Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

5

Судьбу пытали на другой день, и выпал жребий Святославичей. Олег, коий и выступал от троих братьев – его знали больше, нежели старшего Давида, – так разволновался, что задрожали руки, и он был вынужден уступить честь метать жребий брату Ярославу. Но стоял подле, нервно сжимая и разжимая тонкие, пергаментные пальцы, а когда митрополит Никифор шумно объявил, что Бог на стороне Святославичей, гордо расправил плечи и новым, помолодевшим, взором обвёл собравшихся князей.

Потом князья вернулись каждый в свою волость. Но, как и всякий раз, когда в одном месте собираются князья, праздник в концу превратился в съезд. На пиру, устроенном Олегом Святославичем, рекой лились не только вина, но и речи, продолжаясь на другой день в теремах.

Окрылёнными разъезжались князья по своим волостям. Давыд Всеславич спешил в свой Изяславль готовиться к свадьбе сына Брячислава с дочерью Мстислава Ксенией. В конце лета девушка должна была прибыть к новой родне, следовало спешить.

Счастлив был и Всеволодко Городенский – на осень назначили его свадьбу с Агафьей Владимировной. Он успел повидаться с девушкой и даже вдосталь нацеловаться в вишнёвом саду.

Полон радужных надежд был и Олег Святославич. Он снова почувствовал себя молодым и сильным и, одержав победу над Мономахом – победу, одобренную самими Борисом и Глебом! – уже готовился к новым свершениям. Его сыновья обещались во всём слушаться отца, даже сыновцы Давидичи – и то тянулись вослед. Олег успел переговорить с Глебом Минским и другими Всеславичами о том, как бы совместно укротить зарвавшегося Мономаха. Помятуя, что в своё время отец Мономаха лишил лествичного права своего брата Святослава, Олег не хотел, чтобы с детьми повторилась та же история. Он знал, что Мономах думал урядиться с ним о новых «Уставах», устанавливающих справедливые резы для должников. Ни с кем, кроме Олега Святославича, не хотел рядиться об этом Мономах. Но – не заладилось. Камнем преткновения легла меж князьями рака с мощами святых. Что ж, коли Мономаху так нужен его, Олега, совет, пущай за ним и побегает. А он, новгород-северский князь, ещё подумает, что просить взамен.

Но мечтам не суждено было исполниться. Та сила, что Олег ощущал в начале мая, та вспышка энергии были не выздоровлением, а последним посылом измученного тела. Немощная плоть больше не могла удерживать в груди мощный дух. Вскоре после возвращения в Новгород-Северский Олег Святославич слёг и в начале зарева-месяца (август. – Прим. авт.) умер. Сразу после его похорон Всеволод, заняв отцово место в Новгороде-Северском, поклонился Владимиру Мономаху, пообещав ходить во всей его воле.

Не было мира на Руси. На востоке Ярополк отражал нападения половцев, которые, зная о смерти Святополка, решили, что у русских опять распря и, значит, сильной власти нет. В ответ Владимир Мономах устроил поход, подобный тому, что уже был пять лет назад, решив дойти до Волги и под корень извести для Руси угрозу половецких нашествий. Но хотя сын его Ярополк и захватил Шарукань-город и привёз оттуда себе жену, красавицу ясску, сам поход закончился ничем.

А всё из-за минского князя. Глеб Всеславич, согнав со стола брата Романа, стал самым сильным из полоцких князей. Стареющий, хворый Рогволод и слабый Давыд не могли ему противостоять, а младшие братья, Ростислав и Святослав, во всём слушались Глеба. Владимир Мономах, посчитав, что приезд полоцких князей на перенесение мощей Бориса и Глеба есть знамение поздней любви ко всей Руси, призвал их на битву с половцами. Но у полочан были свои резоны – что ни год, досаждала им набегами литва да ятвяги, и снять дружины с места ради половцев, которых жители Друцка, Минска, Изяславля и Усвята в глаза не видели, никто не желал. Да Глеб не хотел слушаться Мономаха. Отрезанный ломоть – Полоцкий край, и нечего пытаться приставить его обратно!

Владимир Мономах рассудил иначе и вывел полки против Минска. Сыновья Давида Святославича послушно следовали за ним. Не упрямился и Всеволод Ольгович – пошёл в поход по приказу великого князя. Мономашичи – Ярополк и Вячеслав – стали брать город за городом.

Глеб затворился в Минске, приготовясь к долгой осаде. Но и Мономах упёрся – придя под стены города и порушив посады, велел ставить для себя дом. Всем своим видом великий князь давал понять, что готов простоять под стенами Минска хоть полгода, хоть год, хоть два, а надо будет – и вовсе доживёт тут до смерти.

И дрогнул Глеб Всеславьич. Был он совсем малым, когда Минск и Полоцк пожгли и порушили союзные полки Ярославичей после страшного боя на Немиге. Тогда мать-княгиня с младшими детьми укрылась в дальних крепостцах, а Всеслава вместе со старшими сынами, Рогволодом и Борисом, в цепях увезли в Киев. Хоть и был ребёнком, Глеб навсегда запомнил страх тех дней. А теперь он сам отец, и его сыновья и малая дочка глядят на него испуганно-доверчиво. Согласиться, чтобы дети пережили то, что довелось испытать их родителям? Какое сердце выдержит это?

...Мономах торжествовал, глядя, как пешим, с непокрытой головой, вместе с женой и детьми, идёт к нему на поклон минский князь. Как кланяется ему, словно старшему – а ведь и был старше, лет на десять, – и почтительно просит не казнить, а миловать.

Не считается идущей от сердца клятва, вырванная силой необходимости. Глеб Всеславьич не руку сильного Киева над собой признавал – он этим унижением княжьего достоинства спасал жену и детей, спасал Минск, Полоцк и прочие города от разорения войны, покупал мирную жизнь для своих дреговичей.

Мономах ушёл из-под Минска. Вместе с ним ушли его сыновья и союзники, таща награбленное – война такова, победителю должна доставаться награда, какой бы она ни была. Ярополк Владимирич к тому же гнал в свою почти безлюдную Переяславльскую волость жителей взятого копьём Друцка. Половцы так часто ходили в эти края, что многие области совершенно вымерли. Желая наполнить их людом, Ярополк срубил для пленных город Желань.

Но Владимиру Киевскому было уже не до того – одолели новые заботы.

6

Много лет назад Мономах отдал старшую дочь Марицу в жёны за Льва, сына императора Диогена. Тот был ослеплён и казнён, семья пропала без вести, и вдруг нежданно-негаданно объявился Лев, выживший сын прежнего императора. Владимир Всеволодович, тогда ещё князь переяславльский, радостно ухватился за объявившегося царевича. В Константинополе сидел тогда узурпатор власти Диогенов – Алексей Комнин, сын узурпатора Исаака. Комнины взяли власть незаконно – убив императора. Они были уверены, что их власть продержится долго – у Комнинов была армия. Крестоносцы, приходя воевать Гроб Господень, приносили императору Алексею вассальные клятвы, причём в числе его вассалов были и принцы многих стран Европы. Стань они королями – и Византийская империя раскинет свои крылья на Францию и Германию.

Первый поход Льва «Девгенича» закончился неудачей – нанятых им половцев разбили в Подунавье. Прежние союзники от него отвернулись, и только Владимир Переяславльский втайне помогал зятю.

Помощь эта усилилась, когда родился сын, названный Василием, – по крестильному имени деда Мономаха.

Тут-то Владимир словно проснулся. Его дед, Константин Мономах, был законным императором Византии, он пришёл к власти, женившись на базилиссе Зое, что по законам империи признавало за ним и его потомками право на императорскую диадему. И ничего, что его дочь, отданная на Русь, родилась не от этого брака. Она была дочерью императора, и в отсутствие потомков мужского пола её дети становились наследниками престола.

Ныне таковым был Владимир Мономах, великий князь киевский. Пусть Лев Диогенович оказался самозванцем – Марица Владимировна законная дочь Мономаха, внука императора, а её сын – наследник... Наследник Византийской империи! Законный наследник!

Было от чего закружиться головам. Кровь Мономахов – кровь законных императоров – не иссякла с годами. Став великим князем киевским, Владимир Всеволодович оглянулся по сторонам, окинул придирчивым взором прошлое и вспомнил – его пращур, Святослав Игоревич, тоже мечтал подчинить себе Болгарию и даже желал перенести столицу в Перемышль, поближе к новым волостям. Ныне мечта деда стала явью для внука. Власть Комнинов не устоит, если под стены Константинополя явятся русские дружины, чтобы усадить на трон базилевсов тестя законного наследника престола. Льва потом вовсе можно убрать или оставить номинальным правителем, наместником русских князей. Ведь ценен не он сам, а его сын, внук Владимира Мономаха и праправнук Константина Мономаха. Василий Мономах, русский князь на престоле Византии. И сама Византия – часть Руси! А раз на её территории находится Гроб Господень и многие владыки Европы принесли императору клятву верности... Да, было от чего кружиться голове!

В минуты душевных терзаний Мономаха спасала только молитва. Он отправился в Выдубицкий монастырь Святого Михаила, где уже третий год шла работа над новой «Повестью временных лет». Владимир часто наезжал сюда, справлялся, как движется дело. Новая «Повесть» должна быть проникнута духом единой власти – многие старые сказания следовало переписать так, чтобы было ясно – ив древности наши предки мечтали о едином государстве. Потому и Рюрика призвали, потому и Владимир Креститель победил своих братьев Олега и Ярополка, потому и Ярослав Мудрый стал единоличным князем, потому и ныне он, Владимир Мономах, занимает золотой стол. И везде главным был сильный князь.

Сильвестр, игумен Выдубицкий, встретил князя на пороге своих палат, сразу провёл в покои, где велась перепись летописей – знал, о чём чаще всего думает Мономах. Но сегодня киевский князь был явно не в себе. Он рассеянно перебирал исписанные листы, почти не слушая объяснений святого отца.

   – Смутен дух твой, сын мой, – прервал сам себя Сильвестр. – Откройся мне, поведай, что за тягота у тебя на сердце? Всё ли добро в твоей земле?

   – Всё по добру, отче. И не тягота у меня на сердце, а дума.

   – О чём мысли твои?

Владимир подтянул начальный лист, стал просматривать красиво выписанные строки.

   – Вот тут, – нашёл он место, – следует дописать, что славяне, нашего языка и обычая люди, искони жили по Дунаю и Днестру – тиверцы, уличи, прочие. Сиречь, земли по Дунаю, Царство Болгарское, завоёванное империей Комнинов, суть наши старинные земли, и мы имеем на них все права.

Сильвестр посмотрел на Мономаха умными, чуть слезящимися от старости глазами. Он с юности знал Владимира Всеволодовича, был одним из его советников и друзей. Кабы не сан, стал бы думным боярином. Ему были ведомы даже самые потаённые думы великого князя.

   – А повести-ка мне, сыне, почто вдруг озаботился ты судьбой иных народов?

   – Память пращура Святослава покоя не даёт, – признал Владимир, – когда решился он власть Руси распространить далее на закат. Чтобы под единой рукой объединить все славянские народы. Судьба помешала – зависть, страх и людское предательство. А ведь те же уличи и тиверцы наши!.. Но то дела давно минувших дней, а ныне иное свершается. Сам Господь на моей стороне, и пусть пращур Святослав не верил кресту животворящему. Господь не оставил в стороне благого деяния. Ведаешь ли ты, что у меня внук народился, Василием звать? От Марицы, старшей моей дочери, и Льва Диогеновича? Сей Лев именует себя сыном Романа Диогена. Комнины – суть узурпаторы и сидят в Царьграде незаконно. Мой же внук – законный наследник трона Византийского...

Владимир Мономах, не скрывая, поведал игумену все свои мысли – как пойти войной на Комнинов, свергнуть их и утвердить в Византии старую династию – не Диогеновичей, то Мономашичей. Ну а коли постигнет в сем деле неудача – что ж, тогда хоть Болгарское Царство восстановится. Но править в нём будут потомки Владимира Мономаха. А там – как Бог даст. Авось сын или внук Василия Львовича и станет императором византийским.

Выслушав, Сильвестр широко перекрестился на образа.

– Истинно Русь есть богоизбранная земля, – дрогнувшим голосом сказал он. – И род твой, Владимире, назначен самим Всевышним прославиться в веках. Благословляю тебя, сын мой, тебя и род твой на высокие дела. Дерзай, да о Боге не забывай!

Поначалу всё шло хорошо. Получив от тестя военную помощь, Лев пошёл по Болгарии, занимая один город за другим. Населённые болгарами, людьми славянского языка, города сами открывали ему ворота. Людям надоело владычество Византии, они ещё помнили своих природных князей, помнили времена, когда Болгария не была ничьей провинцией, и надеялись, что так будет снова. В нескольких крепостях произошли восстания – люди нападали на гарнизоны имперских войск, громили их и разоружали. Тревожные вести, обгоняя друг друга, спешили в Константинополь.

Несколько лет тому назад Лев Диогенович уже приходил в Империю, приводил с собой половцев, но тот поход окончился неудачей. Анна Комнина, хроникёр своего знаменитого отца, записала о том в «Алексиаде». Но на сей раз дела обстояли гораздо хуже. За спиной самозванца стоял Владимир Мономах – потомок императоров. Алексей Комнин, пришедший к власти в результате переворота, хорошо понимал, что это означает. Пока русский князь молчал, Комнины были законной правящей династией. Сейчас они превращались в узурпаторов. Дойди это до Европы, и все, кто приносил ему клятву верности, отрекутся от своих слов.

Алексей Комнин не был бы императором, если бы не умел использовать любую возможность. Самозванца надо было остановить, пока не поздно.

Приказ был получен, нужные люди нашлись...

...Случилось это в городе Доростол. Войско Льва только-только переправилось через Дунай, только освоилось на новом месте, когда пришла весть, что с юга движутся полки императора.

Весть принесли два сарацина. Все знали, что Алексей Комнин вместе с крестоносцами воюет против неверных за Гроб Господень, и в войске Диогеновича никто не удивился тому, что сарацины решили помочь врагу их врага. Они просились, и их допустили ко Льву.

Полог походного шатра закрылся. Прошло совсем малое время – и сарацины, кланяясь по своему обычаю, пятясь, вышли и направились прочь. Потом побежали – а заглянувшие в шатёр слуги нашли Льва Диогеновича зарезанным. Кинулись ловить убийц, но те успели добраться до лошадей – а состязаться с лёгкими арабскими скакунами, обгоняющими ветер, северные тяжёлые кони не могли.

Получив весть о гибели Льва, Владимир немедленно призвал к себе переяславльского воеводу Фому Ратиборыча, сына его старого боярина Ратибора, ныне заступившего место отца, и своего сына Вячеслава. Двадцать лет назад шестнадцатилетним отроком Вячеслав уже выходил на рать – против Олега Святославича. Ныне это был взрослый муж, и хотя ратного опыта имел маловато, надежда у князя была.

   – Нелёгкую задачу ставлю перед вами, – сказал Мономах. – Идите на Дунай и продолжите дело зятя моего. Многого не прошу, но для внука моего Подунавье завоюйте. Тебя, Фома, ставлю старшим в походе. Времени не теряй, земли сии нам нужны.

   – Как повелишь, так и сделаем, – кивнул боярин.

   – А тебе, Вячеслав, – Мономах повернулся к сыну, – наказ такой – беречь сестринича своего, ибо он нашего рода, Мономашичей.

   – Исполню, батюшка, – отвечал сын.

С тем и ушли.

По первости складывалось удачно. Осторожный Фома Ратиборыч не часто выходил на половцев, но зато привык управляться в чужих землях. Киевские, смоленские и часть переяславльских полков волной прокатились по Нижнему Дунаю. Иные городки сами открыли ворота, другие пришлось брать приступом. Задерживались ненадолго – из числа старых, опытных дружинников Фома Ратиборыч ставил по городам посадников. Те спешили показать своё рвение и сразу начинали выколачивать из населения дань новому князю.

Но когда приблизились к Доростолу, узнали от перебежчиков, что он взят греками.

Широко нёс свои воды Дунай. Северный, левый, его берег был почти весь под русской рукой, а правый, южный, оставался за византийцами. Трудно было рассмотреть дальние берега – не разглядишь, где противные войска. Вячеслав Владимирич долго стоял на берегу, глядя вдаль.

   – Чего мы стоим? – вопросил он Фому Ратиборыча. – Почто не переправляемся?

   – А надо ли? – усомнился боярин.

   – Да как же! Нешто можем мы отцову волю исполнить только наполовину? Что это за Подунавье-то такое будет – половина наша, а половина греческая? Да их-то там, небось, малое число. Император не мог всю армию сюда пригнать. Мы их разобьём.

   – А далее что?

   – Далее? Мы отомстим за вдовство сестры моей! Нешто оставим в руках врага град, где был убит её муж?

   – Так-то оно так. – Фома Ратиборыч полез было в затылок, но застеснялся при молодом князе. Только сдвинул шапку ко лбу. – Да токмо такое уж бывало. Ты, княже, того не помнишь – слишком мал был, а я в поход тот ходил. Тогда Святополк Изяславич только-только великим князем стал. Пошли мы на половцев и дошли до реки Стугны. Мала речушка, разов в десять поменее Дуная будет. На этом берегу мы, на другом – половцы Отец твой, Владимир Всеволодич, говорил, чтоб остаться на берегу и, в грозе стоя, сотворить с погаными мир. А Святополк Изяславич настоял, чтоб переправляться и дать половцам бой. Переправились... А чем кончилось? Разбили наши полки, стрый твой Ростислав, младший брат Владимира Всеволодича, в Стугне потонул. Сами князья едва ушли. А ныне ты желаешь то же сотворить?

   – Но я же о сестриниче своём забочусь! О его благе!

   – Коль погибнешь – блага ему это не прибавит, а твоему отцу принесёт горе.

Но молодой князь не собирался сдаваться. Теперь не те времена, Дунай – не Стугна, он не Ростислав, а греки не половцы. Как ни спорил Фома Ратиборыч, не сумел переспорить Мономашича. Русские всё-таки попробовали отбить Доростол.

Но Алексей Комнин успел приготовиться. Решалась судьба всей династии – пойдут русские дальше, не быть ему императором. Остановятся – и всё ещё может закончиться хорошо.

Судьба на сей раз была на стороне византийцев. Они даже не дали русским полкам закрепиться на правом берегу Дуная и прогнали их назад. Пришлось возвращаться. Но вернулись Фома Ратиборыч и Вячеслав не одни – с ними вместе прибыла и вдовая Марица с малолетним сыном.

Мономах встречал их у Золотых ворот. Темноволосый и темноглазый – чисто грек, – утомлённый дорогой мальчик без страха смотрел на деда. Тот наклонился и подсадил внука в седло.

   – Се есть внук мой и праправнук императора Константина Мономаха, – провозгласил Владимир Всеволодович, приподнимая мальчика над боярами и воеводами. – И быть ему императором по праву рождения!

Глава 6

1

События, волновавшие Южную Русь, почти не касались Руси Залесской и мало тревожили Русь Новгородскую. Новгород Великий жил своею жизнью. Бояре заседали в думе, купцы торговали и разносили вести, ремесленный люд работал, смерды пахали и сеяли, монахи молились, князь воевал. Мстислав Владимирович дважды ходил на чудь и емь[11]11
  Емь – прибалтийско-финское племя, с середины I тысячелетия н.э. жившее во внутренних районах Финляндии. Платило дань Руси, с XIII в. под властью Швеции. Вошло в состав финской народности.


[Закрыть], усмиряя их и присоединяя к Новгороду новые земли. И собирался в третий поход.

О том и разговорились бояре, собравшиеся в думной палате посадничьего дворца. В прошлом году на вече выкрикнули Добрыню Рагуиловича, мужа степенного и умудрённого опытом. Был он из числа ближних бояр самого князя и во всём его поддерживал.

Это не радовало старое степенное боярство. Как-то заметили они, что слишком много стало в думе Мстиславовых людей. И добро бы были свои, старинные, как Дмитр Завидич или тот же Добрыня Рагуилович, – ан нет. Вон сидят Мстиславовы доброхоты – Ноздреча, коего на порог бы не пущать, уж больно худороден, да Даньслав. Этот хоть и родом велик, а всё же приятелей у него в думе нет. Или Борис Вышатич – тоже Мстиславов доброхот. Но этот желает и нашим, и вашим выслужиться и Мстислава держится некрепко.

Много воды утекло. Многих нет. Преставился позапрошлой зимой боярин Ядрей. Вслед за ним ушёл Гюрята Рогович. Помер сотский судья Гордята Данилыч, Уступив место сыну Ставру. Тот хоть и молодой, а успел среди больших бояр занять достойное место.

Собравшись вместе, старые бояре косились по сторонам, щурились на яркое солнце, блестевшее на подтаявшем снегу. Зима кончалась, уже весело кричали галки, и трещали до головной боли воробьи. Приближалась Масленица, и стремительно теплело – природа словно спешила куда-то. Видно, тоже в поход на чудь собралась.

   – Ну, чего порешили, бояре? – нарушил тишину воевода княжеский, Ратибор Тукиевич. – Соберёте полки в поход?

   – Нешто не угомонился князюшка-то? – привычно вздохнул Константин Мовсиевич. – Всё грезит чудью?

   – Князь Мстислав Владимирич о нашей же выгоде заботится! – сказал Даньслав. – Помыслите, бояре, насколько богат станет Великий Новгород! Чудь – это ж новые ловища, новые угодья и пастбища, лес. Есть где знамёна свои ставить! Не на Сухону и в Югру за данью людей посылать, а ближе! Места там дикие. А емь да корела? Одной пушнины сколько! А рыба какая! Да и опять же – море близенько, легче товары переправлять.

   – Ишь, ловища да пастбища ему подавай! – скривился боярин Анисим Лукич, один из самых богатых новгородцев, но за спесь и скупость не любимый в народе и потому не выкликаемый посадником ни разу. – Ты, Даньславко, о ловищах да пастбищах заботишься, ибо своих угодий раз-два и обчёлся. Надеешься, что князь на новых местах тебе деревеньки с людишками отпишет?

   – Будто кому из вас того же не хотелось, – запальчиво возразил Даньслав. – Кто летом на Печору своих людей посылал, тамошние волости захватывать? Скажешь, не ты?

   – А чего твои люди мои знамёна срывают? – вспыхнул, как сухая береста, Анисим Лукич. – На той же Печоре оглянуться не поспели – а всё под тебя подписано!

   – Потому как мои люди первыми до Печоры дошли.

   – Да там от веку моего рода угодья были. А твоего там ничего нету!

   – Как же! Нету! Ловища да борти! Да деревенька цельная – всё моё. Моими знамёнами мечено!

Бояре сцепились не на шутку – скупость и жадность Анисима Лукича вошли в поговорку – будто бы он даже жену свою держал впроголодь, а сына Ждана женил, ухитрившись не потратить лишней ногаты.

Остальные бояре еле уняли крикунов. Анисима Лукича чуть не за локти оттаскивали.

   – Сами зрите, мужи новгородские, – Ратибор Тукиевич, молчавший и лишь слушавший, угадал, как повернуть свару в свою сторону, – видите, что тесна вам земля Новгородская. По берегам же Нево-озера и в чудской земле всего вдоволь. Есть там, где разгуляться, есть где богатства себе добыть.

   – Наше-то богатство не княжьего дела! – возразил второй после Анисима Лукича богач Ермил Мироныч. – Княжье дело – что волчье. Волка ноги кормят, князя – война. Мы же, аки пчёлы, по капельке мёд собираем, на месте сидим да за домом глядим.

   – Верно Ермил говорит, – подал голос ещё один домосед, престарелый Домажир Осипович. – Князю война – честь и прибыток, а нам беспокойство и разорение. Дружину снаряжай, наконь её сажай, припас давай, да сам в путь собирайся. А ежели беда приключится – ежели холопьев перебьют да сам сгинешь? Детки малые сиротами останутся, жена – горькой вдовой, а хозяйство – по ветру пойдёт. А нами, боярами, Новгород силён! Не стань нас – и Новгороду Великому не бывать!

   – Новгороду без земли не стоять! – опять взял слово Даньслав. – А земля – вон она, у чуди!

   – Верно Даньслав глаголет, – неожиданно поддержал боярина посадник. – Чудь – соседи наши, а житья нам от них нету. Аль запамятовали, каково с ними соседство? Домажир Осипович, аль забыл про свои деревеньки по Нево-реке? Когда доход с них имел? Никак, вчерась возы пришли?.. А ты, Ермил Мироныч, скоро ль воротил свои ловища по Сувяру? А Ивор Ивачевич чего примолк? Аль позабыл, как его люди в чудь за мехами ходили?

Бояре один за другим опускали головы, сердито ворчали. Последние годы чудь стала тревожить западные окраины Новгородчины набегами. То на сельцо нападут и спалят дотла, то стадо угонят, то купецкий обоз разобьют. Бывало, что остановившиеся на берегах Нево-озера купцы становились их жертвой. Набеги эти были постоянны. А после того как впервой, пять лет назад, сходил Мстислав Владимирич на чудь, участились. Руси и чуди мало-помалу становилось тесно, они расселялись и, сталкиваясь, не всегда обходились без кроволитья. Чудь в большинстве своём держалась ещё дедовых богов, молилась пню и камню и жила разрозненно малыми городцами. В каждом городце был князёк со своей дружиной, и хотя чудь могла выставлять общее войско, перебить их поодиночке было не трудно.

   – Так чего удумали, мужи новгородские? – поднажал Ратибор Тукиевич.

   – Споможем князю или и дальше будем головами качать да убытки считать?

   – Так оно война-то тоже убыток, – привычно заворчал Анисим Лукич.

   – Неча судить да рядить! – Посадник привстал. – Победит князь Мстислав чудь – нам лучше. Он не токмо о себе – о нашем благе радеет. Посадничий полк я соберу.

   – А я в подмогу, – тут же встрепенулся Дмитрий Завидич.

Оба посмотрели на митрополита. Преподобный Никита был уже стар, его водили под руки двое служек, но слух не потерял и был по-прежнему остёр умом.

   – Владычный полк тоже будет, – пожевав губами, кивнул митрополит.

   – А я сам в поход иду, – сказал Ставр. Про себя он давно всё решил, просто ждал, когда лучше будет высказаться.

Хоть и молод был сотский – тот же Дмитрий Завидич годов на десять постарше, не говоря уж об Анисиме Лукиче и посаднике, – да голос его был ясно слышен. Словно получив приказ, бояре загалдели, обсуждая поход. Иные ещё сомневались, вслух подсчитывая свои убытки, другие скрупулёзно перечисляли, кого отправят и чего лишатся, коли убьют или ранят его лучшего медовара, кожемяку, конюха или кузнеца, но многие уже мыслили широко. Тем более что идти в поход самим почти никому не приходилось – сыновья были достаточно взрослыми, чтобы в ратном деле заступить место отцов.