Текст книги "Мстислав Великий"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

5

Последняя зима застала Владимира Всеволодовича Мономаха в дороге. Старому князю не сиделось на месте. Ещё с прошлой осени, когда до него одна за другой дошли три вести – сперва о рождении правнука, сына Всеволода Мстиславича, потом о смерти двух братьев Ростиславичей, – он начал задумываться о бренности всего сущего.

Судьба была к нему благосклонна. Великий князь пережил почти всех своих двоюродных братьев – остался только Ярослав Святославич Муромский, но он был моложе почти на двадцать лет. Умерли родители, ушла любимая жена, сыновья и дочери уже взрослые и сами имеют детей. Старший, любимый первенец, стал дедом... Как же летит время! Казалось, ещё недавно он гарцевал верхом в седле горячего коня, а теперь еле тащится в возке, укутанный шубами и меховой полстью. И не звон заздравных чаш и не стук мечей – всего милее церковное песнопение. Скоро, совсем скоро он отправится в последний путь.

Старого князя прихватило в Смоленске, куда он ездил навестить сына Вячеслава и внука Михаила. По пути хотел заехать в Переяславль к Ярополку и помолиться над гробом Гиты, но хворь настигла в глухих лесах над Днепром уже на обратном пути. Торопясь поспеть до половодья, ибо двигались в основном по льду реки, Мономах велел гнать, не жалея сил, и простудился. В молодости бы даже не заметил этого – случалось ему в морозы скакать без шапки, в распахнутом полушубке, – но у старости свои законы. Князь расхворался. Он еле-еле дотащился до Стрежева, где был вынужден переждать.

Только через месяц старый князь добрался до Киева, но, чувствуя, что у него уже не хватит сил на то, чтобы посетить Переяславль, велел везти себя в Вышгород, в Выдубицкий монастырь. И уже оттуда послал весть сыновьям.

Мономашичи так привыкли знать отца сильным, крепким, что несказанно удивились. Все верили, что хворь и старость никогда не коснутся Мономаха. И прибывали в монастырь с недоумением. Думали, что всё обойдётся.

Старый боярин Фома Ратиборович, служивший Мономаху ещё в Переяславле, встречал князей на монастырском дворе. Братья прибывали порознь – слишком далеко разбросала судьба сыновей великого князя.

Первым примчался Мстислав с сыновьями Изяславом и Ростиславом. Он получил весть от боярина Фомы ещё из Стрежева. Вторым прибыл Ярополк – с боярином Ольбегом, братом Фомы. Троих остальных пришлось ждать. Хотя из Смоленска вниз по Днепру путь был близок, но наступала весна, лёд становился слабым, и Вячеслав шёл берегом, проваливаясь в ноздреватые, напоенные водой сугробы. Далеко, через леса и болота, лежал путь и младших Мономашичей – Андрея и Юрия. До засевшего в вятичских лесах Юрия гонец добирался так долго, что братья были уверены, что суздальский князь не поспеет застать отца в живых.

Весна наступала дружная. Звенели птичьи голоса, солнце грело ласково и неистово, с каждым днём всё ниже и темнее становились сугробы. Природе не было никакого дела до того, что совсем рядом умирал великий князь.

Приехавшие первыми Мстислав и Ярополк каждый день заходили в просторную чистую келью, где у окна лежал Мономах. Старый князь в первые дни ещё храбрился, ещё пытался по привычке вскакивать по утрам и идти проверять хозяйство, но монахи сами знали свои дела, понукать брата келаря не было нужды, а хворь подточила силы. Раз слёгши, Мономах больше и не встал.

Исхудавший, полысевший, седой как лунь, с неряшливо отрастающей бородой, с тусклыми, слезящимися глазами, он встречал по утрам сыновей, придирчиво щуря выцветшие глаза.

   – Приехали? – требовательно спрашивал он. – Приехали аль нет?

   – Нет покамест, батюшка, – отвечал Мстислав, и князь вздыхал, отворачиваясь к окну.

Мономах ждал младших сыновей. И обрадовался, как ребёнок, когда прискакал Вячеслав.

   – Что за шум? – прервал он монашка, который читал князю Псалтирь. – Кто там на дворе?

Узнав, что это Вячеслав, потребовал его к себе.

Тот вошёл, как был, в дорожной справе, ещё пахнущий конским потом и грязью. Подошёл к постели, преклонил колена.

   – Батюшка, как же так?

   – Очам не веришь, сыне? – горько усмехнулся Мономах. – Никому не дано знать своего последнего часа.

   – Мог ли я думать зимой...

   – Господь милостив, сын. Дал мне на вас напоследок полюбоваться. А ты сына береги. В детях наша радость.

У Вячеслава был единственный сын – прочие умерли во младенчестве.

Младших сыновей пришлось ждать долго, особенно Юрия. Усланный отцом в юные года в Залесье, он рано стал самостоятельным, привык во всём полагаться на себя и давно не жил общими заботами. Андрей уже прибыл, а Юрия всё не было.

Начался месяц травень, когда однажды поутру невысокий плечистый всадник на низком косматом коньке ворвался в распахнутые ворота, распугивая монахов.

   – Чего князь? Живой? – едва ступив на землю, воскликнул он. – Где он?

Следом за Юрием въехали остальные – дружина, два боярина – и два мальчика, один девяти, другой семи лет. Бледные, измотанные, они еле держались в сёдлах, и дядьки снесли их на руках.

Мономашичи вышли встречать брата. Тот холодно посмотрел на них, словно пересчитал.

   – Где отец?

   – В келье, – Мстислав посторонился, пропуская младшего брата.

Юрий махнул дядькам рукой и первым шагнул в палаты. Мальчиков несли за ним на руках.

Увидев Мономаха на смертном одре, Юрий всплеснул руками:

   – Ты что это, батюшка? Хворать вздумал? Это сейчас-то?

   – Срок мой подходит, сыне, – вздохнул Мономах и прищурился подслеповатыми глазами. – А это кто с тобой?

   – Сыновья мои, старшие, – Юрий посторонился, кивая дядькам, чтобы поднесли мальчиков ближе. – Ростислав и Иван. Андрей да Василько малы покамест. И ещё один родился – Мстислав.

Юрий покосился на старшего брата – мол, не у тебя одного много сыновей и наследников! Мстислав только хмыкнул.

Мономах смотрел на своих сыновей. Правду сказать, хотя он навещал их в дальних поездках, но как-то привык, что рядом только Мстислав и Ярополк. Как живут и чем дышат младшие, он не ведал и с некоторым удивлением сейчас замечал отчуждение на их лицах. Нет, не будет мира между его детьми! Юрий слишком привык к самостоятельности, жизнь в вятичских лесах приучила его к жёсткости. Но покамест ещё Мономах был великим князем, и сыновья были обязаны его слушаться!

   – Дети мои! – промолвил он негромко, и столько спокойной силы было в слабом старческом голосе, что братья сгрудились вокруг отца, глядя на него во все глаза. – Дети мои, недолго уж мне осталось жить на свете...

   – Да что ты, батюшка! Не хорони себя прежде времени! Ты ещё крепок телом и духом! – загомонили Мономашичи хором. – Ты наш князь!

   – Дети! – Мономах вскинул тонкую, сухую руку со вздувшимися жилами.

   – Господь призывает меня к себе! Дни мои сочтены и не выйти мне уже из монастырских стен. Сани уже приготовлены. Жаль одного – на могиле матери вашей, Гиты, побывать не успел...

   – Батюшка, – голос Ярополка дрогнул, – я... передам от тебя ей поклон...

Мономах улыбнулся одними глазами.

   – Спасибо, сыне, – тихо вздохнул. – Давно желал я соединиться с нею и верю – встретимся мы на том свете.

   – У престола Господня тебе место уготовано, отец! – сказал Мстислав. – Ты столько сделал для Руси, что со святыми и апостолами тебе надлежит пребывать и с теми, кто живота для земли своей не щадил.

   – Ты как святитель Владимир Святославич! – воскликнул Вячеслав.

Мономах покачал головой:

   – Не в гордыне счастье, а в смирении и послушании. Святители земные не хвалились своим достоянием, но только добрыми делами были прославлены. И я не ради пустой суеты творил свои дела, но лишь ради вас... Мстислав, позови... там... за дверью, монах...

Мстислав вышел и вскоре вернулся, сопровождаемый невысоким коренастым человечком с лысой макушкой и окладистой бородой. Монах, прижимая к пухлой груди листы пергамента, вопросительно взглянул на старого князя. Тот сделал повелительный жест, приказывая устроиться подле.

   – Задумал я, сыны, – заговорил Владимир Всеволодович, глядя, как монах раскладывает листы на подставке для чтения книг, – описать всю жизнь свою. Много годов прожил я на земле, много всякого бывало со мной. И в дорогах я был, и в трудах, и горевал, и счастлив был. Боролся с врагами Руси вне её и внутри. Порой спал на земле, а порой и на мягкой перине. Жизнь я прожил долгую и хочу, чтобы и вы, дети мои, вспоминая меня, также жили. Я сызмальства старался приучить вас к трудам, служил вам примером. А когда меня не станет, пусть моё поучение служит вам... Прочти, отец Ануфрий!

Монах уже разложил листы и взглянул на Мономаха. Тот кивнул, и отец Ануфрий глухим, невыразительным голосом забубнил, водя пальцем по строкам:

   – Аз, худый, дедом своим благословенный, славным именем нареченный Василием, русским именем Володимер, отцом возлюбленными матерью из рода Мономахов и христианских людей ради, ибо сколько их соблюл по милости своей и по отцовской молитве от всех бед...

Монах читал, вперяя глаза в писанные князем строки, водил пальцем по пергаментам, а Владимир Мономах, прикрыв морщинистыми веками глаза, словно отошёл ко сну, и только губы его шевелились, когда он еле слышно повторял за отцом Ануфрием свои «Поучения». Сыновья стояли вокруг отца – Мстислав и Ярополк у изголовья, Андрей и Вячеслав сбоку, Юрий чуть в стороне. Все молчали, слушали. Раз или два монах прерывал чтение, чтобы взглянуть в лицо великого князя. Тот, казалось, дремал и не слышал. Но когда отец Ануфрий дочитал последние слова: «...Божье сбережение лучше человеческого», вздохнул и открыл глаза.

   – Всё ли вы слышали, дети мои?

   – Всё, – ответил за всех Мстислав.

   – Промыслите на досуге обо всём, что хотел поведать вам я. А покуда ступайте... Я ещё призову вас!

Поклонившись отцу, Мономашичи вышли.

Монастырский двор встретил их весенним весёлым теплом, ярко-синим небом и воробьиным звонким гомоном. Идущий по двору молодой монашек улыбался, глядя на беззаботных птах.

Братья-князья переглянулись. Они были одни – дядьки унесли сомлевших Юрьевичей отдохнуть. Изяслав и Ростислав тоже ушли с согласия отца.

Их было пятеро. Мстислав, Ярополк, Вячеслав, Юрий, Андрей. А ведь когда-то было восемь! Давно нет Изяслава, угас в Переяславле Святослав, успев принять перед кончиной схиму, умер Роман. Когда-то давно, в детстве и отрочестве отданные отцом в обучение трудной науке княжить, они не играли меж собой, не успели стать друзьями – их детство кончилось, еле успев начаться. Пять князей, пять братьев... нет, всё-таки пять князей. У них был один отец и одна мать. Последний раз они собирались вместе на похороны матери. Осталось проводить в могилу отца.

Мономашичи постояли и разошлись.

На другой день сыновей призвали к отцу. Призвали монахи, ибо старый князь был уже совсем плох. Братья с рассвета сидели в сенях, ожидая тревожного часа, и вошли в келью, ступая как можно тише и боясь вздохнуть.

Владимир Мономах, казалось, исхудал и побледнел ещё больше. Словно не человек, а бледная тень лежала на одре, вытянув пергаментно-жёлтые руки. Грудь еле вздымалась, при каждом вздохе слышались натужные хрипы. Нос заострился, веки потемнели. Он с трудом открыл глаза. Взор их был так мутен, что не ясно было, видит ли ещё князь.

– Де... дети мои, – выдохнул он, и Мономашичи разом склонились ниже. – Пришёл мой час... Живите... вместе. Помните – вы... царского рода... Мономахова рода... я царём Руси был... патриарх меня венчал... вы – царевичи... избранные Господом... и Русью... Мстислав!

   – Я здесь. – Старший сын коснулся рукой холодной ладони отца.

   – Мстиславе... в Киеве сядь... Меня замени... Ты теперь старший. Братьям своим… заместо отца будь... Русь береги, не давай её… на поругание... А вы, дети, во всём его слушайте... Опосля тебя, Мстислав, Прополку княжить, после – Вячеславу... Живите дружно... ждите своего череда... по Правде чтоб... Меча друг на друга не подымайте... Андрей...

   – Тут я, – молодой князь всхлипнул.

   – Ляхов берегись... Юрий...

   – Я здесь.

Мономах поискал глазами.

   – Залесье... я там города рубил... и ты... руби... земля там... вятичи – племя гордое... Ты с ними... добром... Юрий!

   – Здесь я!

   – Свет, Юрий!

Братья невольно оглянулись – младший Мономашич стоял словно озарённый солнцем.

   – Свет, – выдохнул Мономах, – отойди от света! В глазах темно...

Юрий шагнул в сторону от окна, которое закрывал широкими плечами.

Владимир Всеволодович Мономах, великий князь киевский и царь всея Руси, привстав, из последних сил потянулся к оконцу, распахнутыми глазами впитывая свет яркого весеннего солнца, – и рухнул на постель.

Братья несколько минут стояли вокруг, потом Мстислав потянулся и закрыл отцу глаза.

6

Гонец ворвался на Городище, отчаянно нахлёстывая коня. Заводной жеребец с трудом перебирал ногами. Привратник еле успел распахнуть перед всадником ворота.

   – Где князь? – крикнул гонец, кубарем скатываясь с седла.

   – В терему!

Гонец поспешил в сени. Торчавший на пороге холоп бросился вперёд, звать князя.

Всеволод Мстиславич сидел с Мирославом Гюрятиничем, старым боярином, обсуждая недавнее происшествие – холоп совершил кражу из Князевых даров, заменив дорогой мех чёрной лисы на простой, рыжий. Вора отыскали, но дело запуталось, ибо нашёлся нечистый на руку человек из купцов, который согласился за мзду на вора не доносить. А после его самого обокрали, причём когда он пошёл жаловаться, ему пригрозили, что в отместку расскажут о взятке и о том, что он покрывает вора, обокравшего самого князя.

Всеволоду Мстиславичу было скучно в Новгороде. Он мечтал о войне. Ему помнились походы на емь и ятвягов, и он ждал, когда снова можно будет собрать полки и отправиться в поход за славой. Свободное время молодой князь коротал, внимательно выслушивая подобные дела и вникая в следствие. Суд над вором и покрывавшим его мздоимцем должен был состояться завтра, а пока молодой князь слушал донос сотского Тука, коий и проводил расследование.

Всеволод даже обрадовался, когда услышал о гонце.

   – Зови!

   – Княже, – тот поклонился ниже, чем полагалось, ибо усталая спина отказывалась быть прямой, – из Киева я. От батюшки твоего, Мстислава Владимирича.

   – От батюшки? – Весёлость Всеволода как рукой сняло. – Что случилось?

   – Прибрал Господь к себе деда твоего, Владимира Всеволодича Мономаха. – Гонец перекрестился. Вслед за ним перекрестились Всеволод и Мирослав Гюрятинич.

   – Когда случилось сие?

   – На пятый день месяца майя. Поутру, перед полуднем. Скончался великий князь в Выдубицком монастыре, поставив вместо себя отца твоего, Мстислава Владимирича Белгородского. Тебя зовут проститься с дедом и на венчание нового великого князя.

Всеволод посмотрел на своего боярина. Это было настоящее событие – пусть и горькое, но коли отец станет великим князем, он будет наследником!

   – Отдыхай покамест, – кивнул гонцу. – А ты, Мирослав, кликни людей – пущай в дорогу собираются. Сей же день еду!

Отпустив гонца и боярина, Всеволод прошёл к жене. Анна Святославна сидела в своей светлице и кормила грудью сына. Мальчик родился в день Усекновения Главы Иоанна Предтечи, посему его и назвали Иваном. Домашнее, княжое имя было Ивор, но мать звала его Иворушкой-скворушкой. Склонившись над сосущим грудь сыном, молодая княгиня ласково напевала ему песенку, которую ещё недавно сама певала, играя в куклы.

Сенная девка доложила о приходе князя. Анна радостно заулыбалась мужу, когда Всеволод переступил порог светёлки. Она плохо перенесла роды, долго была слаба, и муж первое время был с нею осторожен. Анна уже хотела сказать что-то весёлое, но заметила тревогу в глазах и перестала улыбаться.

   – Случилось что-то, Всеволод?

   – Великий князь умер. В Выдубичах.

   – Ой! – Анна прижала к себе сына.

   – Отец к себе зовёт. Он теперь великий князь. А я – наследник его.

Всеволод посмотрел на сына, и Анна гордо выпрямилась. Её муж – наследник великого князя и сам будет великим князем. А там, Бог даст, – и сын. Нет для матери лучшей доли, чем величие её детей!

   – Надо ехать, Аннушка.

   – Поезжай! – обрадовалась она.

Час спустя Всеволод стоял перед боярской думой. Рассевшись на лавках, бояре выжидающе смотрели на него. Упреждённые Мирославом Гюрятиничем, они уже знали о смерти Владимира Мономаха и ждали, что скажет им молодой князь.

   – Дед мой, великий князь киевский, чьим именем я ставлен был князем Новгорода Великого, умер, – начал Всеволод. – Новым великим князем всея Руси стал отец мой, Мстислав Владимирич, коий прежде меня был новгородским князем. Я еду в Киев к отцу моему, потому как я наследник его. Прошу вас позаботиться о жене моей и сыне Иване, обиды им не чинить и ни в чём не препятствовать.

Бояре зашептались, переглядываясь. Привыкли они к тому, что Мстислав, а после Всеволод были князьями. Много воды утекло. Впрочем, так всегда бывало – новый великий князь менял местами прочих князей, оделяя их новыми городами, назначал где наследников, где посадников. Так было с Новгородом – Всеволод посадил внука своего Мстислава. Владимир, сын Всеволода, тоже внука своего, Мстиславича. Теперь в Киеве новый князь, знать, и Новгороду тоже нового ждать.

   – Не бойся, Всеволод Мстиславич. – Посадник Борис, сменивший умершего пять лет назад Константина Мовсиевича, важно кивнул головой. – О жене твоей и чаде мы промыслим. Обижены не будут.

   – Благодарствую, мужи новгородские. – Всеволод отдал поклон и поправил корзно на плече. – Не поминайте лихом.

Полчаса спустя он уже покинул Великий Новгород, спеша в Киев, к отцу.

Глава 11

1

Долго судили и рядили бояре. Несколько дней после того, как уехал в Киев Всеволод Мстиславич, не смолкали в думной палате споры и ссоры. Именитые мужи то мирились, то ссорились, то братались, то таскали друг друга за бороды. Но мало-помалу страсти улеглись. Да и о чём спорить-то? О князе! Что Всеволод Мстиславич уехал к отцу, никто не сомневался. Спорили о другом – насовсем он уехал аль нет. С одной стороны, так было и прежде, что великий князь приводил в Новгород своего наследника, но сам Мономах, став князем, наследника Мстислава из города вывел. Почему бы и его сыну не поступить также? Всеволод добрый воин, будет подле отца, полки водить и землю защищать... Но кто защитит сам Новгород?

Городу без князя нельзя! И в других городах есть веча – в Киеве, Полоцке, Пскове и Владимире-Волынском горожане князьям могут указывать. Но там князья есть. А случись рать – кто полки поведёт? Посадник? Митрополит? Только Князев воевода!

Вот и спорил Великий Новгород – кому князем быть.

   – И чего спорить-то, бояре? – надрывался, пристукивая посохом об пол, Мирослав Гюрятинич. – А князь Иван на что? Всеволодов сын, Мономахов внук! Чем не князь?

   – Верно, – поддакивал Завид Дмитрия. – Мы Мономахову дому верные слуги завсегда были. Послужили отцу, служили деду, ныне внуку служить станем!

   – Так ведь зело молод князюшка-то наш! – возражал осторожный Саток Степаныч. – Годик ему только. Ему не полки водить – научиться бы на ножках стоять!

   – Так ведь и рати нет! А случись какая напасть – нешто Новгород князя не оборонит! Пётр Михалкович княжью дружину поведёт...

   – Да какая у Ивора Всеволодича дружина-то?

   – Ничо! Как подрастёт, так и дружина появится. Покамест тихо всё!

   – А светы с князем?

   – А прежде мы много с ним советовались? Али мы сами не проживём? Али в Новгороде дума своя плоха, что нам чужим умом жить пристало? Новгород – великий город! Мы деда его, Мстислава, сами себе вскормили – не худой князь был. Али нового князя не выкормим?

Бояре с радостью подхватили клич Мирослава Гюрятинича.

   – Выкормим! Выкормим! – галдели они. – Будет свой князь! Наш, природный!

   – А ежели князь Мстислав супротив будет? – попробовал подать голос Ждан Анисимыч, самый молодой в думе, сын Анисима Лукича, что недавно скончался.

   – А мы и ему ответим, как Святополку Изяславичу говорили: он наш князь, мы его сами вскормили, а ты от нас ушёл. И мы сами себе князя промыслили.

   – Будет Ивор Всеволодич нашим князем! – вещал Никита Ядреич. – Чтоб вольности наши не умалял, чтоб за нас стоял!

   – И чтоб боярскую думу во всём слушал! – добавлял Мирослав Гюрятинич.

   – И чтоб нас, новгородских вятших мужей, уважал и во всём слушал! И как мы ему накажем, так и поступал! – кивал Ермил Мироныч.

   – И чтоб от ворога нас оборонял, а на земли наши не зарился. Князь – он как волк, волка ноги кормят. Вот и пущай за нас воюет, добывает наш покой, а себе – славу!

   – И чтоб даней себе не требовал, потому как мы его сами принимаем, а не похочет – пускай из города уходит. Князей, чай, на Руси много! Не захочет один – другой рад будет!

   – И чтобы над новгородцами власти не имел в поруб бросать. Новгородцы – они только перед Новгородом ответ держать должны, а не перед Киевом.

   – Верно, – заключили Саток Степаныч и молодой Анисимыч. – Новгород – сам себе голова! Не позволим, чтоб иные князья нами помыкали!

Даньслав Борисыч и Завид Дмитрии пытались спорить, но их не слушали. Тем более что посадник Борис со всем был согласен.

   – А как же Князев суд? – только и смог пробиться одинокий возглас Даньслава Борисыча.

Услышав эти слова, Ставр Гордятич встал, расправив плечи, и в думной палате сразу стало тихо. После возвращения из Киева Ставр редко когда приходил в палату и ещё реже молвил слово, но к нему всегда прислушивались. И сейчас все бояре притихли, когда он, высокий, осанистый, полуседой, могучий, как медведь, повернулся к своему давнему недругу.

   – Али новгородцы сами не могут суд судить? Али нет в Нове-Городе смысленых мужей? – пророкотал Ставр. – Так я напомнить могу, что ещё при Глебе Святославиче отец мой судьёй был. Да и я заместо него, покуда Мстиславу служба моя не разонравилась. А коли не веришь, что Новгород сам может суд судить, так давай – судись со мною!

Он глянул на Даньслава Борисыча, и тот съёжился под тяжёлым взглядом. И прочие княжеские доброхоты тоже молчали, признавая правоту старого сотского.

   – Сместному новгородскому суду быть! – рыкнул бас Ставра Гордятича. – И не на княжьем подворье, а в самом Нове Городе! И чтоб не мы к князю на поклон ездили, а он к нам.

   – Да пущай сам не ездит, а человека своего шлёт, – поддакнул Мирослав Гюрятинич. – Сами управимся!

Такое решение пришлось по душе многим. Даже Даньслав Борисыч слегка повеселел – покамест он оставался княжьим мужем, который представлял Всеволода Мстиславича там, куда князь не поспевал или не хотел ехать. А что вместо Всеволода будет Всеволодич – так не всё ли равно? При малолетнем князе можно ещё больше развернуться – младенец пока в игрушки играет да по половикам ползает, а правит только мамками да няньками.

Анна Святославна возилась с сыном. Иворушка, смешно переваливаясь, ковылял от материнских колен до лавки, а оттуда тянулся за пузырём-погремушкой. Попытался пройти, но споткнулся и упал. Анна подхватила мальчика – тот залился пронзительным рёвом. Иворушка вообще рос плаксивым – чуть что, сразу в слёзы.

Княгиня и нянька ещё унимали орущего дитятю, когда заглянула ближняя боярыня:

   – Матушка, бояре до тебя!

   – Почто пришли – сказывали?

   – Молвят, хотят видеть тебя и сына твоего!

Анна с тревогой взглянула на Ивора. Мальчик почти успокоился, только капризно хныкал. Зачем пришли новгородцы? Выросшая в Чернигове, где постоянно в городе был князь, Анна боялась и тосковала одна в большом тереме на Городище. Больше месяца назад уехал Всеволод, и лишь однажды прискакал гонец – мол, не печалься, всё хорошо.

Но делать нечего. Быстро поправив на голове убор, накинув на плечи поверх домашнего платья выходную душегрею и перекрестившись на образа, она взяла сына и отправилась в думную палату. Пока не родился Иворушка, Анна и сама бывала там, войдя, она оглянулась по сторонам – вдруг да придётся покидать эти стены?

В первых рядах бояр княгиня увидела Даньслава Борисыча, и это её немного успокоило. Он стоял между посадником Борисом и Ставром Гордятичем. Кроме них в посольстве были Завид Дмитрии и Мирослав Гюрятинич.

Увидев столько незнакомых людей, Иворушка захныкал и прижался к матери, из-за плеча блестя глазёнками. Анна крепче обняла сына, стараясь не выказать страха.

   – Здравы будьте, мужи новгородские, – молвила с коротким поклоном. – С чем пожаловали?

   – Со словом от Великого Новгорода мы, княгиня-матушка. – Вперёд выступил посадник. – Супруг твой Всеволод Мстиславич в Киев уехал, оставив нас без князя. Вот и решили мы сами себе князя промыслить, да такого, чтоб на наши вольности не замахивался и дал нам право самим суд судить да ряды рядить. Порешила дума сына твоего, Ивана Всеволодича, своим князем выбрать. С тем к тебе и пожаловали.

Анна была очень молода. Но успела узнать, что в одном городе двух князей быть не может. И коли один – князь, другой его соправитель или гость, коего кормят из милости. По словам новгородцев, выходило, что они отрекаются от Всеволода и зовут княжить его сына. Значит, коли воротится, сыну Мстислава Владимирича в Новгороде не будет места. Молодая княгиня разрывалась в выборе между мужем и сыном. Но потом выбрала – согласилась с боярами.