то мне всё стало понятно.
– Ты думаешь, и я её ношу?
– Нет. Я верю тебе, Таиса. Ты на неё не похожа ни стремлениями, ни восприятием мира. Это теперь я могу поразмышлять и понимаю, что уже тогда она вела себя как царица, а я, даже если и был королем, сидел на длинном поводке. Потом он стал короче, появился строгий ошейник, и, если бы всё продолжилось, жить мне в наморднике.
– Но любимым?
– Да. Любимым псом её величества.
– Это ужасно.
– Многих бы устроило, – пробормотал он, и на лице появилось новое выражение – мрачно-кровожадное. – Моих родителей в том числе. Они возненавидели меня, посулили одиночество до конца дней и бесцельную, пустую жизнь. В общем-то, она таковой и была… Пока я не прилетел сюда.
У меня сердце забилось, но Бьёрн не собирался признаваться мне в любви.
– Эти горы, – сказал он. – Что-то странное в них. Не могу объяснить, но здесь я принадлежу самому себе, не обязан ни перед кем отчитываться. Пустота внутри, и она приятна. В меня столько всего хотели запихнуть, я и сам много в себя насовал. А здесь – тишина.
Я прикусила губы. Значит, вот чего он на самом деле хотел! Не меня и моего общества, а понимания!
– Ты можешь попробовать… Ну, сделать запрос. Говорят, сюда пускают только при определенных условиях. Ну, жить… И дом разрешат построить. Ты мог бы остаться. Один, в смысле. В качестве хранителя. У нас так часто бывает в заповедных зонах – небольшие поселения или отдельные дома для лесничих.
– Да, это хорошая идея, – кивнул Бьёрн. Он снова глядел на небо, а я опять разглядывала собственные пальцы. По носу текло, капало на землю.
Не любит и не полюбит. Ему хватило смелых чувств. Мы будем просто друзьями, может быть, любовниками… При мысли об этом я не ощутила прежнего возбуждения, словно и внутри меня поселилась пустота.
Проблема была в том, что я хотела быть заполненной. Я бы разбилась вдребезги, учась летать, до последнего помогала бы ему собирать себя заново и отпустила… Или не отпустила бы? Мне было холодно, мурашки бегали под тонким платьем. Бьёрн стоял в куртке и не замечал ничего вокруг. Наверное, именно тогда я поняла, что значит остаться одному. Чувство оказалось медленным и вязким, и проникало в самые недра, затрагивая и душу, и сердце. Тело обмякло, задрожало, а потом высохло и превратилось в ковыль, трепещущий на ветру. Печальная легкость тонкого стебля, сухая седая веточка среди тысяч других. И только ветер поднимет острое семя, унесет вдаль, поможет увидеть иные земли… Но зачем, если там, на красивых пуховых холмах я прорасту одинокой травинкой, которая никому не будет нужна?
Я отвернулась и принялась вытирать лицо.
– Тая, – позвал Бьёрн через минуту, – ты из-за меня плачешь?
Голос его звучал глухо.
– Почему ты сразу не сказал, Бьёрн? Почему не признался, что прилетел не любовь искать, а утешения? Извини, если это звучит обидно.
– Чего ты хочешь? – спросил он не грубо, но звенящим от напряжения голосом.
– А ты чего хочешь? – вскипела я. – Тепла и уюта? Сколько угодно, Бьёрн! Только получи ещё нежности в придачу, жажды, верности! Я-то полюбила по-настоящему, не зная о твоей боли! Ты всё просил о честности, но сам не был честен! Чего я хочу? Блин, многого! Хочу, чтобы родители наконец-то перестали работать, чтобы брат наладил отношения с женой, а то живут как чужие – каждый по свою сторону баррикад! Хочу, чтобы у сестры появился мужчина не на одну ночь и не придурок, каких полным-полно. Хочу закончить академию, защитить диплом, но только потому, что так надо. Боже… Хочу просыпаться не в пустой постели, одна-одинешенька, а рядом с человеком, которому с улыбкой говоришь «Доброе утро!», которого можно поцеловать и обнять, которому доверяешь во всем… Да ты и сам всё понял. И я поняла, сердцем – уже давно. Просто не думала, что тебе такая свобода нужна… Пойду домой.
И направилась в сторону гор, понимая, что выглядит это по-идиотски.
– Таиса, погоди!
– Я «годила» много дет, Бьёрн. Я не хочу больше ждать! И условий тебе не ставлю, но, поверь, больше не буду никого искать и ни с кем не попытаюсь. Возможно, мне только кажется, что любовь не пройдет, а, может, она с годами поблекнет. И всё равно я не хочу больше... этого.
– Этого?
– Подобного!
– Я же не сказал, что брошу тебя!
– Ты достаточно сказал! – вспыхнула я. – И я не стану тобой вертеть, давить на жалость. Плачу потому, что больно, а не для пущего эффекта. Чего ты хотел получить? Что я не дала тебе, Бьёрн? А если дала всё, что для счастья нужно, откуда сомнения?
– Я впервые за долгое время почувствовал желание стать ближе. С тех пор как мы с Ханной расстались, я ни на кого глядеть не мог, даже не задумывался о том, чтобы создать что-то заново. Но встретил тебя, ощутил внутри нечто новое… Приятное. Такого не случалось раньше.
– Но с ней-то было!
– С ней всё закрутилось сразу, словно ураган налетел… Я даже опомниться, не успел, как был подхвачен и унесен. Это прекрасно, конечно… Всё было здорово… но…
Я прибавила шагу, потом побежала. Слезы мешали глядеть под ноги, и я, уже не стесняясь, рыдала в голос. Здорово. Прекрасно. Возможно, он и сам не понимал, что хочет вернуть утраченное. Я была лишь приятностью, не страстью, не наслаждением. А он был для меня всем.
– Куда ты?
– Туда!
– Тая, не глупи! Позволь, я тебя домой отвезу.
– Отвезешь и бросишь там? Да я лучше в горах шею сверну, Бьёрн! Отстань! Дай мне время проплакаться где-нибудь.
– И что дальше?
– Всё станет как прежде. Ты на своем месте, я – на своем. Не дура, понимаю, что ты хотел донести. И не виню тебя ни в чём, потому что это именно та искренность, о которой мы и договаривались.
В ночной тишине мы шли через сад. Бьёрн то и дело глядел на меня, хотел что-то сказать, но каждый раз успевал передумать. Я молча смотрела под ноги. Подниму голову – уж точно расплачусь.
Когда мы зашли в дом, я тотчас прошла в комнату и закрыла за собой дверь, оставив его стоять в коридоре. Он мог уйти когда угодно и когда угодно вернуться, и знал это. А мне нужно было остаться одной и наконец-то дать волю страданию.
Я именно так и поступлю, не стану больше никого искать. Бьёрн занял моё сердце, но вряд ли он осознавал, как я жаждала его, как сильно любила. Я и сама не понимала этого, пока не узнала о скорой разлуке. Он улетит, а что будет с моей жизнью? Как я смогу побороть несбывшиеся мечты? Они были мгновенны, таяли на глазах, разваливались. Мечты не склеишь, слишком нежны их тела.
Всё станет как прежде, но теперь мной будет править отчаяние. Ни поцелуев, ни разговоров ночью за чашкой чая. Я умывалась и плакала, потом снова умывалась, с замиранием сердца прислушиваясь: стукнула ли дверь? И вот мне показалось, что она закрылась навсегда, шаги удалились и затихли.
Я выскочила из ванной, принялась метаться… Меня в который раз прорвало, и я спрятала голову под подушкой, вгрызлась в простыни. Ну почему, почему так случилось? Где, в чем я ошиблась? А если ошибок не было, почему Бьёрн поступил столь жестоко?
– Пожалуйста, вернись, – шептала я, завывая от отчаяния. – Пожалуйста, не бросай меня!
Вскочила, рванула за дверь, понеслась по саду. Где она, гордость? Я выглядела жалко в старой рубашке и трусах, и знала это. Но какая разница?
Я нагнала его на границе леса, споткнулась, встала, пробежала несколько шагов и замерла.
– До свидания, Бьёрн, то есть прощай…
Ничего не было видно, меня трясло и расшатывало, голос охрип и не слушался. Мужчина не ответил, я даже не была уверена, что он на меня смотрит.
– Я не хотела, чтобы ты улетал, не услышав… прощальных слов… Мне было радостно. Мне… так… ни с кем… не было. Ты стал для меня всем! И мечтой, и любовью, и судьбой…
Всхлипнула, униженная его молчанием, и повернула домой. Столько всего хотелось сказать, но слова смешались, язык прилип к небу. Я ни на что не надеялась, и вздрогнула, когда он догнал меня и обнял.
– Я не ухожу, Таиса. Я ведь оставил вещи…
– М-м-м… – выдавила я. – Лучше уходи… Лучше сейчас, пока я ещё… нормальная.
– Не плач, – прошептал он мне в ухо. – Я хотел кое-что с корабля взять. Не плач. Пожалуйста. Я хочу кое-что сказать… Хотя, наверное, ты только больше расстроишься. У меня есть один существенный недостаток, Тая. Очень существенный. Серьезный. Я не для тебя…
– Так ты всё решил заранее? Ну ты задница!..
– Да! – внезапно разозлился Бьёрн. – Потому что знаю, как для тебя лучше!
Я стукнула его кулаком в грудь, а Бьёрн больно схватил меня за косу и поцеловал в губы.
– Я тебя желаю, Тая, но помимо наслаждения ничего не отдам. У меня никогда не будет своих детей. Никогда. Ты понимаешь, что это значит?
Я не понимала.
– Не улетай. Пожалуйста. Мне нужен только ты.
– Глупая, послушай же! Это ты сейчас так считаешь. Пройдет время, и тебе захочется…
Я прижалась к нему, обняла. Пусть говорит что угодно.
– Таиса… Тая! Ты слушаешь меня?
Я не слушала. Я вжалась в его грудь носом, продолжая плакать, и не хотела ничего кроме этой теплой ласки. Бьёрн снова поцеловал меня, вытер щеки твердыми и шершавыми пальцами.
– Ну не могу я так с тобой… Не могу, понимаешь? Зачем ты влюбилась?
Я, знай, дышала им, наслаждалась тем, что могу коснуться губами кожи на груди.
– Поцелуй меня ещё раз. Пожалуйста…
Вместо этого он повел меня домой. На пороге моей спальни остановился, хотел уйти, но я не отпустила.
– Бьёрн…
Губы снова задрожали.
– Хорошо. Я останусь. Так ты всю душу выплачешь, малыш.
Он помог мне умыться, бережно вытер полотенцем лицо, довел до кровати и раздел. Молча, спокойно, осторожно. Опомнившись, я сняла с него куртку, неловко расстегнула пуговицы на рубашке, попыталась совладать с ремнем джинсов и не смогла. Бьёрн усадил меня на постель.
– Я сам. Ложись.
Когда он устроился на второй подушке, я была уже в привычном дрожащем нетерпении, хотя и осознавала, что это никуда не годится. Разве можно сейчас? Разве после всего, что сказано, мы имеем право на близость? Да и не захочет он меня больше, истеричку несчастную… Счастье уже, что остался рядом, не отказал, не оттолкнул.
Когда Бьёрн склонился, перебирая мои выбившиеся прядки, я перестала дышать. Мы не выключили лампу на туалетном столике, и я хорошо видела его лицо: строго сжатые губы, ласковые, серьезные глаза, пролегшие на лбу морщины. Он думал обо мне, я мечтала о нем. Неужели из-за этой дикой несправедливости, его неспособности зачать ребенка я откажусь от чувств? Ни за что! А вдруг и он передумает? Что, если позволит мне?..
Бьёрн провел кончиками пальцев по моей щеке.
– Я бы хотел тебя любить, Тая. Я бы мог, но…
– Ты можешь. Ты ведь и правда хочешь, хотя бы чуточку?
Я всхлипнула, ожидая нового мучительного воздержания, и Бьёрн скрипнул зубами.
– Чуточку? – усмехнулся он. – Да что ты, Тая! Целиком бы съел!
По щекам в который раз потекло, и я принялась целовать его лицо, дотянулась до лба, коснулась кончика носа, долго вымаливала поцелуй в губы. Понимала – он выдержит любой натиск, но старалась всё равно, словно это был последний шанс всё изменить. Наконец Бьёрн что-то пробормотал, зарычал, словно плененный тигр, и грохнул кулаком по спинке кровати.
– К черту эти преграды!..
Он коснулся моих губ, легко и приятно сжал пылающие щеки. Я обняла его, тронула прохладную широкую спину, принялась ласкать напряженные плечи, то сжимая кожу, то нежно поглаживая. Бьёрн всё-таки был моим, и, мгновенно научившись жадничать, я не собиралась его никуда отпускать. И, кажется, он меня тоже…
Поцелуи стали поспешными, я даже дышать толком не могла. Зацелованная, чуть ли не задушенная в объятьях, только постанывала от удовольствия, то зажмуриваясь, то приподнимая веки и видя всё те же серьезные, ласковые, полные муки глаза. Я не боялась сделать ошибку, вообще не думала ни о чем. Охваченная новым чувством, не собиралась ни властвовать, ни решать, и только вздрогнула, когда Бьёрн резко сорвал с меня белье. Нетерпеливая страсть заставляла обоих делать смешные глупости. Мы путались в волосах, сталкивались носами, до боли в губах целовались глубоко, влажно, яростно.
– Прошу… пожалуйста…
Подалась к нему, судорожно сжимаясь, потому что знала, что это больно, но желая боли всё равно.
– Да, малыш, – прошептал Бьёрн.
Он помог мне обхватить себя за бедра и плавно, неспешно проник внутрь, отчего у меня дыхание перехватило. Такой распирающей тяжести я точно не ожидала, и было куда больнее, чем прежде. Хватая ртом воздух, я замерла, ожидая трудного насыщения, и Бьёрн не стал больше ждать. Он прижал меня к кровати, чтобы не успела передумать, и принялся двигаться всё быстрее, отчего мысли разлетелись окончательно. Уже через минуту я не могла не кричать в голос, хотя и понимала, что этим провоцирую его на безумства.
Но Бьёрн снова стал нежным. Наверное, получил, как и я, свою порцию наслаждения – самую первую и самую важную. Нами овладел прекрасный, медленный голод. Он снова начал целовать меня, и, одновременно с влажными прикосновениями языков чувствовать его внутри – большого, беспощадного, но нежного и трепетного – было наградой за все пролитые слезы, годы ожидания и печали. Для нас обоих близость стала спасением.
Я просила ещё – он давал. Я жаждала поцелуев бесстыдных, возможных только ночью, под одеялом, когда никто не подсмотрит – Бьёрн хотел того же. Он не стеснялся, я – совсем немного. Чувствовать, как его пальцы проникают в волосы, пускают мурашки по затылку, а сам он в это время сосредоточен на главном – быть внутри, быть глубже, понять и ощутить меня – было спасением. Я пыталась отвечать, как умела, и всё никак не могла насытиться. Да и откуда мне было знать, что занятия любовью могут быть столь великолепны?
От восторга кружилась голова, минуты пролетали незамеченными, мы шептали друг другу слова важные, нужные, нежные. И ночь продолжалась, словно и сама не хотела отпускать темноту и тайну жажд и желаний, что мы наконец-то раскрыли.
