Текст книги "Властимир"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА 3

На тринадцатый день после выхода из пещер караван увидел впереди на берегу реки стены Ореховца. Накануне Властимир отправил с вестью в город мальчишку попроворнее – чтоб непременно нашел князя и поведал ему, что его люди возвращаются.

Властимир имел все основания гордиться собой – ему не только удалось убить одного Змея и разорить его логовище, но и в пути сберечь всех раненых.

Город ждал своих с нетерпением. Караван еще только подъезжал, когда его в нескольких поприщах от переправы встретила княжья дружина. Витязи приветствовали Власти-мира мечами и слегка преклонили перед ним воинский стяг. Дальше дружина ехала как почетный караул князя.

Перед городскими стенами народ толпой хлынул навстречу, сметая все заслоны: матери, сестры, друзья и братья искали своих. Найдя же, сразу вели домой, дабы не огорчать своей радостью тех, кому не суждено было никого встретить. До торговой площади доехало немного освобожденных из полона ореховцев, все иногородние да телеги с добром.

Ворота княжьего двора были широко распахнуты навстречу дорогим гостям. Вся дворня сбежалась поглядеть на богатырей – их уже так величали, на каждом углу возглашая им славу. От многоголосого шума кружилась голова – любопытных столько висело на заборе, что оставалось только удивляться, как он их выдерживает. Мальчишки свистели, пугая голубей.

Властимира и Буяна встречали на красном крыльце сам князь ореховский Мал, его жена, сын и дочь Красава. Девушка начала пряталась позади других, но потом, когда гости спешились и стали подниматься на крыльцо, выступила вперед.

Приветствуя победителей, князь Мал троекратно обнял резанца.

– Многая лета тебе, добрый молодец, – заговорил он, – добрый молодец, князь из Резани. Видно, та земля изобильна есть, раз родила она богатырей. Как про подвиг твой слово сложится да пойдет по всей земле-матушке. И века пройдут незаметные – сохранит народ тебя в памяти!

Властимир ответил только низким поклоном – все равно он не смог бы сказать ничего, да и говорить было не надобно.

Князь как почетного гостя сам проводил его наверх, пока глашатаи объявляли, что в честь победы над Змеем устраивает ореховский князь пир на весь мир завтра поутру.

На крыльцо, перед открытыми дверями в покои княжеские, вышла вперед Красава и низко поклонилась Властими-ру. Тот бережно взял девушку за плечи, глянул в ее смущенное лицо. Красава покраснела и опустила глаза.

– Я хотела тебя поблагодарить за всех девушек, коим ты женихов вернул, – сказала она.

– Я рад, что сделал это. Правда, не ведаю я имени твоего суженого!

– А у меня нет его пока. – Она подняла глаза. – Я за других благодарю.

Куда краше Беляны показалась Властимиру дочь князя. Синие глаза с поволокою, коса русая ниже пояса, алые уста… Загляделся в ее очи князь – поцеловал бы девицу, да не одни они были тут. Смутившись, он отстранил Красаву и прошел в терем.

Он не видел, каким взором провожала его красавица.

Князь Мал сдержал слово. На следующий день, на рассвете, выставили на улицы столы, крытые узорным шитьем, нарочно тем, что когда-то к Змею отправили. Из подвалов выкатили бочки стоялого меда и вина. На кострах жарились Целые туши быков, телят, поросят. Девки щипали дичь, потрошили саженных осетров и начиняли их мелкой рыбешкой. Кроме того, своей очереди ждали два молодых тура и несколько косуль. По всему городу плыл сладкий сытый запах жареного мяса и печения – словно горы, высились караваи свежего хлеба.

Пир зашумел и в княжьем тереме, и на улицах. Почетными гостями князя были кроме самих героев все, кто сражался вместе с ними в Змеиных пещерах. Пожалуй, впервые за всю свою жизнь Буян на пиру был не только гусляром, но и просто гостем. Гусли его по привычке были под рукой, но он почти не пел – только слушал местных гусляров-песельников. Захмелев больше обычного, он поднялся и незаметно вышел на двор.

Уж давно наступил вечер. По одной на синем небе загорались звезды. Ущербная луна всходила прямо над головой, а левее еще пламенел закат. Прохлада забиралась под рубаху – ветер нес клочки облаков на север. Может, через несколько дней они остановятся над Ласковой, прольются дождями над озером и тем домом…

Буян, как мальчишка, вскочил верхом на забор, благо с этой стороны его никто не мог видеть ни на улице, ни на дворе, и, покрепче ухватившись ногами за перекладину, подставил лицо ветру. Что-то бродило в душе – как всегда, когда на язык просится не рожденная еще песня. Он почти пожалел, что не захватил с собой гусель – тянуло петь для себя одного.

Он уже свесил на одну сторону ноги, чтобы спрыгнуть во двор и сходить за гуслями, как увидел в полутьме за теремом какую-то тень, что явно не спешила выходить на свет. Человек не замечал гусляра, а Буян, попристальнее вглядевшись, признал в нем Властимира. Его другу тоже, знать, не сиделось на шумном пиру средь хмельных гостей. Князь ре-занский тихо прошел к конюшням, и Буян отвернулся, запрокидывая лицо к небу и выглядывая звезды. Он не видел, как вскоре вслед за Властимиром в ту же сторону прокралась вторая тень.

Властимир ушел от шума и суеты к верному другу Облаку. Обоих жеребцов поставили в княжьи стойла, где стояли только лучшие лошади, любимцы Мала. Чистые стойла были застелены свежей, пряно пахнущей соломой. От ярко горящего факела шерсть на белом Облаке отливала позолотой. Коня вычистили, вымыли, натерли до блеска копыта, расчесали и промыли гриву. То же самое сделали и Воронку, что стоял по соседству и уже дремал, а на его спине уютно устроился дворовой и осторожно, чтоб не пробудить, заплетал его густую гриву в косички. Когда скрипнула тяжелая дверь-воротина, он встрепенулся и мышью шмыгнул в угол. Воронок же только переступил во сне с ноги на ногу.

Учуяв хозяина, Облак потянулся к нему мордой. Властимир зашел к нему в стойло, протянул принесенную с пира краюху хлеба с крупинками соли. Приняв лакомый дар, Облак потерся мягкими губами о ладонь князя. Властимир пригладил всклокоченную после посещения дворового гриву и наткнулся на косицу у самой холки. Она была чуть растрепана от времени и приключений, но еще крепко держала ее красная нитка. Коснувшись нитки, припомнил Властимир ту, что вплела ее в гриву его жеребца. Пальцы замерли, и Облак, словно сочувствуя хозяину, ткнулся ему в плечо мордой.

– Ведаю, что тебе думается, – молвил Властимир, обнимая его голову. – И тебе, наверное, хочется ее руки на себе почувствовать. Она тебя гладила, помнится…

Жеребец косил синим глазом, будто говоря: «Да, бывало такое…»

– Не скучаешь по рукам ее? – спросил князь. Облак тряхнул гривой – нет, мол.

– Врешь, скучаешь, да сказать не можешь! – Князь потрепал его по спине. – А мне-то каково?.. Завидую я тебе, друг! Тебя-то она, может, когда и приголубит, а на меня и не взглянет вовсе.

Облак молчал, встряхивая гривой. Вдруг он поднял голову, раздувая ноздри, почуяв кого-то. Властимир обернулся и увидел, что в оставленную им приоткрытой дверь конюшни кто-то крадучись зашел и остановился на пороге.

– Чего встал? – окликнул незнакомца князь. – Коли добрый человек, проходи, а коли конокрад, лучше уйди вон, пока я тебя не выдал!

Факел осветил лицо ночного гостя, и Властимир удивился, узнав дочь Мала, Красаву. Девушка тихо приблизилась к стойлу.

– Что ж ты здесь делаешь, красавица? – спросил князь. – Прячешься от кого, не то бежать надумала?

Красава молчала.

– Ответь, не стесняйся. – Властимир приподнял ее лицо за подбородок. – Как-никак не тать, не убийца я ночной, что меня сторониться да таиться надобно. Коли что тайное имеешь – не выдам… А не хочешь молвить – молчи, не неволю.

Девушка вздохнула.

– Мне в горнице стало душно, – сказала она, – решила я выйти, ночью подышать…

– То и верно, – согласился Властимир. – Ночь нынче хороша! Только тут звезд не видать, разве что в окошечко!

Он улыбнулся, а Красава оставалась грустна и тиха. Лицо ее было бледнее обыкновенного, но в ночном полумраке князь этого не разглядел.

– А я сначала звезды разглядывала, – стала объяснять княжна. – А потом тебя увидела – ты из терема вышел… И не смогла на месте устоять, – закончила она совсем тихо…

– За мной ты, что ль, сюда пришла? – спросил он.

– За тобой…

– Ишь ты!

– Я бы за тобой и дальше пошла! – воскликнула девушка и, видя, что Властимир молчит, добавила пылко: – Посватайся ко мне, князь!

Властимир отвлекся от Облака:

– Что ты сказала?

– Возьми меня в жены, Властимир Резанский! – громко и страстно молвила Красава, придвигаясь ближе. – Возьми меня в жены, посватайся! Отец согласится, брат тоже, весь город рад будет – ведь ты его от Змея спас! И меня тоже. Ты красив, ты силен и богат и молод еще! Возьми меня – я тебе хорошей женой буду, любить буду крепко, до самой смерти, в Резань твою уеду…

Она замолчала, увидев, как изменилось лицо Властимира при ее словах. Князь стоял, задумчиво перебирая пряди конской гривы и не глядя на девушку.

Красава по-своему поняла его молчание.

– Иль не хороша я, не пригожа ли? – воскликнула она и гордо расправила плечи. – Посмотри на меня, Властимир, – видал ли ты вторую такую?.. Или не дочь князя я?

– Хороша ты, Красава-княжна, – тихо и медленно ответил Властимир. – На тебя любой, не дыша, заглядится. Любой за твой взгляд на дно морское пойдет, с чудищем сразится, самого Перуна за бороду дернет, да только не дело ты творишь, красавица. Ой, не дело! Да когда ж такое было, чтобы девушка сама себя сватала?

Красавица опустила голову и покраснела до ушей. Горючие слезы брызнули у нее из глаз.

– Так и знала я! – воскликнула она, сжимая кулачки. – Ты по той, что с вами ехала, сохнешь! Да ведь сам и сказал, что погибла она. Что ж нам до мертвых? У них свой мир, у нас – свой. Живым надо жить!..

– Ой, не поняла ты меня, Красава! – вздохнул Властимир. – Беляну я и в мыслях не держал. Не люба она была мне – не для меня птица…

– Значит, ты свободен и сердце твое открыто? – Красава мгновенно успокоилась. – Что ж тогда? Я не люба или другая есть? Мать тебе невесту на севере вашем нашла?

Властимир помедлил, обратя взор к Облаку и словно спрашивая верного коня – говорить ли? Облак молчал, отвернувшись. Властимир нежно погладил заплетенную Веденеей косицу.

– Ты умна и красива, Красава. Будь все иначе, посватался я бы к тебе в тот же день, как увидал впервые… Не одному мне ты, чай, голову дурманила, но тебе все бы простилось за красоту твою… Только на сей раз не по себе ты, девушка, сук рубишь. Уезжаем мы вскоре – тянет меня домой, к реке нашей, к лугам, к лесам, а пуще всего – в деревню на озере Ласково, там, где впадает в озеро речка Трубень. Лебеди там по весне Кричат, подруг зовут… И меня туда сильнее смерти тянет…

– Там невеста твоя живет? – с дрожью в голосе спросила Красава.

– Невеста, – кивнул князь, вспомнив глаза Веденеи, когда провожала она его. – Лада моя… Провожала она меня да косицу вот эту в гриву Облаку моему вплела. Пока цела косица, ничто нас не разлучит, никого я в сердце свое не впущу… И ты, Красава, прости меня за слово твердое – не судьба нам вместе быть, не бывать тому!

Девушка внимательно смотрела на косу и алую нитку в ней.

– Это она сама вплела? – спросила Красава.

– Сама. Ворожея она.

Красава опустила очи и поникла. Властимир обнял ее за плечи.

– Иди домой, девица, – сказал он, поворачивая ее. – Успокой сердце. И ты встретишь того, кому станешь милее всех на свете белом, милее отца и матери. Ты жди и верь – где-то скачет твой молодец, тебя ищет. Ты только жди его, ласточка!

С этими словами он вывел ее из конюшни и повел обратно в терем, где еще смутно доносился гул пира, но уже затихающий – многие гости спали или уехали домой.

Князь проводил княжну до крыльца ее светелки, поклонился на прощанье и ушел к себе, даже не оглянувшись.

Когда они шли к девичьей, Буян еще сидел на заборе. Он приметил пару и напрягся. Чего это Властимиру захотелось с девицей под луной прогуляться? Сам гусляр в последнее время на девок не смотрел почему-то – разонравились все разом – и не мог стерпеть такого в князе. Он слез с забора и поспешил за ними.

Однако парочка рассталась на крыльце, и князь ушел, не глядя на Красаву. Обрадованный Буян тенью последовал за Другом и вслед за ним вошел в отведенные им покои.

Если бы он задержался на дворе еще хоть ненадолго, он бы увидел, что, выждав немного времени, Красава снова показалась на крыльце. На сей раз она закуталась в длинный темный платок, чтобы не заметили ее в темноте, и, стараясь не шуметь, побежала обратно к конюшням. Одной рукой девушка держала концы платка под подбородком, другую прижимала к груди.

Когда она прокралась на конюшню, Облак еще не успел уснуть и дворовой не вылез из угла, куда спрятался при входе Властимира. Здесь девушку словно подменили – в глазах ее загорелась решимость. Пригнувшись, как ведьма, она поспешила вдоль стойл.

Облак задумчиво хрустел белоярой пшеницей – нынче только он, Воронок да любимцы Мала получили ее, – когда к нему подошла Красава. Жеребец повернул к ней голову – только что с нею был его хозяин.

Красава подошла совсем близко и осторожно огладила Облака по шее свободной рукой, по-прежнему пряча вторую.

– Ты прекрасен, как и твой хозяин, – шепнула она. – Я бы тебя любила, за тобой бы ходила, как ни за одним конем здесь… И тебе самому здесь нравится, не так ли?

Жеребец фыркнул.

– Ты хороший, ты умный, ты меня поймешь и поверишь, что у меня просто нет иного выхода, – сказала Красава.

Девушка взяла в горсть косицу и еще одну прядь гривы и протянула вторую руку с ножом. Облак слегка шарахнулся, краем глаза заметив лезвие. Но девушка торопливо принялась перепиливать толстую косицу у самого основания, едва не раня жеребца.

Отхватив ее, она разлохматила пышную долгую гриву Облака, чтобы не сразу можно было заметить утрату, и выскочила из конюшни.

Прижимая к груди отрезанную косу, она, задыхаясь, вбежала в сад, что рос за княжьим теремом, забилась в самые густые заросли и там прошептала истово:

– Как отрезала я косу, так отрезала я разлучницу от князя Властимира. Как унесла я ее, так пусть у него из сердца будет унесена соперница моя. Как заброшу я ее, так пусть князь Властимир забросит думать о ней! И так будет до тех пор, пока не сгниет коса в земле, – на веки вечные! И пусть забудет он искать ее, как я забуду, где ее обронила… На веки вечные, до скончания мира, пока светит солнце и веют ветры!

На последних словах Красава размахнулась и забросила отрезанную косу подальше в заросли. Белесая прядь пропала из виду сразу, но девушка решила днем на свой страх и риск вернуться сюда и осмотреться – хорошо ли схоронена вещица, не придется ли ее закопать или сжечь.

Поклонившись на четыре стороны ночным теням и духам, чтобы не полетели к князю и не поведали, что случилось, княжна отправилась к себе. Получилось ли ее колдовство или нет – покажет утро.

Наутро после пира терем проснулся поздно. Первыми, как всегда, вскочили слуги и холопы. Сам князь, его семья и гости не спешили вставать.

Буян же по давней привычке поднялся рано. Он вышел во двор пройтись.

Там уже были настежь распахнуты ворота, и первая телега медленно въезжала во двор. От сараев и кладовых до каморки ключницы и к задним дверям сновали слуги. Шевеление начиналось и у домов дружины и на конюшне.

На дворе также собирались конники. Еще издали гусляр узнал своих земляков. Вчера он слышал, как неугомонные новгородцы, собираясь продолжить прерванный поход за зипунами, подговаривали с собой парней из Ореховца. Как личные гости князя Мала, новгородцы ночевали в княжьем тереме, и теперь сбор был назначен именно на теремном дворе.

Около двух десятков ореховских парней выразили желание повидать мир. Большинство уже пришло на место сбора, приведя с собой заводных коней с навьюченными на них припасами. Изяслав разъезжал перед ними взад и вперед. Когда Буян сделал несколько шагов к ним, новгородец заметил его и направил коня в его сторону.

– Как здорово, что ты здесь оказался, Буян! – весело воскликнул он. – Я свидеться с тобой вчера хотел, да не успел, так боги тебя сами сюда вывели… Едем с нами, Буян!

– Куда? – спросил гусляр, хотя все понял.

– А так, – махнул рукой Изяслав. – На юг – мир посмотреть и себя показать… Свет велик, чай, города, страны есть разные. На юге города богатые, караваны в страны дальние ходят, а мы им перья пощиплем… Едем с нами, Буян! Ты земляк нам, вместе нам повезет, а твой меч, как я заметил, только Князеву уступит.

Он протянул с седла руку, но гусляр медлил, раздумывая. Совсем не те думы, что хотел, пришли на ум.

– А как же невеста твоя, Изяслав? – спросил он.

– А что она? – пожал плечами новгородец. – Ей что! Год прождала и еще год прождет, а то и два…

– Али пять, – тихо подсказал Буян.

– Али пять, – готовно кивнул Изяслав. – Да что тут думать-то, Буян! Бросай это все – и в седло! Время дорого! Поедем, на белый свет поглядим, до моря Черного дойдем. А там и далее – земля-то, она на море не кончается. Может, где есть края и покраше нашего…

– Да ты что ж, – воскликнул Буян, – совсем не вернуться можешь?

– А что? – подбоченился Изяслав. – Такое и раньше бывало, когда люди за своей долей из дому уходили. Может, все и так! Кто долю свою ведает?.. Так едем?

Буян отступил и покачал головой.

– Нет, – молвил он твердо. – Никуда я не поеду. Да и тебе бы после всех приключений домой спешить, а не бродить по белу свету…

– Меня укоряешь, а сам? Не видно, чтоб ты больно в Новгород спешил!

– Меня там никто не ждет, кроме варягов-мстителей, – ответил Буян. – А тебя там ждут.

Изяслав на эти слова помотал головой и замолчал. Буян глядел на него снизу вверх в надежде, что неугомонный парень одумается. Но Изяслав молвил:

– Так едем?

– Нет, – еще раз повторил Буян.

– Ну, тогда бывай, – сказал новгородец и повернул коня к своим. – Знать, судьба твоя такая – как мне в дальние страны плыть, так тебе – здесь… оставаться!

Он махнул на прощанье шапкой и первым выехал за ворота. Следом потянулись остальные. Трое других новгородцев проводили остающегося Буяна строгими взорами – они-то не забыли, что он бездомный изгой. Да Буян бы не отправился с ними, даже если бы ничто не связывало его с князем.

Он выскочил за ворота и, сорвав с головы шапку, махал землякам, пока они не скрылись за поворотом. Только потом отправился в терем, рассчитав, что завтрак вот-вот поспеет.

Войдя, он понял, что опоздал – все уже собрались во главе с Малом. Поклонившись ему, Буян подсел к Властимиру, с которым привык уже сидеть рядом как равный, и, пока Мал приносил духам-пращурам и богам положенные утренние жертвы, шепнул на ухо:

– Властимир, я после завтрака скажу, чтоб в дорогу нам припас готовили. За день управятся, а назавтра по зорьке и в путь-дороженьку двинем. Застоялись буйны кони, заскучали без дела молодцы, – и прибавил больше для красного словца, поскольку успел узнать нрав, друга: – Заждались молодцев красны девицы!

Властимир ожег балагура строгим взором:

– Замолчи! Нашел время!

Буян покорно прикусил язык, недоумевая, что за муха укусила князя.

Завершив службу, Мал кивнул ожидавшей в боковой двери ключнице, и та посторонилась, пропуская девушек с готовыми блюдами.

Пока те накрывали на стол да угощали, Властимир все поглядывал на Красаву. Стол у князя Мала был длинный, большой. Княгиня сидела по левую руку от мужа, рядом с нею – ее дочь. Справа раньше было место сына Князева, наследника, но в эти дни его занимал Властимир. Сидевший подле побратима Буян заметил, как то и дело румянцем вспыхивают щеки Красавы и как не сводит с нее глаз Властимир.

Когда подали вино и сласти, знаменуя окончание завтрака, Властимир неожиданно встал и, выйдя из-за стола, низко поклонился сначала князю Малу, а потом и княгине. Краса-ва, догадавшись обо всем, выпрямилась и разом побелела, опустив глаза.

– Что ты, гость дорогой? – молвил Мал.

– Не вели казнить, князь ореховский, дозволь слово молвить, – ответил Властимир так почтительно, что Буян насторожился.

– Что ж, говори, Властимир, князь резанский!

– Дозволь, князь, мне просить у тебя и супруги твоей милости и не прогневайся!

Мал улыбнулся:

– Ты столько добра нашему городу сделал, что не просить бы тебе, а приказывать – все бы исполнили. Словом княжеским при детях клянусь – что ни попросишь, будет сделано и отдано. Говори!

Властимир отвесил еще один поклон – помертвевшей от ожидания Красаве.

– Отдай ты, князь ореховский, за меня дочь твою Красаву свет Маловну, – сказал он. – Люба она мне…

Если словом можно было бы убить, то Властимир, сам того не ведая, это сотворил. Буян, услышав такое, застыл с открытым ртом. Княгиня и сын Мала удивленно переглянулись. Красава совсем склонила голову так, что лица ее не стало видно, и сцепила белые пальцы на груди. Властимир не сводил с нее глаз, а Мал смотрел на него. Притихли у двери служанки с ключницей.

– Что ж, – молвил наконец князь Мал, – просьба твоя, друг-князь, хорошая. Но что ж Красава? За нею последнее слово – пойдет ли она за тебя? Что скажешь, дочь?

Все разом посмотрели на княжну. Буян вспомнил, что уже видел этих двоих вчера вместе, но все равно что-то в нем оборвалось, когда девушка встала и, подняв алое от смущения лицо, тихо молвила:

– Согласна я…

Мал хлопнул в ладоши. Опомнившаяся ключница тут же подала на серебряном подносе чару вина, что невеста должна поднести жениху в закрепление сговора. Девушка вся трепетала, а Властимир не сводил с нее жадных глаз, даже когда пил.

Единым духом опорожнив чару, он расправил усы и поцеловал княжну в губы. Она чуть подалась вперед, отвечая, и Буян коротко застонал, роняя голову на руки.

– Что ж, – молвил князь Мал, – вижу, любы вы друг другу. Благословляю вас. Будет свадьба!

Услышав эти слова, Красава чуть не лишилась чувств. Все получилось, как она задумала. Кто бы мог подумать, что ей Удастся заполучить Властимира с помощью заговора! Что ж, пока эта косица не найдется, князь принадлежит ей. А позже она отыщет ее и сожжет, чтоб уж наверняка привязать его к себе. Торопясь, путаясь, она в уме проговорила слова заговора На любовь молодца: «Чтоб ему без меня, Красавы-княжны, не елось, не пилось, не спалось. Чтоб вечно он моим был… Чтоб забыл ту, резанскую, чтоб память о ней ушла на остров Буян за семь морей, за сто рек, под бел-горюч камень Алатырь, д как кто поднимет тот камень, тогда и выпустит на волю его думы… А до сей поры мой он, мой! Никому его не отдам!»

Буян улучил минуту и схватил Властимира за локоть.

– Я не ослышался, князь? – шепнул он. – Ты женишься?

– Да, Буян, женюсь, – твердо сказал Властимир.

– А как же Веденея? Или ты…

Властимир обратил на него удивленный взор:

– Кто это такая? Я что-то такого имени не припомню.

– Да ты что – все забыл? И Ласкову, и Веденею, что рану твою лечила?.

– Забыл?.. Я и не помнил никогда.

И Властимир отступил, оставив Буяна ломать голову над этой загадкой в одиночестве. Он так глубоко задумался, что не сразу расслышал, что его приглашают петь на свадьбе.

Известие о том, что князь из Резани, избавитель города от Змея, берет в жены дочь князя Красаву, разнеслось быстро. Народная молва уже раздулась до того, что рассказывали, как резанец спас княжну от Змея и берет ее в награду за подвиг. Об этом говорили даже те, кто был в самом логове и доподлинно видел, что Красавы там не было. Во всяком случае, свадьбе никто не противился, и весь город замер в ожидании праздника, в то время как в теремах князя шла спешная подготовка.

Жених был издалека и собирался сразу после свадьбы везти молодую жену в Резань, чтобы и там справить свадьбу по закону и обычаю. Собирали невестино приданое, свадебный поезд, снаряжали дружину для охраны и почета. Все это требовало времени, и Красаве пришлось смириться с тем, что свадьба откладывается на три дня – раньше просто не успевали, хотя и торопились.

Весь Ореховец, и княжий терем особенно, был в радости. Днем и Властимир был счастлив, как и положено жениху. Но ночами он не спал, подолгу без сна ворочаясь на постели. На третью ночь после той, когда Красава сваталась к нему, сон опять бежал от его изголовья. Порой на час-другой забывался князь сном, но потом снова тревога не давала покоя. И как от нее избавиться, Властимир не ведал. Совсем изму-, чившись, он не выдержал и под утро потихоньку вышел из покоев, спустился в сад, зайдя подальше, чтоб его не видели слуги, которые вот-вот пробудятся.

В саду было тихо и прохладно. Туман, словно паутиной, опутывал яблони, ветви которых гнулись под тяжестью плодов. Свежо пахло землей и утренней свежестью. Где-то вдали мычала выгоняемая скотина. В кустах неподалеку чирикали ранние птицы. В теремах стукнула дверь – там просыпались.

Князь брел меж стволов яблонь, как когда-то меж берез в Купалину ночь, не находя себе места. Но на сей раз, увидев впереди неподвижную фигуру, не свернул с дороги, а подошел ближе.

Буян сидел на корявом суку, свесив на одну сторону ноги, и задумчиво смотрел в туман. На легкие шаги Властимира он не оглянулся, и князь встал у дерева в молчании.

– Что-то тоскливо мне, Буян, – нарушил он молчание, – нерадостно… Что-то такое случилось, а что – не ведаю! Но тяжко мне.

Буян скосил на него глаза, не спеша нащупал оберег.

– Сам я не свой, Буян, – продолжал Властимир, не заботясь о том, слушают ли его. – Что со мной – сказать не могу, язык немеет… То ли забыл я что-то, то ли сделал не то, то ли все в мире изменилось…

Лицо гусляра напряглось от тревоги, и он до боли сжал кулак с оберегом.

– Правду молвил ты, друже, – тихо сказал он, – что-то случилось такое… Оберег мой замолчал!

Друзья переглянулись, но занятый только собой Властимир не увидел тревоги в глазах гусляра.

– Что случилось?

– Не ведаю, но раньше оберег всегда говорил, коли что. А то вдруг замолчал, как камень на дороге… Прав ты, Властимир, что-то творится неладное в свете!

Он настороженно поднял глаза к небу, прося Сварога открыть тайну. Властимир ждал слов Буяна, но понял, что другу не до него, и молвил, отходя:

– Видно, не узнать мне, что за печаль меня гложет… Прощай, друг! – Он побрел прочь понурившись и не видя, какими глазами провожает его Буян. Когда он отошел достаточно, гусляр тихо прошептал ему вслед:

– Ведаю я, княже, что за печаль тебе душу гложет – клятва нарушенная, надежда обманутая, любовь убитая. Но что заставило тебя слову своему изменить – то лишь оберег мой ведает… Потому он и замолчал!