Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Глава 3

1

Трудно заканчивался XI век. На Волыни долго не затихала усобица – изгнанный из своей волости Давыд Игоревич изо всех сил старался стравить друг с другом князей. Сперва он сумел поссорить братьев Ростиславичей со Святополком, потом, использовав половцев, разбил пришедших на помощь великому князю угров. После вернулся в свои земли и после долгой осады взял Владимир-Волынский. Но ненадолго – в течение следующего года он то терял его, то снова обретал, наводя половцев на русские города. Так продолжалось до тех пор, пока у князей не лопнуло терпение. Они собрались в Уветичах, призвали к себе Давыда и отняли у него Волынское княжество.

В этой войне Святополк Изяславич потерял сына Мстислава. Восемнадцатилетний юноша только вошёл в возраст и должен был унаследовать княжество. Заполучить Волынь хотел старший Святополков сыновец, Ярослав Ярополчич, сидевший в Киеве возле великого князя и не имевший даже самого малого удела, но у Святополка были свои виды на западную украину русской земли.

Ему не нужна была Волынь – близостью своею к Польше, к диким ятвягам, на которых русские князья то и дело ходили войной и всё никак не могли покорить, соседством с полоцкими князьями. Старый Всеслав умер в апреле прошлого года. Пока он был жив, сыновья крепко держались отца, хотя и поварчивая, ходили в его воле. А чуть не стало Всеслава Брячиславича, так и передрались. Это осиное гнездо только тронь – вовек не утихнет. Власть Киева для них ничто – и то добро, что чтут себя русскими людьми. Отдавать эти земли сыновцу, который волком смотрит на стрыя, не хотелось. Но и держать за пазухой, когда можно извлечь выгоду, негоже.

От иудеев, что первыми проведали про сребролюбие великого князя и вовсю пользовались этим, Святополк узнал, как можно получить себе выгоду, сменяв один удел на другой. Великий князь может пожаловать волость – тот князь, что примет её, становится подручником. Отдать Волынь Ростиславичам – но те вдвоём были сильны, а теперь, когда Василько слепой калека, от них никакой пользы. Сидят в Червонной Руси – и сидят, хлеб едят. Много иных князей на Руси – и умнее, и решительнее, и сильнее Ростиславичей. Получить под свою руку сильного подручника – самому стать сильнее.

И Святополк обратил внимание на Новгород. Всем привлекал он. Своим богатством, своей оборотистостью, своей вольностью. И тем, что от веку сидели в нём наследники великого князя. При Игоре – Святослав, при Святославе – Владимир, при Владимире – старший сын его Вышеслав, а после – Ярослав Мудрый. При нём – отец Святополков, Изяслав. При Святославе Ярославиче – первенец его, Глеб. Довелось живать там Святополку. Лишь после того как уехал в выморочный Туров, посадил Всеволод там только-только родившегося внука своего, Мстислава, сына Мономахова. Посадил, не нарушая традиции, но вот уже нет Всеволода, и Святополк восьмой год как великий князь, а Мстислав всё сидит – наследником. Сын Мономаха – и наследником Святополка? Когда у Святополка сын Ярослав на возрасте и сам отцом недавно стал? Да и хорошо бы самого Мстислава своим подручником сделать!

Сьятополк не сомневался, что на его месте Владимир Мономах поступил бы точно так же. Власть – она людям глаза застит. Только тот истинно велик, кто, власти вкусив, от неё добровольно откажется, и не когда хулу на него изрыгают, а когда – хвалят. Вот и переяславльский князь тоже – о Христе речи ведёт, о братней любви, о Руси и общих бедах, а как срок придёт – зубами в золотой венец вцепится. Для того и Святославичей сломал, для того и под него, Святополка, подкапывается.

Сказано – сделано.

2

Начиналось бабье лето, когда получил Мстислав весть от отца. Владимир Всеволодович был, против обыкновения, немногословен – накоротке пожелав здоровья снохе и чадам, а сыну – долгих лет и благополучил, он передавал свой княжий наказ – ехать Мстиславу немедля в Киев, к великому князю Святополку Изяславичу, оставя Новгород, и принять из его рук Волынь иль любой другой город, каковой укажут.

Снова и снова перечитывал Мстислав грамоту, узнавая и не узнавая отцов мелкий почерк. Как так – «оставя Новгород»? Град, где прошло его детство и отрочество, где он впервые почувствовал себя мужем и князем? Град, с которым сроднился и где родились его дети? И ехать – куда? На Волынь? По сравнению с тороватым, обильным Новгородом, где на причалах день-деньской толпились купецкие лодьи не только со всей Руси, а из других стран, где половина купцов знает два-три языка и без толмача договорится с греком, шведом и англичанином, где сходятся две Руси, Северная и Южная, куда приходят даже мерь и весь, откуда ватаги ушкуйников[7]7
  Ушкуйники – в Новгородской земле XIV-XV вв. члены вооружённых дружин, формировавшихся боярами для захвата земель на Севере и торгово-разбойничьих экспедиций на Волгу.


[Закрыть] уходят на край земли, к Белому морю и дальше, осваивая нетронутые края, любая другая земля считалась захолустьем. Новгород – да ещё Киев. Новгород, вольный, шумный, смелый и упрямый, в своё время не дал Ярославу Мудрому уйти за море после поражения от Святополка Окаянного. От Новгорода и Ладоги пришёл в Киев Игорь, ведомый Олегом Вещим. В Новгороде княжил сам Владимир Красно Солнышко, креститель земли Русской. Мстислав привык думать: «Новгород – мой город». И вдруг – уйти?

Долго сидел с отцовой грамотой Мстислав. Сидел один – никого не хотел видеть. Торкнулся было холоп – так зыркнул на него князь, что парня словно ветром сдуло. Потом встал, направился к жене.

Христина возилась с маленьким Изяславом. Мальчику было около года. Он уже пробовал делать первые шаги и смешно гугукал. Остальные дети были с няньками, а пятилетний Всеволод скакал по саду с дядькой.

Христина выпрямилась, когда Мстислав шагнул через порог. Изяславик, оставшись без материнского пальца, не удержался на ногах, сел и разревелся от неожиданности и обиды. Тотчас к нему с двух сторон бросились мамки, подхватывая на руки и утешая. Княгиня подняла руки, готовая обнять мужа. Как ни был удручён Мстислав, он прижал жену к груди, поцеловал в лоб над венцом. Потом принял от мамок сына. Ревущий во всю глотку Изяслав от удивления замолчал, глядя на отца круглыми тёмно-серыми глазами.

Мстислав любил второго своего сына, может быть, больше, чем первенца, ибо Изяславу отдал он имя павшего в бою брата. Его не было тогда в Переяславле, он не видел, как убивалась мать, не встречал молодую Изяславову вдову, которой в пятнадцать лет было уготовано идти в монастырь. Но он видел мертво-восковое лицо брата, когда его привезли в Новгород хоронить, и сейчас радовался, замечая, что Изяслав-второй также темноволос.

Гита тоже радовалась второму внуку. В те поры, когда родился Изяслав, она жила в Новгороде и вместе с повитухами принимала младенца. Этот ребёнок появился на удивление легко, словно не начинал жизнь, а продолжал её, и обе женщины – мать и бабка – любили возиться с ним. Да и сам Мстислав, чуть выдавалась свободная минутка, спешил к детям – не столько ради Всеволода и дочерей, сколько ради Изяслава.

Но сейчас ему было не до того. Покачав сына на руке и позволив малышу немного подержаться за палец, Мстислав воротил его мамкам и отвернулся.

   – Приключилось чего? – догадалась Христина.

Мстислав повёл глазами по сторонам. Угадав, что супруги хотят остаться одни, мамки унесли Изяслава.

   – Грамоту получил от батюшки, – сказал Мстислав. – Великий князь Святополк Изяславич хочет забрать у меня Новгород, а взамен дать Волынь или иную какую волость.

   – Забрать Новгород? – ахнула Христина. – Как это?

   – Он великий князь, в его власти давать и отнимать волости.

   – Забрать Новгород? – повторила Христина и обернулась по сторонам, цепляясь взглядом за стены светёлки, за оконца, отволоченные ради тепла, и видневшиеся за ними ветки высоких вишен. – Неужели?

Она оглядела покой, застыла, опустив руки, и словно превратилась в соляной столб, подобно жене Лотовой. Та женщина не была глупа и непослушна, как пытаются представить святые отцы, женский пол презирающие. И тем более она не была неправедной. Просто её сердце не выдержало расставания с родным домом, где прошли, быть может, самые лучшие годы её жизни. Она расставалась с молодостью, с жизнью, с прошлым – и не смогла жить без этого.

Мстислав обнял Христину, возвращая её в чувство, и они оба присели на лавку. Княгиня прижалась к мужу.

   – Не хочу уезжать! – горячо прошептала она.

   – На всё воля великого князя.

   – А Новгород? Он как же?

   – Новгород?..

Христина посмотрела в окно. Далеко родная Швеция, да и много лет прошло, лица отца, матери и сестры Маргарет забылись, заслонённые лицами мужа и детей. Но сердце княгини до сих пор вздрагивало, когда слышала она родную речь и видела светловолосых северных мужей, потомков викингов, приходящих в Новгород торговать и приносивших на княжой двор для дочери Швеции дары родины. Русь накрепко привязала Христину к себе, её детям она родина, о ней будут болеть их сердца, в её землю лягут их кости и успокоится здесь сама Христина. Но всё-таки... Всё-таки Новгород немного ближе к Швеции, чем Волынь.

Мстислав тоже взглянул в окно, на заборы и крыши позади сада, на еле виднеющуюся вдали серо-сизую полосу Волхова, на встающий на ним город. Сто лет назад Новгород поступил по своей воле, не пустив за море Ярослава Владимирича. Как поступит он сейчас?

Собранные по слову князя в палаты, бояре переглядывались, силясь угадать, к чему призвал их Мстислав Владимирич. Кроме отцовых бояр – того же Добрыни Рагуиловича, первого советника и княжеского воеводы, тут были его бояре Ивор Иванкович и брат одного из Мономаховых бояр Ратибор Тукиевич. Нашлось место и новгородским. Гюрята Рогович, близкий Мономаху муж, сидел на почётном месте, уступив его только посаднику Мирославу, пришедшему со старшим сыном Яруном. На него косились, едва не смотря в рот, ещё трое новгородских бояр – Пётр Михалкович, говоривший в судах и на вече от имени князя, и именитые бояре Дмитрий Завидич и Добрыня Сдеславич. Между ними, надутый, полусонный, сидел старый боярин Ядрей Семёныч, помнивший ещё Святополкова отца, Изяслава. Переднее место досталось епископу Никите. За их спинами, обтянутыми бобровыми и медвежьими шубами с дорогой парчовой подкладкой, почти не виднелись остальные – бояре меньшие и старшие дружинники Мстислава. Всех мужей собрал в палатах князь Мстислав, никого не забыл. Даже двое купцов – Микула Ивачевич и Ольстин Петрилыч – и то были приглашены и смотрели по сторонам гордые, как петухи. Гляди-ка! И нас князь к себе зазвал!

Тревожило новгородское людство – никто не ведал, почто стольких враз собрал Мстислав. Даже епископа призвал. Видать, что-то важное затевается! Бояре шушукались, толкали друг друга локтями, перешёптывались. Новгородцы косились на Князевых мужей – авось чего расскажут. Но Гюрята Рогович и Добрыня Рагуилович, хоть и был княжьими мужами, поведать могли одно – недавно прискакал гонец из Киева. А какую грамоту привёз, да и из-за неё ли сыр-бор разгорелся, про то не ведомо.

Наконец взошёл Мстислав. Встал, принимая боярские поклоны, потом тихо опустился на столец, взмахом руки велел садиться остальным.

   – Призвал я вас к себе, мужи новгородские, – заговорил, выждав тишины, – дабы объявить волю великого князя киевского Святополка Изяславича. Повелел он мне Новгород оставить и идти в ту волость, какую он мне дать желает. Посему хочу я проститься с Новгородом и спросить – пускаете ли вы меня от себя?

Бояре переглянулись. Княжьи мужи по привычке уставились на князя и набольших бояр – чего они порешат.

   – Это как же так? Хочешь ты с Новым Городом проститься и уйти? – подал голос посадник, Мирослав. – А на твоё место кого же?

   – На всё воля великого князя. Захочет он – пришлёт своего наместника, а захочет – и наследника. Сын его Ярослав муж смышлёный, польскому королю зять.

   – Какой такой Ярославец? – привстал задиристый Добрыня Сдеславич. – Не знаем никакого Ярослава, окромя Ярослава Мудрого, твово прадеда!

   – Ярославцу Святополчичу Ярослав Мудрый тоже не чужой, – попробовал возразить Мстислав.

   – Всё одно! Кто он таков? Откуль явился? Почто на наш Новгород зарится?

   – Ярославец Святополчич муж смышлёный и витязь отменный, – объяснил Мстислав. – Будет границы ваши беречь от ятвягов и литвы. А не его – так ещё кого поставит великий князь! В обиде не останетесь!

Бояре зашумели. Иные вставали с мест, размахивали руками.

   – Это чем же мы там великому князю не потрафили-то? Княже, ты-то ему чем не угодил? Тебя-то почто? Почто бросаешь нас?

   – Ты тоже витязь не хуже! И ты наши рубежи обороняешь!

   – В обиду нас не даёшь!

   – Суд праведный судишь! – срываясь на петушиный вопль, вылез вперёд купец Ольстин Петрилыч.

Мстислав качал головой. Что он мог сказать новгородцам!

Тут на лавке заворочался, словно просыпающийся старый медведь, боярин Ядрей Семёныч. Прокашлялся. Тихо так, но вокруг все враз притихли, обернулись к старику и зашушукали на остальных – мол, старейший из нас говорить станет. Ядрей Семёныч когда-то был посадником, да и уйдя на покой, Новгорода не оставил, и город за то его чтил. Сейчас старик, поддерживаемый своим сыном Никитой Ядреичем, поднялся, опираясь на посох, и повернулся к Мстиславу, щуря подслеповатые глаза.

   – Тебя, княже, нам великий князь Всеволод младенцем сущим поставил, – слабым голосом промолвил он. – Тебя мы вскормили, ты на глазах наших возрос, с Новым Городом сроднился. Как Новгороду без тебя быть? Как пустить нам от себя своё детище? Ты наш князь.

   – Святополк Изяславич тоже у вас сидел, – напомнил Мстислав. – Тоже смолоду.

   – Сидел, да ушёл. Новгород ради Турова бросил.

   – Туров был вотчиной его брата, Ярополка. Брат погиб, и Святополк ушёл брату наследовать.

   – У тебя тоже брат погиб в бою, княже, – пробасил Добрыня Рагуилович. – Однако ж ты Новгорода не кинул ради Курска, а в Новгороде оставшись, эти земли отцу передал. Великое на малое не меняют!

Эти последние слова так понравились новгородцам, что они загалдели, повторяя их на все лады.

Мстислав покосился на епископа. Ему самому было жаль бросать город, но и ослушаться отца и великого князя он не мог. Только преподобный Никита мог сказать решительное слово, которое разом решило бы все вопросы.

Епископ сидел молча, тиская посох. С виду это был обычный человек – ни аскетичной сухости, ни излишней тучности не было в нём. На вид он казался даже молодым – длинные власы, хоть и изрядно прореженные временем, оставались также смоляно черны. Лишь кое-где мелькали в них белые нитки. Глаза горели огнём силы духовной, а руки и плечи были полны силы телесной. Преподобный ещё немного помолчал, внимательно глядя на бояр, а потом встал.

Не пришлось никому шикать на соседей и махать руками, потому что епископа Никиту, хоть и не был он новгородцем по роду-племени, любили и уважали.

– Не следует идти супротив княжьей воли, – заговорил епископ. – Ты, Мстиславе, поезжай в Киев к великому князю, поклонись ему, как старейшему в роду вашем. А вы, бояре, спросите сам Великий Новгород. Как он скажет, так и будет!

3

До Ярославова дворища долетали раскатистые удары вечевого била. Мстислав, перебравшийся сюда из Городища, внимательно прислушивался к каждому звуку. Гудел не только колокол – гудел весь город.

В прошлом году сотский Гордята Данилыч женил сына Ставра на боярышне, дочери соседа Степана Щегла. Молодые жили в дому мужа – Ставр наследовал всё добро и землю. Но хотя был он уже женатым и молодая ждала приплода, Ставр шёл с отцом на вечевую площадь молча. Даже когда пойдут у него свои дети, долго будет он молчать – покамест жив отец, нет слова сыновьям.

В толпе мелькали знакомые лица. Знатные люди поднимались на вечевую ступень, там рассаживались, расправляя складки на подолах охабеней, уставляли посохи промеж ног. Колокольный звон плыл над толпой, замершей внизу. Вече – не толпа, орущая невесть что и управляемая кучкой смутьянов. Вече – совет нарочитых мужей. Как они порешат, так и будет. А не по нраву придётся народу их решение – скинут посадника да посадничих да выкликнут новых. Сейчас на вечевой ступени собрались не только знатные новгородцы, нс и многие Князевы мужи. Гюрята Рогович и Пётр Михалкович, как знатнейшие из них, были впереди. Им первыми говорить с горожанами.

Оставшись один – Гордята Данилыч поднялся на ступень, куда как сотский имел доступ, – Ставр завертел головой, отыскивая знакомых. Вот мелькнуло вытянутое лицо Садка Степаныча, Ставрова шурина. С ним вместе был ещё один боярский сын. Вдвоём они окружили княжьего дружинника, пришедшего на вече сам за себя.

Ставр подошёл. Узнав сына сотского, дружинник кивнул ему с приязнью.

   – И ты здоров будь, – ответил тот на приветствие. – Что князь?

   – На Ярославовом дворище сидит. Ждёт слова от Нова Города.

   – За Новгородом дело не станет, – убеждённо сказал Садко Степаныч.

   – Благодарствую тебе, – вдруг сказал Ставру дружинник.

   – За что? – не понял тот.

   – Отцу своему поклон передай. Кабы не он, осудили бы меня за татьбу. Жизномир я, не помнишь? – добавил он, взглянув на удивлённое Лицо Ставра. – Три года назад холопку княгинину краденую купил.

   – А, – кивнул Ставр. – И как?

   – Хорошо. Дите она мне родила. Сына.

Ставр хотел было спросить, как устроилась жизнь – пошёл Жизномир в холопы, женившись на робе, иль княгиня отпустила свою холопку, и та стала Жизномировой меньшицей, – да не успел. На вечевой ступени заговорили бояре, объявляя новгородскому люду волю великого князя. Площадь слушала затаив Дыхание. Кто привстал на цыпочки, разинув рот. Кто приставил к уху ладонь. Только позади, уже на выходе на улицу, какой-то старый дед надтреснувшим голосом всё переспрашивал внука, что говорят бояре. И он же первым, застучав клюкой по плашкам мостовой, закричал на всю площадь:

   – Не дади-им! Наш Мстислав князь! Не пущать!

   – Наш князь! Наш! – закричали со всех сторон. – Не пустим от себя! Сколь лет при нас прожил! Пущай ещё столько же проживёт!

   – А ежели кто иной сунется, так мы ему рёбра пересчитаем! – со смехом выкрикнул Садко Степаныч. На него сердито заозирались – не в обычае, чтоб молодые наперёд старших высказывались.

   – Рёбра не рёбра, – мрачно промолвил Жизномир, – а головы не досчитаться может.

Князев дружинник, обзаведшись семьёй – княгиня Христина сама хлопотала, покрывая венцом позор её холопки, – переменился. Маленький Валдис, свой дом и жена сделали его осторожным и осёдлым человеком. Простой дружинник живёт, как Бог да князь даст. Князь куда едет – и дружина с ним. Князь на битву – и дружина рядом бьётся. Князь на пиру – и дружина пьёт-гуляет. Князь добычу делит – и дружине кой-чего перепадёт. Князь город оставляет – и дружина его с ним. Потому многие дружинники семьи отродясь не имеют. Коли оженится, сядет на землю, то будет служить другому князю, который придёт заместо прежнего. Но Жизномир, покинувший за Мстиславом Курск, более не хотел никуда мотаться. Ему было по нраву, чтоб его князь остался на месте.

По нраву такое было и новогородцам. Шесть лет назад они уже распорядились своей судьбой, указав путь Давиду Святославичу Черниговскому. И хотели снова быть сами себе хозяевами.

Сквозь толпу осторожно пробиралось несколько всадников – боярин с небольшой дружиной. Боярин был свой, поэтому его пропускали, расступаясь. Подскакав к вечевой ступени, Добрыня Рагуилович – это был он – соскочил с коня и в три прыжка, по-молодому, взбежал на помост.

   – Мужи новогородские! – крикнул он в притихшую в ожидании толпу. – Бояре старейшие и молодшие, купцы и честной вольный люд! Князь Мстислав Владимирич шлёт вам земной поклон и просит передать, чтоб молились за него в дальней дороге.

   – В дороге? – заволновались те, кто стоял поблизости, – Как – в дороге! Разве уезжает князь?

   – Не пущать! – взвился над толпой крик. – Не пущать Мстислава от нас! Пусть тут остаётся!

Площадь заволновалась. Крики и гам повисли пеленой. Потом толпа дрогнула, качнулась и потекла в сторону Ярославова дворища – останавливать князя.

Мстислав не собирался уезжать впотай, аки тать. Добрыню он послал с двоякой целью – напомнить горожанам о себе и подтолкнуть их к решительным действиям, а также выказать почтение не только купцам, но и простому люду, как учил отец. Мономах наставлял сына не забывать и о самых маленьких людях, ибо на них держится земля. И Мстислав учился уважать каждого – хоть порой не понимал, для чего это надо. Что ж теперь, каждому смерду в ноги кланяться? Впрочем, и лишнего чванства в молодом князе тоже не было.

На сей раз отцова наука пошла впрок. Уваженные князем, новгородцы мало не обложили его на подворье, боясь, чтобы он их не покинул. Старейшие бояре еле протолкались сквозь густую толпу и поднялись к князю.

Мстислав встретил их в палате. По шуму снаружи он обо всём догадался, но хотел услышать ещё раз своими ушами.

   – Что решил Великий Новгород? – спросил он У посадника.

   – Новгород за тебя стоит, княже, – степенно ответил Мирослав, поглаживая бороду. – Ты – наш князь, а другого нам не надобно.

   – Таково слово Великого Новгорода, – добавил Дмитрий Завидич. – И порешили мы слово сие донести до великого князя киевского. Ибо далеко Киев и Новгороду он не указ!

Пышно провожали Мстислава – звонили во все колокола, на папертях раздавали милостыню нищим. Иные бояре выкатывали на улицы бочки с мёдом – дескать, вот воротится домой наш князь, тогда мы не так погуляем! Гордая дружина строем рысила за серым в яблоках конём Мстислава. Конь сам гордился, гнул лебединую шею и выкатывал лиловый глаз – чуял, что за всадника везёт, и хотел показаться во всей красе. Мстислав отправлялся в путь спокойный, прямой, как стрела. Чуть прищуренные глаза смотрят вдаль, плотно сжатые губы прячутся в курчавой бороде. Дружина тоже один к одному – сотник Бермята отбирал лучших из лучших. В их числе и Жизномир. Он едет крайним в ряду, расправив плечи и подняв голову, а глаза рыскают по сторонам. Где она?

Вот! Крепко прижимая к груди мальчика двух лет, обочь дороги пробирается Велга. Она немного потускнела, краса поблекла, а в углах глаз появились первые морщинки. Не такое уж богатое и привольное за дружинником житье. Это в других городах князь своим людям и деревеньки на прокорм выделяет, и починки дарит. В Новгороде такой силы у Мстислава нет. Что город подарит – то и добро. Основной доход идёт с войн, с судебных вир да из Суздаля и Ростова, которыми князь управляет через посадников. Многие бояре и дружинники имеют там угодья. Многие, да не Жизномир. Велга знала, что муж хотел жениться на новгородке.

Поймав взгляд Велги, Жизномир кивает ей, и женщина расцветает в улыбке. Она останавливается на перекрёстке, потому что дальше её не пускает толпа, и поднимает сына над головой – хоть и не на войну идут вой, а всё же пускай отец последний раз поглядит на сына. Да и сынок, хоть ещё мал, увидит тятьку. Жизномир не удержался – развернулся в седле и махнул напоследок рукой.

А Мстислав ни разу не дрогнул ни рукой, ни глазом. Со стороны не поймёшь, горюет или нет. Княгиня Христина не вышла проститься с мужем – с высокого крыльца он сходил один. Никто не видел, как прощались супруги, как рыдала Христина, обнимая Мстислава за плечи, как исступлённо целовала жёсткие усы, как шептала слова любви и прощания. Внизу ждала дружина и бояре, а он всё медлил, боясь причинить жене лишнюю боль резким прощанием. Христина опять была непраздна. Живот её ещё не округлился, но к Святкам уже должен оттопырить платье. А в конце весны она родит. Но где появится на свет ребёнок? В Новгороде или на Волыни? Начиналась осень. Пока суд да дело у Святополка в Киеве, приспеет распутица. А там зима.

Но сейчас Мстислав не думал о жене. Киев и великий князь – вот что занимало его.